Курская заря. Ч1. Г3. Нет страха

Часть 1. Не пробитая скала.
Глава 3. Нет страха.

предыдущая глава:    http://proza.ru/2021/10/30/1379   

            
            Огневая точка находилась в глубине здания. На фасаде прикрытие из автоматчиков и ближние фланги тоже надежно прикрыты. Уже ни раз было прямое попадание снаряда в дзот, но новая атака опять и опять натыкалась на него. Его разящий пулеметный огонь с двух пулеметов, разведенных в стрельбе по времени из расчета перезарядки, моментально останавливал атаку, забирая все новые и новые жизни. Опять ждать нового залпа, чтобы поднять голову. Обойти было невозможно, с левого фланга открытый лед Волги, справа… не по фронту, а по правую руку, нависают над площадью другие руины, в них надежно уже давно засела, очень укрепленная за месяцы, оборона фашистов.
            Если ничего не предпринять, придется штурмовать, не взирая на потери, ждать ночи никто не даст. Может во тьме и удастся обойти дзот, а может и нет. Но… Но командованию приказ нужно выполнить сейчас… нельзя ждать до ночи. Либо взятие развалин дома культуры, либо смерть. От взятия рубежа зависит начало артиллерийского залпа по правому флангу. И до заданного времени… остались крохи.
            Что странно было в этих уличных боях, так это то, что мало было взрывов в порядках атакующих красноармейцев. У немцев уже давно кончились артиллерийские боеприпасы, за частую у обороняющихся уже не было и гранат, а у многих автоматчиков в руках были не шмайсеры… а наши ППШ.

            Лида видит стонущего, до него было лишь метров двадцать, по развалинам. Ведь не много... чуть дальше еще один. Прошлый раз, когда она выскочила из-за укрытия пулеметчик в нее не стрелял. Он не мог ее не видеть, но просто не стрелял, так бывает, если за пулеметом настоящий солдат… а не зверь. Ее укрытие – угол здания… высотой в три человеческих роста осколок стены, столько же шириной, при этом, кроме груды камней, все, что от дома осталось, метров двадцать… всего лишь метров двадцать… а он еще жив… пока…
            Курочкина вскакивает и, по битому кирпичу, рваным кускам разрушенных стен здания, бежит к раненому. На пути крупные осколки стен и перекрытий… где под ними, где сверху… с фланга очередь из автомата! Свист… всплески кирпичной пыли… острый укол в щёку… на рукаве полушубка легкий разрез… Лида – вниз, на живот. Лежит. По щеке теплое… рассечена, трогать не стала, знает, что кровь. Опять на ноги, перемахивает следующий валяющийся кусок стены, за ним метров пять развалина на фундаменте, падает рядом с раненым, привычно, тяжело дыша, берет его за подбородок, смотрит в глаза: «В сознании… Плохо».
            - Сейчас миленький. Все будет в порядке. Куда ранен?
            Парень моргает и молчит. На шинели ни одной дырочки.
            Привстает на локоть, грубо берет за шинель рукава у плеча, за ремень, рывком переворачивает на живот, на себя… на уровне низа груди шинель бурая… черная. Кровь вытекает из большого порыва шинели. Лида понимает – ранение осколочное, рана… без надежд. Лежа вынимает из сумки бинт, делает приличный, сантиметров двадцать тампон. Накладывает его на шинель, зубами придерживает сантиметров тридцать от конца бинта, руку под раненного, дважды протаскивает бинт под солдата, отрывает остатки, перетягивает оба конца на два узла, бинт красный… но кровь уже не остановить.
            - Ты здесь полежи, все хорошо будет. – врет солдатику.
            Смотрит в темноту здания, где спрятался дзот, на карачки и под перекрытие, там еще один.
            Вылезает из-под перекрытия, до солдатика метров пять…
            Она уже хочет сделать к нему рывок, но ее кто-то грубо хватает за руку и дергает в сторону!.. за большой камень стены.
            - Ты чего! Дура!.. – слышит приглушённо, валится на красноармейцев, смотрит в глаза усатого солдат… взгляд на погон… сержанта, пару раз моргает от неожиданности. - Лида?.. А ты здесь откуда?
            - Отпусти… чуть рукав не порвал. Вон его перевязать хочу.
            - Да ты чего, целое поле открыто, - не отпускает ее рукав солдат. – И он не за укрытием…
            - Пулеметчик стрелять не будет, уже пробовала. Отстань! – И ловко, движением руки от большого пальца, высвобождается от захвата.
            Тут же бежит вперед, в прыжке оказывается у раненого.
            -Ну!.. фее-е! - он вдыхает резко воздух через губы, со страхом смотрит на Лидину хрупкую, даже в полушубке фигуру. поворачивается к своим:
            - Вперед!.. Марш, - одного толкает в плечо, сам ныряет под развалину.
            Трое бойцов, с которыми она сейчас разговаривала… тут же исчезают в руинах:
            …Воспользовавшись ее сомнительным геройством бойцы за сержантом ныряют под сложенное домиком перекрытие, затем бегом, с дистанцией метров в пять, преодолевают открытое место, метров в двадцать, до следующей руины, пулеметчик, наблюдая за Лидой, их упускает. Перед ними окоп, который много раз переходил из рук в руки, в тяжелых рукопашных. Никто уже не помнит, кто его выкопал первыми - наши, или немцы.
            Лида на карачках, грубыми рывками за плечи шинели, пытается подтащить бойца за ближайший кусок стены. Пулеметчик дает короткую очередь в три выстрела, большие фонтаны кирпичной пыли взлетают высоко в трех метрах от санитарки, она понимает, что он ее предупредил, больше предупреждать не будет, но раненого дотаскивает до укрытия, тяжело дыша несколько секунд лежит, не шевелясь,,, только сейчас почувствовала страх, он ведь мог и не делать своего предупреждения:
            - Сейчас миленький, только отдышусь…

            От руины, за которой притаились бойцы, до края немецкого окопа совсем чуть-чуть, десяток шагов. Один из них изо всех сил бросает гранату метров на тридцать в сторону, взрыв, вскакивают, бегут в окоп. Пулеметчик поливает вокруг места, где произошёл подрыв, предположив, что это очередной прорыв начинается. Бойцы опять оказываются не замеченными. В окопе одни убитые… и не только немцы, вчера последний раз здесь была рукопашная.
            Дошли до поворота окопа. сержант ложится на дно, снимает каску, аккуратно смотрит в продолжение траншеи. Метрах в пяти-семи видит двух беседующих немцев, внимательно следящих за заглохшей, очередной раз, атакой русских. Подается обратно, жестами рассказывает о наличии врага за поворотом. Расчехляет лопатку. Жестами же показывает задачу второму номеру, у того немецкий клинок, третьему – если неудача, чтобы открыл огонь, и приговорил врага. Приготовились. Пальцами – три… два… один! Сорвались друг за другом без единого звука.
            …Шаги – четыре, пять… глаза немца расширяются до невероятной величины, шесть… он пытается перекинуть карабин с бруствера на подбегающего русского солдата, семь… красноармеец прижимает карабин немца к брустверу окопа, толкает его плечом и пробегает мимо, до второго фрица, через секунду клинок второго номера, снизу-вверх, со всей дури, пробивает клинком ему шинель, и живот до самого горла. А лопатка атакующего сержанта, с короткого маха, с боку, до позвоночника режет горло второго немца… кровь брызжет в стороны, но боец вторым движением поновой рубит ему шею, вонзая саперную лопатку двумя руками сверху-вниз… чтобы уж наверняка!
            Оглядывается по сторонам, нет ли другой цели, вытирая о галифе немца острие заточенной как лезвие, лопатки, ноги фашиста крупно вздрагивают, опять вздрагивают…
            ……………………………….

            Прошли секунды. Лида еще не отдышалась за куском стены, где она прятала раненного бойца, взрывается граната. Она накрывает раненого собой. Пару секунд – беспощадная пулеметная очередь крупнокалиберного рвет камень вокруг них. Опять тишина. Лида смотрит на лицо солдатика, Тот:
            - Зачем ты так рискуешь.
            Лида не стала отвечать, начала расстегивать ему шинель, внизу грудины сукно шинели было черным, дыхание парня с тяжёлыми хрипами. «Легкое пробито… кажется навылет… это хорошо, что на вылет.» Она свернула два маленьких тампона намочила их в спирте, чуть воткнула в дырочку со стороны спины, сделала тоже со стороны грудины, начала перевязывать.
            ………………………………..

            После маленькой победы над двумя фрицами, окоп выводил бойцов почти к зданию. сержант снимает каску, напяливает немецкую, поднимает голову над бруствером рассматривает немецкие окопы вдоль здания, подмечая на бруствере приготовленное оружие, и наблюдающих немцев. Впереди, до стены полуразбитого дома культуры, вражеских солдат не видит. Опускается на корточки к своим. Немецкий котелок отбрасывает в сторону. Открытой ладонью показывает направление движения, начинает перемещаться по окопу. Тихо, чуть не шёпотом:
            - Последний… тылы посматривай.
            Они оказались у прогала разрушенного подъезда, в глубине… где-то там в темноте, находился убийственный дзот. Но им не надо наверх, в лоб это смерть, просто площадь за спиной. Они спрыгнули в окно подвала, и через минуту в пробитое перекрытие видели пятерых немцев у двух пулеметных гнезд. Перекрытие было пробито огромным куском стены упавшего сверху. Под ним куча битого бетона и кирпича выше человеческого роста, всего лишь подпрыгни, и ты там, среди фрицев. Бойцы переглянулись, отошли к темной стене.
            - Твой правый сектор обстрела, мой левый, - рукой показал на третьего, - ты в прикрытии.
            Приготовились…
            В этот момент взрыв снаряда, через секунду, второй. Здание сильно тряхануло, было понятно, что разрывы произошли совсем рядом, ото всюду посыпался песок, в воздухе встала пыль, появившаяся, будто из встряхнутого воздуха. Сразу зазвенела ружейная перестрелка. Наши пошли в очередную атаку:
            - Нам в помощь… вперед. – сержант побежал наверх.
            Второй отставал на шаг-другой. Сверху, в кромешной пыли, пахло жжёным порохом. Пулеметчик нажимает на гашетку. сержант очередью валит дальнего пулеметчика, не успевшего выпустить еще и десяток зарядов, и еще одного фашиста, готовящего очередной цинк с пулеметной лентой. Второй пулеметчик скрыт большой колонной. Смещается влево, надеясь увидеть пулеметчика, и не попасть в сектор обстрела второго бойца. Тот валит еще одного немецкого солдата, хлопочущего у деревянной двери.
            Прижавшись к стене, сержант, так и не видит второго за крупнокалиберным, бежит к этой колонне, пулеметчик в этот момент открывает огонь по площади, усатый - вынимает гранату, срывает ЧК:
            - Ложись… - бросает лимонку за колонну, - в этот момент он чувствует пронзительные удары по всему своему телу… падает… видит, как в него, из автомата, стреляет немецкий офицер… но уже ничего не чувствует, тело почему-то стало очень легким, образовалась кромешная тишина, хочет встать - не может... через миг… погас свет.
            …Второй номер слышит «Ложись», в этот момент распахивается дверь, немецкий офицер стреляет в усатого сержанта, граната громко падает за колонну, клацая по каменному полу, ложиться некогда, и второй и третий стреляют в офицера… взрыв гранаты останавливает стрекотание крупнокалиберного немецкого пулемёта… все в помещении падают. Пыль… тишина. А на улице в немецком окопе уже вскипает рукопашный бой! Ведь пулеметы молчат.
            76и миллиметровые второй раз ударили в амбразуру, которая уже секунд десять, пока шла перезарядка орудий, молчала. После очередной пары разрывов, в пыль разбитого холла, где спрятан немецкий дзот, после артиллерийского залпа, уже вбегали красноармейцы, не встречая сопротивления.

            Лида закончила перевязку бойца, когда в дом уже вбегали красноармейцы. Она за ними. На втором этаже активная перестрелка, но Лида подбежала к молчащим пулеметным гнездам. Сначала вскользь потрогала ствол – холодный, за ствол вытащила его из гнезда, пулемет повис на ленте, сунула внутрь голову. Увидела двух красноармейцев, полезла в гнездо. Подбежала к солдату, глаза усатого сержанта, пытавшегося ее спасти минут десять назад, еще сверкали в полумраке помещения, смотря в сторону открытой двери у которой распластался немецкий офицер. Метрах в трех еще один красноармеец, возле большого пролома в перекрытии, она проверила его пульс. Не живой, множественное осколочное. В провале, во мраке различила кирзовые сапоги и галифе еще одного бойца, стала спускаться вниз. Но он тоже оказался мертв. Она, в отчаянии, села на камень.
            В сумраке подвала услышала металлический щелчок… это был затвор шмайсера. За полтора года войны она уже научилась различать звуки перезарядки затворов многих видов оружия.
            По спине пробежал неприятный холодок. Глаза постепенно привыкали к полумраку, на полу, у дальней стены подвала сидел раненный, неряшливо одетый немецкий солдат с разбитой головой, лицо изможденное, небритое… автомат направлен на нее, но не точно, если бы нажал на курок, то промазал. Так делают, когда не хотят попасть в цель.
            - Я – медик… - медленно и не громко, - давай перевяжу. Хэнде хох. – по-прежнему не громко произносила Лида.
            Глаза забегали. Автомат начал трястись в руке. Гримаса отчаяния на лице:
            - S-s-s!.. Ich werde nicht schiessend! (Ы-ы-ы… Я не буду стрелять!). – он отбрасывает автомат в сторону.
            Лида медленно встала, медленно подходит к немцу, села на корточки, достала из сумки спирт, ватный тампон, бинт. Немец смотрел на нее слегка испуганными, но обреченными глазами. Подходя ближе Лида оценивала его состояние, у него перебиты обе ноги, осколочная рана головы, пробитая пулей рука. Не спеша, начала с головы. Немец опустил глаза…
            
            Наверху кто-то сильно ударил в дверь, которая распахнулась настежь, в помещение дзота вбежал один, другой.
            - Голованов! – Кто-то увидел знакомого – Дядя Гоша! – Крик в отчаянии.
            Шаги по перекрытию.
            - Вот, чем ты занимался перед атакой… - голос звучал в сердцах, в безысходности.
            Было понятно, что солдаты, добравшиеся до помещения дзота, хлопотали вокруг сержанта.
            - Ребята, я в подвале. - Не громко крикнула Лида.
            - Ты слышал?..
            На верху замолчали, прислушиваясь.
            - Я здесь в подвале, ребята!
            - Лида… - кто-то сунул голову под перекрытие, - ты здесь откуда? – удивились сверху.
            Три солдата стали спускаться в подвал. Санитарка перевязывала еще только первую ногу с наложением шины, закончив с головой фрица, нашла в подвале две дощечки. Солдаты сначала не могли, в полумраке, разобрать с кем возится Курочкина, но через секунды отчетливо разобрали в темноте серую немецкую гимнастерку. Первый солдат моментально снял предохранитель ППШ. Навел автомат на фашиста:
            - Отойди!.. В сторону!!! – грубо крикнул боец, поведя стволом автомата.
            Лида перестала бинтовать, нелепыми движениями начала закрывать немца своей фигурой.
            - Ты чего, дурак! Он пленный! Он раненый!!! Убери ствол.
            - Уйди с..а! Видела сколько они на площади наших накосили! – он тяжело дышал и готов был стрелять. – Иди там перевязывай, если живых найдешь.
            Второй боец поспешил опустить рукой ствол его автомата.
            - Ты чего… чего, это же Лида, наша Лидочка, совсем охренел. – Встал между ним и санитаркой.
            - А дядя Гоша… он уже не встанет… я ему только что глаза закрыл… - опять пытался поднять свой ППШ, но напарник ему не дал это сделать.
            - У-уф-х, - зло развернулся боец и быстро начал подниматься наверх.
            - Ты это… правда, давай завязывай с этим фрицем… там наших надо спасать.
            Тоже пошел на верх.
            Лида закончила бинтовать немцу правую ногу. Показала ему дощечку, молча показала, как накладывать на ногу, дала бинт.
            - Давай сам. Или на одной походишь, если сможешь. – Лида встала и пошла на улицу, уже не разу не оглянувшись на фашиста. И не было у нее к нему никакой жалости… кроме долга.
            Немец в подвале остался один, на холодном бетонном полу, моргая в след удаляющейся доброй русской девочке Лиде, которая уже давно не видела в каждом немце тот черный бомбардировщик с большими крестами и открытыми бомболюками, который в октябре 1941го, на ее глазах превратил в прах ее родной дом вместе с родителями и братом, и… безвозвратно расстрелянным детством. Скольких она спасла с осени 1941го красноармейцев… так и не научившись стрелять, спасла врагов, другой раз находясь к ним… в бесконечной ненависти. Но судьба этого раненного немецкого солдата, пришедшего сюда, на берега Русской Волги, убивать таких, как она, с этого момента… была совсем не определена.
            Сержанта и двух бойцов однополчане забрали в холл здания, понимая, что только благодаря им они сумели остаться в живых… и выполнить приказ.
            На площади, рядом с изрешеченной выстрелами парадной лестницы дома культуры, вновь вспыхивает перестрелка... длится полтора десятка секунд, замолкает. Лида бежит на площадь к раненым...
      
            В течении следующих двадцати минут здание Дома культуры было зачищено полностью, пленных не брали, девать некуда, да и злость в жилах кипит. А через полчаса артиллерия обрабатывала правый фланг площади, еще немецкой обороны. К ночи немцы были выбиты и оттуда. Сталинград постепенно и непреклонно очищался от фашистской плесени.

Продолжение:   http://proza.ru/2021/12/21/1737   
            

17.10.2021
Олег Русаков
г. Бежецк