Птица счастья

             

       Я очнулся и ощутил на своем лице что-то твердое и тяжелое. Не сразу понял, что это был сапог.
       Да, именно сапог.
       Он больно сдавил мое лицо, прижав к земле. Сапог шевелился, и я ощущал холодные металлические подковы на его каблуке и на носке.
       Скосив насколько смог глаза, разглядел стоявшего надо мной толстого молодого, лет двадцати пяти, немца с заросшим рыжей щетиной круглым конопатым лицом. Он смотрел в сторону, перебрасываясь с кем-то фразами на немецком, после чего раздавался взрыв смеха…
   
       Неожиданно совсем не к месту закуковала кукушка. Немец поднял руку и стал считать, выкидывая пальцы на каждый звук…

       Крепко зажмурившись, я представил, что он отсчитывает мое время, минуты моей жизни… Он стоял на мне как охотник на туше животного. Как победитель...

       Где-то за моей спиной резко и коротко всхлипывала Маша.

       –    Девочка, все будет хорошо… Германии нужны такие, как ты… – на ломаном русском сказал рыжий.

       Я слегка пошевелился и приоткрыл веки. Сквозь кроны деревьев пробивались первые лучи солнца…

       Наступало утро.

       Перед глазами встала картина вчерашнего дня, наполненного ужасом и кошмаром.
       С утра мама собралась ехать к родственникам, жившим в другой деревне. Отвезти сало и заодно проведать, так как Яшка, мой маленький племянник, простыл и лежит в постели.
       Воспользовавшись ее отсутствием, я позвал к себе друзей – четырех таких же, как я, тринадцатилетних пацанов и соседскую девочку Машу, которая мне очень нравилась, хотя и была на год младше. Сначала просто валяли дурака, потом затеяли игру в бутылочку – это было самое интересное. На кого указывало донышко, тот целовал Машу в щечку. Я нарочно уселся прямо напротив нее, но бутылка предательски отворачивалась от меня, как заговоренная.

       –    Что, Андрей, не фартит тебе сегодня, – подковырнул Стас, хитро глянув на меня.

       Все дружно захохотали.

       Зато Севе и Паше, сидевшим на полу справа от меня, везло: донышко поллитровки поочередно указывало то на одного, то на другого. Ну, Пашку Маша еще терпела, но когда выпадала удача Севе, она возмущенно кричала, что не хочет, чтоб он ее целовал, так как у него постоянно текли сопли.

       –    Ты подбери их сначала, – пищала она. – А потом целуйся.

       Он смотрел на нее отрешенно и только улыбался. Эта странность у Севы была постоянной: в школе он не учился по причине сильного отставания, а в специнтернат родители не отдали – возить далеко.

       Маша поглядывала на меня с укоризной, и я чувствовал себя полным олухом.

       –    А знаете, – неожиданно вскочив и подбоченившись, заявила она, – моя мама говорит, что на земле существует птица счастья…

       Сергей, сидящий слева от меня рядом со Стасом, снисходительно засмеялся и произнес сквозь сжатые губы:

       –    Ну конечно, у тебя же мать училка, она все знает. А сама-то ты когда перестанешь верить в сказки?

       Никто из нас его не поддержал. Повисло молчание.
   
       –    Вы не понимаете! – обиженно засопела Маша. – Мама говорит, что птица счастья приносит благополучие и счастье в семью. Она мне столько о ней рассказывала…

       Гулкие взрывы и крики людей, донесшиеся с улицы, заставили ее оборвать фразу на полуслове. Мы бросились к окну и обомлели. Человек пятьдесят в военных гимнастерках с высоко закатанными рукавами, растянувшись в шеренгу, двигались по полю к деревне.
       Они шли неторопливой, расхлябанной походкой, поднимая пыль, которая клубилась над дорогой, не успевая оседать. Это были немцы.
       Следом показались мотоциклисты. Обгоняя идущих, они неслись к нашей заброшенной, глухой деревне, которая в этот полуденный час казалась безлюдной и словно вымершей.
       Солнце слепило водителям глаза, бликами отражалось в стеклах мотоциклетных очков. С шумом и треском они подкатывали к домам, с радостным гоготом разбивали окна и швыряли внутрь каждого помещения гранату. Сухие бревна моментально вспыхивали, жаркие языки пламени взлетали ввысь, уничтожая все живое. Дом кузнеца, стоявший на пригорке и видный издалека, уже догорал, видно, он был подожжен первым…
   
       Остолбенев от увиденного, мы молча наблюдали за происходящим, а затем все разом уставились на меня.
       Стас, кашляя и хрипя, прошептал:

       –    Андрей! Что будем делать?
 
       Известно, спрос всегда с лидера.
   
       Меня вдруг охватил страх. Тело оцепенело и будто прислушивалось к чему-то. Понимая, что от меня ждут каких-то слов, я с трудом выговорил:

       –    Ну… я думаю, они же тоже люди… и у них есть дети… Мы же дети…

       Попытался еще что-то сказать, но меня уже никто не слышал и не слушал. Притихшие и подавленные, мы просто ждали беды, взглядами ища поддержки друг в друге.
       В стекло постучали. Мы разом повернули головы.
   
       В проеме окна показался немец. Приложив руку козырьком к стеклу, он нагнулся, разглядывая нас, и улыбнулся. Автомат с плеча скользнул ему прямо в руки, он поднял его и замахнулся…
   
       Как зачарованные, мы не отрываясь следили за его действиями. Звон разбитого стекла эхом разнесся по комнате, и множество сверкающих в лучах солнца осколков посыпалось на пол…
   
       То, что произошло дальше, было похоже на замедленные кадры немого кино.
   Вместе со стеклом на деревянный пол упала граната. Вращаясь, как волчок, она с громким шипением набирала обороты. Мы как по команде, не сговариваясь, упали лицом вниз, зажмурившись от ужаса и прикрывая головы руками.

       –    Эх! – неожиданно послышался чей-то приглушенный вскрик.

       Я оторвал голову от пола и увидел, как Стас неожиданно прыгнул к гранате, подхватил ее и ловко, словно баскетбольный мяч, вышвырнул в окно.

       Страшный грохот заглушил чьи-то протяжные крики и вопли.
   
       Я сильнее вжался в пол, стараясь стать как можно меньше и незаметнее. Глаза судорожно бегали по комнате, ища место, где можно спрятаться.
       Внезапно меня осенило: я уставился на погреб, который находился рядом с печкой, и хриплым шепотом заблажил:

       –    Ребята! Ребята! Быстро, в погреб!
 
       Именно там я надеялся найти спасение.

       Дважды повторять не пришлось. Нам хватило всего нескольких секунд, чтобы скатиться по трухлявой лестнице вниз и оказаться внутри. Я захлопнул крышку, пожалев, что не могу накинуть сверху половичок, который, казалось, сделает нас невидимками. Затаив дыхание, мы прижались к холодным, влажным стенам и замерли. Хотелось одного – еще глубже зарыться в землю.
   
       Спустя несколько секунд, показавшихся нам бесконечными, сверху послышались тяжелые шаги, заскрипели половицы. Вошли человека три или четыре. Отрывистая немецкая речь резала уши. Они были разозлены и громко кричали, очевидно, ругались.
       Не выдержав сильных ударов сапогами, крышка подпола отлетела в сторону.
   
       Я поднял голову вверх и увидел немца. Присев на корточки и подслеповато щурясь, он всматривался в темноту подполья, пытаясь хоть что-то разглядеть. Мы застыли, только сердца наши бешено и громко били в набат…
   
       Так ничего и не увидев, немец, похоже, решил себя не утруждать и, выдернув кольцо у гранаты, бросил ее в погреб, а сам отскочил в сторону…

       Странно, но, несмотря на сковавший мое тело ужас, реакция у меня сработала мгновенно. Не дав снаряду упасть, я поймал его на лету двумя руками и, ощущая холодную тяжесть смерти, швырнул через себя обратно в комнату.

       Раздался ужасный взрыв и грохот. Где-то высоко-высоко несся тонкий пронзительный вой…

       А затем наступила оглушительная тишина, в ушах зазвенело бесчисленное множество маленьких колокольчиков. Звон становился все сильнее, он вызывал какую-то тревогу…
       В следующее мгновение на лаз подпола тяжело рухнула туша немца, оставив нам узкое пространство для выхода на свободу. Немец словно поскользнулся в луже разлитой из ведра воды. Только это была не вода, а кровь, и она все бежала и бежала…

        –    Андрей, что будем делать? – дрожащим голосом тихо спросил Паша и настороженно потянул носом: – Чуешь? Вроде как гарью пахнет…

        –    Жуть какая-то, – выдавил я, плохо соображая, что происходит вокруг.

       Постепенно до меня начало доходить, что дом горит и подвал, где мы сейчас находимся, стал для нас настоящей западней. Страх сгореть заживо заставил меня окончательно прийти в себя.

        –    Ребята, значит так! Быстро выбираемся из подпола. За кухней есть кладовка, через нее можно попасть в конюшню. Одним словом, нам туда…
   
       Мы с Сергеем поднялись по лестнице и, стараясь не смотреть на убитого немца, ухватились за форму и с трудом перекатили мертвое тело в сторону.
       Пожар уже охватил дом со всех сторон, в окнах виднелись языки пламени. Комнату заволокло удушливым дымом. Кашляя и задыхаясь, я громко, чтобы перекрыть ужасный треск и шум, прокричал:

       –    Живо, за мной! Быстрей! Еще быстрей, к кладовке…

       Передвигались на коленях, ползком, я был последним. У самой двери в кладовку, оглянулся: в комнате уже трудно было что-либо различить, я видел только сплошное пламя и дым…
   
       На конюшне, к моему удивлению, было тихо и спокойно: коня немцы не тронули. Может, он был им не нужен, а может, случившаяся в доме заваруха помешала добраться до него.
       При каждом взрыве на улице он с тревожным ржанием вставал на дыбы и бил копытами, пытаясь сломать барьерную стойку.

       –    Серега, – скомандовал я товарищу, – запрягай быстрее, ты же умеешь. Я знаю, тебя все лошади в нашей деревне слушаются… Паша и Стас тебе помогут. Будем сматываться на лошади. Я понаблюдаю за улицей, чтобы немец не появился…

       В горячке я не сразу почувствовал, как Маша осторожно дернула меня за рукав:

       –    Андрей, я в туалет хочу.

       Никогда не знаешь, чего ждать от этих девчонок.
   
       Через щель сарая я посмотрел в сторону соседского дома, который остался невредим. Внутри него и вокруг было тихо.

       –    Ребята, мы с Севой проводим Машу в уборную, так что будьте здесь осторожней, – предупредил я.

   
       Крадучись, мы подошли к тихому двору и помогли Маше перебраться через плетень – покосившееся строение из гнилых досок стояло буквально в трех метрах за ней.

       –    Ты только давай по-быстрому, а то без тебя уедем, – с усмешкой подмигнул Сева.

       –    Не беспокойся, долго ждать не заставлю, – огрызнулась Маша и скрылась в туалете.

       Через минуту дверь соседского дома, казавшегося безлюдным, с шумом распахнулась, на крыльцо вывалился пьяный немец. Шатаясь и бормоча что-то себе под нос, он двинулся прямиком к деревянному сооружению в огороде. Не дойдя, неожиданно остановился, встал неподалеку и расхохотался.
         И в этот момент показалась Маша. При виде немца она испуганно ойкнула и застыла, беспомощно озираясь по сторонам.

        Немец оборвал смех, глаза у него заблестели.

        –    Ай! Ай! – забормотал он. – Не бойся, Германия – великая страна, она любит маленьких девочек…

       Меня трясло от страха, я не знал, что предпринять. Прижавшись спиной к углу туалета, Маша стояла неподвижно, глаза ее постепенно наполнялись ужасом.

       Немец протянул к ней руку со словами:

       –    Девочка, ты пойдешь со мной…

       Он еще что-то бормотал, но я уже не слушал, лихорадочно соображая, что делать.
       Крутившийся все время рядом Сева как назло куда-то исчез, как сквозь землю провалился. Я поискал его глазами – напрасно. Снова взглянул на немца и обомлел: Сева стоял за его спиной, крепко сжимая в руках дрын, утыканный гвоздями.
       Хозяйки в деревне используют их для поддерживания веревки, когда развешивают белье для просушки.
       Очевидно, немец уловил во взгляде Маши грозящую ему опасность, потому что вдруг резко повернул голову в ту сторону, куда она смотрела. Увидев Севу, он покачнулся, посеревшее лицо исказилось и покрылось потом. В глазах заметался страх.
       Он скороговоркой залопотал что-то по-немецки и вскрикнул…

       Казалось, что Сева даже не смотрел на него, однако удар пришелся точно по голове. Гвоздь с легкостью проткнул пилотку. Немец закрыл глаза и подогнул колени…

        –    Маша, Сева, бегом сюда! – срывающимся голосом крикнул я.
Опомнившись, Маша бросилась ко мне, я помог ей перелезть через забор.

        –   Сева! Сева! Сюда! Давай сюда! – орал я.

        Но Сева продолжал стоять рядом с лежащим немцем и, улыбаясь, смотрел на небо. Меня он как будто не слышал.
       Из дома вышел немец и, быстро оценив ситуацию, заорал. На крик выскочили еще трое и, не разбираясь, стали поливать все вокруг огнем из автоматов. Первым же выстрелом Севу отбросило на метр, он свернулся калачиком и замер.
   
       Нас с Машей словно ветром сдуло. Не помню, как мы оказались в телеге, и лошадь, подгоняемая выстрелами и паникой, понесла.
       Дощатая площадка, упирающаяся в опорный брус, тряслась и скрипела, готовая в любую минуту развалиться. Выступавшая по бокам перекладина выглядела более надежной, и мы вцепились в нее, как голодная кошка в мясо. Но, даже распластавшись таким образом, в телеге было почти невозможно удержаться. Нас безжалостно подбрасывало и мотало в разные стороны, чьи-то ноги били по мне, мои тоже успевали по кому-то пройтись.
        Я поглядывал на Машу, которая, крепко зажмурившись, казалось, слилась с несущейся телегой в одно целое. На ухабах ее приподнимало так высоко, что я торопливо протягивал руку и, схватив за кофту, сколько было сил прижимал ее к площадке, чтобы не выбросило…
 
       Сквозь ветер в ушах слышался свист пуль, напоминавший жужжание потревоженных озлобленных ос…
   
       Приподнявшись, я посмотрел вперед и облегченно выдохнул: лес с его разбитыми ухабистыми дорогами и узкими тропинками был уже почти рядом. Еще чуть-чуть, и мы будем в безопасности.
       Но радоваться было рано. В следующую секунду прямо на моих глазах Серегу подбросило на кочке и сильно крутануло в воздухе, поводья выпали из его ослабевших рук. На миг наши глаза встретились. Он смотрел на меня непонимающе и немного удивленно, после громко ойкнул и схватился за грудь…

       Падал он на землю уже мертвым…

       Кукушка вроде до куковала. Я лежал под сапогом и понимал, что она дала мне шанс пожить еще какое-то время.
       Рядом громко хлопнули три выстрела. Я судорожно дернулся, но ничего не почувствовал. Открыв глаза, насколько позволял сдавивший мое лицо жесткий сапог, увидел рядом с собой нашу спасительницу лошадь. С шумом втягивая в себя воздух, она тяжело опустилась на задние ноги, а после медленно легла на землю. Влажным взглядом уставилась на меня, словно спрашивая: «Что, доигрались?» Затем два раза громко фыркнула, устало закрыла свои большие красивые глаза и затихла.

       Гнев и ощущение собственной беспомощности распирали меня.
   
       Рыжий чему-то радовался и хохотал на вес лес.
   
       При взгляде на несчастное животное к горлу подкатил комок страха. Понимая, что такая же участь ждет и нас, я всеми силами старался подавить растущую внутри панику. Надежда с каждой секундой таяла…
   
       Непонятно почему, но с расправой над нами немцы не торопились.
Звуки окружающего мира, словно прорвавшись сквозь пелену тишины, вдруг стали более отчетливыми и звонкими. В голове внезапно прояснилось, я четко слышал гомон птиц и перекликающуюся трескотню жаб…

       День явно обещал быть хорошим…

       Только для кого?

       –    Девочка, не плакать, найн, – донесся до меня голос немца. – Сейчас пойдем.

       Грохнувшие за моей спиной несколько выстрелов барабанной дробью отозвались по всему лесу.
 
       Нога с сапогом ослабила давление и поднялась над моей головой. Я зажмурился. Обостренный от напряжения слух уловил хруст валежника под чьими-то тяжелыми шагами. Дрожа всем телом, я приоткрыл глаза: рыжий верзила согнулся в три погибели, схватился за живот и, вытянув шею, завыл по-волчьи. Затем качнулся два раза из стороны в сторону, ткнулся головой в задние ноги лошади и замер.
   
       Я приподнялся, не понимая, что происходит, и увидел, как от ельника отделились две фигуры. Неясной тенью они пересекли полосу тумана, медленно приблизились к двум лежащим недалеко друг от друга немцам и осторожно потрогали их.
       Огромные брезентовые плащи, похожие на крылья гигантских птиц, вызвали у меня внутренний страх, я вновь припал к земле. Видимо, уловив шевеление боковым зрением, неизвестные разом повернули головы и, держа оружие наизготовку, зашагали в мою сторону…
   
       Крупный высокого роста мужчина сбросил с головы капюшон, и я узнал нашего деревенского кузнеца дядю Гену, с ним был его сын Степан.

       По всему моему телу прокатилась волна радости, уступая место внезапно охватившей меня противной слабости.

       –    Этот тоже готов, – дрожащим голосом проговорил я и указал на рыжего немца.

       –    Нет, надо проверить, – тихо произнес Степан, – они умеют притворяться.

       Он осмотрел неподвижно лежащее тело, пнул по сапогам и с ненавистью прохрипел:

       –     Падлы! Вся деревня горит… мальчишек порешили…

       Я оглянулся в сторону Паши и Стаса, не ощущая, как по щекам сами собой текут слезы. Недалеко, сотрясаясь всем телом, ревела Маша…

       Дядя Гена подошел к лошади и, присев возле ее морды, медленно провел, будто погладил, по гриве.

       –    Жаль скотину, – грустно сказал он и, помолчав, добавил: – И человека жаль… Что поделаешь… Война… Тут и смерть, и слезы… Еще ой-е-ей что будет! Никогда люди этого не простят…

       Поднявшись, повернулся к Маше и улыбнулся:

       –    Все, слезы убираем. Идти-то сможешь?

       Та кивнула, судорожно сглатывая и шмыгая носом.
   
       Дядя Гена перевел взгляд на меня и, покачав головой, добавил:

       –    Ну, все, как говорится, с богом! Что не так, учиться будете на ходу. Ребят похоронить не получится – в любую минуту эта сволота может заявиться, тогда мы все здесь ляжем… Оружие, сапоги и теплое, что у них есть, забираем – и вперед.

       В люльке немецкого мотоцикла я нашел теплое одеяло и канистру с бензином, собрал оружие, часть отдал Степану. Напоследок успел накрыть ребят сухим валежником, и мы молча тронулись в путь.

       Был сентябрь 1942 года.

       Именно в тот день я понял, что мое детство закончилось.
   
       Шли гуськом, я следом за Машей. Она все еще продолжала всхлипывать, было видно, как под одеялом мелко тряслись ее худенькие плечи.
 
       Я шагал, поглядывая на нее, и уже не чувствовал страха. Только теперь, когда страшные события дня остались позади, до меня стал доходить смысл слов, сказанных ею там, в доме…
 
       Птица счастья действительно есть, и она совсем рядом…