Гонщик. Глава 30

Глава 30

    На следующий день Вася решил отправиться с Ангелиной в столичный аквапарк. Он бывал там несколько раз с сестрой, и теперь ему захотелось свозить туда свою девушку. Алёна пошла в церковь, а Гонщик набрал Ангелину.
    – Здравствуй, солнце моё!
    – Привет, Вась.
    – Не понял. Что с голосом?
    – Простыла я, или – скорее – заболела.
    – Как заболела? Вчера ж ведь здоровая была, – недоумевал Вася.
    – Вчера – да, а сегодня уже нет, – кашлянула Ангелина для пущей убедительности.
    – Ну, ты даёшь! А я так настроился. Хотел в аквапарк с тобой поехать.
    – Да, там нас только не было.
    – Маленькая, ну ты же знаешь, как я не люблю однообразия.
    – А я о чём?!
    – Что ж, отложим, не страшно. Температура есть?
    – 38,5.
    – Ох, ты, малышка моя, как же тебя так угораздило?
    – Не знаю, вирус какой-то.
    – Как лечишься?
    – Да привёз тут папа.
    – Ну, всё, я скоро приеду.
    – Сегодня мама дома, так что берегись.
    – Давно была пора с ней познакомиться. Что ж она убегала, когда я приезжал?
    – Может, это ты так выслеживал её, пока она не уйдёт?
    – Да, ты знаешь, всегда мечтал последить за твоей мамой.
    – Ладно, милый, давай, до встречи тогда, а то мне тяжело разговаривать.
    – Я скоро.
    Но скоро не получилось. Сначала Гонщик перемерял половину своего гардероба, потом ему захотелось кофе, а, осмотрев себя внимательно в зеркале, понял, что надо заехать в парикмахерскую. Что ж, первое знакомство с будущей (да ещё какой!) тёщей. Понять можно.

    – Ты ж стригся недавно, – чуть не с порога запричитало разноцветное существо с причёской, которую можно описать, как пробуждение от длительного сна. Если фармацевтов отличает чистота и опрятность, то парикмахеры вполне и целиком подходят под описание «непонятно что», – и касается это всей условной линии от макушки до обуви включительно.
    Постоянный парикмахер Гонщика Виктория как раз и была тем идеальным звеном в описываемой цепочке этой прекрасной профессии, поэтому и описать её внешний вид за его несуразностью не представляется возможным.
    – И тебе привет, – бросил Вася, вальяжно садясь в кресло.
    – Вась, у меня вот человек по записи.
    – Брат, я быстро, – повернулся Вася к оторопевшему от такой наглости мужчине, деловито подняв руку.
    – Подождите, пожалуйста. Так получилось, – попыталась оправдаться Виктория.
    Мужчина что-то буркнул в ответ, и присел на мягкий уголок у входа.
    – Ну и что тебе тут стричь?
    – Здесь и здесь подправь, – сделал Гонщик несколько тыков на своей голове.
    – Ох, Ромео-Ромео, видно, точно женишься скоро.
    – Вик, давай только побыстрее.
    – Ладно-ладно, не бурчи, – Виктория начала мастерски орудовать инструментом. – Лучше скажи, куда это ты намылился такой разодетый, напарфюмленый.
    – «Напарфюмленый». Сама, что ли, придумала?
    – А если и сама?
    – Вот я сколько вижу тебя, так и думаю, чего тебе другое имя не дали?
    – А мне моё нравится. Так куда?
    – Ох, и пользуешься ты моим добрым сердцем. Встреча важная у меня.
    – Так сегодня же воскресенье.
    – А какая разница, какой сегодня день.
    – Но ты же не работаешь по воскресеньям, – продолжала Вика плести свою хитрую паутину.
    – Открою тебе маленький секрет: люди могут встречаться и по воскресеньям.
    – Стой-стой-стой, дай-ка я угадаю. Это не Ангелина, стало быть…
    – Вика, не доводи меня. Давай заканчивай уже. Голову ещё мне помоешь.
    – Да ты не нервничай, Василий, я же по-дружески спрашиваю.
    «Лучше бы голову свою в порядок привела».
    – Здесь плавнее переход сделай.
    – Да не переводи ты тему.
    – Слушай, не болтай, а? Вон человек ждёт по записи.
    – Ах, какой же ты у нас вежливый, воспитанный, место всем уступаешь. Чистый ангел.
    Вася сдержался.
    – Просто смотрю на тебя, и не могу наглядеться. Неужели это Ангелине такое счастье достанется или, может, кому-нибудь другому?
    На этот раз Гонщик посмотрел на Викторию так, как только и мог смотреть Вася Гонщик, и уже через три минуты Вика мыла ему голову, а ещё через пять он выходил из парикмахерской. Скользнув взглядом по «обиженному», Вася поплескал его по плечу со словами: «Не повезло тебе сегодня, дружище. Не обижайся. Будь здоров!» – и, не дождавшись ответа, пошел к машине.
    Сделав нужные покупки, Гонщик уже направился было к Ангелине, но вдруг увидел за окном машины, как компания подростков хохочет вокруг сидящего на корточках бомжа, пытаясь сделать селфи.
    Ребята не заметили, как в нескольких метрах от них остановился автомобиль. Также незаметно Вася подошел к обнаглевшим тинейджерам.
    – Со мной не хотите селфи сделать?
    Что-то в Васе было такое, что заставило ребят тут же прекратить хохот и сделать серьёзное лицо.
    – Чё ж вы застыли? Проваливайте! – скомандовал Гонщик, и, надо заметить, команда его была исполнена беспрекословно.
    Бездомный представлял собой до края унылого, опущенного, разуверившегося в жизни человека, во взгляде которого жизни как будто не существовало. Но не потому, что он обрёл что-то высшее, неземное, а потому, что именно не нашёл этого. Абсолютно жалкое существо с длинными всклокоченными волосами, такой же бородой, в грязной одежде и давно не мытым телом. На его набухшем то ли от водки, то ли от голода лице была запечатлена такая горькая безучастность, что он возможно даже и не понял, что здесь только что произошло.
    Вася присел напротив этого человека, внимательно вглядываясь в него. Странным образом он видел в нём себя… да-да, именно себя, если бы в своё время не взял себя в руки и не отдал во власть беспощадной депрессии. Последуй он этому варианту, человек напротив вполне мог быть его точной копией.
    Василия настолько перевернула эта ужасная мысль, что на какие-то мгновения он даже забыл, куда сегодня собрался. Но страшное было не то, во что может превратиться человек в силу тех или иных обстоятельств, – страшным было другое: до подобных людей никому нет дела, их словно вообще не существует.
    – Что ж ты опустился так, а? – с сочувственным сожалением произнёс Вася, продолжая разглядывать незнакомца.
    Последний начал что-то бормотать, затем, громко покряхтывая, поднялся на ноги, взял какой-то мешок, закинул себе за спину, и, ничего не говоря, отправился восвояси.
    – На вот хоть денег возьми, – достал Гонщик портмоне, отсчитывая купюры, – но, поняв неадекватность «случайного знакомого», спрятал деньги обратно, постоял какое-то время, затем сел в машину, и с тяжелым чувством повернул ключ зажигания.
   
    То ли антибиотики так подействовали, то ли близость встречи с любимым, но Ангелине ощутимо полегчало. Температура немного спала, кашель ослаб, и вся она как-то приободрилась, будто сняв с себя тяжелое одеяло болезненной хандры.
    – Мам, у меня хорошая новость, – заявила Ангелина, заходя на кухню в своих неизменных розовых тапочках.
    – Так, Аля, почему ты встала? Тебе лежать надо, – бурно отреагировала мама, переворачивая на сковороде дымящиеся котлеты.
    – Мне уже получше, – присела Ангелина за стол, расплываясь в улыбке. – Вася скоро приедет.
    – Какой Вася? – переспросила как бы не поняв Валентина Николаевна, в то же время отлично понимая, кого имела в виду дочь. – Зачем он сюда приедет? Ты же прекрасно знаешь…
    – Мама, пожалуйста, я не очень хорошо себя чувствую и, согласись, будет не очень красиво, если мы разругаемся с тобой до его приезда.
    – Допустим. Но ты смотрела в зеркало? – запричитала мама.
    – А он не любоваться мной приедет. Я заболела, поэтому жду от него ласки и сочувствия.
    – Долго ждать придётся. Ну, иди хоть губы и ресницы подкрась.
    – Ничего я не буду красить. Он меня и такой любит.
    – Что ж, увидим, – сверкнула глазами суровая мама, вытирая руки вафельным полотенцем. – Когда он должен приехать?
    – Скоро.
    – Скоро. Вот как. Значит, пироги я не успею испечь, – злая ирония взгляда сделала рентгенфотоснимок дочери.
    – Мамка, ну, пожалуйста, ну, ради меня, не злись ты так, – умоляла Ангелина, вскинув руки к подбородку.
    – Ох, дочь, зачем ты так со мной, зачем? Не пара он тебе, ну как ты этого не поймёшь?
    – Так, мама, всё!
    И в этот самый момент в дверь позвонили.
    – Это Вася. Пойду открою.
    – Ангелина… – что-то хотела сказать дочери Валентина Николаевна, но та, будто и вовсе не больна, побежала открывать.
    Всё же, Константин Леонидович сделал это первым. Сегодня он был дома, поэтому, только раздался звонок, тут же пошел открывать.
    – Василий? – крайне удивился папа, хотя и был уже знаком с Гонщиком.
    – Здравствуйте! – крепко пожал ему Вася руку.
    – Привет, милый, ну, целовать тебя не буду, сам понимаешь. Проходи давай, не стой в пороге. – Такой возбуждённой свою дочь Константин Леонидович видел довольно редко, поэтому от ещё большего удивления погладил затылок, как-то виновато (и даже растерянно) опустив голову.
    – Вы проходите пока в гостиную, а я маму позову, – отправился стремглав хозяин дома на кухню поделиться с женой горячей новостью.
    – Зачем ты белые розы купил? Мама не любит этот цвет, – полушепотом сделала больная выговор любимому.
    – Ну, извини, первый раз в такой ситуации, поэтому…
    – Надо было меня спросить.
    – Так, ладно, не бузи, разберёмся. Вот сок тебе привёз, – достал Вася из пакета красивую баночку с ярко-оранжевой жидкостью.
    – Зачем же мне сок? – не смогла не улыбнуться Ангелина.
    – Витамины. Да и температуру снимать. Свежевыжатый. Апельсиновый. Из лучших сортов, – твёрдо чеканил Гонщик. – Прямо из Индии.
    – Так Вы к нам прямо из такой дали? – взгляд Валентины Николаевны, устремлённый на Васю в упор, делал новый фотоснимок. С высоко поднятой головой, скрещёнными на груди ухоженными докторскими руками и какой-то дикой внутренней энергией Валентина Николаевна словно вызывала Гонщика на смертельный поединок. Стальная кольчуга и рыцарский шлем сейчас ей были бы очень к лицу. – Валентина Николаевна, – протянула она руку, когда Вася поднялся с дивана.
    – Вася, – пожал гость руку хозяйки. – Это Вам, – подал он будущей тёще будто только что срезанные розы. – Валентина Николаевна на миг замешкалась. – Я уже понял, что поспешил, но, уж извините, хотел, как лучше.
    – Спасибо, – всё с тем же вызовом изрекла «княгиня». – Вот Вы, значит, какой – Вася Гонщик.
    – Моя слава впереди меня? – попробовал отшутиться Вася.
    – Да, Вы верно заметили. Славы Вам не занимать.
    Константин Леонидович и Ангелина внимательно наблюдали за дуэлью.
    – Что ж, раз уж Вы почтили нас своим визитом, пообедайте с нами, – предложила хозяйка таким тоном, будто выгоняла из дома.
    – Хорошо, я не против.
    – Ангелина, проводи гостя в свою комнату, пока я здесь всё приготовлю.
    – Хорошо, мамочка. Пойдём, Вась, – взяла Ангелина гостя за руку. 
    – Так, и что это за беспорядок?
    – Я заболела, – игриво заметила Ангелина.
    – Что-то по тебе не видно, – притянул Вася девушку к себе.
    – Так, не надо, заболеешь ещё.
    – От тебя не заболею, не переживай.
    – Не надо, – всё же отстранилась Ангелина. – Садись давай. Рассказывай лучше, как маму будешь покорять.
    – Я такие планы строить не привык.
    – Ты больше по экспромту, да?
    – Конечно, маленькая, пора бы уже привыкнуть.
    – Ох, как же мне интересно, – потёрла Ангелина руки и легла на кровать.
    – А мне можно пристроиться рядом?
    – Терпи, – улыбнулась Ангелина, повернув к Гонщику голову.
    – Ну как ты вобще? – уже серьёзно спросил Вася.
    – Легче, значительно. Даже удивляюсь. Это ты, наверное, так влияешь на меня?
    – Надеюсь.
    – А что так грустно?
    – Да вот ехал к тебе, бомжа одного встретил. Шпана какая-то селфи хотела с ним сделать.
    – И что? – приподнялась на одной руке Ангелина. – Ты хоть не дрался?
    – Ой, я тебя прошу, с кем там драться. Дело не в этом. Я себя в нём увидел.
    – Как себя? Что-то я не поняла.
    – Да тяжело мне было когда-то не меньше, чем ему. И если б я тогда не собрался… – таким своего парня Ангелина ещё не видела. Вероятно, что-то очень сильно всколыхнуло его душу, если человек напротив буквально весь превратился в мысль. – Весь обросший, грязный, вонючий, а я присел напротив, смотрю на него и думаю: это ж я мог таким быть.
    Ангелина вовсе растерялась.
    – Вась, я что-то вообще не поняла. Откуда такие мысли?
    – Оттуда, Ангелина, из прошлого. Потерять четверо самых близких человека за один день. Алёнке тогда всего три годика было. Ты думаешь, чего она так часто в церковь ходит? Это у меня был спорт, девушки, машины, а у неё таких возможностей выбросить энергию не было. Первое время она очень сильно заикалась. Постоянно маму звала… – Гонщику тяжело давались эти воспоминания. А Ангелина вообще забыла о своей температуре. – Да, у папы было много друзей, но кому нужны чужие дети. Отправили нас на Украину, к дяде. Он был холостой, приютил нас, реально очень сильно помог. Я начал с ним заниматься машинами и, как только более-менее стал на ноги, и он нас с Алёнкой покинул. Прихожу утром в гараж, смотрю: сидит в машине. Ну, думаю, как это он сегодня раньше меня успел? Я там какую-то шутку кинул – никакой реакции, ещё что-то там сказал – тихо. Я к нему, а у него рот раскрыт, а правая рука будто приклеена к сердцу. И холодный весь, – Вася провёл рукой по лицу, тяжело выдохнув. – Да, оставил нам дом, денег немного было, но морально… – Вася закачал головой, – до сих пор не понимаю, как я выдержал. И после этого мне уже ничего не страшно.
    Это, знаешь, как фильм один был, там главный герой служил во французском легионе, и у этих ребят было такое испытание. Раздеваешься догола, заходишь в комнату, и туда же запускают большого такого голодного крысака; и твоя задача – его убить. Ногами, руками, зубами, естественно, ни палки, ни какого-либо оружия у тебя нет. И сначала, говорит, ты гоняешь эту крысу по всей комнате, бегаешь-бегаешь, а потом, когда загоняешь в угол, то тут начинается самое интересное. Крыса, когда понимает, что она загнана в угол, и ей уже нечего терять, сама начинает нападать, причём очень дико и остервенело, – и уже она тебя гоняет по всей этой комнате. И, короче, если тебе всё-таки удаётся её задушить, то после этого ты уже ничего не боишься. Также и герой этого фильма после этого забыл, что такое страх, и шёл по жизни до конца. То я к чему это всё. У него в жизни была крыса, а у меня – смерти самых близких людей. Потому чем-то испугать меня очень сложно. Единственно, что реально я струханул, когда Алёнку тогда чуть не… называть это слово даже не хочется. Сейчас, вроде, нормально, а поначалу опять она тогда заикаться начала. Не знаю, как бы она пережила, если бы…
    Ангелина слушала, как завороженная, даже кашель в себе душила, чтобы ничем не нарушить этого неожиданного откровения. Она не только ещё не видела и не знала таким Васю Гонщика, но и не представляла. Вот, оказывается, откуда этот кураж и бесстрашие, вот на чём основан этот дикий характер.
    – А временами, – продолжал Гонщик свою горькую исповедь, – так бывает паскудно, так паршиво на душе, хоть в петлю лезь. Алёна мне постоянно за исповедь говорит, но я как-то не то, что не верю… не знаю, не пришёл я, наверно, ещё к этому. Не знаю, чё я так разоткровенничался перед тобой. Кстати, ты первая девушка, которая это слышит. Полюбил я тебя, очень ты мне стала дорогой, – Гонщик говорил искренно, но в его взгляде Ангелина уловила что-то отстранённое, будто какая-то невысказанная мысль бросила тень на его последние слова. – С тобой я просто отдыхаю. Вот, знаешь, когда бы я тебя не увидел, так как-то хорошо на сердце становится, и ничего уже не надо. Как говорят: когда хорошо, то лучше не надо. Вот мне с тобой хорошо, и лучше не надо. Но…
    Эх, это проклятое «но». Скольким оно испортило жизнь, скольких людей разлучило, сколько ошибок было допущено после его произнесения. Сколько всего оно меняет, и как же кардинально рушится такое, казалось, многообещающее начало. Но. Сколько в нём скрытого до поры смысла, сколько невысказанных вслух, но давно определившихся в мысли слов. Сколько судеб оно ещё искалечит, и когда же всё-таки люди научатся жить без его хрупкой опоры.
    Как раз в момент произнесения Гонщиком этого слова Валентина Николаевна позвала обедать, и Ангелина так и не узнала, как же Вася хотел закончить свою мысль. Она не раз ещё попробует возвратиться к этому разговору, вернее – монологу, но Вася просто отшутится. В дальнейшем Ангелина будет часто возвращаться к этой исповеди сильного человека, невероятными усилиями сумевшего выстоять в сложнейших обстоятельствах жизни. Так и не даст ей покоя то, что же осталось за кадром этого ненависного «но»…   

    – Ого, – с восторгом произнёс Вася, глядя на роскошно сервированный стол. – Если всё на этом столе так же вкусно приготовлено, как сервировано, то, – он посмотрел на хозяйку дома, – имейте в виду, я останусь и на ужин.
    Видимо, Валентина Николаевна не восприняла всерьёз эту «замечательную» шутку, поэтому просто мило улыбнулась.
    – Давай садись уже, – скомандовала Ангелина.
    – Василий, как там работа твоя? – начал Константин Леонидович панибратскую речь. Вася ему нравился, и категоричные антипатии супруги он воспринимал, как банальную ревность к дочери.
    – Да всё как обычно. Чиним, шпаклюем, красим; смазочные работы, электротехнические, крепёжные…
    – Такая широкая специализация у тебя? Я думал, ты только ремонтируешь.    
    – Ну, да, у нас ещё пока такой широкий спектр работ не ужился. А в Европе это в порядке вещей. Если уже взялся за ремонт автомобилей, то должен уметь делать всё.
    – Но мы же не в Европе, – вставила своё хозяйка.
    – А мне нравится такой опыт. Пока справляюсь, на заработок не жалуюсь.
    – Дай-ка мне свою тарелочку, – Ангелине захотелось поухаживать за гостем.
    – Вот недавно буквально пригнали машинку. Ну, много там всего было, в подробности вдаваться не буду. Сделал там всё. В конце уже завожу мотор, не заводится. Я и так уже, и так, ну, вроде все варианты испробовал, а, как оказалось, клеммы в аккумуляторе ослабли, только подкрутил – как часы. Представляете? Ищешь какую-то сложную причину, а по факту – гайку подкрутил, и все дела. Ох, какой запах, – а борщ действительно распространял вокруг свои аппетитные флюиды. – Вижу, Вы, Валентина Николаевна, хозяйка ещё та.
    Мамочка как-то неодназначно приподняла брови, а Константин Леонидович сострил:
    – Да хозяйка, как хозяйка. Ты ешь давай.
    Валентина Николаевна почувствовала, как ей на какую-то секунду перехватило дыхание. Такая незаслуженная обида, хоть и в шуточной форме, для неё была сильнейшим ударом, но при госте пришлось сдержаться.
    Какое-то время ели молча.
    – Нет, что ни говорите, а борщ у Вашей жены отменный. Очень вкусно, реально.
    Тут уж лицо «княгини» даже без её воли посветлело.
    – Это ещё что. Ты вот попробуй маминых котлеток, вон тот салатик и шубу.
    – О, шубу я люблю, это да. Всё попробуем, Валентина Николаевна, всё оценим по высшему разряду, так что не переживайте.
    – Василий, скажите, – Валентина Николаевна как-то задумчиво отложила столовые приборы и поставила локти на стол, скрестив с видимым усилием пальцы, – я знаю, что, помимо Вашей основной работы, у Вас есть ещё один источник дохода.
    – Да, домой ко мне тоже привозят машины.
    – Это похвально, но я не это имею в виду. Вы участвуете в гонках.
    – Да, это так. Вас это смущает?
    – Ну как Вам сказать, – слегка наклонила хозяйка голову.
    – Валя, ну что ты с расспросами своими. Дай человеку поесть спокойно.
    Молния не так ярка, как взгляд Валентины Николаевны в эту секунду в сторону мужа. 
    – Нет, я понимаю, Вы за дочь переживаете. Ну, такой я человек, у каждого своё хобби. Вот Вы, допустим, любите готовить, и хоть я и не всё попробовал, но без всякой фальши хочу заметить, что получается это у вас отлично. А у меня отлично получается всё, что связано с машинами. Это опасно, да, только мне кажется, что лучше хорошо делать даже опасные вещи, чем, придумывая оправдания, не заниматься ничем.
    – Вы имеете кого-то в виду?
    – Да тех же бездомных.
    – Так, люди мои дорогие, давайте спокойно покушаем.
    К Ангелине прислушались, и вновь на короткое время воцарилась тишина.
    – Как Алёнка?
    – Да нормально вроде.
    – Она знает, что ты у меня?
    – Да, пришла как раз, как я выезжал. Кстати, привет тебе с пожеланиями скорейшего выздоровления.
    – Спасибо-спасибо.
    – А сколько сестре твоей, Вась? – спросил папа.
    – 17 в этом месяце.
    – Надо нам будет обсудить ещё этот вопрос, – выстрелила Ангелина пальцем в Гонщика.
    – Василий, а что произошло с Вашими родителями?
    – Мама! – бросила Ангелина вилку на стол.
    – Не, Ангелин, нормально всё. Они погибли в автокатастрофе. Папа был профессиональным гонщиком, любил полихачить, ну и не справился. Во время обгона выехал на встречную, а тут фура из поворота. Вобщем, машина перевернулась и взорвалась.
    – Как взорвалась? – таких подробностей Ангелина не знала.
    – Обыкновенно. Папа, мама и бабушка с дедушкой. Мы с Алёной в тот день у папиных друзей остались, детей там много было, играли. И тут такое… – Вася положил на стол сжатые в кулаки руки, потонув в воспоминаниях.
    – А как же вы… – Константин Леонидович был поражен.
    – …выжили? – подсказал гость. – Папины друзья поначалу помогали, а потом отправили нас сюда, на Украину, к маминому двоюродному брату. Папа немец у меня… был, а мама – украинка. А теперь и дяди не осталось. Одни мы с сестрой.
    – Простите, Вася, а как же родители Вашей мамы? 
    – После войны умерли. Их угнали в Германию, там и остались, там и мама родилась.
    – Да-а, Валентина, хороший обед ты нам устроила. Мне уже и есть перехотелось. Вась, ты извини, что так.
    – Да нормально всё.
    – Вася, прости, – перешла наконец Валентина Николаевна на «ты», виновато наклонив голову. – Я не знала, что всё настолько трагично.
    – Пойдём со мной, Вась, – взяла Ангелина Васю за руку.
    – Спасибо, всё было очень вкусно. Правда.

    – Ты не сердишься? – прищурив глаза, уже в своей комнате спросила Ангелина.
    – Да перестань, какие обиды. Мама есть мама. Переживает за тебя. Ты давай ложись.
    – А ты не спешишь?
    – Нет, заинька, не спешу. Если слишком тебя не напрягаю, то ещё побуду.
    Больная прилегла, а Вася, приставив к кровати стул, положил ей на голову руку.
    – Ой, Вась, подай мне вон те таблетки и воды. Спасибо.
    – Может, температуру смеряем?
    – Потом. Просто посиди со мной.
    Видно было, что Ангелина устала, и не хочет много говорить.
    – Хочешь спать? – Гонщик погладил её по голове, и Ангелина закрыла глаза. – Ну, спи. А я буду охранять твой сон. Твой верный цепной пёс.
    Ангелина улыбнулась, не открывая глаз, а вскоре и вовсе уснула. Вася нежно провёл рукой по этой милой головке, улыбнулся, натянул к самой шее плед, полюбовался этим таким дорогим ему созданием, и затем медленно перевёл взгляд на комнатный интерьер.
    Его глаза застыли на двух стоящих рядом на столе фотографиях, сделанных ранней осенью и зимой. На первой они с Ангелиной запечатлены в одном миге от поцелуя на фоне то ли яблочного сада, то ли куста желто-красных роз; на второй одеты по-спортивному, Вася сзади обнимает Ангелину, смотря ей в глаза. Несмотря на то, что фотографии сделаны в профиль, было видно, что застывших на них людей объединяет нечто большее, чем просто страсть.
    После фотографий глаза Гонщика скользнули по ноутбуку, поднялись выше к книжной полке, остановившись на названиях книг. «Ирен Роздобудько, Мария Матиос, Дейл Карнеги, «Анна Каренина», «Алхимик», «Мактуб», Харуки Мураками, «Кобзарь», Анна Ахматова», – перечитывал Вася названия книг.
    Над книжной полкой висели две иконы: Христа и Божьей Матери. Гонщика всегда удивлял этот неземной взгляд, вернее, не сам взгляд, а рождённый от него в душе покой, и как только глаза нащупывали другой зрительный объект, состояние покоя тут же исчезало. Вася несколько раз задержал внимание на иконах, и только убедился в своём наблюдении. Но разгадывать этот феномен не представляло для него интереса, и он продолжил дальше осматривать комнату.
    Два больших шкафа цвета искусного естественного маникюра убеждали в повышенном интересе к нарядам, а заставленный целой плеядой всеразличных парфюмерных и косметических изделий прикраватный столик являл сомнение того, что их владелица не умеет следить за собой. Развешенные на стене семейные фотографии доказали Васе, насколько Ангелина дорожит своей семьёй.
    В целом, комнатный антураж представлял собой гамму из розово-фиолетовых тонов, оставляя даже при беглом осмотре приятное впечатление. Ныне же небольшой беспорядок затруднял ощущение приятности, но Гонщик на это не обращал особого внимания, думая больше об уснувшем в метре от него человечке. «Это ж надо. Сколько у меня их было, а ты какая-то совсем другая. И сказать, что такая уж суперкрасавица, так нет. Нет, маленькая, не в этом дело. Внутри в тебе есть что-то, что-то такое, что делает тебя на голову выше любой красавицы. Я вижу, как ты привязалась ко мне, как любишь меня, ценишь, уважаешь. Да, представляю, как бы тебе было тяжело, если бы я тебя бросил. Но будь спокойна. Я этого не сделаю».
    И тут Васю внутри что-то так защемило, буквально заболело. Он ощутил какое-то пока не осознанное им предостережение, из-за неясности которого невозможно было уяснить всю содержательную тяжесть этой внезапной душевной боли. Он даже сжал рукой область сердца и посмотрел на иконы, но облегчения не наступило, а иконы молчали.
    «Что ж такое?» – с застывшим в глазах вопросом подумал Гонщик, с тёплым чувством посмотрел на едва слышно посапывающую Ангелину, и спустился на первый этаж.
    – Вася, ты что, едешь уже?
    – Да, Константин Леонидович. Ангелина уснула, и мне пора.
    – Нет-нет, я тебя не отпускаю, – он взял гостя за предплечье, и повёл к стоящему в гостиной широкому дивану. – Если бы ещё будний день был, тогда ладно, а так как выходной сегодня, то…
    – Я кофе сейчас заварю, – выпорхнула из кухни уже заметно помягчевшая хозяйка, и тут же отправилась обратно.
    – Эх, и славный у неё кофе. Сейчас отведаешь. То, что я её не очень за столом хвалил, – полушепотом вёл свою речь Константин Леонидович, – так это, чтоб не очень зазнавалась. Женщина она хорошая, только слишком уж честолюбивая. Немного перехвалишь, так и ходит потом с поднятой головой. Хотя, как мама она, как хозяйка, как жена, – последовало тут усиление, – ничего не могу сказать.
    – Умница, каких поискать, да? – подсказал Гонщик более точный вариант, заставивший мужчин засмеяться.
    – Нет, ну, готовит она знатно, ты уже убедился.
    – Согласен. Вопросов нет, – развёл Гонщик ладони.
    – Но, насчёт похвалы, ты построже. Хотя позицию выбрал правильную, – улыбнулся «строительный магнат». – Футбол смотришь?
    – Бывает.
    – За кого болеешь?
    – За «Баварию».
    – А я, знаешь ли, за «Барселону». И ты ж посмотри, какую Гвардиола команду сделал. Жаль, что в «Баварию» переходит. Всего четыре сезона – и две победы в Лиге Чемпионов.
    – Да, тренер он шикарный. Я так думаю, «Баварии» он тоже победу обеспечит.   
    – А посмотри на Месси. Хоть он и сдал в последнее время, но футболист он…
    – Как кто-то сказал о нём: «Месси до неприличия хорош».
    – Да, есть Месси, и все остальные.
    – Так, Костя, ну, я так и знала, что ты опять со своим футболом начнёшь, – принесла знатная хозяйка поднос с кофе и печеньем.
    – Вась, ну ты посмотри, а? Вот как я с ней живу – я не знаю.
    – Я зато знаю: как! – теперь супруги заговорили взглядами, смысл которых Гонщику не дано было понять. Он лишь, зрительно наблюдая эту семейную перебранку, понял, что вроде как будущие тесть и тёща любят друг друга. «Это хорошо, – подумалось Васе, – это хорошо».
    – Угощайся, Вася, – указала Валентина Николаевна рукой на расставленный на журнальном столике кофе.
    – Спасибо, – взял Вася чашечку.
    – Василий, скажи… ничего, что я на «ты»?
    Вася улыбнулся.
    – Нет, нормально.
    – Скажи, почему такое имя? – любопытствовала хозяйка дома. – Немецкие корни, и вдруг Вася?
    – Мама настояла. Украинские корни оказались сильнее.
    – Ясно. Представляю, как вам с сестрой было трудно.
    – Ну что такое! Валя! – твёрдо посмотрел на супругу Константин Леонидович.
    – А как у Вас с работой?
    – Да, кручусь, Вася, кручусь. И, знаешь, никому довериться нельзя, во всё приходится вникать, всё контролировать. Только ослабишь эти вожжи – сразу что-то не так. Ну, вот, недавно, не закрыли склад. Звонит мне в девять вечера Коля Чумак, моторист.
    – Ну, знаю-знаю.
    – Сосед, значит. Что это у Вас склад не закрытый? Товар, что ли, должны подвезти?
    – Как, говорю, не закрытый?
    – Да так. Ворота открыты настежь, никого нет. Я еду туда – действительно, – тяжело завздыхал «строительный воротила».
    – Уволили?
    – Не уволил, Вася, зарплату понизил, – слишком уж хороший работник, да и не один год работает у меня, привык я к нему. А машины как разгружают. И хорошо ж плачу им, самая высокая зарплата по городу. Ну, смотришь, наблюдаешь, контролируешь – всё хорошо.
    – Ну, слушайте, так Вы совсем себя загоните. Нравится-не нравится, а людям доверять надо. Потому, может, они и не стараются, чувствуя Ваше недоверие.
    – Вася, ну что ты говоришь!
    – Костя, а ведь он прав. Сколько раз я тебе об этом твердила, но ты же не слушаешь. Чуть в карманы к ним не заглядываешь.
    – Ай, Валя, перестань, – махнул рукой хозяин. – Я знаю, как с ними надо.
    Валентина Николаевна посмотрела на гостя, мол, видишь, ничего ему не докажешь.
    – Да на тех же складах, пока сам всё не проверишь, порядка не будет. Вот и приходится самому…
    – …дурную работу делать, а семья в это время страдает. Но зато большой начальник.
    – Ну, так что, если начальник, так ничего делать не надо?
    – Костя, ты просто не умеешь правильно организовать работу. Вот у меня все медсёстры по струночке ходят, они знают, что шутить со мной не следует; чуть что не так – строгий выговор, опять что-то накосячат, – Гонщик тут не смог не улыбнуться, – добро пожаловать в кабинет главврача.
    – Да, твои методы нам известны. Ты ж только посмотришь на кого без настроения – так жить не хочется.
    Вася не пытался поддерживать разговор. Он просто не спеша пил действительно мастерски приготовленный кофе, и наблюдал за «ругающимися» супругами, стараясь представить на их месте давно ушедших в мир иной родителей. Сколько бы он отдал, лишь бы эти мысли превратились в действительность. Как часто он ловил себя на том, что охотно поделился бы своими переживаниями, успехами с папой, и как ему не хватает маминой поддержки и понимания, её доброго слова. Но он понуждал себя не углубляться в эти размышления, дабы ещё больше не усиливать терзающую его боль. Внешне она проявлялась крайне редко, но внутри этот огонь воспоминаний напоминал о себе беспощадным жжением.
    Как оно с 11-летнего возраста жить с горьким осознанием никогда не услышать обращения: «Сын»?! Поэтому о родителях Вася с Алёной старались не говорить, боли им обоим хватало с избытком, чтобы ещё усиливать её. Хотя внешне брат с сестрой вполне оправдывали свои характеры.
    – Костя, мы уже утомили нашего гостя своими разговорами.
    – Почему это «мы»?
    – Ай! – взмахнули в воздухе красные пятна маникюра. – Вася, как кофе?
    – Отличный.
    – Может, ещё сделать?
    – Нет, спасибо.
    – Что-то ты какой-то задумчивый. Устал от нас, наверно?
    – Напротив, хорошо у вас, спокойно.
    – Ну, это ты, Василий, поспешил с выводами. Это сегодня Валентина моя держится, видно, при госте неудобно-то. О, видишь, как смотрит на меня, а ты говоришь: спокойно. И что интересно: счас она будет улыбаться, вот как сейчас, видишь? – все начали смеяться, – а только ты уйдёшь, начнётся бесплатное представление. Так что не спеши, а хочешь – выпишу тебе билет в первый ряд.
    – Так со мной ведь не начнётся.
    – Ещё с часик посидишь, она пообвыкнет, и можна смотреть.
    Валентина Николаевна как-то совсем растерялась. И вроде потеплела к Васе, потому маска суровой маркизы будет вроде как неуместна; а тут ещё любезный супруг подкидывает и подкидывает этот хворост в и так уже разгоревшийся огонь. С другой стороны, и без внимания эти компрометирующие нападки не оставишь, хотя алгоритм действий для подобной ситуации не разработан. Одним словом, пока «княгиня» молчала, пытаясь выдавливать из себя жалкие подобия лучезарных улыбок, свидетельствующих как раз о том, что ночь сия у благоверного супруга будет долгой. 
    Спасла мамочку Ангелина, подведя своим внезапным появлением черту под папиным соло.
    – Эх, ты, а сказал, что будешь меня охранять. Врунишка этакий, – подошла Ангелина к Гонщику, и присела рядом, дырявя его глазами.
    – Э-э-э, мне позвонить надо, – заявил папа, обменявшись молниеносным взглядом с супругой. – Хорошо, что вспомнил, – и уже за 3 секунды Константина Леонидовича в гостиной, как говорится, и след простыл.
    – Пьёте тут кофе без меня, а я лежу себе одна с высокой температурой, брошена, можно сказать, на произвол судьбы, – повышала больная голос, стараясь не засмеяться.
    – А я смотрю, ты страшная во гневе, – обнял Вася девушку, желая перейти к действиям более активным, но под сверлящим тёщинькиным взглядом приходилось сдерживаться.
    – Доченька, тебе уже лучше? – не спешила «суровая маркиза» последовать мужниному примеру.
    – Конечно, мама, конечно, лучше, – ответила Ангелина так, будто вопрос был задан не мамой.
    – Что ж, пойду на кухню.
    – Ну как ты, выспалась? – улыбался Вася, глядя на это заспанное лицо.
    – Нет.
    – Что ж помешало моей маленькой королеве?
    – Отсутствие короля.
    – Ох, Ангелина, что ж ты так не вовремя заболела, – с усилием отвёл Вася взгляд. – А родители хорошие у тебя, хорошие родители. Напрасно ты…
    – Вася, ну ты же знаешь всё.
    – Да, знаю. Но всё равно напрасно.
    Ангелина прислонилась к Васе, положив ему голову на плечо. Она поняла, что он имеет в виду, но не стала говорить, посчитав неуместным произнести свою мысль вслух. Так они и сидели, окунувшись в свои мысли. Ангелина гладила Гонщика по спине, а он, уперев локти в колени, склонив голову.
    «Да, всё-таки, какое это счастье: семья. Три, или даже четыре поколения за одним столом. Будет ли у меня такое когда-нибудь? Мама… Когда я последний раз произносил это слово? Интересно, что там Алёна делает?  Кто? Зачем? Узнать… Любой ценой. Любой…» – совсем перепуталось всё в Васиной голове.
    – Вась, почему ты раньше мне не рассказывал?
    – А сама ты как думаешь?
    – Хорошо, любимый, не будем об этом.
    Гонщик вдруг поднялся с каким-то твёрдым намерением в глазах.
    – Ты едешь уже?
    – Да, малыш, пора.
    – Ну, посиди ещё немного.
    – Нет, маленькая, не могу, да и тебе отдыхать надо.
    – Ну, подожди, присядь, – усадила Ангелина Гонщика возле себя. – Тебе не кажется, что ты слишком активен? Бывают моменты, когда ты буквально не можешь остановиться.
    – Понимаешь, Ангелин, моя жизнь – это, как цифры на спидометре: чем выше значение – тем я сильнее, чем ниже – тем неудачливее и слабее. По-другому у меня не получается.
    – А ты не думал, что может наступить момент, когда ты не сможешь почувствовать эту тонкую грань, ту запредельную черту, за которую переступать уже нельзя?
    – Будем надеяться, что в моей жизни не случится ситуации, заставившей меня её переступить. Ладно, малыш, поеду я.
    – Что-то ты очень задумчивый.
    – Не бери в голову. Пей сок индийский, – Вася улыбнулся, – и иди отдыхай. Неважно выглядишь.
    – Но ты меня и такой любишь? – Ангелине стоило усилий, чтобы не поцеловать Гонщика.
    – Не сомневайся, – коротко бросил он, а спустя час с небольшим новый виток мыслей всецело овладел его головой.

    Гонщик любил бывать на городском пляже в холодное время года. Малолюдство, а часто и вовсе безлюдье, наряду с речной тишиной вокруг способствовали успокоению и размышлениям. Ритм Васиной жизни требовал минут покоя, ибо перегрев двигателя чреват не только плавкой поршней, но и полным выведением его из строя, – что уж говорить об отсутствии меры в человеческой жизни. И сейчас он не изменил своему правилу, заехав после Ангелины на пляж к самому берегу.
    Выйдя из машины и опершись на капот «опеля», Гонщик, как тот моряк из анекдота, не мигая смотрел вдаль.
    «Так всё-таки кто? Кто?.. Неужели Халиф? Так нет, Зураб был почти что его правой рукой. А если кто-то чужой, Зураб ведь не только в нашем городе промышлял? Может, хотел оторвать себе слишком большой кусок, вот и наказали? Кто знает, кто знает?.. Недаром же мне все так хором рот закрывали. Но кто? – тяжко вздохнул Вася, жестко поглаживая выбритый подбородок. – А родители у Альки ничего, даже очень ничего. Зря она так о них. Может, где и перегинают, но в целом… Что ж, пусть лучше ещё долго не знает, что такое жить без родителей. О, кстати, забыл за Антона спросить. Как он там, интересно? – Вася достал из куртки мобильный. – Хотя, лучше сам наберу».
    – Алло. Здорово, Антон.
    – Вася, ты, что ли?
    – Он самый. Как там у тебя?
    – Да ничё, потихоньку.
    – А ты побыстрее не пробовал?
    – А надо?
    – Ты попробуй, там узнаешь: надо или нет. Сестра твоя заболела. Ты в курсе?
    – Да, я звонил. А ты как?
    – Да крутимся-вертимся. Слушай, я чё позвонил-то. Как там с учёбой у тебя?
    – Нормально с учёбой. Почему спрашиваешь?
    – Может, мать права твоя? Нет, я понимаю, это не моё дело, но вроде как не чужие люди.
    – Ты на что намекаешь? – что-то Антону не нравился этот неожиданный звонок.
    – Башка у тебя работает, займись учёбой, глядишь, за пару лет классным адвокатом станешь. А музыка – как-то не серьёзно это всё. Тем более, право тебе нравится.
    – А самому мне можно разобраться? – слегка огрызнулся Антон.
    – Так я потому и звоню, чтоб ты сам разобрался.
    – Хорошо, буду думать. Ладненько, бежать мне надо.
    – На свиданку?
    – Пока ещё на свидание.
    – Молодец, подловил. Хорошо, Антон, удачи тебе.
    – Пока.
    Правду говорят: не делай добро, когда тебя не просят. То мать с сестрой высверливали Антону мозг, теперь уже и Васю Гонщика подпрягли. Ну что тут скажешь! Какое ваше дело, что мне надо, а что нет, часто думал Антон. Достали уже. Учись, стань человеком, зачем тебе эти музыкальные игрушки. Не буду я вас больше слушать, всё, устал. 
    Сломался Антон не сегодня и не вчера, надлом в нём произошел значительно раньше, и так как «рана» не зарубцевалась, а продолжала кровоточить, надеяться на то, что он станет «солидным, уважаемым человеком» было, по меньшей мере, недальновидно. Ожидать подобного от людей, пусть даже и больших талантов, но слабовольных, не приходится.
    Антон был обречён переживать ломку в выборе жизненного пути, да и вообще всего, что входит в это понятие, постоянно, а, поскольку одолеть её он был не в силах, ему оставалось только ждать, когда она окончательно сломает его.
    Гонщик не учёл этот фактор, и продолжал надеяться на силу своего авторитета. После телефонного разговора с Антоном он вновь уплыл мыслями в недавнее прошлое, и, чтобы окончательно поставить точку над известной буковкой, сел в машину, и направился к человеку, который не мог не знать ответа на вопрос: «Кто?»