Африка

Путешествие не задалось с самого начала.
Билеты дорожали на глазах, покупки вещей и снаряжения, проблемы сборов нарастали подобно грязному кому, катящемуся под уклон сизифовой горы.
Личная встреча с боссом, где он оценивал меня, а я его.
Он остался доволен мной и Смаилом, потом нас фотографировали для новых паспортов и вручили толстенькие конверты с наличностью. В общем, кутерьма та ещё.
Кроме этого: то нога отнимется ни с того ни сего, то на глазу вспыхнет глазной ячмень, то где-нибудь стрельнет невпопад и заболит до нервных судорог. По сравнению с икотой  и артериальным давлением, сущая мелочь в многострадальной тушке человека. Вроде не грешил, не материл соседей, не обижал никого, сам не обижался на злые шутки, и милостыню подавал тем, кто просил, перед отъездом, хоть несколько сантимов, то есть евроцентов, но всё-таки.
Перед отъездом, когда ко мне прибыл посыльный от босса с паспортом и новым телефоном для связи, обнаружился негритёнок под дверью. Малец, что с него взять. Убежал из отчего дома в поисках лучшей жизни. Просил помощи у меня.
Я бы взял его с собой туда, втроем оно всяко веселее в дальней дороге. Только как… а я не бог, чтобы его уменьшить и в карман спрятать будто бездомного котёнка.
Да и своих проблем хватает.
Помощь ближнему своему, она двойственная.
Дорога в ад вымощена благими намерениями.
Дал хлеб ему с колбасой.
Под утро он ушел, куда?— не знаю.
Я так дверь и не открыл, мало ли что у него неразумного на уме.
Жестко, но мир жесток, и люди достаточно жестоки по сути как звери, несмотря на все заверения блаженных экспертов.
Помнится, дело было в Крыму, где по слухам живут самые добрые люди на свете. Я приехал на сломанном автобусе в незнакомый город у моря. Ночь, темнота, ливень.
Кричу и стучусь во все двери, где развешено объявления »сдам жильё». Ноль ответа и ноль внимания.
Да к черту нехорошие воспоминания, надо думать о будущем, или хотя бы о насущном.
И теперь пришла пора спускать ещё один плот надежды, в маленький океан дней, являвшийся моей жизнью.
Африка, что может быть жарче, и что можно представить.
Арабика. Свобода. Там нет рабов. Там… они простые как дети.
Кого-то избили, кого-то сбили, кто-то идёт домой после рабочего дня, кто-то стоит в закоулке магазина и просит милостыню, кто-то молится, кто-то кричит.




Перед пересечением границы в Марокко, я почувствовал странную слежку за нами. Незамедлительно поделился подозрениями со Смаилом. Он тоже был удивлен и встревожен — кто эти люди: то ли от полиции, то ли от конкурентов, то ли от нашего босса, что было маловероятно.
Но насчет этого было одно чёткое указание: не привлекать ничьего внимания, действовать при малейшем цейтноте и форс-мажоре как обычные туристы.
Нам пришлось разделиться и неспешно двигаться раздельно к условленному месту, где нас ожидал караван, окольными путями, заметая следы.
Мы решили, что Смаил будет передвигаться по северному побережью, начиная от Тетуана, я же по западному краю континента, держа все наши телефоны выключенными.
Так я оказался в Танжере, после пересечения Гибралтара на теплоходном пароме, где задержался на двое суток.
Танжер, по меркам крупнейших образований в других странах,
 — это портовый город, даже очень большой, описанный на страницах романа «алхимик» Паоло де Коэлье.
После этого трудно что-то добавить о самом городе.
Он был прав: Танжер — это город¬–качели.
От взморья к середине, он вздымается круто вверх, и потом плавно спускается к низменности.
Особенно это проявилось на рынке, куда я случайно забрел.
Угол подъема в некоторых местах почти был в 40 градусов.
Наступившим быстрым вечером, стоя на балкончике маленького отеля, я наблюдал за городом.
Пытаясь понять его суть, проникнуться его духом, наполниться его свободой, желая попробовать его энергетику.
Хоть немного прикоснуться, к древнему месту на краю земли, где кончается море и начинается океан, вечным течением несущий воды через пролив, под названием Гибралтар.
Наверно город тоже наблюдал за мной, но как-то тайно, исподволь, не позволяя мне, блудному чужаку, разгадать его тайну.
Город в эти часы напоминал развороченный муравейник:
Спешка, хаос — вечное движение в бурлящем котле людского моря. Утром, опять же сверху балкона,  я снова следил за городом и его жизнью. С каждой секундой он жадно просыпался.
По моей улице проносились громко тарахтящие в утреннем воздухе, налитым морской влагой, мотоциклы с фургоном с надписью «танжер».
В обед город заливало солнечным светом и теплом, да так что он нестерпимо раскалялся под палящим светилом, кроме укромных мест в тени домов и деревьев, спасительный холодок тянул из подвальных помещений и подземных парковок.
Город замирал от жары, даже в осенние месяцы.
А вечером он снова просыпался, начиналась непонятная ночная жизнь. Машины гудели в пробках, сновал двухколесный транспорт, шагали люди быстро или медленно, в халатах и в штанах, их было огромное множество, что нельзя протолкнуться на тесных тротуарах. Это напоминало великое переселение народов, митинг или праздничную демонстрацию, где-нибудь в российских столицах.
Кто-то торопился попасть быстрее домой после работы, кто-то гулял в вечернюю прохладу.
У кого не было дома и дел, тоже оживали, бурно клянчили мелочь у прохожих на еду, или на кусочек гашиша.
Вечером быстро темнело, зажигались уличные фонари, включались огни реклам и прочее освещение присущее мегаполису.
Хотя в нем не было особой нужды, ночи светлые здесь.
Свет от звезд и Луны не перекрывается облачностью.
А взирающее Солнце на мелочную суету старинного города, уходило куда-то далеко за горизонт, чтобы снова вернуться.
Если, конечно, оно захочет.
О да. Или может: «О ля ля!» (ля по-арабски — нет)
Как восклицает новый знакомый из испанской Каталонии на арабский манер.
С ним я столкнулся, в прямом смысле, по прибытие в тот непрезентабельный отель. Дело было так.
Неприкрытая слежка велась настойчивыми взглядами, которые  шарили по нашим беззащитным спинам, даже когда мы разделились на морском вокзале после высадки из парома.
Настала ночь, и я решил провести бессонные часы до раннего утра здесь же. В темноте я взял такси до автовокзала, но передумал уезжать из города, поэтому сел в другое такси и долго кружил, говоря таксисту, то один адрес наобум, то другой.
Потом где-то вышел и стал искать случайный отель.
В уже открывшейся продуктовой лавке, куда я зашел купить попутно минералки и сигарет, спросил, где тут можно остановиться недорого и незаметно.
Хозяин лавки подсказал и даже отправил со мной парнишку провожатого, разумеется, за чаевые обоим.
Адрес отеля «Пассаж» был правильный, и я открыл калитку ворот и зашёл внутрь дворика с зеленью.
Оглядываясь по сторонам, я взбирался по крутым степеням крыльца. Тут я услышал:
— о ля ля!
— пардон, сорри, плиз!— Я сразу стал извиняться.
И понял, что задел своим неуклюжим рюкзаком вышедшего человека из дверей.
Скинул рюкзак с усталых плеч вниз и быстро осмотрел его.
Это был молодой мужчина, лет тридцати, с открытым лицом европейского типа, чуть покрытым светлым загаром, длинные волосы со лба убраны назад и собраны в косичку.
Странный он был, это я сразу почувствовал, не такой как все.
Видно он тоже что-то такое ощутил во мне, и легко улыбнулся, присаживаясь на кресло, стоящее тут же на крыльце, и открывая толстую книгу.
Стараясь подавить волнение, я непринуждённо завел разговор, состоящим наполовину из французского и английского:
— это отель «пассаж»?
— да.
— есть свободные номера?
— не знаю, я постоялец здесь.
— а у кого узнать, и как заселиться?
— окей, я покажу.
— пойдем амигос, — почему-то я проникся к нему симпатией и сразу стал его так называть, подхватил тяжелый рюкзак и двинулся за ним. Амигос прошел по коридору, и зашел в невзрачную дверь, где, оказывается, таилась каморка.
Оттуда послышался грубый голос на арабском, разбуженный видно ото сна. И точно, вскоре оттуда вышел колоритный молодой араб, весь заросший густой щетиной, чистая помесь джигито-кацо, как выяснилось, он работал тут вроде портье и понимал только пару слов, сказанные мной: гутен морген, гуд бай, гуд лайк, и так далее.
На остальные вопросы он мотал курчавой головой, и что-то твердил на арабском наречии про Аллаха и иншаллу.
Амигос же стоял рядом и с улыбкой смотрел на нас.
Потом он вмешался в наше косноязычное общение, стал что-то спрашивать у портье и объяснять.
Я удивился, что он понимает арабский язык и разговаривает на нём.
Так с горем пополам я оформился: отдал деньги, показал паспорт и всего то. Это было плюсом к моей конспирации, портье не стал меня записывать ни в компьютерную базу, ни в журнал постояльцев. Лишь отдал мне ключ от комнаты и назвал её номер. Амигос повел меня наверх по лестнице на второй этаж, где находилась моя комната.
По пути объясняя, что этот отель для людей мусульман, изъясняющихся только по-арабски, поэтому так.
В комнате без особых изысков, без телевизора и кондиционера, даже без электрочайника чтобы заварить чаёк по-домашнему, но просторной и чистой, я скинул рюкзак, и спросил амигоса:
— где можно помыться с дороги?
— окей, идем.
Мы спустились вниз, где он провел меня в сторону от входа.
В углу была дверь, как я понял, в общую душевую, на четыре места. Горячая вода, хотя скорее текла тепленькая, когда испытал на себе, нагревалась проточной газовой колонкой.
— вот тут и тут надо крутить ручки, вот тут нажимать на кнопку.
— понятно, разберемся.
Мы вышли из душевой. На его губах играла улыбка, он обратился ко мне:
— как тебе? Что скажешь?
Я понял, что он имеет в виду спартанские условия, на его взгляд.
Ха!— напугаешь ежа голой задницей.
Хотя туалет с раковиной, где можно умыться и почистить зубы,  был в двух шагах от моей комнаты.
Пришлось признаться:
— нормально амигос, ведь я же из России, на самом деле.
— о, ля ля! — только и смог он протянуть удивлённо.
— слушай, где тут можно позавтракать?
— окей, сходим.
Потом он стал заниматься своими делами, я же готовиться к походу в душ. После помывки, почти холодной водой, автоматика колонки отключалась ради экономии газа, я, несмотря на это обстоятельство, почувствовал себя довольно свежим и бодрым.
Амигос также сидел в кресле на крыльце, что-то изучал в своей книге, что-то записывал в тетрадь.
Через плечо я заглянул в книгу, и, заинтересовавшись непонятными извилинами, спросил:
— Что за книга?
— это учебник по арабскому языку.
— зачем тебе? Ведь ты вроде и так его знаешь, разговариваешь на нем?
Он улыбнулся:
— я новичок в нем, разговорный знаю, а письменность очень сложна.
— и зачем тебе письменность?
— хочу прочитать Коран, в подлиннике без перевода.
— понятно. Идем что ли?
Амигос положил вещи в рюкзачок, и надел его на плечи.
Мы вышли из дворика, и отправились по тротуару, нагретому солнечным светом.
О чем-то переговариваясь, мы шли минут пять до означенного места, оказавшимся уличной кофейней.
При ней на тротуаре располагались столики со стульями, на которых чинно восседали старички аксакалы, с седыми бородками.
Они неторопливо отхлебывали кофе из крохотных чашек, похожих на фарфоровые рюмки, покуривали сигареты, иные беседовали.
О чем? Наверно о жизни, точнее они наслаждались утром, медлительностью движений, упиваясь своей жизненной мудростью, которой они не хотели ни с кем делиться.
Амигос открыл дверь кофейни, и первым зашел, я последовал за ним. В маленьком зале было шумно и тесно, почти все места были заняты утренними посетителями.
Но возле большого окна, отыскался свободный столик, ярко освещённый до слепоты лучами солнца.
Да, поэтому он был пуст.
Но выбирать не приходилось, и мы уселись за ним.
Тотчас к нам подошел массивный араб, в коричневом халате, то ли в бурнусе, то ли в куфие — трудно разобраться в названиях арабской одежды.
Его темное смуглое лицо почти равнялось по цвету с халатом.
Амигос сделал заказ ему за нас двоих: кофе и лепёшки, и он удалился за прилавок.
— кто это? — спросил я его.
— хозяин Саид, — последовал ответ.
Потом я наблюдал за ним и удивлялся, как он ловко крутится при его весе и габаритах между столиками, разнося заказы, и тут же беря плату, ссыпая мелочь в большие карманы обширного халата.
Через минуту Саид принес нам густое кофе в маленьких чашках, круглые лепешки, стакан с водой и лаймом.
Я попросил амигоса, чтобы мне налили кофе в большую чашку, как я привык пить. Он заговорил на арабском, и Саид исполнил мою, или уже нашу просьбу, принеся большую чашку наполненную горячим кофе, пусть и немного разбавленным кипятком.
— как твоё имя, амигос?
— Джейн, из Каталонии.
— а я Джон, то есть Джоник. Рашен тревелмен.
Представился так, хотя по-правильному надо говорить тревелер — путешественник.
— как тебя сюда занесло из Европы? Ведь ты не араб и не мусульманин.
Джейн помолчал, потом стал быстро говорить:
— здесь скрываюсь. Ты прав, я по национальности баск, участвую в «сопротивлении». Недавно  в Барселоне мы устроили акцию, произошла стычка с полицией. Кого-то из моих друзей сильно избили и посадили в тюрьму, а мне удалось бежать сюда.
(Имеется в виду радикальное движение за независимость Каталонии от Испании.)
— ого, да ты герой активист!
— кроме этого, еще преподаю в университете, я профессор.
Знаю хорошо: французский, английский, немецкий, итальянский языки.
Дополнил Джейн свой образ, и не остановился на этом:
— ещё люблю путешествовать, мне бы хотелось побывать в твоей России, но там ведь плохо относятся  к геям.
— к геям? — мне показалось, что я ослышался.
— ну да, к геям. Я гей, Джоник, — ничуть не стесняясь признания, пояснил Джейн. Теперь мне стало понятен его странный взгляд, каким смотрят женщины на мужчин, его длинная коса, манеры, жесты, и почти женственная походка.
Мда, амигос оказался заднеприводным товарищем, вот ведь как бывает. Баск, активист протестного движения, и вдобавок профессор с изучением арабского языка.
Интересно, как это сочеталось в одном человеке?
Я уже не стал его спрашивать кто он там масти: актив или пассив.
Хотя это его, глубоко личное дело, какой он половой ориентации.
С ним было любопытно беседовать о высоком искусстве и о культуре. В уме я невольно сравнивал наших русских типажей из ЛГБТ-сообщества с ним: вульгарные, грубые, циничные травести и педерасты: вы****ки из эпатажного шоубиза мелькающие на «голубом» экране ТВ, выкормыши из пьяных подворотен, выходцы из зоновских колоний.
И он, — образованный, воспитанный, почти образцовый гей — европейского типа. Конечно, сравнение выходило не в пользу родимых секс-меньшинств.
Для себя я решил, что не стану никогда рассказывать моим мужикам об этом знакомстве, иначе засмеют, или того хуже станут причислять меня к ним, то есть к меньшинствам.
Хотя это чистой воды предрассудки, основанные на «рашен пропаганда»
В той же Индии, прототип героя Шантарама водил мужскую дружбу с геем Дидье.
Ничего зазорного, и осуждения  в этом не было: ни со стороны общества, ни с его стороны. (Имеется в виду одноимённый автобиографический роман «шантарам»)
В итоге мы просидели около двух часов, выпили ещё по несколько кофе и он платил за меня, постоянно говоря при этом, что угощает как дорогого гостя. Потом мы вернулись в отель. По дороге Джейн вызвал такси, и оно подъехало к нашему возвращению.
— куда теперь ты?
— в школу.
Он пояснил на немой вопрос, возникший на моем лице.
— я волонтер пока здесь живу, а в ней бесплатно преподаю иностранные языки местным ребятам.
— а, понятно, — снова я удивился его разносторонности в жизни.
Я бы так не смог, и симпатия к нему ничуть не уменьшилась, можно сказать даже возросла.
Я  спросил его:
— можно  с тобой поеду в школу?
Он отказал — не так поймут.
— до встречи, учитель, — попрощался с ним.
Он сел в такси и уехал, учительствовать.
Я, было, хотел, чтобы он взял меня собой посмотреть на школу, но поздно спохватился, такси уже умчалось.
Наверно это круто: уроки, перемены, полный класс детей, ты стоишь у доски перед ними и несёшь им  свет знаний, которые останутся в них даже после твоей смерти.
Я пошел к себе в номер, где закрыл дверь на замок и на ключ, затворил окно, задернул плотно шторы.
И тут же завалился спать, не раздеваясь до следующего утра, что не особо удивительно.
Было тихо, тепло, мягко, в общем комфортно.
Давно так хорошо не высыпался в настоящей постели.
Ведь в моём парижском жилье я спал на полу, подстелив на него только тонкий матрасик.
Ещё навалилась усталость и стресс от дороги.
Утром я проснулся.
Хотя утром так не скажешь: четыре утра, темно и все спят глубоким сном до настоящего пробуждения.
Захотелось сильно есть к тому же, ведь провел уже пару суток без хорошего обеда.
В моем рюкзаке был НЗ питания: дошираки, хлеб, салями, консервы, галеты, пакетики чая и кофе.
Кипяток я не мог приготовить, из-за отсутствия кипятильника, поэтому открыл ножом мясную тушенку и стал её поедать с хлебом. Чтобы запить всё это, я сходил в туалет и набрал воды из под крана в походную кружку. А что делать?
Больше мне не спалось, и я потихоньку ходил курить на тот балкончик который выходил на улицу, где смотрел на город и наблюдал за его жизнью, как он просыпается.
Во время курения и созерцания, я вдруг заметил странное шевеление возле моего плеча.
Я отпрянул и зажег фонарик, чтобы разглядеть это.
(Фонарь, часы, нож, кружка, навигатор или компас — части тела путешественника, которые всегда должны быть при себе даже когда спишь, или сидишь в туалете)
Это было насекомое в палец длиной, почти прозрачное с хвостиком с черной точкой, задирающимся к вверху.
Когда я направил луч фонарика на него, оно затаилось на кромке кирпичной кладке стены балкончика.
Ого! Уже потом я сообразил, то ли скалапендра, саламандра, или скорей всего скорпион. Я же не энтомолог.
— Тихо, тихо, успокойся, — говорил этому скорпиону.
— Ты скорпион,  я рак. Мы одной крови. Мы же не будем кусать друг друга. Мы просто разойдемся в разные стороны.
Я не стремился его убивать, наверно и он меня, только слегка куснуть, для пробы на знакомство.
Скорпион как бы подумал над моими словами, и ушуршал куда-то.
Не поймешь куда, свети не свети — там листья, лианы.
Хоть так отделался, как говорится, легким испугом.
И то ладно. Потом я выходил курить снова, но скорпиона больше не встречал здесь на балкончике.
Понятно, что они водятся в пустынях.
Но всякое случается в жизни, поэтому так.
Утром… настоящим утром, когда все просыпаются, я сходил в душ.
И когда заходил к себе в номер вдруг увидел Джейна.
Он осторожно и украдкой выходил из соседней двери напротив.
Я хотел было приветствовать его, но он приложил палец к губам: потише, мол. И быстро спустился вниз.
Понятно, половая жизнь кипит тут у кого-то очень.
Я усмехнулся и потом пошел гулять по городу, пока было не слишком жарко.
Зашел в кофейню к Саиду, там подкрепился чашкой кофе.
Стал бродить дальше, постигая город, между делом заходил в магазины, для покупки нужных предметов.
Потом нашел кафе, где готовили вкусную и недорогую еду.
Меня как притянуло к этому месту: шел по одной стороне улицы, потом перешел на другую, где наткнулся на уличную вывеску, а на ней большое меню этой кафешки, с фотками и ценами. Присмотрелся — так, так, вроде норм по цене и виду блюд.
Я и зашел. Обслужили меня  как короля, может этому способствало то, что сказанул сгоряча — из России.
Ведь человек спросил меня — я и ответил честно.
Заказал всего и много и конечно сэндвичи с собой, и минералку бесплатную, для меня.
Хозяин, его звали Махмет, этого заведения аж светился от радости, искренне и по-настоящему.
Широкая улыбка не исчезала с его губ, пока я вкушал его блюда, которые он сам лично приносил на подносе, сидя в тени уличного шатра и покуривая сигарету.
Нет, таких улыбок я не видел больше в кафе и кофейнях, где бы я не был. Конечно, я оставил ему чаевые, то есть когда расплачиваешься, даешь крупные деньги и говоришь без сдачи.
Таков приличный этикет.
Если швырнуть мелочь на столик, это может унизить достоинство человека. А я не люблю так делать, руководствуясь правилом:
«не делай людям то, что противно тебе».
В общем, я наелся от пуза и поплелся в отель.
По пути я купил в лавке фруктов: бананы, мандарины, виноград.
Тоже недорого вышло на какие-то двадцать дирхамов.
Я открыл калитку в дворик, на крыльце стоял Джейн.
— О, амигос. Я угощаю.
И потряс пакетом с фруктами.
— Окей Джоник.
Он подождал меня на крыльце  и показал, чтобы я следовал за ним.
Джейн жил на первом этаже, в комнате от входа в отель.
Честно говоря, мне казалось, он живет во всех номерах одновременно.
Его комната была очень просторной, как и кровать.
Есть раковина с водой, и вроде всё, из примечательной обстановки.
От бананов он отступился, виноград оказался немного порченый.
А от мандаринов Джейн не отказался
Между делом мы о чем-то говорили.
Я стал очищать мандарины от кожуры, но она не поддавалась ни в какую. У меня был нож с собой, и я стал разрезать мандарины на дольки. Джейн стоял совсем рядом.
От резкого реза ножом брызнул сок высоко мне на голую грудь
Джейн стал слизывать его языком, потом положил свою руку на мою и провел по ней, нежно-нежно, совсем как девушка.
Странная дрожь пробила меня.
Эй, эй, это он затягивает в свою «голубизну», подумал я в тот момент. Очнись, тьфу, тьфу, скажи и все пройдет.
Но Джейн видимо тоже что-то понял и осознал.
Он отошел от меня и стал мыть руки как ни в чем ни бывало, а потом улегся на постель.
Он смотрел на меня, как кошка смотрит на мышонка.
— фиеста, Джоник, надо спать.
Сказал он, и прищурил глазки, в которых змеилась власть и вожделение.
— ага, фиеста, окей, — ответил я сбивчиво и стал собирать фрукты со столика в пакет.
— я, это, к себе пойду там поем, значит.
— окей, иди.
Я и пошел в свой номер, где предался самоанализу.
Вот черт, ругал я себя за слабость мужика.
Так и пропадают натуралы, когда их вот так вербуют.
Ну ладно, мы ещё посмотрим Джейн, кто кого.
Так в муках самобичевания я уснул, на пару часов.
Было еще светло, и я решил посмотреть на морские просторы.
Сказано — сделано. Вот я уже быстрым шагом направляюсь к проливу под названием Гибралтар.
Как сказать, ничего такого сверх особенного; море как море, чайки, волны, постоянный ветер, дующий с Андалузии, пляж с желтым песком, по которому долго шел, увязая кроссовками по щиколотку.
Вдали, через 20км, виднеется очертания горных мест Испании.
Я зашел в пролив по колено, предварительно подвернув шорты. Вода была холодная от течения, темная и грязная.
С чем-то растворенным, то ли разлитым топливом с танкеров, а цвет такой вроде от химикатов.
Стебли погибших водорослей колыхались на водной поверхности, замаранными венками. Ни рыбок, ни моллюсков не наблюдалось.
«Всё просто и серьезно. Ты ведь влип по уши Джоник, — подумал я.— Тебя также растворят в воде, и знать никто не будет…»
И сейчас во мне всколыхнулась мысль, может всё бросить.
С такими невеселыми думами я пошел назад к отелю.
После пляжа и надземного перехода, находилось вроде сквера без деревьев: лужайки, скамейки.
Это открытое место мне сразу не понравилось.
Справа выстроилась в очередь свора бродяг, слева ошивалась стая крепких мужчин. Я небрежно нагнулся вниз, и стал делать озабоченный вид, что завязываю шнурки. На мое счастье рядом проходила организованная группа туристов с гидом.
Не привлекая внимания, исподволь я присоединился к концу экскурсии. Звучала речь, щелкали фотоаппраты и вспышки:
Все как обычно: мир гибнет — журналюга снимает.
Толпа туристов шла через толпу бродяг, все они клянчили, клянчили и клянчили.
Я не выдержал и послал подальше, очередного просильщика.
Разумеется, чисто на русском, и чересчур громко.
— он здесь, он здесь! —  заорал кто-то тоже на русском.
— ловите его, эй ты, стой, просто поговорим…
Как так подставился, я не знаю.
ФБР или СВР, проверяйте!—  они нормально сработали.
Хотя может, и другие разведки открыли на меня сезон охоты.
Ага, «просто поговорим», мне уже вот как здесь достало.
Что делать? Каждые сорок секунд вон оттуда, почти с горы, спускается пассажирский автобус. Откуда узнал?
Когда шел к морю, я смотрел и невольно засекал время на всё.
Обычная наблюдательность, выработанная в Зоне Отчуждения, опытом и болью: аномалия «электра» разряжается каждые сорок секунд.
Я кинулся туда, к тому повороту проспекту, где был тот крутой спуск в одну полосу движения. Уже чувствовал себя загнанным зверем и видел отчетливо громадный автобус.
Я бежал и сбивал всех на бешеном пути к свободе: дети, внуки, коляски, старух, —  неважно, пусть не мешаются под ногами.
Понимая, что у меня один шанс из ста, да нет, из тысячи.
Учитывая мою удачливость во всем.
Автобус не стал тормозить на крутом спуске, ибо торможение угрожало ему переворотом, или врезанием сзади.
За ним двигался сплошной поток машин почти впритык, час пик наступил незамедлительно.
Автобус грозной тушей навис надо мной, но я уже успел перекатиться на другую сторону улицы невредимым.
Это только в кино: перехват, вертолеты, мигалки.
Суровые и умные агенты ловят злодея.
На деле, оторваться нет проблем, особенно в мегаполисе, где можно затеряться и тебя не найдут никогда.
Агенты тупые и подневольные рабы системы.
Они только и знают что… не будем говорить что именно.
А я понял одно: нужно срочно валить из Танжера.
И действовать быстро и как можно тихо.
Я проулками и переулками на своих двоих вернулся в отель, где стал собирать рюкзак, и зачищать следы пребывания.
То есть салфетку намочил хлоркой из туалета, и стал протирать все ручки, выбросил мусорный пакет и остальное.
А как же Джейн? Спросите вы.
Да ни как; мы поговорили вдвоем лишь минуту на крыльце, перекидываясь прощальными словами, все остальное время с ним находился тот араб, из той комнаты наверху.
Араб вел себя как ревнивый муж.
Махал руками и кулаками перед моим носом.
Вот как вести с ними диалог?
Я его стукнул немного. То есть нечаянно, рукояткой ножа, чтобы он притих на время. Тихо — это не про меня!
Я вылетел из отеля прочь, и побежал по вечерним улицам, когда стали зажигаться первые фонари освещения.
У меня были навыки ОРМ, так как я сам был ментом тогда в России. Может, как говориться, умения не пропьешь.
Я оторвался от погони. Надолго ли — время покажет
Конечно, я изучил карту города, наметил пути отхода.
Заранее. Я работал головой на пределе возможностей, даже когда я спал, но мой мозг функционировал.
Кроме того снарядил сюрприз, не зря же по магазинам прохлаждался.
Вот что отличает профи от дилетантов.
Профи живут долго, а дилетант до первого срока в тюрьме.
Шутка. Это Индия брат, кто понимает меня.
Можно рассказать кучу секретов, но;
1 кто рассказывает, долго не живет
2. никому это нахрен не нужно.
Вот представьте себе офисного и униженного клерка, которому вручили в руки остро заточенный карандаш, и к тому же снабдили инструкциями как этим убивать человеков.
Мда, тот офис будет залит кровью. Плохой пример.
Я открыто и прямиком шел пешком к жд вокзалу.
Это было очень неудобно для всех разведок мира.
Что я сделаю, что предприниму, им ведь неизвестно.
Они ведь как думают, что я спец разновидности «механика».
А ведь я не механик, я маленький Джоник.
И я без затей иду по многолюдному проспекту.
Вообще без ничего.
Имеется в виду без оружия, и динамита.
Как я знал, возле вокзала находятся и скоро покажутся загороженные площадки: игровая с аттракционами, прогулочная с парком и скверами, развлекательная со стадионом и сценой для выступления артистов.
Вместе со мной шли красочные толпы людей в разноцветных нарядах, и навстречу тоже толпы, что нельзя было протолкнуться.
Целое столпотворение, всё куда-то двигалось и безостановочно перемещалось. Я недоумевал, в чем дело: вроде обычный вечер, не выходной, без праздника.
Скоро прояснилось: толпы ручьями вливались в эти площадки за развлечениями и отдыхом после тяжелого трудового дня.
В них гремела заводная музыка, светилась иллюминация, орали дети.
Там, узнал вчера, прогуливаясь в этой местности, после того как пройти эти площадки к вокзалу, есть переход, маленький такой мостик над бетонным акведуком со стоячей водой, от которой скверно пахло.
Одурев от шума, криков и оголтелого веселья, наконец, я миновал площадки. Людей стало гораздо меньше.
Дойдя до  акведука, я незаметно отстегнул от себя пояс шахида и закинул его под опору мостика.
Тот самый сюрприз — имитация, собранная на коленке из деталей игрушек с помощью изоленты и отвертки: батарейки, светодиоды, лампочки с проводками.
Но главное с шашками: дымовой и шумовой.
Я его активировал с задержкой, когда на мостике никого не было и вокруг как можно меньше свидетелей.
Всё просто: тихо — так тихо.
Нужен отвлекающий маневр.
Я ускорил шаг с тяжелым рюкзаком, почти срываясь на неуклюжий бег. Через несколько секунд, позади меня раздались громкие хлопки, наверно повалил черный дым, — я не оглядывался.
А через минуту примерно откуда-то возле мостика донеслись звуки полицейских сирен.
Навстречу по тротуару снова кинулся народ, дабы поглазеть на место преступления.
В сумятице я без особых помех добрался до вокзала.
Взял билет до самого конца дороги, в купейный вагон, но без постельного белья, благо ехать до следующего вечера.
В зале ожидания дождался отправления поезда, и после объявления на посадку вместе с другими пассажирами, погрузился в вагон.
Ночной поезд плавно тронулся с перрона и покатил вдаль, покидая ярко освещённый вокзал Танжера.
Вот и всё, прощай, сказал я ему.
Я покидал его, чтобы снова очутиться на где-то краю.
На этот раз возле начала границ пустыни Сахары, где бродил,
когда-то Рембо, в поисках чего-то непостижимого.
Не тот самый Рембо из боевика, а другой: Артюр Рембо, французский поэт и скиталец по северной Африке.
Многое говорили про него: то ли бога искал, то ли дом, то ли свет, может солнце, а может что-то ещё. Кто сейчас знает.
За окном опрятного и комфортного купе, вместо жестких сидений диваны и кресла, замелькали фонари, знаки, столбы, указатели.
Я встал с дивана и принялся переодеваться и раскладывать вещи.
Тут в купе вошел сосед, мой попутчик.
Он оказался негром. Обычное дело, если пребываешь в Африке.
Высокий, плотного сложения, толстые губы, курчавые волосы, темное лицо, на котором выделяются лишь белки глаз и зубы.
Внешностью негр походил на Омара Си, хотя для меня они почти все на одно лицо. Наверно он был уроженцем то ли из Кении, то ли из Сенегала, здесь таких много. Даже очень.
И сколько таких будет впереди?!
Вспомнил случай произошедший со мной недавно.
Как-то раз, неспешно прогуливаясь по Танжеру утром, ко мне обратился прохожий. Это был негр, точнее сказать копия этого негра из купе: костюм, белая рубашка, только галстук другого цвета. Вообщем негр выглядел презентабельно.
Наверно здесь других и не держат.
— эй, мистер, мистер, постойте плиз.
— а что такое?
— позвольте вручить вам маленький презент от нашей фирмы…
— бесплатно?!
— ес, ес, мистер. Очень бесплатно.
И понеслась словесная обработка!
Негр передал мне в руки замечательную черную коробочку, по его словам, потом всучил какой-то красочный буклет.
Коробку я открыл аккуратно, там находился флакон мужских духов или одеколона. Негр предложил мне подушиться из него, ведь это же все бесплатно:
— пробуйте лучший аромат мистер, плиз!
— Найс, найс, вери гуд! — нахвалил он ту одеколон.
На его черном лице светилась такая улыбка, что можно поверить раз и навсегда что он твой друг.
Я усмехнулся, прыскать одеколоном на себя не стал, а по-хозяйски принялся укладывать коробку в рюкзак — бесплатно же отдают.
— стоп, стоп, мистер!
— что опять?
— мани, мани. Немного денег в счет уплаты налогов…
На наши деньги выходило около 5 тысяч рублей.
— ноу мани! на, подавись негритос, — с этими словами я сунул ему коробку обратно.
— ищи других лохов!
— губ бай мистер.
Хотя тот негр отойдя от меня, тоже послал подальше и проклял упрямого белого гринго, причем вслух.
Конечно, это был разводняк с самого начала, но это мы уже проходили где-то там: одеколон подделка под известную марку, ладно, что еще не стал прыскать, а то негр мог заявить что я пользовался товаром и обязан теперь платить по счетам.
Буклет оказался тоже поддельным, с рекламой какого-то музыкального фестиваля.
А этот негр кивнув мне в знак приветствия, тоже стал обустраиваться, на диване напротив.
Пристроил чемодан на колесиках, из него достал бутылочку воды и пакетик и водрузил на купейный столик. Потом утер лицо салфеткой от пота, той же салфеткой протер до блеска черные лакированные туфли, немножко замаравшиеся от пыли, наверняка модельной марки.
Что было неудивительно, учитывая то, во что он был одет: отлично сидящий на нём черный костюм с белоснежной рубашкой, и, разумеется, с галстуком темно¬–красного цвета.
По сравнению с ним, я выглядел точно как африканский нищий: затрапезного вида футболка с олимпийкой, шорты со спортивными штанами.
Вспомнились забытые слова старика учителя из Индии:
«… сначала научись носить белые рубашки с галстуком, как черные люди…»
Видимо я так не научился, и вряд ли уже научусь.
В купе было всё ещё жарко от неостывшего поезда днем, тогда я не знал, что утром совсем похолодает, он стал снимать с себя одежду: пиджак, рубашку, галстук, всё это аккуратно развесил по вешалкам, оставаясь в белой майке и брюках.
Потом из пакетика он вытащил большое яблоко и какой-то журнал, в ответ тоже достал бутылку воды и бананы.
Негр с жадностью посмотрел на них, а я на яблоко.
Оба усмехнувшись, что поняли друг друга без слов, мы обменялись фруктами. Он смешно стал пожирать бананы, я — яблоко.
Смешно в том смысле как это происходило; солидный господин в галстуке опустился до уровня поедания банана.
И даже другое: негр действительно походил на большую обезьяну, укравшую банан, вцепившись в него пальцами.
Пальцы с ногтями были почти светлыми, они входили в разрез с общими представлениями о человеке.
Выглядело это так, будто он их отмыл хлоркой и с содой.
Я обезьян видел в детстве в зоопарке, да и в Индии тоже насмотрелся, правда, там маленькие обитают.
Когда мы насытились, я спросил его

Вагон качался в несложном такте, поддакивая моим мыслям, успокаивая нервные клетки.
И мысли текли ровно и неторопливо.
За прозрачной стенкой купе, где дверь, прошёл разносчик еды.
Это был пожилой мужчина европейской наружности, в униформе с ливреей и в форменной фуражке на голове похожий на Бисмарка.
Затем заглянул в купе важный контролёр и заявил:
— Проверка билетов.
Я протянул ему свой билет.
Он поднес его к сканеру и прокомпостировал с помощью специальных щипцов. Потом вернул мне обратно.
Негр тоже показал билет, заодно попросил, чтобы ему принесли постельное бельё для сна, и после ухода контролера, завалился на диван и уткнулся в смартфон.
За окном уже проносились деревни, заправки, и отдельные поселения. Наверно в странствованиях по свету, довольно затяжных и долгих, не принадлежишь себе самому полностью.
Ты растворяешься по капле в других людях, в попутчиках, в транспорте, на котором ты передвигаешься, оставляя частичку себя в каждой дорожной трассе.
Эта мысль пришла мне в голову, когда разглядывал свое отражение на стекле окна купе, смотря на себя словно со стороны.
Это не было обычное отражение в зеркале или где-то ещё.
Я не узнавал себя, в привычном смысле.
Это было мое отображение, и в тоже время совсем чужого человека…