Блок. Город в красные пределы... Прочтение

«Город в красные пределы…»





       * * *   

                Город в красные пределы
                Мертвый лик свой обратил,
                Серо-каменное тело
                Кровью солнца окатил.

                Стены фабрик, стекла окон,
                Грязно-рыжее пальто,
                Развевающийся локон –
                Всё закатом залито.

                Блещут искристые гривы
                Золотых, как жар, коней,
                Мчатся бешеные дива
                Жадных облачных грудей,

                Красный дворник плещет ведра
                С пьяно-алою водой,
                Пляшут огненные бедра
                Проститутки площадной,

                И на башне колокольной
                В гулкий пляс и медный зык
                Кажет колокол раздольный
                Окровавленный язык.
                28 июня 1904 





     Стихотворение, в котором сто оттенков красного…

 – "Блещут искристые гривы // Золотых, как жар, коней – облака, конечно, которые непосредственно у горизонта.
–  "Мчатся бешеные дива // Жадных облачных грудей – а это, которые ближе к зениту, которым жара не достало…

     Стихотворение – непосредственное продолжение предыдущего(«Вечность бросила в город»), еще один взгляд на тот же город, затопленный тою же зарею:

                «Вечность бросила в город
                Оловянный закат.
                Край небесный распорот,
                Переулки гудят…
                26 июня 1904»

     И в заглавном стихотворении заря теперь рождает не – 
     «…закаты брезжат видениями, исторгающими слезы, огонь и песню…» (Ал. Блок. Из дневника 18-ого года о весне-лете 901-ого),
не  –
     «Появились вдруг "видящие" средь "невидящих"; они узнавали друг друга; тянуло делиться друг с другом непонятным знанием их; и они тяготели друг к другу, слагая естественно братство зари, воспринимая культуру особо: от крупных событий до хроникерских газетных заметок; интерес ко всему наблюдаемому разгорался у них; все казалось им новым, охваченным зорями космической и исторической важности: борьбой света с тьмой, происходящей уже в атмосфере душевных событий, еще не сгущенных до явных событий истории, подготовляющей их… "видящие"… соглашались друг с другом на факте зари: "нечто" светит; из этого "нечто" грядущее развернет свои судьбы.»
                Андрей Белый. «Воспоминания о Блоке»
 
     Теперь заря – это разлив похоти.

Из Примечаний к данному стихотворению в  «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах»  А.А. Блока:
     «Послано Е.П. Иванову 28 июня 1904  г.  вместе со стихотворением "В час,  когда пьянеют нарциссы ... " (1904).  "Позвольте мне кончить,– писал Блок, – двумя стихотворениями – для характеристики пережитого – прежде и теперь".
“Прежде, – поясняет Е.П. Иванов в позднейших мемуарах,– май 1904  г.:   – до отречения и успения Зари стихотворение "В час, когда пьянеют нарциссы ... "  Теперь – июнь 1904  – после отречения и успения – "Город в красные пределы ... ".  Так еще невидимо во вне, но видимо лишь на дне глубин духа в Ал. Блоке начинался поворот обращения» (БС-1. С. 379).»

Из Примечаний  в  «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах»  А.А. Блока:
     «– Иванов Евгений Павлович (1880-1942) – писатель, участник символистских изданий, университетский товарищ и ближайший друг Блока в  1900-х годах.»

     Приведу упомянутое стихотворение:

                «В час, когда пьянеют нарциссы,
                И театр в закатном огне,
                В полутень последней кулисы
                Кто-то ходит вздыхать обо мне...

                Арлекин, забывший о роли?
                Ты, моя тихоокая лань?
                Ветерок, приносящий с поля
                Дуновений легкую дань?

                Я, паяц, у блестящей рампы
                Возникаю в открытый люк.
                Это – бездна смотрит сквозь лампы –
                Ненасытно-жадный паук.

                И, пока пьянеют нарциссы,
                Я кривляюсь, крутясь и звеня...
                Но в тени последней кулисы
                Кто-то плачет, жалея меня.

                Нежный друг с голубым туманом,
                Убаюкан качелью снов.
                Сиротливо приникший к ранам
                Легкоперстный запах цветов.
                26 мая 1904. С. Шахматово»
 
     Мне кажется, что у Блока нет противопоставления, а есть шаг следующий: вот из тяжелого запаха этих «пьяных нарциссов» и вызреет угарный «дымно-сизый туман...», в мареве которого всё окрашивается  красным.

*
*

Даниил Андреев. «Роза Мира». Книга X. Глава 5. «Падение вестника»:

     «…Сперва – двумя-тремя стихотворениями, скорее описательными, а потом всё настойчивее и полновластней, от цикла к циклу, вторгается в его творчество великий город. Это город Медного Всадника и Растреллиевых колонн, портовых окраин с пахнущими морем переулками, белых ночей над зеркалами исполинской реки, – но это уже не просто Петербург, не только Петербург. Это — тот трансфизический слой под великим городом Энрофа, где в простёртой руке Петра может плясать по ночам факельное пламя; где сам Пётр или какой-то его двойник может властвовать в некие минуты над перекрёстками лунных улиц, скликая тысячи безликих и безымянных к соитию и наслаждению; где сфинкс «с выщербленным ликом» – уже не каменное изваяние из далёкого Египта, а царственная химера, сотканная из эфирной мглы... Ещё немного – цепи фонарей станут мутно-синими, и не громада Исаакия, а громада в виде тёмной усечённой пирамиды – жертвенник-дворец-капище – выступит из мутной лунной тьмы. Это – Петербург нездешний, невидимый телесными очами, но увиденный и исхоженный им: не в поэтических вдохновениях и не в ночных путешествиях по островам и набережным вместе с женщиной, в которую сегодня влюблен, – но в те ночи, когда он спал глубочайшим сном, а кто-то водил его по урочищам, пустырям, расщелинам и вьюжным мостам инфра-Петербурга.»