Как дед Филимон подкову нашёл

Поближе положишь, подальше возьмёшь.
   
  Возвращался однажды дед Филимон с рыбалки, глядь, на тропинке подкова лежит да полёживает. Дед прошёл было мимо, но воротился, поднял подкову и вслух молвил:
- Нужная вешшица завсегда пригодица. Прилажу на калитке, можа опеть, как в молоды годы, сшастье станет улыбаца нам с баушкой. Сказал так-то и домой поспешил.
 Вот и изба родная. При строительстве самой избы и её внешнего вида, плотники по старинке, использовали мужскую сажень самого Филимона Никодимовича. Для обустройства избы изнутри мастера использовали  женскую сажень будущей хозяйки Евдокии - строили под хозяев. И все дома на Руси были разные, не похожие по размеру и красоте друг на друга. Не зря в народе говорят "Мой дом - моя крепость". Хорошо сработан дом. Филимон твёрдо верит, что как дом построишь, так в нём и жить будешь. Талантливые плотники строили не только мастерски, но и в хорошем настроение - с прибаутками и шутками, с песнями, без ругани и злых мыслей. Уютно, счастливо и радостно живётся домочадцам в таком доме. Не дом, а загляденье! Постоял дед Филимон - всколыхнула память нелёгкие прожитые годы. Жизнь прожить - не поле перейти. Всякое бывало. Любил старик жизнь, работу любил, хоть и тяжёлую, и дом свой любил, и семью свою большую. Полюбовался Филимон Никодимович на наличники резных филейных ставень, на конька крыши дома остановил свой взгляд. Думая свои разные думы,  машинально приладил старик подкову на калитке, зашёл в избу и стал бабке Евдокии рыбой хвалиться:
- Эвон, Евдоха, сколя рыбёхи-то я наловил: и пескарики, и ёршики и плотвичка есть. Эх, хороша была поклёвка!
- Знатна ушица, Филимон Никодимыч, будет, навариста.
Дед стал чистить рыбу от чешуи и кишок, когда почистил, подал миску с рыбой бабке и сказал:
- Сваргань-ка, баушка, ушицы, исть шибко охота, а я пойду покедова, у меня дела.
  Бабка стала готовить уху, а дед забыл, что подкову-то к калитке уже  определил на гвоздок. Он  решил так: «Покамись бабка у печи хлопочет,  я подкову к калитке прилажу».   
Хвать-похвать, а подковы – то нет нигде. Он и на полке поискал, и под лавкой пошарил, и на печке посмотрел, и на припечке и даже за божничку заглянул, – нет нигде подковы, как сквозь землю провалилась его находка. Бабка видит, дед суетится, мечется по избе, что-то ищет, она и спрашивает:
- Ты, Никодимыч родимый, никак потерял чё-то? Чё ишшэшь-то?
- Я сёдни, баушка, подкову нашёл, схотел её на калитке для сшастья нашова приладить, вот тока ить в руках держал и заховал её куды-то. Была и сплыла, как корова языком слизала. Пособи мине, Евдоха, давай вместе поишшэем, чё ли?
Стали дед и бабка вместе ту подкову искать.
- Бабка ворчит на старика:
- От куды ты, старый, её заховал? Весь дом перерыли – нет нигде, как в воду канула. Чёртик, чёртик, пошути, да отдай, пошути, да отдай!
- Поближе положишь – подале озьмёшь. – Оправдывается дед.
Нежданно - негаданно к ним сосед, дед Алексей зашёл. Он с порога сразу, не поздоровавшись, заявил:
- Ты, Филимон Никодимыч, чё подкову-то неладно к калитке приладил?
Дед оторопел. Молчком, скорёхонько побежал он на улицу удостовериться, что подкова на калитке прилажена. Бабака Евдокия и сосед за ним пристроились. А как же, и бабке убедиться надо, что подкова там.
Смотрят, и впрямь, на калитке подкова прилажена. Дед Филимон почесал затылок и сконфуженно молвил:
- От ить как быват! Хош в лоб тресни, а не помлю, коды я подкову-то к калитке успел приладить?
А сосед на своём стоит:
- Перевешай, Филимон, подкову-то, неладно она висит. Концами вверх  надоть её направить.
- Почё так? Хоша вверх, хоша вниз? Кака разница?
- Больша. Я по сих пор помню-тко, я парнем ешшо был, подкову себе над притолокой дверной прилаживал, дак дед мой Поликарп Матвеевич, покойна головушка, поведал тода: «Подкову, Ляксей, завсегда надобно вверх концами-то прилаживать, чёбы дом полна чаша была и ничо не выливалося и не высыпалося из её.
Бабка как это услыхала, на деда своего наседать стала:
- Сымай, Никодимыч, подкову-то, да сызнова прилаживай. Слухай, чё тебе добрый человек советует.
- Ончё! Всамделе нелады! Ну, надо, дак надо. И как же это я окарался так!
Дед Филимон перевешал подкову на калитке концами вверх и довольный своей работой молвил:
- Чёбы в нашей жизни, Евдоха, усё было пОлно и всево полнО!
- Так-то оно луччей! – Похвалил сосед.
  Бабка Евдокия,  наблюдавшая за стариками, спрашивает у соседа:
- Ляксей Фёдорович, а ты по какой надобности к нам пожаловал-от?
Сосед стушевался да и говорит:
- Покедова мы с подковой здеся суетилися, я ужо запамятовал, зачем к вам пожаловал. Можа,  надобность какунить имел, али попроведовать зашёл, аль просто посудачить. Кто ево теперича знат, зачем!  Память-от дырява ужо.   
Дед Филимон хотел посочуствовать соседу на счёт дырявой памяти, да на свою пожаловаться, но воздержался. Решил утаить то, что тоже страдает забывчатостью. Он гордо заявил:
- А я ешшо ничо! О – го - го! Бравый дедок! В здравом уме и памяти! Не сумлевайтеся.
- Дай Бог! Дай Бог!  - Ответил сосед, посмеиваясь в бороду.
Алексей Фёдорович попрощался:
- Быть добру. До завтрива. – Он ушёл, ссутулившись и шаркая ногами.
 Бабка хитро улыбнулась:
- Чё, бравый молодец, цену себе набивашь-от на сшшот памяти-то? Стоишь, хорохоришься? Ить кому рассказать, как мы подкову-то с тобой искали, засмеют.
А дед в ответ:
- Про себя, баушка, завсегда надоть тока хороше и добро людям сказывать. Источник забудеца, а новости память людска надооооолго сохранит.
- Так-то оно так. Молва без крыльев, а летат.
- Да, дотошный у нас  сусед. Других поучат, а сам-то еле-еле – душа в теле. И пошёл ни шатко, на валко, видать – земля ужо к себе тянет. Совсем сдал Ляксей Фёдорович, как старуха-то его приставилася. Сгибаца и старет он прям на глазах. Уж не порча ли на ево, Авдотьюшка, напушэна?
-  Ох, Филимон Никодимыч, на усех стариках и старухах порча-то напушшэна – старость называца. С ею и немошш рядом хаживат. Старость у всех своя. Стареть, значит жись свою продлить. Разе не так?
- Усё так, голуба моя. Усё так. Старость своё продиктует. Молодым то помирать худшей всего.   
- Пошли, родимый, ушицу откушаешь, тожно, готова ужо.
- Пошли, баушка, пошли, голуба моя.
Прожили день, прожили ночь – вот и сутки прочь. Не зря в народе говорят: "Жизнь-то не камень лежачий – течёт".