Блок. Обман. Прочтение

.                Александр Блок
  .          .            том II
  .          .    « Г  О  Р  О  Д »

3.«Обман»   







                О Б М А Н   

                В пустом переулке весенние воды
                Бегут, бормочут, а девушка хохочет.
                Пьяный красный карлик не дает проходу,
                Пляшет, брызжет воду, платье мочит.

                Девушке страшно. Закрылась платочком.
                Темный вечер ближе. Солнце за трубой.
                Карлик прыгнул в лужицу красным комочком,
                Гонит струйку к струйке сморщенной рукой.

                Девушку мани'т и пугает отраженье.
                Издали мигнул одинокий фонарь.
                Красное солнце село за строенье.
                Хохот. Всплески. Брызги. Фабричная гарь.

                Будто издали невнятно доносятся звуки...
                Где-то каплет с крыши... где-то кашель старика...
                Безжизненно цепляются холодные руки...
                В расширенных глазах не видно зрачка...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

                Как страшно! Как бездомно! Там, у забора,
                Легла некрасивым мокрым комком.
                Плачет, чтобы ночь протянулась не скоро –
                Стыдно возвратиться с дьявольским клеймом...

                Утро. Тучки. Дымы. Опрокинутые кадки.
                В светлых струйках весело пляшет синева.
                По улицам ставят красные рогатки.
                Шлепают солдатики: раз! два! раз! два!

                В переулке у мокрого забора над телом
                Спящей девушки – трясется, бормочет голова;
                Безобразный карлик занят делом:
                Спускает в ручеек башмаки: раз! два!

                Башмаки, крутясь, несутся по теченью,
                Стремительно обгоняет их красный колпак...
                Хохот. Всплески. Брызги. Еще мгновенье -
                Плывут собачьи уши, борода и красный фрак...

                Пронеслись, – и струйки шепчутся невнятно.
                Девушка медленно очнулась от сна:
                В глазах ее красно-голубые пятна.
                Блестки солнца. Струйки. Брызги. Весна.
                5 марта 1904   









Из Примечаний к данному стихотворению в  «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах»  А.А. Блока:

«
     – «Утро. Тучки. Дымы. Опрокинутые кадки». –  Зеленые кадки ставились на петербургских тротуарах под водосточными трубами (см.: Добужинский М.В. Петербург моего детства// Он же. Воспоминания. М., 1987.  С. 10).

     – «По улицам ставят красные рогатки». –  М.В. Добужинский вспоминает:  "Иногда панель загораживалась рогатками – дворники сбрасывали с крыши снег ( ... )  Летом мостовые повсюду чинились, ( ... )  и красные рогатки загораживали половину улицы" (Там же. С. 10-11).
   »

Анна  Ахматова. «Поэма без героя»:

«Ветер, не то вспоминая, не то пророчествуя, бормочет:

                …На Галерной чернела арка,
                В Летнем тонко пела флюгарка,
                И серебряный месяц ярко
                Над серебряным веком стыл.
                Оттого, что по всем дорогам,
                Оттого, что ко всем порогам
                Приближалась медленно тень,
                Ветер рвал со стены афиши,
                Дым плясал вприсядку на крыше
                И кладбищем пахла сирень.
                И царицей Авдотьей заклятый,
                Достоевский и бесноватый,
                Город в свой уходил туман.
                И выглядывал вновь из мрака
                Старый питерщик и гуляка,
                Как пред казнью бил барабан...
                И всегда в темноте морозной,
                Предвоенной, блудной и грозной,
                Жил какой-то будущий гул…»
               
     Вот такой «Город» – достоевский и бесноватый» увидел Блок, вот этот гул за десятилетие до Ахматовой услышал он.  В стихотворении «Петр» он дал его общую картину:

                «…Там, на скале, веселый царь
                Взмахнул зловонное кадило,
                И ризой городская гарь
                Фонарь манящий облачила!

                Бегите все на зов! на лов!
                На перекрестки улиц лунных!
                Весь город полон голосов
                Мужских – крикливых, женских – струнных!..
                22 февраля 1904»   
   
     В этом он пригляделся к одному из этих “перекрестков лунных улиц”, где  «…невинность из угла // Протяжно молит о пощаде»:

                В пустом переулке весенние воды
                Бегут, бормочут, а девушка хохочет.
                Пьяный красный карлик не дает проходу,
                Пляшет, брызжет воду, платье мочит.
                Девушке страшно. Закрылась платочком.
                Темный вечер ближе…

     Красный карлик…  Это сквозной персонаж "Трехкнижия" Блока.
     Вот он в конце тома первого в "Распутьях"(черновики к стихотворению "ДАЛИ СЛЕПЫ, ДНИ БЕЗГНЕВНЫ " ):

                «В непробудном сне Царевны
                В теремах
                Предо мной
                Исполинский карлик тянет
                Руки к лунному лучу».

Вот, в томе втором (Разные стихотворения) он служит герою:

                «Поет, краснея, медь. Над горном
                Стою – и карлик служит мне;
                Согбенный карлик в платье черном,
                Какой являлся мне во сне.

                Сбылось немного – слишком много,
                И в гроб переплавляю медь...
                4 июля 1904»

...он помогает в кощунственной работе металл переплавлять не в меч, а в гроб.
     А от - в той же книге - он останавливает земное время:

                «В голубой далекой спаленке
                Твой ребенок опочил.
                Тихо вылез карлик маленький
                И часы остановил.

                Всё, как было. Только странная
                Воцарилась тишина…
                4 октября 1905».

     И он же будет спутником Незнакомки:

                «…Я сдавлен давкой человечьей,
                Едва не оттеснен назад...
                И вот – ее глаза и плечи,
                И черных перьев водопад...

                Проходит в час определенный,
                За нею – карлик, шлейф влача...
                И я смотрю вослед, влюбленный,
                Как пленный раб – на палача...

                Она проходит – и не взглянет,
                Пренебрежением казня...
                И только карлик не устанет
                Глядеть с усмешкой на меня.
                Февраль 1908»

     (Данная сценка была в предыдущей книге, но будет только через 4 (четыре) года в реальном времени. Так оно было или будет?)
   
     Последний раз "карлик" появится в поэме "Возмездие":

                ...Так Зигфрид правит меч над горном:
                То в красный уголь обратит,
                То быстро в воду погрузит –
                И зашипит, и станет черным
                Любимцу вверенный клинок…
                Удар – он блещет, Нотунг верный,
                И Миме, карлик лицемерный,
                В смятеньи падает у ног!

     Из Примечаний к поэме в «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах» А.А. Блока:
     «
      - «Так Зигфрид правит меч над горном ~ В смятеньи падает у ног!» – Зигфрид, Нотунг (волшебный меч героя), Миме – образы оперно-драматического цикла Р. Вагнера "Кольцо нибелунга", созданного на основе древнегерманского эпоса "Песня о Нибелунгах". Вагнеровские реминисценции, в частности, мотивы "ковки меча", занимают важное место в блоковской символике действенного, героического отношения к жизни.
     См. об этом в коммент. к стих. "Поет, краснея, медь. Над горном ... " (1904), "Бред" (1905), "За холмом отзвенели упругие латы ... " (1907) (наст. изд., т. 2).
     …Образ ковки меча в Прологе исследователи возводят к сцене из первого действия оперы "Зигфрид". Впервые отражение ее см. в стих. "Поет, краснея, медь ...”
     [
Из Примечаний к стихотворению "Поет, краснея, медь ...” в «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах» А.А. Блока:
     «
     – «Поет, краснея, медь. Над горном ...» – Вероятный источник образа – сцена ковки меча в "Кольце Нибелунга" Р. Вагнера. В древности существовали медные литые мечи. Кованые мечи изготовляли из стали, однако рукоять меча часто украшали медными накладками.
     «…и карлик служит мне...» – В первом действии оперы Вагнера "Зигфрид" коварный карлик Миме притворяется, что хочет сковать меч герою, однако Зигфрид сам выковывает себе меч (Вагнер Р. Зигфрид. М., 1901. С. 3-19). 1902
     »

     Впрочем, очень похож на него и ”Иммануил Кант” из «Распутий».
     Тогда поэт писал Белому: «…мне во сто раз хуже жить теперь, чем прежде». И вот  тогда когда ему было во сто раз хуже, чем накануне его объяснеия с Л.Д., когда он практически решился на самоубийство, вот тогда и появился этот «философ», позже на него только напялят красный кафтан и он пустится развлекаться:

                «Сижу за ширмой. У меня
                Такие крохотные ножки..
                Такие ручки у меня,
                Такое темное окошко…
                Тепло и темно. Я гашу
                Свечу, которую приносят,
                Но благодарность приношу.
                Меня давно развлечься просят.
                Но эти ручки… Я влюблен
                В мою морщинистую кожу..
                Могу увидеть сладкий сон,
                Но я себя не потревожу
                Не потревожу забытья,
                Вот этих бликов на окошке
                И ручки скрещиваю я,
                И также скрещиваю ножки.
                Сижу за ширмой. Здесь тепло
                Здесь кто то есть. Не надо свечки
                Глаза бездонны, как стекло.
                На ручке сморщенной колечки.
                18 октября 1903»

*
 
Из Примечаний к данному стихотворению в  «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах»  А.А. Блока:
     «
     Андрей Белый воспринял "Обман" как предчувствие надвигающейся  "опасности". «Молюсь о том, – писал он Блоку 28  марта 1904  г.,  – чтобы Ты спокойно и счастливо "существовал" среди весенних "струек", "брызг", "опрокинутых кадок". Чувствую я, что Ты находишься на каком-то "междудорожьи" и молю господа о ниспослании Тебе сил. ( ... )Лик безумия сходит на мир, и все мы стоим перед страш­ной опасностью. Опасность, грозящую мне, я усмотрел в веянии, исходящем от Твоего стихотворения:  "плывут собачьи уши, борода и красный фрак" ...  Вот "оно", вот именно ... »  (Блок и Белый. С. 75). 
     В письме к Э.К. Метнеру в мае 1904  г.  Белый снова обращается к образам данного стихотворения: "Почти у всех членов нашего кружка с аргонавтическим налетом были ужасы – сначала мистические, потом психические и наконец реальные ( ... )  Потом я уже узнал, что Блок тоже погибал внутренне за эти дни (началом ужаса у него были стихотворения о карлике с девушкой и тому подобные)" (Л Н. Т.  92. Кн.  3. С.  213).
      По мнению Блока, в  "Обмане" отразилось не только нагнетание,  но и  "разрешение"  "ужасов"  и  преодоление "страха".  «"Лик безумия, сошедший в мир" – и притом нынешнего нашего безумия, – отвечает он Белому 7  апреля 1904  г.,– грозил и прежде. Но знаешь ли? Он разрешит грозу и освежит. Я спал и видел холодные сны (в  буквальном смысле). ( ... )  Среди бела дня снился мне кошмар  об "опрокинутых кадках" и девушке с карликом. Но вдруг я ( ... )  смотрю: ( ... )  погас огонек,  бежавший по  шнурку,  готовый,  казалось,  зажечь тысячи свечей.  И темно. Прежних лиц я уже не вижу, страх перед ними отошел ( ... )  Больше некого бояться ( СС-8(8) .  С. 98 [СС-8(1-8) - Блок А. Собрание сочинений: В 8 т. 1-8. Под общей ред. В. Орлова и др. М.; Л.]).
    »

    С моей сегодняшней точки зрения,вся книга "Город" - она не о земном Питере, она о "городе всемирном".

Даниил Андреев. «Роза Мира». Книга X. Глава 5. «Падение вестника»:

     «…Сперва – двумя-тремя стихотворениями, скорее описательными, а потом всё настойчивее и полновластней, от цикла к циклу, вторгается в его творчество великий город. Это город Медного Всадника и Растреллиевых колонн, портовых окраин с пахнущими морем переулками, белых ночей над зеркалами исполинской реки, – но это уже не просто Петербург, не только Петербург. Это — тот трансфизический слой под великим городом Энрофа, где в простёртой руке Петра может плясать по ночам факельное пламя; где сам Пётр или какой-то его двойник может властвовать в некие минуты над перекрёстками лунных улиц, скликая тысячи безликих и безымянных к соитию и наслаждению; где сфинкс «с выщербленным ликом» – уже не каменное изваяние из далёкого Египта, а царственная химера, сотканная из эфирной мглы... Ещё немного – цепи фонарей станут мутно-синими, и не громада Исаакия, а громада в виде тёмной усечённой пирамиды – жертвенник-дворец-капище – выступит из мутной лунной тьмы. Это – Петербург нездешний, невидимый телесными очами, но увиденный и исхоженный им: не в поэтических вдохновениях и не в ночных путешествиях по островам и набережным вместе с женщиной, в которую сегодня влюблен, – но в те ночи, когда он спал глубочайшим сном, а кто-то водил его по урочищам, пустырям, расщелинам и вьюжным мостам инфра-Петербурга».

Ср. из статьи Блока "О современном состоянии русского символизма":
     «
     ...Переживающий все это - уже не один; он полон многих демонов (иначе называемых "двойниками"), из которых его злая творческая воля создает по произволу постоянно меняющиеся группы заговорщиков. В каждый момент он скрывает, при помощи таких заговоров, какую-нибудь часть души от себя самого. Благодаря этой сети обманов - тем более ловких, чем волшебнее окружающий лиловый сумрак, - он умеет сделать своим орудием каждого из демонов, связать контрактом каждого из двойников; все они рыщут в лиловых мирах и, покорные его воле, добывают ему лучшие драгоценности - все, чего он ни пожелает: один принесет тучку, другой - вздох моря, третий - аметист, четвертый - священного скарабея, крылатый глаз...»

    Текущая книга о том, как Блок в своих блужданиях с двойниками вышел на Град и застрял в нем (ср. из вышеупомянутого письма: "Среди бела дня снился мне кошмар  об "опрокинутых кадках" и девушке с карликом"... ). И больше нет никаких тебе "тучек" или "лучших драгоценностей",  а только "город", "город", "город"...
    И для начала Блок бродит по его окраинам -"один, как тень меж серых стен". Смотрит по сторонам и сразу замечает знакомого карлика... Так вот он откуда...