Глава 5. Времена года

Весна начиналась в конце февраля. Небо затягивали серые тучи, снег темнел, температура переходила за плюс, иногда шёл дождь. Дороги обмерзали, начинался гололёд. Двор превращался в каток. Отец или мать брали утром ключку (это железный прут с загнутой вверху ручкой, а снизу заострённый конец, расщепленный по типу рыболовного крючка) и шли долбить дорожку к сараям и погребу. Иначе передвигаться по двору было бы трудно. Ключку брали с собой, если надо было идти на работу, по делам или в магазин.


Позже снег приседал, и с началом марта солнце начинало его топить. По дорогам, по слою льда, среди следов от телег и людей, среди соломы, навоза, щепок и прочего мусора, накопившегося за зиму, начинали пробиваться ручейки. Низкие места в проулках затапливало, ходить уже можно было только в высоких резиновых сапогах, проваливаясь в мешанину из воды и снега, всякий раз рискуя зачерпнуть полные сапоги воды.


Лед на речке вздувался, набухал, его ломало, и начинался ледоход. Через речку стоял большой деревянный мост, аккуратно собранный из цилиндрических бревен и покрытый сверху настилом из толстых досок для проезда крупной техники. Спереди по течению он был защищен ледоломами, конструкциями из прочного бревна, наклонной треугольной формы с рельсовой балкой по наклонному краю для разрезания льдин. Эти ледоломы монтировались на вбитые в дно сваи. Лёд, наползая на рельс, ломался на более мелкие части и проходил между сваями моста. По мере нарастания ледохода, перед мостом всё же возникал затор. И тогда начиналось подтопление находящихся выше по течению огородов и усадеб.


Надо сказать, что тяжёлых последствий наводнения не допускали. Вовремя приезжали взрывники - ребята рисковые: бегали по льду, устанавливали взрывчатку и рвали лёд. Мы ходили на это мероприятие, как в театр, издали наблюдая, как они подпаливали шнур и убегали по льду в безопасное место. Гремел взрыв, белым фонтаном взлетала вверх вода пополам со льдом, доставая и нас мелкой крошкой. Оставшееся от взрыва крошево проходило под мостом, и лед подвигался. В пик наводнения вода поднималась почти до настила моста, и льдины проходили в полуметре от крайних досок. После школы мы любили развлекаться катанием на льдинах. Выбрав льдину побольше размером, мы спрыгивали на неё с моста и уплывали. С полкилометра дальше по течению река делала поворот почти прямого угла. В этом месте льдину прибивало к берегу, и в короткое время касания с землей мы благополучно с неё спрыгивали.


С этим нашим занятием связано ещё одно детское воспоминание. 18 марта, в день Парижской Коммуны, мы после школы как раз этим и занимались. Спрыгнув со льдины, мы спокойно гуляли по берегу реки, это было как раз недалеко от нашей школы. А из ближнего от моста дома вышли какие-то мужики с винтовкой и стали в нашу сторону постреливать. То ли они палили выше, то ли с пьяного глаза они нас не видели, но пули несколько раз реально пискнули над нашими головами и стало чуть-чуть страшно. Хорошо, что эта винтовка была малокалиберной. Мне потом доводилось стрелять из неё, когда Валин муж Юра брал меня  на охоту за утками.

Иногда воды в речке было так много, что затапливало центральные улицы. Так или иначе, ледоход заканчивался, солнце светило всё ярче. Остатки снега ручейками стекали по дорогам и проулкам. Из кусочков коры или дерева мы вырезали ножиком кораблики, приделывали бумажные паруса и пускали по ручьям. Степь освобождалась от снега, солнце пекло, старая трава подсыхала и начинала пробиваться новая. В ямках, лощинках, прочих углублениях по всей степи образовывались маленькие озерки. На солнце вода в них прогревалась, и при хорошей погоде там можно было купаться.


Но самым главным развлечением в это время года была охота на сусликов. В то время суслик был объявлен чуть ли не главным врагом сельского хозяйства. А в пункте приема утильсырья их принимали по 6 копеек за тушку. Выделанная шкурка стоила дороже, но мы этим не занимались. Денег нам, малолеткам, не давали, но можно было взять разные безделушки: рыболовные крючки, леску, батарейки, воздушные шарики и другое ценное для ребятишек имущество. Поэтому ловля сусликов была для нас интересным и полезным занятием.


С утра мы брали из дому пустое ведро, палку и уходили в степь. По свежим холмикам мы находили норку, а из ближайшей ямки ведром носили воду и в норку наливали. Кто-нибудь из старших ребят пригибался к норе с растопыренными большим и указательным пальцами, ждал, когда из неё появится промокшая голова ошалелого суслика. Его надо было схватить за шею, но чтобы не получить укус, надо было хватать с противоположной от зубов стороны, а потом резко подкинуть как можно выше вверх. Упавшего с высоты суслика, если он ещё был живой, добивали по голове палкой. Вот какое было у нас зверское, по нынешним, но полезное, по тем временам, занятие.


Мясо сусликов использовалось в нашем ребячьем хозяйстве также для ловли раков. Правда, для этой цели надо было его немного поджарить, потом за нитку привязать к деревянной палочке и выставить по речке недалеко от берега, на глубине примерно по пояс. Раки шли на запах, и когда рак прицеплялся к приманке, палочка становилась на воде торчком. Тут надо было её быстро схватить, немного приподнять и сачком подхватить рака. Такая вот летняя разновидность рыбалки – ловля раков. Вместо сусликов можно было применять поджаренные речные ракушки-мидии, которые перед этим надо было выковырять из панциря.


Когда стаивал снег, на пустырях между домами открывался выброшенный за зиму мусор. Полиэтилена в то время не было, а банки и бутылки не выбрасывались – всё применялось повторно в домашнем хозяйстве. Мусор, в основном, состоял из золы от печей и всяких мелких вещиц, которые вполне могли нам пригодиться, поэтому весной мы охотно бродили по развалам этого мусора. От выброшенных спичечных коробков мы собирали этикетки и хвалились друг перед другом. Особенно часто попадались этикетки с двукрылым аэропланом, но были и другие. В какое-то время у меня было много спичечных этикеток, я даже заказывал их в Тамбов. Помню, Боря привёз мне десятка два этикеток с разными породами собак. У ребят таких не было, и я гордился своей коллекцией.


Когда становилось теплее, отрастала новая трава, а на деревьях появлялись листья, мы начинали выходить в лес. Лес рос по берегам нашей степной реки отдельными массивами. Тот, что рос у подножия длинного холма, опоясывающего нашу деревню, назывался Подгорным, а напротив нашей слободы - Круглым. Дальше по течению реки он плавно переходил в другой лес, который назывался Татарским. И непосредственно у центральной части деревни, в месте, где соединяются две наши реки, Мачеха, что дала название нашему селу, и Бузулук, находился небольшой лесок. Он вырос на развалинах помещичьей усадьбы. Место постепенно зарастало лесом, но яблони, груши и вишни плодового сада ещё росли внутри. Они, конечно, одичали без ухода, но их можно было пробовать на вкус, правда, без большого удовольствия. Фамилия помещика была Мокроусов, а место это называлось Мокроусовским садом. Все местные жители были точно уверены, что знаменитый композитор Борис Андреевич Мокроусов был сыном того самого помещика, но подтверждения этому, кроме того, что отчество совпадало, не было. В его официальной биографии написано, что он родился в Нижегородской губернии, но, может, он скрыл в советское время тот факт, что он был сыном помещика?..


В Мокроусовском саду проходили все наши школьные мероприятия: пионерские костры, военные игры, уроки физкультуры, уроки ботаники. Там, внутри сада, была большая поляна. Иногда в этот лес на экскурсию, вместо урока математики, мы ходили с нашим классным руководителем, Николаем Ильичём Григорьевым. Бывший фронтовик, он много говорил с нами о войне, о жизни, учил нас уму-разуму. На войне он лишился одного глаза, и мы его звали Циклоп. Он был строгий, но, почти всегда, справедливый. Самый близкий наш друг, учитель. Он немного злоупотреблял алкоголем, иногда на урок приходил с похмелья, но мы все его любили, и было очень жалко, что он учил нас только до 9-го класса. Ему не хватало образования, чтобы учить нас дальше. Позже, уже после окончания нами школы, он вдруг неожиданно умер от банального аппендицита. Рассказывают, что во время операции на него не подействовал наркоз оттого, что он был слегка выпивши. Он дёрнулся, хирург неосторожно повредил аппендикс, и он умер от перитонита. Светлая ему память…


Походы в лес всей нашей уличной ребятней были обязательной частью нашего времяпровождения. Начиная с ранней весны и до поздней осени, мы разным составом, в свободное от учёбы и работы время часто бывали в лесу. Мы не просто болтались по лесу, каждый раз для нас всё равно находилось какое-то занятие. Собирали траву, с листьями, как у морковки, и не толстым трубчатым стеблем. Стебель надо было очистить от кожуры, а внутри была вкусная трубочка с сельдерейным вкусом, похожим ещё на вкус сныти. У нас эту траву называли «лопуцьками». Собирали охапками, приносили домой, ели всей семьёй. Попутно лазили по деревьям, по сорочьим гнёздам. Находили там яйца, иногда разоряли, иногда оставляли. Народ в нашей компании был разный. Более разбойные ребята яйцами бросались, другие, как я, лазили просто из интереса.


Лес рос по берегу реки с красивыми сухими опушками и участками с затененными полянами. Ближе к берегу росли высоченные осины. На них мы особенно любили взбираться. Кора гладкая, зелёная; ветки толстые, раскидистые – очень удобно было лазить, забраться можно было так высоко, сколько хватало смелости. Забравшись на самую верхотуру, мы ножичком по коре вырезали там наши автографы, но спуститься обратно иногда было труднее, чем залезть...


В конце мая, когда в школе заканчивались занятия, организовывали грандиозный пионерский костёр на большой поляне Мокроусовского сада. Это было финальное мероприятие, настоящий праздник для всей школы, со всеми положенными по такому случаю речами, подарками и играми и после этого, наконец, наступало самое замечательное время года - лето.


Недели две трудовой практики надо было отработать для школы: могли послать на прополку овощей, в колхозе были огромные, орошаемые речной водой плантации. Там росли огурцы, помидоры, капуста, даже, первое время, арбузы и дыни. Первое время – это когда ещё жив был смотритель плантации, дед по прозвищу Морока, который умел их выращивать. Все колхозники осенью получали на трудодни некоторое количество арбузов и немного дынь. Помню, родители даже солили арбузы в большой деревянной кадушке.
Соленый арбуз - это, вообще, уникальный продукт с незабываемым вкусом, а зимой есть соленые арбузы было настоящим праздником. Со смертью деда Мороки секрет выращивания был утерян, и никому больше не удавалось собрать хороший урожай арбузов.


Иногда нас посылали в степь - ворошить валки скошенного колхозного сена. Здесь в хорошую, жаркую погоду мы оказывались без учителей и взрослых вместе с девочками из наших и других классов. На обозримой глазом территории были только мы. Тут начинались первые несмелые разговоры и обжимания. Жаркое солнце, треск кузнечиков и такой родной запах скошенной травы - трогательное и незабываемое время…
После отработанной летней практики в школе, перед уборкой урожая наступало время полной свободы. Исполнив кое-какие домашние обязанности (дома тоже была прополка огорода, заготовка сена и мелкие задания, вроде: сходить в магазин), собравшись стайкой свободной ребятни, мы занимались уже нашими мальчишескими делами.


Рыбалка - это основное занятие по убиванию времени. Ранним утром, захватив из дому небольшой сухой паек: хлеб, варёное яйцо, несколько варёных картошек, солёный огурец и кусочек сала - уходили на целый день. Рыба ловилась, в основном, ранним утром и вечером. Днём, в жару, мы купались в речке, играли, бродили по лесу, валялись на берегу. За день удавалось поймать 20-30 рыбёшек разного размера, от мелких плотвичек до крупного окуня. На спиннинг ловили редко, больше ловили на малька. Тогда, если повезет, попадалась щука или крупный окунь, что считалось самым удачным уловом. На наживку копали утром дождевого червя или ловили плотву на хлебные мякиши.


От дому до речки было километра три. Сначала по сельской дороге, вдоль окраинной улочки, дома на которой были только с одной стороны дороги, а на другой стороне был выгон, пустырь, на котором паслись овцы, козы и прогуливались гуси. Дальше дорога шла по проселку, вдоль выкопанного в войну противотанкового рва, превратившегося за прошлые годы в широкую канаву глубиной метра полтора. Ров тянулся до самой речки. По обеим сторонам рва и дороги были колхозные поля, засаженные в разное время разными культурами, но, в основном, пшеницей. Речка наша, Бузулук – это довольно известная степная река. Где-то недалеко от наших мест её начало и у нас она ещё не такая полноводная. Широкие плёсы, с берегами, поросшими редким камышом, чередовались в ней с узкими протоками с прозрачной водой и намытым песком, кишащими мелкой рыбёшкой, в основном пескарями. Большая рыба водилась в плёсах, в тихих местах, между камышом и зарослями кувшинок и лилий. Плотва, краснопёрка, подлещик, окунь, щука – это основная рыба нашего Бузулука. Ещё был линь, но он на удочку шёл плохо.


Тёплое солнечное утро, тихое течение кристально чистой воды, руки, пахнущие рыбой и дергающийся в отблесках солнца поплавок – это моё детство, моя рыбалка! А вода была до того чистой, что, плавая по плёсу, мы эту воду пили. Как это было полезно для нашего здоровья – не знаю. Теперь я понимаю, что все смытые с полей удобрения и химикаты, которыми в бесчисленных количествах травили бедных сусликов, всё это, в конечном счете, оказывалось в реке. И этой химии было немало – без конца над нами летали двукрылые «кукурузники» и сыпали на поля и на степь удобрения и химикаты. Иногда это попадало нам на голову. Это была эра великой химизации сельского хозяйства. В ту пору мы часто играли в пустых колхозных хранилищах зерна и прочих амбарах. До сих пор помню запах гексахлорана и дуста, запрещённых ныне. Думаю, что не очень полезно это было для нашего детского организма.


Уходя далеко от дома на рыбалку или в лес, мы, конечно, не могли угадать погоду. И среди ясного жаркого дня погода могла вдруг резко поменяться. Налетали тучи, небо темнело, поднимался шквальный ветер, начиналась летняя гроза. Дождь лил как из ведра. Одетые в тонкие рубашонки с коротким рукавом, быстро свернув удочки и захватив рыбу, мы бежали домой. А чтобы сократить путь, мы бежали без дороги, по полю, по жёсткой, мокрой пшенице. Молнии с громовыми раскатами бежали за нами, и казалось, что вот-вот ударит в тебя, ведь в степи человек – это самое высокое место. Было жутко страшно и холодно. Нечасто это случалось, но один раз это было настолько впечатляюще, что я до сих пор не могу забыть эту хлещущую по ногам пшеницу, ливень, молнии, из-за тёмных туч бьющие почти в темноте. Блаженством было переодевшись в сухую одежду, сидеть в доме, не успевшем остыть от летней жары, и слушать маму, которая, причитая и поругивая рыбака за то, что не вернулся раньше, до дождя, жарила на чугунной сковородке с постным маслом принесённую мною рыбу…


Не всё время на летних каникулах мы бездельничали. Когда лето переваливало за середину, начиналась уборка урожая. Каждый мальчишка лет с десяти считал своей обязанностью помогать родителям и подрабатывать на уборке урожая. Тем более, что работа находилась для всех возрастов. Эту работу учитывали специальные учетчики по нормам в единицах, которые назывались «трудоднями». Эти трудодни добавляли к трудодням родителей и осенью, из колхозных закромов выдавали всем в зависимости от заработка разнообразные продукты. Это были помидоры, огурцы, арбузы, семена подсолнечника, мёд, зерно, чтоб кормить птицу, солома для зимней кормёжки скота.
В основном давали зерно. Его потом отец увозил на мельницу, а обратно привозил муку. Семечки подсолнуха отец отвозил на маслобойку, и у нас было подсолнечное масло.  Позже, ближе к концу моего сельского житья на трудодни стали давать и деньги.


Работы по уборке урожая были разные. Самой простой и неинтересной работой было вместе с женщинами и девчатами подгребать зерно на току. Ток - это большая ровная площадка, на которую высыпали обмолоченное зерно для складирования и первой просушки. Также здесь зерно очищали от половы, фрагментов соломы и прочей шелухи. Для этого стояло несколько веялок. Часть из них приводилась в движение от собственного двигателя, другие же от стоящего рядом трактора через ременную передачу. Принцип веялки был в том, чтобы поднять зерно от земли на высоту 2-3 метра и сбросить оттуда. Ветром сдувало большую часть мусора, а очищенное зерно ссыпалось на землю и складировалось в буртах треугольной формы. Одни веялки поднимали зерно при помощи широкой резиновой транспортёрной ленты, другие по металлическому коробу передвигали зерно закрепленными на цепной передаче лопатками из той же транспортёрной ленты. Чтобы зерно не слёживалось, его время от времени ворошили. Это делали, в основном, женщины.


Нашей же любимой работой было принимать зерно от комбайнов. На время уборки урожая из промышленных районов страны в колхозы направлялся десант из грузовых машин с шоферами. На них еще была специальная надпись: «Уборочная». К каждой машине прикреплялись подростки. Их задачей было при выгрузке зерна из комбайна быстро и равномерно раскидать его по кузову, чтобы оно не пересыпалось за борт. На каждую машину ставили по двое ребят. По приезду на ток это зерно высыпали из кузова при помощи деревянных лопат. Везло тем, у кого машина была самосвальная.
Водители к нам относились хорошо, и поскольку мы были ребятами, продвинутыми в технике, ведь у многих отцы работали шоферами и трактористами, то иногда они давали нам порулить. Конечно только тем, кто уже раньше был за рулём или хоть чуть-чуть умел. Дали и мне. Счастливый, я выруливал по дороге и увидел встречный грузовик с нашими ребятами в кузове. От гордости я высунулся в окошко, чтобы все меня увидели, как я рулю. Дорога проселочная узкая, я от восторга про рулёжку забыл и чуть не сшибся со встречной. Спасибо водителю, он перехватил у меня руль, а потом ругал меня, но не сильно.


Иногда я на такой работе был с отцом в паре, на его машине. Вставали мы утром очень рано, чуть начинало светать, а возвращались домой уже ближе к полуночи. За день работы с зерном весь этот соломенный мусор сотнями колючек забивался во все места под одежду, и к концу работы тело нестерпимо зудело. Особенно если убирали ячмень. Каким блаженством было по дороге домой остановиться у моста через реку и искупаться. Ночь, звезды, тёплая вода, и мы с отцом, усталые, плещемся в речке. Потом домой. Спали недолго, в шестом часу поднимались и снова на работу.


Работы летом для ребятишек было много. Мне приходилось работать и на комбайне. Правда это были ещё старые машины. Они не двигались своим ходом, их тянул за собой трактор, как правило, гусеничный. Комбайны либо были оснащены собственной жаткой, либо подбирали валки из ранее скошенной пшеницы, ячменя или проса, рожь у нас сеяли редко. Обмолоченное зерно попадало в бункер, а солома транспортером выбрасывалась в прицепленный сзади копнитель. И когда в копнителе набиралось доверху соломы, надо было ногой или рукой, точно сейчас не помню, нажать на рычаг и в поле появлялась ещё одна копна соломы. Позже появились самоходные комбайны «Нива» и «Колос», которые справлялись с этой задачей без нашей помощи.


Копны по полю собирали в большие скирды, которые потом использовались в хозяйстве для корма скота и для других нужд, часть их оставалась зимовать. Стягивали копны в одну большую скирду при помощи двух тракторов. Тракторы тащили за собой, как рыбаки, большой стальной невод, на конце которого была загребающая конструкция на салазках, называемая волокушей. А чтобы тросы и сетки волокуши не запутывались, два парня, по одному с каждой стороны, становились ногами на нижний трос, а руками держали и поднимали верхний трос, и так ехали на нижнем тросе. Конечно, это была опасная работа, по нынешним временам вообще немыслимая, но тогда это было в порядке вещей. И нам довольно часто приходилось этим заниматься. Трактора для этого использовались в основном колёсные «Беларуси». А в обеденное время, когда трактористы отдыхали, трактора поступали в наше полное распоряжение. Мы гоняли на них по степи, по пустым местам, без дорог, так быстро, как позволяла последняя девятая передача.


Позже, когда скошенные поля запахивали, мы иногда работали на пахоте. Тут такой принцип: гусеничный трактор тянет за собой плуг, в нем с десяток лемехов, которые грызут землю и переворачивают пласт. Нашей задачей было сидеть на плуге, там даже было оборудовано специальное железное седло, и в тот момент, когда трактор доходил до конца поля, рукой дернуть рычаг, и несложный механизм поднимал лемехи над землёй. А когда трактор развернётся и снова поравняется с пашней, надо было лемехи опускать. Эту же операцию нужно было делать, когда в поле попадался островок с неудобицей, не подлежащей вспашке. Это мог быть небольшой овраг или отдельно растущее дерево. Иногда нам разрешали порулить. Ездить на гусеничном тракторе просто. Он все время едет прямо, а чтобы повернуть, надо дергать на себя рычаг правого или левого фрикциона. И ещё надо уметь тормозить.


Интересной работой было возить зерно на элеватор, который находился километрах в сорока от нас на железнодорожной станции Елань-Камышинская. Дорога в один конец занимала около часа – это было время отдыха. Грузили машину на току, как правило, транспортёрным погрузчиком, а вот разгружать приходилось вручную. Машина подъезжала к бункеру на уровне земли, открывали борт, и надо было выгребать зерно лопатами. На каждую машину ставили по два хлопца. Позже появились подъёмники: машину поднимали, зерно высыпалось самотёком, а нашу профессию упразднили.


Ближе к осени начиналась уборка кукурузы и подсолнечника на силос. Силосоуборочный комбайн косил стебли, внутри комбайна они измельчались, и эта зеленая масса на ходу выбрасывалась в кузов автомашины, едущей рядом с комбайном на той же скорости. Нашей задачей было – успевать раскидывать эту массу по кузову и не допускать его переполнения. Иногда поток был настолько мощный, что нас самих заваливало силосом с головой, и мы с трудом выбирались из этой пахучей и мокрой зеленой каши. Далее всё это увозили на территорию хозяйства, где содержимое машины выгружали в силосную траншею. Утрамбованная тракторами силосная масса в траншее со временем скисала, превращаясь в корм длительного хранения со специфическим запахом. Этим кормили скот зимой.


Работы по уборке урожая продолжались с небольшими перерывами до самой осени, когда начинались занятия в школе. Особенно трудолюбивых и выработавших наибольшее количество трудодней, потом, на празднике, посвященном завершению уборки урожая, награждали почётными грамотами и давали небольшие подарки (например, часы). Меня такой грамотой отметили за уборку урожая 1965 года, храню до сих пор...


Осенью становилось больше работы по дому: копали картошку и убирали всё остальное на огороде; ворошили и укладывали в сараи заготовленное с лета сено, привозили с полей и убирали под крышу солому для коровы; готовили наше домашнее хозяйство к зиме. 


Зима начиналась с дождей, гололеда и выпавшего в теплую погоду снега, налепленных по селу снеговиков и, конечно, игры в снежки. Речка замерзала, замерзало и небольшое озеро за нашим огородом.
Катание на коньках и игра в хоккей становились нашим основным занятием в свободное время. Коньков на ботинках в то время у нас не продавали, а может, они были слишком дорогие. Были коньки классические, фигурные, с загнутым носом и коньки для хоккея, которые назывались «дутыши» или «канады». Эти коньки, по идее, должны были приклепываться к обуви, а мы их всегда привязывали к валенкам крепкими ремнями из сыромятной кожи, чем крепче притянешь – тем удобнее будет гонять. Сыромятные ремни нигде не продавались, и мы их одалживали на колхозной конюшне, благо она находилась рядом с нашим домом. Этот товар использовался для изготовления уздечек и прочей упряжи для лошадей. Надо сказать, что это была настоящая воровская затея: подбивали на это дело нас старшие ребята, сами бы мы до этого не додумались. Воровали мы эти ремни еще летом, заранее; ночью забирались на конюшню, пролезали через какие-то дырки, шарахались по стенам, пугаясь любого шороха. Краденые широкие ремни потом резали на узкие и прочные полоски. Их привязывали в двух местах к коньку, и по определенной схеме обвязывали и затягивали на валенке.


А во дворе конюшни, на натянутых между столбами верёвках, летом сушился колхозный табак. С куревом тогда было плохо и поэтому старшее поколение курило, в основном, махорку. Мой отец этим не баловался, курил дед, который из газеты крутил «козьи ножки» и рассказывал мне о том, какой вкусный трофейный турецкий табак ему доводилось пробовать в первую мировую войну. В колхозе какой-то умелец умел выращивать табак, вот его-то и сушили во дворе конюшни. Мы утащили несколько листов и за нашим огородом, в канаве, крутили из него самодельные сигаретки. Курили так, немножко, мне это не особенно нравилось, да ещё отец как-то унюхал, серьезно побеседовал и надолго отбил охоту даже пробовать курить.


Наполненное осенними дождями озеро за нашим огородом замерзало, и там мы гоняли в хоккей. Играли мячиком или чем придется; шайбы появились позже. Помню, что однажды играли карболитовым набалдашником от рукоятки переключения передач на грузовике. По размеру как теннисный мячик, но тяжелый, внутри детали запрессована металлическая гильза с резьбой для накручивания. Вот этой штуковиной мне и прилетело в лоб, шишка выросла моментально и долго болела!


Когда снега еще не было, а речка уже замерзала – ходили на речку кататься на коньках. По плёсам можно было катиться довольно далеко.
А когда устанавливался снег и морозы крепчали, по выходным катались на лыжах. За зиму это выходило несколько раз, не считая уроков физкультуры. Просто кататься по степи не очень интересно, поэтому шли к Дубовому оврагу и там, с холма и с обрывов можно было катиться с большой скоростью и далеко. Внизу для страху ещё устраивали небольшие трамплины.


Зимы были снежные. Снегу порой наносило за ночь столько, что приходилось откапывать ворота, а иногда даже до самого верха засыпало входную дверь. Дороги переметало, связь с железнодорожными станциями прекращалась. Доехать можно было только на тракторе, который тащил за собой либо просто сани, либо на санях была ещё установлена будка, которая спасала от ветра. Если в будке начнешь замерзать, то можно было на ходу выйти из неё и побежать по колее за санями, чтобы согреться.
В целом, зимнее время в деревне довольно однообразно. Основным развлечением было – ходить в гости к ребятам, иногда вместе с родителями ходили в гости к соседям, знакомым и родственникам и играли в карты или в лото. В лото играли на мелкие денежки – выигрывали или проигрывали около рубля.
Я же зимой больше читал, чаще ходил в библиотеку и прочитал, практически, всё, что в ней было интересного.


Вот за этими занятиями и учёбой в школе постепенно проходила не такая уж длинная в наших краях зима...