Второй рассказ одного священника

     Чаевничая в очередной раз, разговорились с Гавриилом Степановичем что-то о власти.
- Власть сейчас хорошая! - дуя в блюдце проговорил батюшка, - церквы разрешает строить. А раньше, мало того, на лесоповал отправляли, так еще и зубья могли повыбивать.
 
     Гавриил Степанович сидел сразу после войны и до самой смерти Сталина. На допросах его сильно били, чтобы дал ложные показания на других священников. Теперь у него не свои зубы, а железные.
    
      Вспоминая то время, он, как бы продолжает мысли вслух и рассказывает мне следующую историю.
    
     Сразу после отсидки назначили в храм глухого сибирского поселка. Жители сначала не восприняли меня серьезно, не узнали во мне служителя культа, хе-хе! В рваной телогрейке (осень стояла) и босой. Сапоги берег. На палке носил. Я в лагере научился ногами не мерзнуть. Спасибо уголовному люду. Подшутили. Обутки отобрали, привязали зимой в тайге к сосне.
-Посмотрим, - говорят, - как тебе твой Бог поможет. Вечером после работ придем. Если не замерзнешь, то обещаем не трогать и пайку отнимать не будем.

     Так и оставили. А мороз тогда тридцатиградусный по деревам трещал. А я по колено в снегу стою и молюсь Николаю угоднику. К сумеркам немота с ног отстала, до земли снег ими протопил, согрелся. Пришли мои благодетели, онемели, макушки чешут. А от меня парит, не подходи! Точно, только из бани вылез. После этого случая ноги перестали мерзнуть. В любую погоду могу босиком ходить.

     Ну, вот, приехал я и давай храм восстанавливать. Один. А потом пригляделись ко мне жители и начали помогать. Даже кровельщик нашелся. Тоже из бывших сидельцев, правда, не за веру, а все по тяжким статьям. Бывало, хлебает у меня суп и вдруг заплачет.
- Не простит, - говорит меня Господь, - душегуба!
А я ему:
- Ты храм ремонтируешь! Мастер от Бога, поэтому Он тебя помилует. Главное, веру иметь!

     Так этот кровельщик и предупредил меня о приезде начальства. Прознали власти о том, что храм из разрухи и запустения выручаем, занервничали, засуетились. Отправили уполномоченного по делам религии с комиссией. А мой Ванька как раз на куполе молотком стучал. И углядел городскую черную легковушку. У нас такой в поселке отродясь не было. Я сразу понял, что к чему. Пошел переоделся в рванье, разлахматил бороду, принял придурковатый вид, взял два ведра и ну, из выгребных ям дерьмо черпать. Выскочили, прямо, как из сказки три толстяка, орут кровельщику на крыше, где этот, церковнослужитель? А он плечами пожимает, притворился, что ничего не слышит. Они в пристройку возле церквы, где я жил. Там нет меня. В храм, и там никого. А я из клозетов к оврагу бегаю. Постояли они, посовещались и ко мне спешат.
- Где, - говорят, - священнослужитель?
- Не знаю, - отвечаю, - с утра на вокзал ушел.
- А ты, - спрашивают, - кто такой?
- Нанятый за жратву, вишь, дерьмо черпаю.
Поматюгались они меж собой, прыгнули в мобиль и укатили. Они и потом еще много к нам ездили, но так и не смогли найти батюшку. И наконец, оставили наш медвежий угол в покое. А я в обновленном храме пять лет без помех прослужил, пока меня на другое место не благословили.

- Так вы, батюшка, лгали, значит? - решил я подковырнуть его.
- Лгал, - вздыхая соглашается Гавриил Степанович. - Но, - важно поднимая указательный перст, - ради Божьего дела и по воле Божьей! А это уже за грех не считается!