Глава 8. Территория детства

На территории колхозного двора, а также в сухой полынной степи, на её буграх и оврагах, в небольших наших лесах и на речке проходило мое памятное и безоблачное детство. Иногда защемит сердце, и встанут перед глазами, как живые, те, оставшиеся навсегда в памяти, картинки из моих детских лет. Вдруг повеет полынным запахом жаркого июльского дня; и бултыхнешься с разбегу в теплую, кристально чистую речную воду, и, проплывая среди кувшинок и лилий, прищуривая глаза от яркого, растворившегося в воде солнца, полным ртом утоляешь жажду этой жёсткой, солоноватой водой, кувыркаешься, ныряешь, рвёшь кувшинки, а рядом друзья детства, всё как тогда, и слёзы на глазах. Невозможно туда вернуться, только в памяти своей мы там, ещё все живы, все счастливы и всё у нас отлично...


На колхозном дворе, на здании правления, на выбеленной мелом стене, во времена моего раннего детства, каждый раз, когда приезжала кинопередвижка, крутили кино. Вечером, после захода солнца, управившись с домашним хозяйством, подтягивался сельский народ, каждый шёл со своей табуреткой. Усаживались рядами, а мы, малышня, просто на траве. Киномеханик установил бобину с лентой, застрекотал мотор, и началось волшебное кино. Первыми и наиболее запомнившимися были индийские: «Бродяга», «Господин 420» с Радж Капуром. Крутили довоенные, советские «Парень из нашего города», «Свинарка и пастух», «Трактористы», а также целую серию трофейных фильмов, из которых помню только «Багдадский вор» и «Тарзан». Показывали по частям, потом бобину с лентой переставляли. Иногда путали местами...


Пришло время, в селе построили дом культуры, и в нем был зрительный зал с киноэкраном. А еще был летний кинотеатр в парке, с эстрадой, с экраном, но без крыши. Иногда там шли фильмы до 16 лет, нас не пускали, но мы залезали на растущие рядом со стеной деревья и смотрели оттуда. Кино в моём детстве, наряду с библиотекой, имело на меня большое влияние. Помню, как я плакал, когда мне не досталось билетов на чешский фантастический фильм по Жюлю Верну «Тайна острова Бэк-Кап». Я конечно на него сходил, потом, когда его привезли в другой раз, но в первый раз было обидно до слез. Народу в кино ходило много и зал, почти всегда, был заполнен до отказа. А один раз отец не давал мне денег на кино, может лишних не было, а все ребята шли, и мне так хотелось. И я, тайком перетряхнув отцовские карманы, всё-таки нашел нужную сумму и убежал в кино. А после пропажа денег вскрылась. Отец меня никогда не бил. И в этот раз, он сурово взял меня за ухо и объяснил, как это нехорошо брать чужие деньги, так что эта тема была для меня закрыта навсегда...


В нашей жаркой, засушливой местности вода всегда была проблемой, особенно питьевая. От колодца к колодцу она заметно отличалась по вкусу и качеству. Напротив нашего дома стоял старый колодец по типу «журавель», вода в нем была неплохая, но он постепенно разрушался, и в конце концов завалился. Тогда невдалеке выкопали новый колодец, уложили в него бетонные кольца, но вода в нем была уже невкусная, и за хорошей водой приходилось ходить на другой край улицы. Там был колодец с барабанным воротом и с рукояткой из металлической трубы. Казённое цинковое ведро крепилось на цепи, которая наматывалась на ворот. Если мы где-то рядом играли и хотели пить, сами крутили ворот и доставали ледяную колодезную воду. Один раз, когда уже напились, кто-то сбросил недопитое ведро обратно в колодец, цепь начала разматываться, ворот вместе с рукояткой вращаться, и я попал под раздачу и заработал серьёзный удар металлической трубой по голове. Отделался огромной шишкой и рассечённой кожей на голове, но могло быть и хуже.


Потом отец вырыл колодец у нас в усадьбе. Вода в нём была очень жесткая, невкусная, и даже для стирки мама использовала её неохотно. Стирать и мыть голову предпочитали дождевой водой, поэтому, когда начинался дождь, надевали брезентовые плащи и бежали к колхозным амбарам и постройкам, где подставляли вёдра и фляги под сливы с больших, покрытых железом, крыш. Когда построили свой дом с металлической крышей, воду уже собирали с него. Иногда за водой ездили с отцом на машине на другой конец села. Там недалеко от окраины было небольшое озерцо с очень чистой и вкусной водой. Подальше от купальных мест, в тихой заводи, наполняли все имеющиеся ёмкости. А потом, на песчаной отмели, в тихий теплый вечер, купались в мягкой и прозрачной воде. Мы с отцом в черных семейных трусах, а мать в белой полотняной рубашке и с длинной чёрной косой до пояса. Нет их уже, но так иногда хочется снова убежать к ним туда, в детство, и снова прижаться к ним, таким родным…


Вокруг села, в бесчисленных оврагах, силами колхозников были устроены колхозные пруды. Каждый был не похож на другой. В одном водились только караси, в другом караси и раки, а в третий запустили карпа и он сожрал раковую икру. Раки сначала стали мелкие, а потом и вовсе пропали. Берега этих прудов поросли осокой и использовались для отдыха и водопоя колхозной и частной скотины, а на плотинах росли мощные раскидистые вербы, заметные в нашей равнинной местности еще издалека при подъезде к селу. В ранние советские времена, я имею в виду времена до брежневских реформ, по берегам этих прудов устраивались полевые станы, как в кино про стряпуху. Там готовили обед, и колхозники обедали за большим, сколоченным из досок столом. И всё было так вкусно: полевой суп с пшеном и свиными шкварками, отваренное мясо, компот. Я там тоже обедал, когда мы с отцом работали на уборке урожая. Потом всё стало за деньги и постепенно ушло. Так же, как отменились большие ежегодные праздники по завершению уборки урожая, когда на опушке леса накрывались за счёт колхоза столы с едой и выпивкой, и после торжественной части и награждения победителей соцсоревнования, начиналась гулянка с песнями и плясками, на которой были и мы, ребятишки. Такие мероприятия, безусловно, сплачивали людей, развивали в них дух коллективизма и сознание причастности к общему делу.


Мы часто играли на колхозном дворе. Там стояло и ржавело много негодной колхозной техники. Комбайны, сеялки, плуги, у них у всех были рычаги управления, сиденья, прочие приспособления. Сидя за этими рычагами, мы представляли себя и летчиками, и шофёрами, и танкистами. Иногда баловались. Рядом с колхозным погребом для хранения овощей стояла цистерна с соляркой. Из расположенного внизу бочки крана слегка капало, и земля пропиталась соляркой. Добаловались до того, что подожгли эту землю вместе с краном, и если бы не взрослые, которые прибежали быстро и костёр потушили, можно было бы получить большую проблему. Когда стали разбираться, старшие свалили на меня, хотя я точно не поджигал. Все об этом узнали, укоряли родителей, а поскольку на работу колхозники проходили мимо нашего дома, мне невозможно было ходить по двору. Проходящие бабы кричали: «Смотрите, смотрите, вот он поджигатель!» Это была первая в моей жизни несправедливость. Родители, тем не менее, поверили мне, и меня не ругали. Они мне всегда верили, да я, в прочем, их никогда и не обманывал...


Уходя из дому на целый день, в степь, в овраги, в лес или на речку, мы иногда заходили на колхозную пасеку. В старые советские времена, когда у колхозников ещё не было денег и всё колхозное было по определению общим, народным, пасечнику не было никаких проблем накормить ребятишек мёдом до отвала. Он не был нам ни знакомым, ни родственником, но он наливал нам каждому по тарелке янтарного, свежего меда. Наевшись до отвала, мы ложились на горячую траву, на спину, и, глядя в небо на пролетающие облака, ждали, когда же на животе появятся мелкие, как слезинки, капельки пота. По нашим детским представлениям это мёд насквозь через желудок пролезал прямо на живот...


А за нашим Дубовым оврагом, у Подгорного леса была бахча. Мы подбирались к ней со стороны бугра по другому оврагу. Он был глубокий и мы по нему шли, лишь чуть пригнувшись. Своим устьем он выходил как раз на бахчу. Оставалось смельчаку выбраться из него и, проползая по-пластунски, перекатывать арбузы к нам в овраг. Набрав мешок арбузов, мы поднимались по оврагу вверх и в укромном месте начинали поедать эти арбузы в дурных количествах. Домой не носили, чтобы не получить от родителей нагоняй...


Намаявшись за день в блужданиях по окрестностям, вечером мы собирались на окраине села, на поросшем мелкой и уже подсохшей травой пустыре, среди небольших, геометрически правильных канав и углублений, очевидно следов прошлой жизни в этих местах. Играли в футбол, в волейбол, в вышибалы, а когда становилось совсем темно, разводили костер из подобранных от развалившегося ближайшего плетня палок и собранных по полю коровьих лепёшек. Начинались рассказы, интересные истории, всевозможные страшилки. Здесь мы узнавали и запоминали образцы народного творчества, разные стишки, прибаутки и песенки. По радио это не передавали, телевизоров ещё не было. А здесь, пожалуйста, тебе: и «В кейптаунском порту», и на грани цензуры «Гоп со смыком…» и много других, хороших песен. Мы рассказывали, что слышали от родителей, а старшие ребята доносили до нас то, что приходило из блатного мира. Так что воспитание, как и в школе, здесь было разнообразное.


Чуть подробнее расскажу про игры, в которые мы играли детворой. Популярной игрой был «чижик». В чижика играют палками, толщиной в большой палец, вырезанными из вербы весной, когда верба мягкая. По длинной палке, примерно метровой длины, раздают каждому игроку. Маленькая палочка, собственно и называемая «чижик», имеет длину, приблизительно равную расстоянию между большим и указательным пальцем руки. Её устанавливают наполовину роста в неглубокую, выкопанную в земле лунку. Отсюда игра начинается. Надо ударить большой палкой, битой, по чижику. Он подпрыгнет, затем надо несильно бить по нему максимальное количество раз, поддерживая его в воздухе над лункой, а затем нанести по нему заключительный сильный удар, чтобы он улетел как можно дальше. Вокруг лунки был очерчен квадрат. Компаньон должен был руками стараться вбросить чижик обратно в этот квадрат. Вот почему надо было отбросить чижик подальше от начального квадрата. И если игрок не попадал с первого раза, ведущий игрок, проявляя приёмы своего мастерства, снова поднимал чижик в воздух и отбивал его дальше. Если же компаньон попадал в квадрат, право вести игру переходило к нему.


Ранней весной, как только открывались сухие лужайки с прошлогодней травкой, играли в «помещика». Название, очевидно, происходило от нарисованной в учебнике по истории карикатуры с диаграммой структуры собственников пахотной земли в старой России. На ней в общем круге самые большие сектора занимали помещики да церковники, а бедный крестьянин в лаптях стоял на одной ноге на крохотном участке. Суть игры в том, что в большом, нарисованном на земле ножом круге, надо было втыкать нож в землю таким образом, чтобы в зависимости от того, как он воткнётся, прирезать себе максимально большие новые участки круга. Как определялся победитель, сказать затрудняюсь….


 Я любил играть в футбол. Играл неплохо и в нашей уличной команде был капитаном. А команда состояла из ребят с нашего края и с улицы Красной. Были ещё команды с улиц Средней, Степной, да ещё, может, пара команд. Плохо было с мячом, иногда играли волейбольным или резиновым. Но если удавалось достать футбольный, то это был настоящий праздник для всех. Руководство школы, в лице нашего физрука, в рамках всесоюзного «Кожаного мяча», даже организовало как-то турнир между уличными командами. И призом того турнира объявили настоящий кожаный футбольный мяч. Я был инициатором составления календаря игр по двухкруговой системе, совсем как в настоящем футболе. Играли летом, во время каникул. Играли долго, старались. Наша команда достойно выиграла, но мяч нам так и не дали. Физрук что-то говорил в оправдание, но нам всем было очень обидно...