Особенный ученик

     - Нина Михална! Здравствуйте! - радостно приветствует выходящую из  школы женщину невысокий парнишка с едва наметившимися усиками.

     - Димка! Откуда ты взялся?  - улыбается она. 
     - Я к вам иду сразу из колледжа, у меня консультация перед защитой была. Здесь диплом, - он хлопает рукой по коричневой папке.

     Нина Михайловна, стройная блондинка в светлом брючном костюме, совсем не похожа на учительницу, но тем не менее она бывшая Димкина классная руководительница и учительница математики.

 
      - А я у вас вот что хотел спросить: помните, в классе, наверное, в восьмом, вы нам  легенду про камни рассказывали? Очень старую легенду.
         
     - Про камни?.. - задумывается Нина Михайловна. - Нет,  так сразу и не могу припомнить... Дай подумать...

     - А вы домой? - Димка  рукой показал направление вперёд по дорожке сквера. - Ну тогда я вас провожу.

      Нина Михайловна живёт   недалеко от школы и её дорога домой лежит  через    сквер. Ученики, если хотят поговорить  о чём-либо важном, обычно делают это после уроков, провожая её до дому. Так что  дорога эта хорошо известна десяткам девчонок и мальчишек. Но, наверное, лучше других она  известна именно Димке. Потому что в школе  он был особенным учеником.


     Девять лет тому назад за день до начала нового учебного года, как всегда, дети собрались в школьном дворе для встречи с учителями. Самых маленьких привели родители. Тогда и познакомилась Нина Михайловна с Димкой, и со всем своим 5 В. Её подруга Саша, Александра Андреевна, учительница начальных классов, вела этот класс четыре года и заранее коротко рассказала о каждом ученике. На Димкиной же личности  остановилась подробнее.

        Он в  классе новенький, перешёл только в четвёртой четверти из гимназии. По словам бабушки, там были большие денежные поборы (на ремонт класса, на учебные пособия, на подарки учителям и директору), она возмутилась, и ребёнка буквально «выжили».

     - Но, мне кажется,  Дима -  «фрукт» ещё тот, - подытожила Александра Андреевна. - У меня он просто не успел освоиться, а перед тобой раскроется во всей красе.

      Да, Нине Михайловне было, о чём подумать: Димина мама пила и была лишена родительских прав, с его папой  давно в разводе,  тот уехал на Север,  женился и сыном уже семь лет как не интересовался.

     Димка ростом с первоклассника. Голубоглазый, большеротый, на маленьком курносом носике — россыпь рыженьких веснушек. Волосёнки хоть и коротко подстрижены, но каждая прядка торчит в свою сторону. Одним словом, Незнайка из  мультфильма. Фамилия — Зеленцов. Значит, дети будут звать Зелёным.

    На второй неделе занятий к Нине Михайловне  пришла  бабушка,  официальный опекун Димы. Её рассказ  мог бы вызвать искреннее сочувствие, если бы она то и дело не повторяла: «Мы ведь малообеспеченные. Наша семья — малообеспеченная». Этого, конечно, не следовало говорить  Нине Михайловне.     Учителя   прекрасно знают, что опекуны получают пособие, которое девять лет назад  составляло   полторы учительские ставки. Кроме того что у бабушки  хорошая пенсия (по «горячей сетке», как она сама сказала), она мыла полы в музыкальной школе, а её муж-пенсионер  сторожил  детский сад. Мать Димкина, хоть и выпивала, работала  и про сына не забывала.  Так что малообеспеченными их даже с натяжкой нельзя было назвать. А во всём остальном история этой семьи была очень невесёлая.

     Первый муж Раисы Ивановны (так звали бабушку Димы) сильно пил. Она много раз порывалась развестись с ним, но  отец и мать, жившие в деревне, строго запрещали: по их понятиям, разведённую женщину все будут считать гулящей, да и ребёнок не должен расти без отца (у Раисы Ивановны была единственная дочь Лена — мать Димы). Когда муж стал  пропивать вещи из дома, Раиса Ивановна подала на развод. Двухкомнатную квартиру  разменяли на две «молодожёнки»: одна большая комната буквой «Г», ванная, туалет, прихожая — два квадратных метра, и здесь газовая плита.

     В маленькой квартирке Раиса Ивановна, наконец, почувствовала себя человеком: ни скандалов, ни драк с пьяным мужем, покой, чистота...

   Через некоторое время подруга познакомила её со своим соседом по даче, вдовцом.  Почти два года  встречались, присматривались друг к другу, а потом расписались, и Николай Фёдорович, оставив квартиру замужней дочери, переехал к Раисе Ивановне. Молчаливый, серьёзный, он, однако, быстро подружился с Леной, помогал ей делать уроки, ходил на родительские собрания (Раиса Ивановна работала тогда в три смены). А уж квартирку так отремонтировал, что просто загляденье.

      Лена же огорчала: училась плохо, с четырнадцати лет на уме были только мальчики, часами вертелась перед зеркалом, красилась даже в школу. После одиннадцатого класса учиться нигде не захотела, пошла на рынок торговать, а в выходные сплошные компании: шашлыки, дискотеки, кафе...

      Раиса Ивановна облегчённо вздохнула, когда через год после окончания школы Лена заявила, что выходит замуж. Парень был на шесть лет старше, работал на заводе, хорошо зарабатывал. Сыграли  свадьбу в   ресторане, и Лена переехала жить к свекрови в четырёхкомнатную квартиру.

      Года через полтора после свадьбы  к Раисе Ивановне пришли из милиции: найден труп замёрзшего за городом мужчины, скорее всего, это её бывший муж, надо опознать. Раиса Ивановна в сопровождении двух своих сестёр отправилась в морг, где и опознала  бывшего мужа. Дочери  сказала не сразу: Лена  была беременна.

     Ну а дальше «молодожёнка» отца перешла по наследству Лене, сделали ремонт, взяли в кредит мягкую мебель  и стенку, и молодая семья стала жить отдельно (К тому времени уже родился Димка).

      Жили молодые весело: ходили на свадьбы друзей, в гости, в рестораны. Димке исполнился год, и Раиса Ивановна начала понимать, что праздников и выпивок в жизни  дочери слишком много.  Лена стала часто  ссориться с мужем и после каждой ссоры отправлялась в кафе или ресторан с подругами. Димке исполнилось три года, но дочь работать не пошла: у мужа зарплата хорошая, мать и свекровь  помогают.

     Димке исполнилось четыре, и муж Лены подал на развод.  Одновременно свекровь подала в суд на Лену:  хотела лишить невестку родительских прав, обвиняя в пьянстве.

     Тут Раиса Ивановна как-то скомкала повествование, но результат всех ссор и судов был такой: Лену лишили родительских прав, Раиса Ивановна, выработавшая уже «горячий стаж», ушла с завода, оформила опекунство на Димку, забрала его к себе. Сваха месяца два проведывала внука каждый выходной, потом исчезла; зять тоже через полгода исчез: уехал за большими деньгами на Север. Лена  работала на рынке, выпивала, гуляла, но  про  сына помнила: часто приходила к матери, приносила деньги, гостинцы, забирала Димку к себе, когда на день, когда на два.


     История, по мнению Нины Михайловны, выходила странноватая. Но  в чужой  жизни разобраться трудно, а мальчика надо учить, воспитывать: ребёнок-то ни в чём не виноват.

      Раиса Ивановна уже собиралась уходить,  но вдруг вернулась и спросила: «Выходит, если б я раньше развелась, Ленка моя не видела бы запоев отца и сама бы пить не начала? Или всё-таки алкоголизм по наследству передаётся?»

    - Не знаю, - тяжело вздохнув, ответила Нина Михайловна. - Вижу только, что  страна  спивается...



     Димка оказался, действительно, очень шустрым. А в конце сентября случился первый конфликт с его участием. На уроке физкультуры он незаметно подкрался к однокласснику и изо всех сил толкнул его в спину. Тот упал, однако, услышав Димкин смех, быстро вскочил и, пока учитель Евгений Алексеевич не подбежал, успел от души врезать  своему обидчику в глаз.

     Димка выбежал из спортзала и умчался куда-то. Впрочем, он вернулся ещё до конца урока, но не один: за ним бежала бабушка, готовая растерзать любого. Свидетелей происшествия оказалось много — весь класс, Димка был однозначно виноват, и бабушкина гнев обратился на внука.

     На перемене в спортзал спустилась Нина Михайловна. Отругав Диму, учитель физкультуры Евгений Алексеевич сказал ему: «А теперь иди на турнике  позанимайся», - и показал рукой в глубь спортивного зала.

     - Я хочу поговорить с вами как дед: у меня внуку восемь лет, - обратился он к Раисе Ивановне. - Так вот, внука мы водим в бассейн (Евгений Алексеевич  загнул большой палец на правой руке), два раза в неделю — английский (загнул указательный палец) и два раза в неделю — бальные танцы (загнул ещё один палец). Сын, невестка, жена, я и наша дочь — все в этом принимаем участие: по-другому нельзя. Понимаете, ребёнок — это чистый лист или, если хотите, зеркало. В нём отражается жизнь его семьи. Сам себя ребёнок воспитать не может, он впитывает впечатления из окружающего мира.  Каждый день ему в голову и в душу надо что-то вкладывать. В школе учат, но этого недостаточно, надо и в семье с ребёнком заниматься. Димке не хватает внимания, ему скучно, сам он не умеет ничем себя занять, поэтому развлекается, как может: делает всякие пакости, дразнит детей, дерётся.

     И ещё: для мальчика очень важна физическая сила, ловкость — без этого трудно завоевать авторитет в детском коллективе. А у Димки ручки вот такие (Евгений Алексеевич показал мизинец). Его энергию надо переводить в мирное русло, самое лучшее — занятия спортом...

    Раиса Ивановна молчала, переводя недоверчивый, колючий взгляд с Евгения Алексеевича на Нину Михайловну. Евгений Алексеевич, видя, что его не особенно слушают,  быстро свернул разговор.

 Облегчённо вздохнув, Раиса Ивановна позвала внука и поспешила распрощаться. Евгений Алексеевич задумчиво смотрел им вслед.

     - Спасибо вам, - сказала Нина Михайловна, - вы такую замечательную воспитательную беседу провели, просто ни убавить  ни прибавить.
   
    - Ах, Нина, дорогая, да ведь бесполезно всё это! У бабки кругозор вот такой! - он сомкнул большой и указательный пальцы и показал образовавшийся маленький кружочек. - Жратва, тряпки, телевизор, ну ещё, как вариант, может быть, сплетни на лавочке у подъезда. Она и дочь упустила, и внука, я чувствую, упустит.

   В ответ на удивлённый взгляд Нины Михайловны, он продолжал:
  - Да мы  с её дочерью, можно сказать,  соседи. Я в девятиэтажке на проспекте Победы живу, а Лена в молодожёнке напротив.

     Как только снег сойдёт, в беседке  собирается компания: пиво, водка, дым коромыслом, мат-перемат — и так до ночи.  Лену я в там уже  лет десять  наблюдаю, когда курить выхожу:  с балкона шестого этажа мне всё как на ладони. Ей не до ребёнка, уж ты поверь!

    - Вы вроде бы злитесь, Евгений Алексеевич, а глаза грустные. Жалеете Димку?

     -  Его, дурачка, тоже жалею. А больше всего жалею нас с тобой: сколько  этот Зеленцов крови учительской выпьет, пока девять классов закончит...  - Евгений Алексеевич  махнул рукой и поспешил в спортзал: прозвенел звонок,  пора было начинать урок.

     На следующий день Димка явился в школу с большим сиреневым синяком под левым глазом. Но что интересно: побеждённым он себя вовсе не чувствовал, а синяком, похоже, даже гордился.

     Не прошло и месяца, как Димке вновь крепко досталось. На этот раз от мальчишек постарше.

     Уроки закончились. На первом этаже, у раздевалки, толпились дети.  Одевшись, шли, а часто и бежали к выходу. Вот одному  семикласснику, бегущему сломя голову, Димка и подставил ножку. Тот упал перед самой дверью, больно ударился, сильно испачкал куртку. К упавшему мальчику метнулась его классная руководительница Марина Викторовна, стоявшая неподалёку; она очень испугалась: в шестом классе ребёнок получил серьёзную травму колена, полгода учителя ходили к нему на дом.

     А два его приятеля  догнали и поколотили Димку. Тот вырвался, выбежал из школы, но буквально через пару минут вернулся с бабушкой. Очевидно, она ждала его на выходе из школы.

     Бабушка  решительно  ворвалась в толпу ребятишек и спросила у Димки:
     - Который?
     Димка показал пальцем на пострадавшего семиклассника. Бабушка схватила того за рукав и начала громко кричать:
     - Да я на тебя, поганца, заявление в милицию напишу! Да я тебя на учёт поставлю! Да я твоих родителей по судам затаскаю!

   -  Уберите руки от ребёнка! - ледяным тоном сказала Марина Викторовна. - Он несовершеннолетний, и его интересы здесь представляю я.

     Бабушка начала было что-то возмущённо выкрикивать, но учительница продолжала таким же тоном:
     - Паша сейчас едет с братом в травмпункт. (Рядом с семиклассником  уже стоял его старший брат, десятиклассник, которого привели ребятишки). - Там он делает рентген и берёт справку. И я не уверена, что вам самим не придётся компенсировать ущерб, моральный и материальный. А если бы это был мой ребёнок, я заставила бы вас ещё и  куртку новую купить.

     - Куртку отстирать можно! - взвизгнула бабушка.
     - Берите и отстирывайте, ваш внук подрастёт — будет носить! А Паше новую купите такую же! - гремела Марина Викторовна.

     Прибежавшая Нина Михайловна слышала  конец этого разговора. Ей стало неудобно за  грубо кричавшую коллегу.

     - Дима, вы что-то с Пашей не поделили? - с этого вопроса начала Нина Михайловна.

     Димка, отвернувшись, молчал.

     - Ты Паше решил отомстить за что-то?

     Димка молча помотал головой.

     - Так за что же ты ему ножку подставил?

     - Чтобы поприкалываться, когда он упадёт, -  выдавил из себя Димка.

     - Ах, он поприкалываться решил! Вот  мы над ним сами поприкалываемся:  милицию сейчас вызовем! - бушевала Марина Викторовна.

      Дело закончилось тем, что изрядно перетрусившая Раиса Ивановна поспешила удалиться, подгоняя ревущего внука подзатыльниками.

     С Пашей всё обошлось, но Марина Викторовна теперь постоянно следила за Димкиными выходками и обо всём рассказывала Нине Михайловне, каждый свой  рассказ начиная словами: «Ну, твой Зелёный сегодня...»



    Раиса Ивановна с месяц не появлялась в школе. Потом снова стала заходить каждую неделю, а то и чаще. Что ей ещё оставалось делать? Димка не записывал домашнее задание, забывал книги и тетради, мешал на уроках.  На обложке его дневника, вдоль и поперёк исписанного замечаниями, красовалась надпись: «Книга жалоб и предложений».

      Зимой в школе появилась и мать Димы: родители устроили для детей шикарный «Огонёк», и она с двумя другими мамами украшала класс, накрывала на столы.
   
     На пьющую женщину Елена Васильевна была мало похожа: невысокая, худенькая, в сапожках на «шпильке» ( а на улице снегу навалило по колено!), пышная причёска немыслимого вишнёвого цвета и много косметики, просто боевой раскрас индейцев какой-то.

     «Огонёк» назначили на вечер 28 декабря. А 29-го занятий в школе уже не было, весь день проводились школьные новогодние ёлки. Димка нарядился пиратом. Когда все ребята спустились в актовый зал и в классе осталась одна Нина Михайловна, он подошёл к ней (как и бабушка,  больше всего на свете любил поговорить).

     Чтобы поддержать разговор, Нина Михайловна сказала, что у него молодая и симпатичная мама. Любой другой ребёнок был бы счастлив услышать такое, но только не Димка.

     - Ага, симпатичная, - тут же отозвался он. -  Вы её с бодуна не видели.
     - Что-что ты сказал? - Нина Михайловна подчёркнуто удивлённо подняла брови.
     - Ну после этого дела, - Димка выразительно щёлкнул себя по шее.

     И прежде чем Нина Михайловна успела что-либо ответить, он двумя руками   взъерошил волосы у себя на голове, сощурил глаза, сморщил лицо и повернулся к  учительнице.
     - Вот она после пьянки какая!

     Нина Михайловна достала из сумочки расчёску, привлекла мальчишку к себе и причесала. Потом, обняв за плечи, тихо сказала:
    - Никогда-никогда не говори плохо о своей маме!

     Димка вырвался и крикнул, убегая:
     - А пусть не пьёт!


     В своём 5 В Нина Михайловна не уставала повторять мальчишкам, что избить того, кто меньше и слабее — невелика честь, просила обращать на Зеленцова поменьше внимания. И к концу учебного года одноклассники перестали его поколачивать. Но Димке хотелось славы, и он стремился завоевать её любым способом: кривлялся,  на уроках громко разговаривал, даже  в шкаф на перемене прятался, чтобы на уроке неожиданно выскочить.  Мальчик  превратился в классного шута, а это было очень плохо, ведь от него постоянно ждали  «шуток».

     Чтобы оправдать ожидания, весной Димка придумал новую забаву: незаметно менял на партах пеналы, линейки, книги. Звенел звонок на урок, а дети бегали по кабинету, искали свои вещи, спорили.  Учителя просто выходили из себя, потому что никак не могли успокоить класс и начать урок.

     Оставалось надеяться на то, что за три месяца каникул Димка повзрослеет и  хоть что-то поймёт.


     Но и в шестом классе Димка оставался шутом.  Одноклассники уже привыкли к нему.   А душа его жаждала известности. И Димка не придумал ничего лучше, как  ходить по школе в куртке. Его отводили в раздевалку,  но на следующей перемене он снова оказывался в куртке да ещё и капюшон на голову нахлобучивал.  А перед самыми осенними каникулами принёс в школу крысу. Хотя, впрочем, может быть, и не в первый раз: ребятишки из чувства солидарности покрывали многие его шалости.

     Но тут случилось неожиданное. Димка,  в наглухо застёгнутой куртке, на уроке английского языка отвечал у доски, и в это время из рукава показался розовый шевелящийся крысиный хвост. Дети захихикали, молодая учительница  оглянулась, … и раздался душераздирающий визг. Англичанка пулей вылетела из класса,  из соседних кабинетов набежали учителя, начались разборки.

     Нина Михайловна только  вернулась в школу от больного ребёнка, с которым занималась на дому, когда в класс под конвоем дежурного завуча вошёл Димка.

     - Ну, показывай, что принёс! - дёрнула его за плечо завуч Ольга Кирилловна. Димка до половины расстегнул молнию на куртке. По курткой что-то зашевелилось, высунулась  крысиная голова, покрутилась, оглядываясь по сторонам. Чёрные блестящие глазки уставились на подошедшую Нину Михайловну, розовый нос шевелился, нюхая воздух.

     - Ну, здравствуй, - сказала Нина Михайловна и указательным пальцем погладила крысу между ушей. Зверюшке это, очевидно, понравилось, потому что тут же показались розовые лапки и, опираясь на замок куртки, она высунулась наполовину. Крыса была очень крупная, белая с чёрными пятнами на спине.
 
     - Дима, сейчас большая перемена будет, сбегаешь домой отнесёшь свою зверюгу, - сказала Нина Михайловна.

      - Точно, точно, - кивала  Ольга Кирилловна, - нечего тут учебный процесс срывать. И так уже устроил!

     - А у меня ключа нет от квартиры, - глядя в окно, ответил Димка.

     - Бабушка уже дома, - Нина Михайловна показала  на часы, висящие на стене.
   
     - Она с работы на рынок поехала, за бараниной, - ухмыльнулся Димка, поглаживая крысу, и невинным голосом добавил: У нас дед харчо любит, и я тоже.

     - Ах ты... - начала было Ольга Кирилловна, но Нина Михайловна её перебила:

     - Ничего страшного, пусть крыса пока у меня посидит, в одиннадцатом классе самостоятельная, так что я за твоим зверем присмотрю. Давай сюда!

     Димка расстегнул куртку, взял крысу и протянул учительнице.

     - Это крыс. Его зовут Бакс.

     Крыс лапками уцепился за вязаный свитер, подтянулся и оказался на плече у Нины Михайловны. Повозившись немного,  уселся  и начал тыкаться носом ей в ухо, щекоча усами. Нина Михайловна засмеялась.

     - Вот! - торжествующе вскричал Димка. - Животные понимают, кто их любит!  А кто животных не любит, тот и детей не любит!

    - Наглец! - возвысила голос завуч, но Димки уже и след простыл.

     - Нин! Ты хоть от лица её убери, крыса всё-таки, - взмолилась Ольга Кирилловна.

     - Да он чистый, у него шкурка шампунем пахнет, - ответила Нина Михайловна, потираясь щекой о крысиный бок. - Погладь, не бойся.

     - Что ты, что ты! Я их  до смерти боюсь! - и Ольга Кирилловна поспешно вышла из класса.

     Одиннадцатиклассники на Бакса отреагировали сдержанно, их больше волновала самостоятельная по алгебре, а  Димка на переменах  приходил проведывать своего питомца, а в дверь то и дело заглядывали дети, просили показать крыса, который  оказался  зверем  спокойным и весьма дружелюбным.

     Но история с Баксом, к сожалению, имела  продолжение.

    На следующий день была общешкольная линейка, посвящённая окончанию первой четверти. Кого-то за что-то похвалили, кому-то вручили грамоты, но большую часть времени директор посвятила Диме Зеленцову. И очень зря она это сделала.

     Дети и раньше приносили в школу хомячков, крыс, кто-то даже кошку в прошлом году притащил в рюкзаке. И никогда из этого не делали событий. А тут вдруг пятнадцать минут отчитывают одного Димку. Он, стоя в центре спортивного зала, рядом с директрисой (женщиной гренадёрского роста да ещё  на высоких каблуках), казался детсадовцем.  Она же метала гром и молнии у него над головой:

   - Вы, Зеленцов!... Да как вы посмели!.. Да отдаёте ли вы себе отчёт в том, что сделали?!...

     Анне Ивановне, наверное, казалось, что этим обращением на «вы» она окончательно растоптала Димку.  На самом деле он был польщён таким вниманием: на лице его не было ни тени страха или раскаяния,  оно светилось гордостью, и оставшиеся до каникул два или три дня он купался в лучах славы: его  знала вся школа, на него оглядывались, его обсуждали — это ли не счастье!

     Потом наступили каникулы,  после которых  подвиг  подзабылся.  Но не иссякла  Димкина тяга к вниманию и славе. И, когда выпал снег,  он стал ходить в школу без верхней одежды, в школьном костюме или  свитерке.

     Нина Михайловна звонила бабушке, та прибегала после уроков с курткой, шапкой и шарфом,   ругала Димку, одевала и уводила домой.  Дня через два-три Димка опять заявлялся в школу раздетым. И наконец заболел бронхитом. До конца второй четверти он не успел выздороветь, так что учителя из жалости «нарисовали» ему четвертные «тройки».

     А в седьмом классе  они уже радовались, если Зеленцов болел и не приходил в школу, потому что на некоторых уроках он вёл себя просто безобразно. Но не на всех: у Нины Михайловны на математике был тише воды ниже травы, ведь она классный руководитель,  на уроках рисования тоже  никогда не мешал,  рисовал, кстати, очень неплохо,  и пожилой, мудрый  Павел Афанасьевич был им очень доволен.

    Дети как-то пытались подбить Димку на очередную шалость перед уроком рисования, но он сказал, что на Павлу Афанасьевичу  мешать никогда не будет.

     - Ага! Боишься, боишься! - дразнил  его приятель Никита.

     - Не боюсь, а уважаю, - отрезал Димка.

      В восьмом классе он начал регулярно сбегать с уроков. Двум охранникам, по очереди дежурившим на входе в школу, было запрещено выпускать его, пусть хоть про пожар дома врёт, хоть про потоп. Димка на какое-то время притих, а  в декабре стал буквально растворяться: и из школы не выходил, и в школе  нет.

     Бабушка, справившись с работой в музыкальной школе, приходила и садилась на скамейку напротив охранника, сторожила внука. Однако на пятом-шестом уроке он исчезал, чтобы к обеду  как ни в чём не бывало появиться дома.

     История эта разъяснилась чисто случайно и только к концу зимы. Димка давно уже обзавёлся дружками-приятелями, которые и помогали  в его предприятии:  открывали окно на первом этаже, Димка выбрасывал рюкзак, затем прыгал сам (до земли было метра полтора), благополучно приземлялся в сугроб,  приятели тем временем закрывали окно и говорили всем, что его  и в глаза не видели.

     А  весной  над Димкой разразилась настоящая гроза.

    Перед самыми майскими праздниками он решил сбежать с уроков и воспользовался  своим старым зимним способом: выпрыгнул из окна первого этажа. Однако  не учёл изменившейся ситуации: снег давным-давно растаял, на месте сугроба была клумба и на ней уже начинали расцветать красные тюльпаны.  Выброшенный рюкзак сломал несколько цветков, ну а  сам  Димка окончательно разорил клумбу.  Всё это произошло на глазах многих свидетелей: было тепло и уроки физкультуры проводились на школьном стадионе.

      Сбежались ребятишки, подошли учителя физкультуры — Димка был пойман с поличным.  Позвали учительницу биологии, под руководством которой дети сажали цветы. Прибежала директриса и, увидев плачущую пожилую биологичку,  разразилась гневной речью, грозилась исключить Димку из школы. После уроков вызвали бабушку, в кабинете директора собрались учителя, завучи и учинили над провинившимся строгий суд.

     Нины Михайловны там не было: сразу после уроков она поспешила в Департамент на совещание. Вечером, уже в десятом часу, ей позвонила Раиса Ивановна, голос был недовольный. Раиса Ивановна интересовалась, действительно ли Димку могут исключить из школы или только пугают.  Нина Михайловна, накормив ужином  домашних и вымыв посуду,  смертельно усталая прилегла на диван посмотреть по телевизору «Время». Поздний звонок и брюзгливый тон  её разозлили.

     - Никто вас не  пугает, - сказала она. - Если большинство членов педагогического совета проголосует, то исключат. (А про себя в это время думала: « Никто, никогда, никого не исключал и не исключит из школы»)
      -  Да ведь таких как Дима, вроде бы, нельзя исключать, -  обиженно возразила Раиса Ивановна.
      - Каких  «таких»?
      - Ну, которые под опекой.
      - В инструкции об этом ничего не написано, - Нина Михайловна подумала, что против слова «инструкция» бабка не найдёт, что возразить.
          Так и случилось: она сразу сменила тон и начала жаловаться: на Димку, на дочь, на зятя, на здоровье, на жизнь — на всё. Нина Михайловна сказала, что есть выход — домашнее обучение. Объяснять ничего не стала, сославшись на дела, посоветовала обратиться к завучу, который этим занимается.

      В конце мая Елена Васильевна принесла в школу справку из поликлиники, в которой было написано, что Димка по состоянию здоровья нуждается в домашнем обучении.  На этот раз Димкина мама была жгучей брюнеткой,  чёлка закрывала брови, а на скуле, замаскированный и запудренный,  предательски  просвечивался синяк.


     В девятом классе Димка начал заниматься индивидуально: приходил в школу к назначенному времени (впрочем, чаще просыпал и опаздывал), сидел один на один с учителем сорок пять минут, а так как учиться, напрягаться не привык, то очень этим тяготился. Хватало его минут на пятнадцать, а потом  начинал жаловаться: болит голова, болит живот, можно выйти, можно сходить в медпункт... Так продолжалось до ноября.  А в ноябре Димка загорелся мечтой.

     Двое его приятелей-одноклассников решили  поступать в Металлургический колледж, записались и стали ходить на подготовительные курсы. Слово «колледж» произвело на Димку  магическое действие, он тоже очень захотел поступить, особенно, когда ему сказали, что там есть специальности, связанные с компьютером. Нина Михайловна сама съездила в колледж, узнала  про специальности и про правила приёма. Как она и предполагала, дети, находящиеся под опекой, принимались вне конкурса, только бы сдали экзамены на «тройки». Всё это Нина Михайловна рассказала Димке и его бабушке. Раиса Ивановна выслушала равнодушно: она не верила, что её внук-шалопай сможет куда-то поступить. Зато Димка просто бредил колледжем. «Правда, что там и на компьютерщиков учат? -  спрашивал он у Нины Михайловны. - И я, если поступлю, тоже буду компьютерщиком?»

     - Поступить мало,  будет очень трудно учиться, - внушала Нина Михайловна, - на первом курсе там изучают программу и десятого, и одиннадцатого классов. Кто пропускает занятия — сразу отчисляют.

     Димка кивал, соглашался. Он перестал опаздывать на уроки, пытался делать домашние задания, но получалось плохо: знаний не было почти никаких, и по алгебре, например, решить он мог только самые простые примеры. Однако  старался, задавал учителям вопросы, просил объяснить материал, который изучали раньше, в седьмом, восьмом классе. Учителя, конечно, шли навстречу, поддерживали, хвалили, если что-то получалось.

      На экзаменах Димка получил свои тройки, вместе с Ниной Михайловной отвёз документы в Металлургический колледж, и был зачислен на   отделение информационных технологий.

     В сентябре он несколько раз приходил в школу: в костюме, в белой рубашке,  с галстуком.  Был очень горд. «Знаете, какая у нас в колледже дисциплина? Знаете, как у нас в колледже строго спрашивают?» - хвастался  бывшим одноклассникам.

     А в начале октября прибежал растерянный, просить помощи: нахватал двоек, надо исправлять.  Димка зачастил в школу. Нина Михайловна растолковывала  ему задачи по алгебре и геометрии, а порой и сама за него решала. Ольга Денисовна, пожилая учительница русского языка, исправляла ошибки и расставляла запятые. Учитель истории помогал готовить доклады и рефераты. Павел Афанасьевич, учитель рисования и черчения, отругав Димку за небрежный чертёж, иногда сам чертил за него. Трудно было Димке без знаний, без привычки к труду, без усидчивости.

     В ноябре преподавательница английского пригласила его бабушку и поставила перед выбором: или Димка занимается с репетитором, или она ставит ему двойку. Два раза в неделю Димка стал ездить на английский. Занятия стоили дорого, но Димка был очень горд  тем, что у него есть репетитор, и даже тем, что репетитору так много платят.

     Во втором полугодии прибавилось ещё два предмета: география и литература. Марина Викторовна, с которой Димка ругался в шестом классе, теперь помогала ему заполнять контурные карты и поучала: «Не ссорься с преподавателями, держи язык за зубами, побольше молчи: молчание — золото».

     По литературе часто задавали учить стихотворения: Фет, Тютчев, Некрасов, Блок, Есенин... «Я за девять лет в школе столько  не учил, сколько здесь за год выучил», - жаловался Димка. Он начитывал стихотворения на диктофон и слушал по дороге в колледж,  так хорошо запоминалось.

      Ссоры с одноклассниками давно ушли в прошлое, Димка в школе был желанным гостем, не пропускал ни  классного «Огонька», ни школьной дискотеки.

     А вот бабушка его Раиса Ивановна как-то  сразу охладела к школьным учителям: с Ольгой Денисовной (они жили по соседству и часто встречались) в беседы, как прежде, не вступала. С учителем физкультуры, когда видела его   возле дома Димкиной матери, здоровалась так, что он потом жаловался коллегам: «Кивнула, как  милостыню подала».

     Экзамены за первый курс Димка сдал не то чтобы  очень успешно, но «хвостов» не было. Почти по всем предметам - «тройки», две «четвёрки» -  литература и английский («Не зря с репетитором занимался!» - хвастался он) и «пятёрка» по информатике.

     А Димкин друг Никита трудностей испугался, уже в октябре ушёл из колледжа, вернулся в школу, в свой десятый класс, где, не напрягаясь, получал  «троечки».


     На втором курсе начались спецпредметы, и в Димкиной зачётке всё чаще появлялись «четвёрки». В школу он приходил часто, и ребята, и учителя были ему рады.  Осенью  ездил вместе с классом в Москву, весной — в Воронеж. Сдал деньги на выпускной, украшал актовый зал и столовую, а потом до утра плясал с одноклассниками.

     На третьем курсе «троек» в Димкиной зачётке не стало совсем. Он по-прежнему заходил в школу, подружился с молодым учителем информатики и до темна засиживался в его кабинете. Часто провожал домой Нину Михайловну, рассказывал новости, спрашивал совета. Учитель рисования Павел Афанасьевич ушёл на пенсию, и Димка теперь приходил к нему в гости домой, выгуливал собаку, если Павел Афанасьевич и его жена плохо себя чувствовали.

     Внешне Димка очень изменился: подрос, возмужал.   Подрабатывал понемногу и заработанные деньги тратил на занятия в тренажёрном зале.

     На четвёртом курсе он  уже  редко заходил в школу: много времени отнимала учёба да и работал он теперь системным администратором в крупной фармацевтической фирме.



      - Ну что, Нина Михална, не вспомнили легенду про камни? - повторил свой вопрос Димка. Они уже  подошли к дому Нины Михайловны и остановились  в тени берёзок.

      Нина Михайловна покачала головой, а Димка продолжал рассказ:
      - Так что завтра, 12 июня, у меня защита, а повестка на 16 июня: выпускной я отгулять не успею. Мать сходит заберёт диплом.

      - Как она сейчас? - осторожно спросила Нина Михайловна.

      - Так Вы же ничего не знаете! - воскликнул Димка. - Ну правильно, я у Вас был перед Новым годом, а это как раз на Крещенье случилось. Она уже полгода не пьёт!  С того самого дня, как её сожитель дядя Вова продал ноутбук за четыре бутылки водки.

     - Ужас какой!

   - Ещё бы не ужас! Она в октябре ноутбук в кредит взяла, «Макинтош», дорогой,  я выбирал. Стала в «Одноклассниках» зависать, в Австралии нашлась её подруга, с которой в детский сад ещё вместе ходили. А дядя Вова как запил под Новый год, так всё остановиться не мог, а под Крещенье ноутбук унёс. Мать пришла с работы, а ноутбука нет.  Дядю Вову нашла у знакомых, он напился и спал, а они рассказали, что продал он ноутбук за четыре бутылки водки. Она позвонила своему брату двоюродному, тот прибежал с женой и ещё одним их братом, обошли все дворы, всех знакомых — никто ничего не знает, а может, просто не говорят. Дядю Вову она выгнала сразу и с тех пор совсем не пьёт. А кредит ещё до октября платить, почти  половину зарплаты каждый месяц отдаёт.

     - Да, печальная история получилась, - вздохнула Нина Михайловна. - Но может быть, твоя мама хоть теперь что-то поймёт и больше не будет пить.

     - Бабушка тоже так говорит. Она с сестрой своей баб Тоней в монастырь  в Задонский ездят, молятся там, воду святую привозят, мать каждое утро её пьёт.

     - Значит, бабушка верит, это очень хорошо. Ну а ты-то что думаешь?

     - Я как дед.

     - А он что говорит?

     - Горбатого могила исправит.

     - Твоей маме очень нужно, чтобы в неё верили. Она ведь не пропащий человек: работает, о тебе не забывает. Нельзя ей больше пить, ведь у неё и со здоровьем проблемы.

     - Да, - вздохнув, согласился Димка, - на рынке  застудилась вся. Теперь в павильоне цветочном работает: тепло, красиво. По утрам как на праздник наряжается, накрашивается. Говорит, что с такой работой ни за что не расстанется. С хозяйкой подружилась... А про меня раньше надо было не забывать, когда я маленький был. А то наобещает кучу всего и не приходит. Я жду,  жду... Бабушка волнуется, побежит к ней, а она или пьяная, или с перепоя опухшая с синяком под глазом, так что из дома стыдно выйти. А у меня — день рожденья...

     Нина Михайловна молчала. Что она могла сказать?

    - А на прошлой неделе у меня отец объявился, - продолжал рассказывать Димка.

      - Отчим? - не поняла Нина Михайловна.

      - Да нет, родной. Я и шел Вам про это рассказать. Иду  вечером, девушку после кафе проводил и домой возвращаюсь. Дорогу перехожу, а мне крутая иномарка сигналит. Я у виска покрутил и иду себе дальше: свет-то горит зелёный. А он всё сигналит, потом дверцу открыл и зовёт: «Дима! Дима! Садись в машину!»
 
     - Ты узнал отца?

     - Да мы с ним — одно лицо.  Сел  в машину, а он начал рассказывать, что со своей второй женой они давно уже стали чужими людьми, что он продал в Ухте  бизнес и приехал сюда, квартиру  купил в элитке двухкомнатную, что у меня сестра есть Марина... Я слушал-слушал, потом сказал, что поздно уже, бабушка волнуется, и ушёл.

     - А отец что ещё говорил?
   
     -  Что мы теперь часто видеться будем. Только не особо мне это  надо — часто  с ним видеться. Мне это надо было, когда я вот такой был, - Димка показал рукой невысоко от земли. - А теперь я и без него проживу. Вот тогда-то я и вспомнил легенду про камни, которую Вы нам рассказывали. Там прямо всё про моего отца. Там ещё слова такие были, что всё бывает в своё время.

    - Точно: рассказывала! - воскликнула Нина Михайловна и стала припоминать строки Екклесиаста: Всему своё время, и время всякой вещи под небом:
время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное;
время убивать, и время врачевать, время разрушать, и время строить;
время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать;
время разбрасывать камни, и время собирать камни...

      - Вот, вот про моего отца! - перебил Димка. - Для него настало время собирать камни. Ведь правильно я понял, да?

       - Дима, это такой серьёзный вопрос, даже не знаю, как на него сразу так ответить...

     - А дальше, дальше помните?  Скажите дальше! - умолял Димка.
 
     - Время обнимать, и время уклоняться от объятий...

     Димка слушал, затаив дыхание, шёпотом повторял за Ниной Михайловной некоторые строки:
     - время искать, и время находить; время сберегать и время терять;
     - время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить;
     - время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру.

     - Нина Михална, ведь отец мой теперь и Марину бросил, как меня когда-то, - начал Димка после короткого молчания:  Я вот ещё про что спросить хотел: а это обязательно: в старости  собирать камни?

     Нина Михайловна в это время думала о другом: прав ли Димка в отношении своего отца? действительно ли пришло время «уклоняться от объятий»? или что-то можно ещё поправить? и как определить, когда заканчивается «время обнимать» и наступает время «уклоняться от объятий»?..

     - Я думаю, что человек в своей жизни не должен никого предавать, - тихо ответила она.

      Димка закивал, соглашаясь. Он пообещал завтра зайти в школу, рассказать, как прошла защита, Нина Михайловна пожелала ему ни пуха ни пера, и они распрощались.

     Разговор    взволновал  и обрадовал Нину Михайловну. «Вот и вырос Димка, - думала она, медленно поднимаясь по лестнице. - И какие вопросы начал задавать! Трудно  сразу, навскидку, отвечать на таки вопросы. А правильно ли я ответила? Кажется, всё-таки правильно: главное в жизни — никого не предавать».