Чокнутый

    Никто не знал, что с ним произошло? – что заставило его превратиться в такое жалкое подобие человека? – какие причины побудили убить в себе всё живое?

    Имя этого человека было никому не известным. Он ни с кем не разговаривал, и никто не разговаривал с ним. Изо дня в день он бродил по улицам в окружении бездомных собак, как бы предводительствуя этой голодной злой сворой. Он был настолько отрешенным, что в случае, когда собаки на кого-то нападали, проявлял к этому полное безучастие. Он ничего не видел, ничего не замечал, ничем не интересовался. Да его потупленного взгляда и не было видно. Но когда в редкие моменты этот взгляд всё же отрывался от земли, то был полон такой сиротливой тоски, которая только и известна тем, кому негде приклонить голову, кому не от кого услышать хоть одно ласковое слово.

    У Чокнутого (так его прозвали в округе) был свой дом, были родственники, ходили даже слухи, что он был женат. Говорили также, что он отличный программист, имевший солидные заработки в какой-то крутой столичной компании, ездивший на «Лексусе», и одевающийся чуть не по последней моде.  Правдой это было или нет, так и осталось неизвестным. Правдой было то, что сейчас вот уже год (с того времени, как он появился в городе) он шагал со своей бессменной сворой по разным улицам весь заросший, со спутанными, длинными, никогда не мытыми волосами, грязной вонючей одежде, в старых коричневых ботинках.

    Никто не слышал не только его разговора, но и голоса. Все, кто его видел, всегда видели одно и то же: глухо молчащего и куда-то идущего человека. За что, чем и как он жил – опять-таки – никто не знал.

    Поначалу Чокнутый вызывал у всех праздное любопытство: кто он, откуда, что с ним? – но так, как оно не было удовлетворено, на смену пришли враждебность и равнодушное презрение.

    Вместе с тем, внимательно присмотревшись к этому человеку, можно было заметить, что ему очень плохо, он одинок и требует к себе хотя бы минимального сочувствия. Об этом говорили, вернее – кричали! – его иногда тяжело поднимающиеся от земли глаза. Но сочувствия – этой, казалось, столь банальной вещи, – он ни в ком не находил.

    Люди глухи к чужому горю, чужим страданиям, тревогам. В лучшем случае, спросив: «Как ты?» – немного посокрушаются, напустив на серьезное лицо сострадательное выражение, дадут парочку дежурных советов, скажут: «Ну, держись!» – и поспешат в своё безмятежное жилище подальше от посторонних забот. При этом отметят про себя, что настроение у них заметно поднялось, подарят себе парочку похвал, и усядутся в мягкое кресло смаковать очередную серию любимого сериала.

    «И чего не сделали одному из малых сих, того и Мне не сделали». Кто-то может и вспомнит эти Христовы слова при виде подобных людей, но… пройдёт мимо, подумав: «А чем же я ему помогу?», или: «В следующий раз…» Но наступает «следующий раз», и человек поступает точно так же, не желая видеть в ком бы то ни было Христа. Действительно, чем же помочь?..

    Человеку в подобных ситуациях важно ощущение того, что от него ничего не зависит, он ничего не может изменить. Ему нужно оправдаться, находя для себя тысячи причин, чтобы не посочувствовать, не подсказать, не помочь.

    Лежит человек посреди дороги, тротуара, у забора – «А, алкаш какой-то. Проспится – и пойдёт домой». А, может, не алкаш, и нет у него дома? Хотя, какие это в сущности мелочи.

    Стало человеку плохо – «Чем же я ему помогу? И так полно зевак собралось. Кто-то наверняка вызовет «скорую». А если не вызовет? Опять мелочи?!

    Cтоит (или сидит) возле церкви, рынка, вокзала, супермаркета больной, калека, нищий, бездомный – «Достали уже. Вот лентяи проклятые. Пусть идут работают», «О, сидят уже бизнесмены, дань собирают», «О, ещё и табличку нацепили. Разводят лохов», «Сколько им давать можно! Самому надо что-то жрать», «А, всё равно их этот рубль не спасёт», «Ох, сколько фармазонов развелось!»

    И только совсем неприметная сгорбленная бабулька при виде посинелого от холода калеки, маленького попрошайки, скорбной женщины с годовалым ребёнком, шатающегося бомжа положит в руку этот самый рубль, помня давно ставший жизненной сутью евангельский завет «Просящему у тебя дай».

    Человек не задумывается, что случайностей в жизни не бывает. Все ситуации предначертаны Господом, и Он хочет, чтобы поняты они были и тем, в чьей жизни случаются. Но, увы! Человеку проще поверить в неудачу из-за чёрной кошки, чем подать милостыню присевшей у забора замерзшей бабушке, не понимая, что не просто так она появилась на его пути; проще порадоваться двум полным вёдрам, чем помочь малышу освободить зажевавшую велосипедной цепью штанину; гораздо лучше – и приятней – разодетым и надушенным, с букетом красных роз спешить на встречу к любимой девушке, чем поднять сорванную сильным ветром шляпу, и отдать незнакомому дедушке; лучше идти в обнимку с какой-то красоткой, чем помочь пьянице подняться с лужи и усадить на скамейку; уютней и безопасней сидеть в ароматном салоне иномарки, чем защитить пятнадцатилетнего паренька от расшумевшихся «товарищей», или заступиться за кого-то другого, рискуя порвать и загрязнить дорогой костюм.

    «Я никому ничего не должен», «Я не обязан», «Оно мне не надо», – любит повторять человек, – «Успею ещё поиграть в Робин Гуда и Супермена».

    И не делает. И не помогает. А Господь терпит, Господь ждёт, пока – наконец и увы! – для человека не наступает точка невозврата, когда назад дороги нет, когда слишком поздно, когда УЖЕ невозможно…

    Пошел в магазин за хлебом – раз! – и сбила машина.
   
    Пошел на пляж поплавать – раз! – и утонул.

    Попал в пьяную компанию – раз! – и зарезали.

    Вышел прогуляться – раз! – инсульт.

    И начинается «2 серия», по ту сторону жизни. Увидит человек свои грязные дела, свою трусость, малодушие. И спросит Господь: «Почему же ты не помог… прошел мимо… отвернулся… сделал вид, что не увидел, не заметил?.. Почему твоё сердце осталось глухим и немым?.. Почему?.."

    ЧЕМ оправдаться? ЧТО возразить?..
***
   
    Сегодня Чокнутый вновь вышел на «прогулку».

    Этим ветряным ноябрьским днём опять никто не знал, куда он идёт и зачем. Возможно, сегодня он делает последние шаги в своей жизни; возможно, сегодня собачья стая потеряет своего «вожака»; возможно, никто и никогда так и не узнает тайну жизни, – а, может, и смерти, – этого несчастного человека, потерявшегося в сложных лабиринтах жизни?..

    Никому это не интересно. Никому нет дела до какого-то Чокнутого. Ведь он САМ сделал для себя такой выбор, САМ отрезал себя от общества, САМ обрёк себя на такое существование. Да что говорить? Даже ни с кем не здоровался.

    И это ещё одно оправдание!


    В четыре вечера в окнах домов начал зажигаться свет.

    После шести все дома превратились в светлые уютные гнёздышки. Так думал Чокнутый, заглядывая в светящиеся окна, пытаясь прикоснуться хотя бы краешком израненной души к чужому теплу и радости. Он не плакал, не жаловался, не сокрушался, не делал над собой усилий, чтобы не застучать в эти приветливые окна. Его душа была абсолютно пуста, какое-то тяжелейшее, невыносимое горе иссушило её до самого дна, как бы перечеркнув огромным чёрным фломастером все чувства.

    А за окнами только что пришедший с работы папа бойко разговаривал с ребёнком…

    Женщина в красивом бело-розовом переднике, «колдуя» над кастрюлями и сковородками, готовила, вероятно, вкусный ужин…

    Какой-то мужчина, что-то напевая, заваривал кофе…

    Маленькая девочка возилась с собакой…

    Худенький школьник делал уроки, больше мечтая, чем заглядывая в разноцветный «Букварь» и тоненькую тетрадку…

    Двое влюблённых, обнявшись, сидели у ярко пылающего камина, укрывшись тёплым пледом, о чём-то оживлённо разговаривая…

    Крошечный серый котёнок играл большим шерстяным клубком на светлом паркетном полу, забавно опрокидываясь на пушистую спинку…

    Какой-то дедушка читал внуку книгу, нервничая, что тот его невнимательно слушает…


    Так Чокнутый ходил от окна к окну, высматривая всё новые картины чьей-то тихой и - вероятно - счастливой семейной жизни. Он не завидовал, не осуждал, не презирал. Он просто смотрел.

    – Эй, Чокнутый, ты что здесь делаешь? А ну пошел вон!

    Это хозяин большого двухэтажного дома в спортивном костюме и кожаной куртке вышел на крыльцо покурить, и заметил у своего окна бродягу.   

    Собственному теплу недоступен чужой холод. Когда тебе хорошо, когда тебе тепло и уютно, крайне редко возникает желание этим поделиться. Ведь так не хочется отдавать…

    Чокнутый развернулся, и вместе со своими неустанными спутниками ринулся в одном ему известном направлении.

    Он больше не заглядывал в окна, не ожидал увидеть там тепло и улыбки. Он куда-то спешил.

    Ветер усилился. Пошел дождь. Началась буря.

    А за светлыми окнами было всё так же тихо, тепло и уютно…


О, как безумно за окном
Ревет, бушует буря злая,
Несутся тучи, льют дождем,
И ветер воет, замирая! *



*
Александр Блок



    4 декабря 2013 года