Блок. Я жалобной рукой сжимаю... Прочтение

«Я жалобной рукой сжимаю свой костыль…»







           * * *   

                Я жалобной рукой сжимаю свой костыль.
                Мой друг – влюблен в луну – живет ее обманом.
                Вот – третий на пути. О, милый друг мой, ты ль
                В измятом картузе над взором оловянным?

                И – трое мы бредем. Лежит пластами пыль.
                Всё пусто – здесь и там – под зноем неустанным.
                Заборы – как гроба. В канавах преет гниль.
                Всё, всё погребено в безлюдьи окаянном.

                Стучим. Печаль в домах. Покойники в гробах.
                Мы робко шепчем в дверь: "Не умер – спит ваш близкий..."
                Но старая, в чепце, наморщив лоб свой низкий,
                Кричит: "Ступайте прочь! Не оскорбляйте прах!"

                И дальше мы бредем. И видим в щели зданий
                Старинную игру вечерних содроганий.
                3 июля 1904   






А.А. Блок. «Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. Другие редакции и варианты»:

«
«Заглавие: Сонет»
»

Да, это сонет. Но  не итальянский, а шекспировский:

                «Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж
                Достоинство, что просит подаянья,
                Над простотой глумящуюся ложь,
                Ничтожество в роскошном одеянье,

                И совершенству ложный приговор,
                И девственность, поруганную грубо,
                И неуместной почести позор,
                И мощь в плену у немощи беззубой,

                И прямоту, что глупостью слывет,
                И глупость в маске мудреца, пророка,
                И вдохновения зажатый рот,
                И праведность на службе у порока.

                Все мерзостно, что вижу я вокруг...
                Но как тебя покинуть, милый друг!
                (Шекспир – Маршак)»

     Вот и картина, нарисованная в стихотворении, словно из тех времен, времён чумы   и брейгельевских нищих.
    И только «оловянный взор»  третьего нищего напрямую отсылает к  городу, где:

                «Вечность бросила в город
                Оловянный закат.
                Край небесный распорот,
                Переулки гудят…

                …Оловянные кровли –
                Всем безумным приют.
                В этот город торговли…
                26 июня 1904»   

Где:

                «И на башне колокольной
                В гулкий пляс и медный зык
                Кажет колокол раздольный
                Окровавленный язык.
                28 июня 1904» 

     То есть блоковский Питер из его современности у него на глазах  проваливается в средневековье, хоть у совсем недревнего творения Петра его вовсе не было. Но это у Петра не было, а у Блока…

Ал. Блок. Из дневника 18-ого года о событиях 901-ого:
     «…Начинается чтение книг; история философии. Мистика начинается. Средневековый город Дубровской березовой рощи…»

*
*

Даниил Андреев. «Роза Мира». Книга X. Глава 5. «Падение вестника»:

     «…Сперва – двумя-тремя стихотворениями, скорее описательными, а потом всё настойчивее и полновластней, от цикла к циклу, вторгается в его творчество великий город. Это город Медного Всадника и Растреллиевых колонн, портовых окраин с пахнущими морем переулками, белых ночей над зеркалами исполинской реки, – но это уже не просто Петербург, не только Петербург. Это — тот трансфизический слой под великим городом Энрофа, где в простёртой руке Петра может плясать по ночам факельное пламя; где сам Пётр или какой-то его двойник может властвовать в некие минуты над перекрёстками лунных улиц, скликая тысячи безликих и безымянных к соитию и наслаждению; где сфинкс «с выщербленным ликом» – уже не каменное изваяние из далёкого Египта, а царственная химера, сотканная из эфирной мглы... Ещё немного – цепи фонарей станут мутно-синими, и не громада Исаакия, а громада в виде тёмной усечённой пирамиды – жертвенник-дворец-капище – выступит из мутной лунной тьмы. Это – Петербург нездешний, невидимый телесными очами, но увиденный и исхоженный им: не в поэтических вдохновениях и не в ночных путешествиях по островам и набережным вместе с женщиной, в которую сегодня влюблен, – но в те ночи, когда он спал глубочайшим сном, а кто-то водил его по урочищам, пустырям, расщелинам и вьюжным мостам инфра-Петербурга.»