Преподобный Серафим в наши дни ходит по белу свету

Преподобный Серафим в наши дни ходит по свету: Франция, Аляска, Канада, Бостон, Германия, Сан-Франциско, Монтерей, Нью-Йорк

Из бесед отца Германа Платинского


Преподобный Серафим призывает молодежь

Святой преподобный Серафим своим учением дает надежду на победу нам — малому стаду, на возможность достижения Царства Небесного. Его слово и весь его духовный облик был пропитан реальным чаянием Воскресения Христова в душах верных христиан последнего времени, которое мы переживаем. Подготовкой к восприятию этого преображенного состояния, основанного на Воскресении Христовом, была Пустыня Русского Севера, где на протяжении почти тысячелетия неразрушимой ЗЛАТОЙ ЦЕПЬЮ шли Богоносные отцы и матери друг за другом по Руси Святой. Начиная от святых Ольги и Владимира, кончая благодатной силой новомучеников и завершая современными стоятелями за Правду Христову. Шли они от простого народа, который в сердцах своих ошущает внутреннюю энергию Святой Руси. Этой энергией и преподобный Серафим почти незаметно, но определенно проявляет и зажигает пробуждающееся молодое поколение, которое, увы, не дает себе отчета, что происходит в сердцах их.

Поэтому и вооружается сила адова, атакуя наивных несознательных юношей великой России, пользуясь разжиганием страстрастей через музыку и визуальную разнузданность в мультимиллионном масштабе. Хотя они сатанинскими жестами пальцесложения и вызывают силы адовы на взрывы «адских машин», которые спешат на злодеяние и даже убийство, однако, благодаря присутствию крестного знамения, изображению святого Георгия Победоносна и двуглавого орла, нечистая сила еще сдерживается. (Тут имеется ввиду недавний случай терроризма на московском рок-концерте, где 40 тысяч молодых граждан, в коих струится свято-русская кровь, соучаствовали, являя зрелище языческого энтузиазма. Родители их не подозревают мистической опасности для всей нации.)

Сто лет тому назад вся Россия с огромным духовным подъемом приветствовала всенародное прославление преподобного Серафима. Молитвой, обращенной к Богу, русская нация сознательно исповедовала Его со времен получения Святой Православной веры от святого Князя Владимира тысячу лет тому назад и бережно хранила последующими поколениями Святой Руси. Одним из многих был преподобный Серафим, сетовавший за Россию, предвиденную им в ее грядущем бедствии, и столетие охранявший Россию, несмотря на то, что русский народ восстал против Бога и Его Достояния. Богоборчествовал всеми своими творческими силами, разрушал храмы, принадлежащие Богу, и открыто поощрял нарушение основ любой цивилизации – Заповедей Божиих. Этому бесовскому наваждению были принуждены служить все основы русского общества, чтобы восставить «проклятием заклейменных» властвовать над «рабами»-христопродавцами. Но русский народ, молитвами преподобного Серафима и ему подобных, хотя внешне и был поставлен на колени, но выи свои не преклонил: крестом Христовым себя ограждал и сатанистским перстосложением на себя проклятие не вызывал и остался духовно свободным! – и поныне!

И ныне преподобный Серафим призывает народ всей Руси к тому пению Пасхи Христовой, которое он предвидел и так же предупредил и подготовил верующих к гонению. Да вразумятся современные юноши и сбросят оковы духовного невежества и пелены ослепляющего свистопляса почти уже всемирного движения. Оно игнорирует пришествие Христово на землю, создавшее величие Христианской цивилизации, единственно способной примирить все враждующие нации Христовой Любовью и зажечь пламя мистического Богообщения, чего ожидает весь мир от русского народа, принесшего 60-миллионную жертву новомучеников для просвещения всего мира.

На это призывает преподобный Серафим современную молодежь.

Преподобне Отче Серафиме, моли Бога о нас!
Господи, благослови.


Вселенский Светильник преподобный Серафим ходит по белу свету.

Из-за лихолетья «русского» переворота социал-коммунизма весть о преподобном Серафиме разлетелась по всему миру. Почти нет стран, где не было бы русских, несчастных жертв воинствующего безбожия. Как бы ни старался враг рода человеческого уничтожить веру в победу Добра, превратив христианскую цивилизацию в руины — не смог!! Остался как результат страх, то есть вера в триумф зла. Преподобный Серафим ВСЕЛЕНСКИ победил этот страх. К этой победе Добра и Любви призывает он всех людей доброй воли. Нижеприведенные свидетельства о неотмирных проявлениях веры преподобного Серафима над страхом у современных православных были собраны в подкрепление веры в Добро, Надежду и Любовь. Ибо окрыленная вера в Добро есть основа и надежды, и любви Вселенского Православия преподобного Серафима.

В минувшее столетие преподобный Серафим являл собой помощника страждущим и учителя Православия во многих странах вселенной. Если сделать перечень приходов, монастырей и часовен, созданных во имя его, то получится внушительный список. Конечно, распространение сведений о нем было связано с русскими эмигрантами, бежавшими правды ради в свободный мир. Там они его призывали, и он помогал им в жизненных трудностях и также являл себя инославному миру. Вот несколько истинных случаев, слышанных нами лично от получивших помощь преподобного Серафима и рассказанных во славу Божию.

1. Франция. Садовник

В 1930-е годы в одном богатом доме работал русский садовник, верующий эмигрант, которым хозяева очень дорожили.

Хозяйка дома была глубоко верующая католичка, имела в доме статую «святого» Франциска Асизского, которого почитала и постоянно ему молилась. Однажды после усердной молитвы ему она видит сон. Оживает ее статуя, и Франциск подходит к ней и говорит, что он благодарен ее молитвам, но, указывая на стоящую за ним фигуру неизвестного ей старца, говорит, чтобы она отныне молилась ему и прибегала к нему за помощью, так как он выше Франциска. В смущении она проснулась и недоумевает, кто бы был этот неизвестный святой, стоящий так смиренно за Франциском. Долго она пыталась разгадать этот сон, как однажды зашла случайно в каморку русского садовника и увидела в углу между иконок маленькое изображение преподобного Серафима, в котором сразу же признала праведника, на которого ее любимый «святой» указывал. Благодаря рассказам садовника о преподобном Серафиме она заинтересовалась Православием, впоследствии познакомилась с епископом Вениамином (Федченковым), он разъяснил ей основы Православия, к которому она привязалась всей душой и как будто даже стала православной, как разсказывала Елена Юрьевна Концевич, лично слышавшая от епископа Вениамина об этом случае и передавшая его нам. Так искренняя любовь к святости, хотя и неправославно понимаемой, отвела еще одну душу от заблуждений католицизма в лоно Православной Церкви.

2. Аляска. Отец Герасим

Юный миссионер отец Герасим (Шмальц) прибыл на Аляску вскоре после прославления преподобного Серафима, еще мало известного в далекой забытой Аляске, и был назначен пастырем в поселке Афогнак близ Елового острова, где почил в святости современник преподобного Серафима смиренный монах Герман, упокоившийся там 15-го ноября 1836 года. Отец Герасим, еще будучи в Свято-Тихоновской пустыни Калужской губернии, очень почитал преподобного Серафима и сетовал, что мало почитают его любимого святого Серафима. Слишком новым казался преподобный Серафим захолустным алеутам, искренне верующим в своей простоте.

Однажды прибегают они к отцу Герасиму за помощью: от какой-то желудочной болезни в невыносимых болях умирал сравнительно молодой алеут-рыбак, окруженный женой, казавшейся уже вдовой, и многими малыми детьми, почти уже сиротами. Докторов на острове не было, существенной медицинской помощи некому было оказать, и глубоко верующий страдалец, глядя смерти в глаза, уже не мог больше просить помощи у отца Герасима, который стоял рядом и молчал.

Тут вырвалась у отца Герасима из сердца молитва к новоявленному небесному помощнику и, нагнувшись ближе к больному, с верой сказал умирающему, чтобы он обратился с молитвой к преподобному Серафиму. Тот, ухватившись за соломинку, поданную отцом Герасимом, от всей страждущей души с искренней верой взмолился угоднику Божию вместе с отцом Герасимом, под вопли детских голосов – и был услышан преподобным Серафимом на расстоянии в половину вселенной. Вера молодого алеута почти моментально воздвигла его со смертного одра, боль исчезла, и вскоре он встал с постели. Детские слезы превратились в слезы радости, и весть о чуде преподобного Серафима разнеслась по всем островам Аляски.

3. Канада. «Град Китеж»

К северу от центра провинции Альберта, где начинаются бесконечные прерии, есть озеро под названием Белая Рыба. В 1930-х годах там поселился уроженец новгородской болотистой земли, родом из Тихвина, богатырского телосложения монах Иоасаф, вызванный быть пастырем русских и буковинских эмигрантов, которые подвергались натиску местных сектантов и индейских шаманов. Став епископом Эдмонтонским и построив уже два скита на юге и на западе от Эдмонтона, он решил обратиться за помощью к преподобному Серафиму и создать пустыню в его честь, чтобы освятить всю северо-восточную территорию светом Православия, чтобы свет Христов просвещал во тьме сидящие тамошние племена индейцев и охранял православных от неоязыческого и инославного влияния. Он много молился преподобному Серафиму, равно как и все с ним монашествующие. Как именно явился ему тогда преподобный Серафим, от нас скрыто. (Вот слова самого Владыки, как преподобный Серафим посетил их семью: «12-летняя отроковица Наталия два года болела. За 6 часов до смерти явились ей (наяву) преподобный Серафим Саровский и Божия Матерь и сказали ей: «Мы придем за тобой в 4 часа». Ей позвали священника, она причастилась, встала с постели (не поднималась два года) и совершенно выздоровела: ходила и вкушала. Около 4-х часов снова легла и сказала родителям (моему брату): «Благословите меня и прощайте». Ровно в 4 часа сказала: «Вот пришли за мной Божия Матерь и преподобный Серафим. Прощайте». Перекрестилась, сложила ручки и умерла. Отличалась кротостью и необыкновснным терпением, во время тяжкой болезни ни разу не издала стона и не пожаловалась.) Первая в Канаде книжка преподобного Серафима «О цели христианской жизни» была издана его трудами, вскоре переведена на испанский язык. Он был поэт, художник и прекрасный администратор, но не имел большого внешнего успеха. Как и преподобный Серафим, был созерцателем грядущего верующих христиан, издателем брошюры о невидимом граде Китеже – потустороннем мире, приоткрытом праведникам еще здесь, на земле.

У Владыки Иоасафа был помощник, смиренный иеромонах Илия, большой труженик, который вместе с ним разделял любовь к преподобному Серафиму и даже кончил свою жизнь в Ново-Дивеевском монастыре, посвященном преподобному Серафиму, в Нью-Йорке, построивший там Серафимовский храм, где находится поныне прижизненный портрет великого пустынника Саровских лесов. В юные годы отец Илия неотлучно пребывал в строящемся убогом Серафимовском скиту на высоком берегу озера Белая Рыба.

Огромным подвигом давалось строительство этого скита двум временным его обитателям, работавшим за четверых. Как впоследствии шутил владыка Иoаcаф: «Нас было четверо: я и отец Илия, отец Илия да я». Был еще послушник, брат Платон Кустов, жил в пещере Серафимовской пустыни, пока обстраивались, потом умер... Зимы были холодные, беднота полная и пустынное одиночество. Позже приезжал отец Леонид (Гес), инок Киевского Ионина монастыря. Долго владыка Иoаcaф не мог наслаждаться канадским Градом Китежем из-за своих архипастырских забот. Тяжелая жизнь не привлекала современных ему подвижников. Все силы телесные и духовные уходили на заботы о существовании, и Град Китеж начал опускаться в забвение. А когда основателя его перевели в Aргентину, то скит всецело, как легендарный Град Китеж, как бы погрузился в забвение на дно озера. И остался в памяти любителей Православия как действительно благолепный образ потонувшей мечты пустыннолюбцев – невидимый для непосвященных Град Китеж. Этот образ для современного молодого американского монашества является притягательной силой к тому миру благоухающей пустыни, которая родила и воспитала великого преподобного Серафима Саровского. Туда ходят редкие паломники. Хотя после пожара там ничего не осталось, но местные индейцы с ностальгией вспоминают русских монахов.

4. Бостон. Епитимья

Еще до революции в Америку приезжали русские на заработки: поживут, поработают и обратно. Таков был благочестивый Николай Пантелеев, впоследствии ставший диаконом. Душой он был монашеского склада, переписывался с монахами на Афоне. Посылал им большую долю своих заработков, и за это ему оттуда присылали духовные книги: Добротолюбие, Пролог и другие. Незадолго до окончания срока пребывания его в Бостоне грянула революция на родине, опустился железный занавес, и Россия оказалась в тюрьме. Переписка прекратилась. Родственники, друзья в России стали как бы погребены, и он остался один в стране, чуждой его духовной настроенности. Он пал духом.

Церковная жизнь без России – довольно скучное явление, если она окажется замкнутой в свое узко-русское существование, без желания наводить контакты с непонимающими американцами, чуждыми понятия православного национального быта, с их нажимом на материальное благополучие и телесный комфорт, с устройством жизни на чуждый русскому человеку лад, в котором духовные ценности ставятся на уровень хобби, диковинки и нежизненной реальности.

Пал он духом, пал и телесно. Грех овладел его душой. Когда он пришел в себя, то ужаснулся и поспешил в храм исповедать свой грех. Придя в храм, нашел батюшку, исповедался, но то ли батюшка оказался неопытным, то ли в раздраженном духе в тот час, когда выслушивал признание в тяжелом грехе, он вспыхнул от негодования и как духовник дал епитимью в несколько тысяч земных поклонов ежедневно. И сказал, что нужно это исполнять до тех пор, пока он сам не отменит и никто иной не может снять с него епитимью. Чтобы он шел и каялся со слезами, и что иначе над ним висит вечное проклятие. В ужасе выскочил он из храма, бегом прибежал домой в скучную убогую комнату и бросился со слезами творить поклоны.

Через некоторое установленное время он пришел в храм за разрешением исполненной епитимьи. Каково же было его удивление и потрясение, когда он увидел посреди храма своего судию-священника лежащим в гробу. Он умер и унес с собой на тот свет разрешение его епитимьи: никто, даже архиерей, или даже патриарх, не в силах снять духовническую епитимью, по словам епископа Вениамина (Федченкова). (Он говорил об этом Концевичам, от которых узнали об этом и мы. Саму историю своей жизни поведал отец Николай).

Он глядел в гроб на лицо почившего своего судии и сознавал, будучи хорошо начитан духовных книг, что епитимья эта может быть разрешена только на том свете. Он знал, что отныне он пожизненный узник, что вести нормальный светский образ жизни ему не под силу, что он должен изменить весь образ жизни и смириться со своей участью.

Придя домой, он завесил окна черной материей, зажег лампаду и принялся отбивать поклоны. Днем он работал на фабрике, а ночью отбивал поклоны. Вскоре его сocеди начали жаловаться, что стук от его поклонов и всхлипывания его рыданий мешают им спать. Он переменил работу на ночную смену и уменьшил потребление пищи. Он и так часто постился, имея через своего соотечественника еврея, местного лавочника, довольно черного русского хлеба и селедки по дешевой цене. Он перестал есть другую пищу, потерял много веса, и глаза его были вечно красны от слез. Он изменился внешне и внутренне. Он перестал быть похожим на себя. Так как он работал ночью, а днем в темной комнате творил поклоны, то стал чужд дневному свету. Он был худой, бледный и еле держался на ногах, но не сдавался. Со временем содержание духовных книг, которые он продолжал получать с Афона, обретало другой, более глубокий смысл. И он жаждал свободной минутки от поклонов, чтобы насыщаться той сокровенной действительностью, которая начинала приобретать новый смысл в ему уже хорошо известных аскетических сочинениях. Его печаль начала приобретать иной эффект. Святые стали его друзьями, и хотя он не ходил в церковь, он в своей квартире чтением Часослова восполнял себе церковные Богослужения.

Тут, естественно, преподобный Серафим стал ему близок. Он продолжал свой заработок посылать на Афон своим друзьям, которые после закрытия выезда из России и гонения на монахов крайне нуждались в материальной помощи. Русский Афон вымирал. Однажды ему прислали пачку бумажных иконок с просьбой продавать русским верующим в помощь голодающим престарелым монахам в вымирающем Андреевском скиту и в других пустынных келлиях. Среди этих иконок, безусловно, были и иконки преподобного Серафима. Вспомнив одного доброго профессора Гарвардского нуниверситета, он поехал к нему в предместье Бостона.

Был прекрасный день. Путь лежал через весь город. По дороге, уже подъезжая, он спохватился, что забыл листок с адресом дома профессора. Он очень скорбел, тем более, что поездка была очень продолжительная. Он залился слезами, сетуя на свое окаянство и безвыходность ситуации.

Выходя из подземного поезда, в шумной толпе, окружавшей его, он очень переживал о бессмысленности своей поездки, и, когда поднялся наружу, впереди в четырех метрах от него, в спешащей толпе, стоял, каким его изображают на иконах, в мантии и епитрахили без камилавки, сам преподобный Серафим! Он смотрел приветливо на опешившего отца Николая, маня к себе рукой и удаляясь от него на то же расстояние. Автоматически отец Николай пошел за ним, несмотря на спешившую вокруг него толпу. Так он перешел улицу, авеню Масачусетс, по другую сторону от университета. Преподобный Серафим шел в толпе, оглядываясь на отца Николая и маня его за собой. Черная мантия скрывала его ноги. Отец Николай заметил, что он как бы плывет, а не делает шаги. Сначала он подумал, что перед ним привидение, но все было совершенно реально, и проходящие уступали ему дорогу. Так прошли они несколько кварталов, и на третьем перекрестке преподобный Серафим остановился и указал пальцем правой руки перейти на другую сторону улицы. Сосредоточившись при переходе улицы, он потерял из виду преподобного Серафима. Но продолжал идти вперед, думая, что догонит его. Но того и след простыл. Он рванулся вперед, ища глазами своего путеводителя, но его нигде не было. Тут он ощутил себя оставленным. Слезы появились на его глазах, и старое унылое чувство одиночества на чужбине снова заныло в сердце. Тут он вспомнил печальную мысль, что ведь он без адреса русского профессора и не знает, где тот живет. Что же ему было делать? Он никогда не бывал здесь. Чтобы пропустить спешащих мимо прохожих, он приблизился к стене дома и глаза его автоматически остановились на табличке жильцов этого подъезда. В этот момент ему бросилась в глаза табличка с фамилией профессора, к которому он шел. Тут ему стало явно, что преподобный Серафим привел его к профессору. Так близок стал Преподобный кающейся душе отца Николая!

С радостью он позвонил, и профессор его принял, купил предлагаемые иконки, снабдил его угощением, и он радостным вернулся восвояси. Затем он послал деньги монахам и продолжал свой скорбный путь покаяния.

Мы с ним познакомились, когда он уже был старым. Я одалживал у него духовные книги на прочтение. Он сам мне разсказывал, и у меня не было никакого сомнения, что он говорит правду. Он продолжал свой подвиг, а в свободное время переплетал книги. Переплел и мне мой первый молитвослов. Когда-то его рукоположили в диаконы, но так как он был глуховат, то забраковали и даже не благословляли читать часы и Апостол, по той же причине.

Нам было интересно знать больше о преподобном Серафиме, тем более что в другой раз отец Николай опять видел преподобного Серафима на улицах Бостона: на улице Тремонт около улицы Бойлстон, в старом городе недалеко от кинотеатра. Тогда преподобный Серафим не очень спешил, и он даже говорил с ним. Нас интересовало, каков был преподобный Серафим. Отец Николай видел его высокого роста, несогбенным, сияющего радостью, очень быстрого в движениях, и у него был высокий голос. Преподобный что-то ему говорил, но отец Николай скрыл от нас содержание. Я не настаивал, так как было какое-то предупреждение. Но радость лицезреть преподобного Серафима была окрыляющая, вдохновляющая умилением. И когда отец Николай рассказывал нам об этом, его глаза орошались слезами, невольно льющимися из его старческих глаз. Последние годы его жизни прошли в больнице, куда попал он по старости лет. Там он, срезая ноготь на ноге, поранил себя, началась гангрена, от которой он скончался. Задолго до своей смерти он купил себе могилу на русском кладбище в соседнем штате Коннектикут. Там он лежит поныне, забытый всеми, так как некому его вспоминать.

5. Германия. Невозвращенец

Во время Второй Мировой войны вместе с беженцами живая трепещущая волна святой веры Православной наполнила Германию и принесла одновременно весть о преподобном Серафиме. Передавалась она от одной живой души на другие и не могла не коснуться и местного немецкого населения, которое тоже исстрадалось от последствий ужасов войны. Вот исповедь человека родом из Серафимовских мест, принесшего новопреобретенную веру в Преподобного и, естественно, распространявшего ее, благо, что оставался на свободе. Так она и дошла до С. Рождественского, записавшего следующее. (См. Новое Русское Слово. Нью-Йорк. 1970, 1-ое августа, с. 5.)

«Я родился и вырос в городе Арзамасе, около бывшей Саровской пустыни. Если не ошибаюсь, то еще в 1929 году этот монастырь с богатейшим и обширнейшим лесом (как у нас говорили, строевым) был превращен советской властью в исправительно-трудовой лагерь. Не только келлии монахов и монастырские постройки, но и монастырские храмы (летний и зимний) были превращены в казармы заключенных. В церквах были построены нары в несколько ярусов, и сами они окружены проволокой. Но и кругом всего монастыря тянулись ряды колючей проволоки и сторожевые вышки часовых. Что стало с мощами преподобного Серафима – я не знаю. От своей матери слыхал, что их увезли куда-то, как говорили, в один из антирелигиозных музеев страны.

За эти годы существования исправительно-трудового лагеря по пустыни были проложены узкоколейные пути для вывоза леса. Лес – ценный и шел главным образом на экспорт за границу. По району мы часто встречали партии заключенных, конечно, с охраной, а иногда и со сторожевыми собаками. Вообще же, подходить к этому концлагерю и интересоваться им нам, свободным гражданам, не рекомендовалось. В конце концов, мы и привыкли к нему. И когда на наших станциях разгружались эшелоны с заключенными, мы, молодежь, только пожимали плечами. Дескать, враги народа, туда им и дорога.

Могу добавить, что уже на моих глазах богатейший лес, в котором водились и медведи, сильно поредел и о его былом величии можно было судить только по рассказам моей матери да знакомых.

Как-то раз с отрядом пионеров я случайно забрел на братские могилы заключенных, расположенные около самого монастыря. Я тогда уже был неприятно поражен размером кладбища. Нам, пионерам, стало как-то жутко, и мы быстро ушли. Позднее, в долгие зимние вечера я иногда прислушивался к тихому разговору мамы, беседовавшей с какими-то старушками. Они обычно рассказывали о сотнях и тысячах заключенных, замученных голодом и работой. Они вздыхали, охали и крестились, а мать от таких разговоров всегда плакала. Я знал, что она была очень религиозной и где-то прятала старые иконы, ходила по церквам, оставшимся в Арзамасе. Мне она не мешала жить по-своему: из пионеров я перешел в комсомол, а затем уехал учиться и работал на производстве, а посему и не вмешивался в ее личные дела. Но я и не смеялся над ее верой.

Во время Второй Мировой войны из армии меня направили в военное училище. Перед отъездом на фронт мне удалось побывать дома. Это было летом 1943 года. Мама как-то раз упросила меня проводить ее до церкви. В тот год у нас в городе открыли, кажется, две или три церкви, и всякий запрет на религию был снят. В храме шла какая-то торжественная служба. Мать даже заметила мне, что там будут молиться о даровании победы над врагом и что теперь в связи с войной в церквах можно встретить много военных.

Я пошел с мамой, желая доставить ей эту небольшую радость. Около церкви я действительно заметил много нищих, а также и военных, все еще робко входивших в храм. Решил и я посмотреть и вошел туда с мамой. В церковь мы едва протиснулись – так много было народа. В середине храма я заметил много свечей перед большой иконой Серафима Саровского и даже цветы вокруг аналоя с иконой. Шла служба. Но я пробыл в храме недолго – там мне было все непривычно и, откровенно говоря, я побаивался, как бы, чего доброго, меня не заметил кто-нибудь из товарищей, бывших комсомольцев.

Ночью я уехал на фронт. Перед самым отъездом мать, конечно, плакала, а затем как-то неожиданно сказала мне:
–Я верю, ты будешь жив. Я буду молиться, и он тебя сохранит.
–Кто он? – спросил я.
–Наш Серафим Саровский, – ответила мать.

Не желая обижать маму, я ей тогда ничего не сказал, но в душе только посмеялся над ее предсказанием.

Да, должен добавить, что в этот приезд у матери в комнате в углу открыто висели иконы и одна из них – Серафима Саровского. Мама мне объяснила, что теперь у многих висят иконы. Рассказывала она и про то, что в церквах почти всех новорожденных крестят, а мальчикам дают имя Серафима. «В честь нашего святого», — добавила она.

На фронте начались бесконечные походы и бои. Я два раза был легко ранен, получил награды и производства. Наш полк за боевые заслуги был назван гвардейским. Мы все жили тогда мечтой о скорейшем изгнании и разгроме врага.

Летом 1944 года во время решительных боев на границе с Польшей я был тяжело ранен и несколько дней пролежал без памяти. Как я узнал позже, врачи не надеялись спасти меня. И вот, хотите верьте, хотите нет, в момент, когда мой организм боролся со смертью, мне приснилось, что я снова был пионером и мы шли по лесу у монастыря Саровской пустыни. Там, где когда-то мы, пионеры, наткнулись на кладбище заключенных. Почему-то я отстал от ребят. Меня охватил страх. И вдруг из леса вышел старичок. Он быстро подошел ко мне, посмотрел прямо в глаза, положил руку мне на голову и сказал: «А ты ты будешь жить. Твоя мать выпросила...» И не успел я опомниться или испугаться, как он исчез.

Я проснулся: госпитальная палата, а не лес. Доктор и медсестра стояли у моей койки и что-то говорили. Помню только замечание: «Кризис миновал!» Я упорно старался вспомнить, где я встречал старика. Наконец вспомнил: в церкви Арзамаса на иконе. Потом я сладко уснул.

Пролежал я в этом госпитале еще несколько недель и снова попал на фронт. Штурмовал Одер, Берлин, лез на немецкие танки, заработал еще два ордена. Можно сказать, был в самом пекле, но был уверен, что останусь жив. Почему, собственно говоря, я был так уверен – тогда не мог себе объяснить...

Кончилась война. Наш полк оставался в оккупации в Германии. В конце 1947 года я снова попал на родину. Но матери уже не застал, она умерла. Побывал на ее могилке на городском кладбише. По дороге с кладбища я почему-то решил посмотреть на ту церковь, куда заходил с матерью перед отъездом на фронт.

Вечерело. В полуосвещенном храме народу было мало. Я вновь увидел ту икону Серафима Саровского. Взглянул, и что-то дрогнуло в сердце. Я вспомнил старушку мать. Выйдя из церкви, я обратил внимание на спешивших по улицам граждан. И про себя заметил: в стране-победительнице все они одеты беднее, чем немцы. А главное, лица у всех озабоченные, печальные, горестные...

У церкви стояли безногие инвалиды Отечественной войны, открыто прося подаяние. Еще один новый щелчок и новое открытие. Оглядываясь по сторонам, я незаметно раздал им все, что было у меня в кармане. По дороге к своим знакомым я заметил таких же инвалидов. От знакомых узнал, что религия опять не в почете и притесняется. Стали вновь опасны и иконы, и церкви.

В тот вечер я напился со своими приятелями. Многие из них были ответственные работники, один из них, как и я, герой Отечественной войны. Вспоминали комсомол, походы, войну. Странно, что о будущем не было сказано ни слова. Я слушал их речи, но не понимал их, и пил, пил. О себе, о своих переживаниях не сказал им ни слова. Утром, раньше срока, я уехал из родного Арзамаса с твердым намерением больше туда не у возвращаться.

На станции я случайно встретил партию заключенных. Под конвоем их гнали в Саровскую пустынь. И неожиданно я поймал себя на предательской мысли: «Вот сволочи, раньше хоть по ночам разгружали заключенных, а теперь без всякого стеснения – по утрам».

Ну а дальше, шаг за шагом, стало мне все по-новому открываться. Стал я видеть чаще по ночам старичка Серафима Саровского. Теперь я понял, что не такой, как мы все… Ну вот, видите, я и дооткрывался, да так, что бежал оттуда за границу. И не жалею».
С. Рождественский

6. Сан-Франциско. Солдатик

С благословения блаженной памяти архиепископа Иoанна (Максимовича) в Сан-Франциско началось движение по открытию православных книжных магазинов с кофейнями, церковной музыкой, лекциями, беседами, выставками, и даже с часовнями и ежедневными службами. Такие же маленькие миссионерские содружества в Англии, Голландии, Австралии и даже в Сербии и Польше. Ныне их насчитывается более четырех десятков. Там главное почетное место обычно занимает преподобный Серафим со своим учением «О цели христианской жизни», равно как и святой праведный Иоанн Кронштадтский с его дневником «Моя жизнь во Христе», Николай Гоголь и его «Размышления о Божественной литургии», ставшие рычагом, загребающим православных неофитов в литургический цикл Богослужений. В таких книжных лавках свежий, порой совершенно случайный человек окунается посредством икон, литературы, музыки и афонского ладана в иной мир, навеивающий византийским пафосом, в атмосферу не от мира сего.

За последние 40 лет Братство преподобного Германа Аляскинского видало немало случаев, когда молодые люди разной религиозной ориентации или вне религии вступали в ряды сознательных воинов Христовых, защищающих подлинное Православие от чуждого духа обновленческого, «идущего в ногу с миром сим» (по словам святого Афанаcия Великого) православия. Это не фанатики, страдающие нетерпимостью, а добропорядочные люди, которым мистически открывалась Истина подлинного Православия.

В один прекрасный день в такой книжный магазин в городе Сан-Франциско робко вступил молодой военный, будучи в отпуску, не в форме. Чистое любопытство заставило его заглянуть в витрину, когда он стоял на автобусной остановке. Дверь была широко открыта, и на улицу доносился аромат афонского ладана в сопровождении хорового церковного пения. Войдя, он был поражен умилительными ликами на иконах древнего письма. Они запали ему в душу, как он позже говорил, и оставили в ней неизгладимое чувство доходчивости недосягаемого мира. Лики влекли его своей «странностью», необыденностью, как бы звали следовать им.

За прилавком стоял молодой человек, будущий монах Серафим (Роуз), своей приветливостью и непринужденным взглядом давал повод вступить в беседу. Непринужденная краткая беседа не могла многому научить молодого солдата Евгения Батлер. Он был в кратком увольнении и спешил вернуться. Успел только узнать, что рядом с магазином строился собор, и посоветовали зайти туда и познакомиться с церковной атмосферой.

Впоследствии он посещал нас еще несколько раз и поведал, что он сирота и учится во Флоридском университете в Тампа, недалеко от Петербурга, что скоро поедет во Вьетнам. Он понравился нам, и мы просили его помолиться о нас и нашем миссионерском деле, ибо он был верующий, протестант какой-то деноминации. Ему мы даже не могли вручить никакой существенной литературы, кроме гоголевской Литургии. И так он ушел, оставив по себе добрую память. После мы узнали о нем следующее.

Под сильным впечатлением от виденного в маленьком магазине, где что-то тронуло его душу, он, выйдя, повернул налево и вошел в пустой строящийся собор. Там никого не было, царила таинственная тишина, и он узнал уже знакомый ему запах церковного ладана. Его внимание сразу же привлекли большие иконы на иконостасе древнерусского старообрядческого письма, работы Пимена Максимовича Софронова. Во взоре у Спасителя серьезность, у Богоматери – умилительное сострадание. И он не отрываясь смотрел, невольно подходя ближе и поднимаясь на солею вплотную к ним. Они привлекали его душу своей необыденностью, приглашали в духовный мир.

Налево от Богоматери была большая икона преподобного Серафима. Написана как реалистическая картина глубокого зеленого леса, совсем реального своей сыростью и холодком после дождя. В центре на камне стоит на коленях старец с поднятыми кверху руками, взгляд устремлен на икону, висящую перед ним на дереве. Подойдя ближе, он увидал нечто необычное, но принял это за обычное для церковной обстановки. Что же это было?

Cогбенный старец на коленях повернул в его сторону голову и с приветливым взглядом что-то сказал сироте-воину, его сердцу. Евгений не понял слов и хотел переспросить, но тут лик Преподобного, осенив его неземной радостью, опять превратился в двухмерную икону. Пораженный этим обстоятельством, получив нечто от преподобного Серафима, он вскоре уехал.

Он писал, что при университете принял Православие. Приобрел несколько наших книг. Писал нам несколько раз, из чего мы видели, как глубоко он вошел в то, к чему призвал его преподобный Серафим. Затем уехал на войну во Вьетнам. Долго мы о нем ничего не слышали. Потом дошли слухи, что он якобы там погиб.

Мы думали, вспоминая его, что неспроста он зашел в наш магазин, для того, видно, чтобы преподобный Серафим призвал его в тот мир молиться за его Родину.

Когда-то замечательный русский писатель Сергей Александрович Нилус писал в своем дневнике, восклицая: «Всюду Серафим!» Мы же свидетельствуем, что преподобный Серафим призывает всюду чистые души в Царство Небесное, была бы только со стороны простых смертных протянута трудящаяся рука как повод соединить земное с небесным.

6. Монтерей. Самоизбранник

«В Монтерее (Калифорния) не было своей православной церкви, а русских людей было достаточно, чтобы и свой храм создать, и средства понемногу нашлись бы, и все хорошо устроилось бы. Но нет, с трудом удавалось мне о храмоздательстве говорить. Наконец, разделились на две группы: желающие храм строить и противящиеся этому. Были и такие, что открыто восставали против меня за это. Меньшая группа все же поддержала меня, и мы приступили к храмоздательству.

Почти все делалось своими силами. Ежедневно я приходил и почти весь день трудился. Вот уже и небольшенький домик был преобразован в храм, но иконостаса еще не было. Так как работа приближалась к концу, пора было решить, в честь какого праздника или памяти какого святого освятить престол. Нужно было это решить на общем приходском собрании, ибо по сю пору, как у нас везде в церковных делах водится, без споров и раздоров ничего не проходит. Были разногласия, и вопрос этот весьма важный не был решен. Одни хотели в честь святителя Николая, другие другое предъявляли, и в конце концов пришли к более или менее согласию – назвать храм Воскресенским. На другой день надо было на собрании это решение окончательно подтвердить и тогда мне ехать в Сан-Франциско к владыке Тихону просить благословение и посылать в Cинод об открытии нового Воскресенского прихода.

Ночью я вижу сон. Вижу, будто я прихожу как обычно в храм работать, сооружать иконостас, но в храме уже горит свет. Это показалось мне подозрительным, ибо у меня одного были ключи от церкви. Вхожу в храм и вижу, что все как-то тускло, во мраке, но однако уже иконостас сооружен. В алтаре, хотя там все тоже во мраке, кто-то есть и даже служит. Я остановился в недоумении, следя, что же будет дальше. Пред престолом стоит довольно большого роста монах в черной монашеской мантии, спиной ко мне, и продолжает служить. Меня даже охватило негодование. Как вдруг он поворачивается, в священнодействии подавая мир, и в полуобороте благословляет меня. И тут я явно узнаю хорошо знакомые мне черты лика преподобного Серафима Саровского, такие светлые, радостные. И на этом просыпаюсь.

Проснувшись, я рассказал сон матушке, которая вскоре должна была ехать на службу. Позавтракав, я сел в кресла подумать, как мне надо будет говорить на собрании и потом с Владыкой. Замечаю, что пуговица на рукаве моего подрясника висит на одной ниточке и вот-вот оборвется. Не успел я дотронуться до нее, как она, оторвавшись, упала на кресло в складку между ручкой и подушкой сиденья. Я сунул туда руку, чтобы достать ее, как мои пальцы почувствовали прикосновение какой-то бумажки. Я потянул и вытащил листок отрывного календаря. Мой взгляд упал на дату: красными цифрами стояло:

1-ое августа/ 19-ое июля – Обретение мощей преподобного Серафима Саровского. Тут меня осенило, даже мурашки пробежали по коже, что это не случайно.

Вечером перед началом собрания я попросил внимания прихожан и рассказал о происшедшем. Все внимательно меня слушали и, когда я заключил мое слово тем, что, быть может, этим сам преподобный Серафим нам указывает, что угодно ему быть нашим небесным покровителем, все мои прихожане в единодушии и в общей радости просили меня ехать к Владыке и просить его дать благословение на основание прихода преподобного Серафима, Саровского Чудотворца. Ни одному человеку и в голову раньше не приходило назвать храм Серафимовским. Явно было на лицах их полное согласие и радость. Да и я, всегда очень почитающий и благоговеющий перед памятью преподобного Серафима, далек был от мысли иметь его нашим небесным покровителем.

Я поехал к владыке Тихону. Он знал о нашем решении иметь храм в честь Воскресения Христова и уже приготовил необходимые бумаги для отправки в Синод. Когда я ему сообщил о решении прихода переменить покровительство храма, он страшно рассердился и указал на то, что уже все готово и нечего поддаваться капризам прихожан. Тогда я ему все по порядку разсказал. Он меня выслушал, перекрестился и, глубоко вздохнув, сказаль: «Ну, видно, не иметь мне придел ему. А я хотел было устроить у себя в соборе придел преподобному Серафиму».

Прошаясь, он радушно меня благословил, а вскоре наш новый Свято-Серафимовский храм был освящен».

Отец Григорий Кравчина

7. Нью-Йорк. Ново-Дивеево

Пожалуй, самое значительное проявление близости преподобного Серафима за пределами Святой Руси – эта скромная обитель, созданная великим подвигом в честь его памяти близ шумного многомиллионного города Нью-Йорка. Там Преподобный уже более полувека творит свое святое дело, помогая бездомным русским, оказавшимся на чужбине. Но также он призывает соседей-американцев к Святому Православию. Многие приняли нашу Святую Веру и вступили в ряды подвижников, несмотря на, а порой и вопреки безбожному духу апостасийной антикультуры.

Один из прижизненных портретов преподобного Серафима, изображающий его во весь рост, писаный на холсте маслом, огромных размеров, был чудом спасен от сатанинского разгрома богоборческой власти коммунистов. По молитвам самого Преподобного, выразившего желание направить его в Киев, портрет его оказался уже по приходе туда немцев в одном из тамошних храмов. Когда же опасность угрожала быть разбомбленным или оскверненным по возвращении туда коммунистов, для спасения его вывезли заграницу, и так он уцелел. Перед своим отступлением из Kиева в сентябре 1943 года немцы издали приказ о поголовном выселении жителей из города, рыскали с собаками, вылавливая кое-где скрывавшихся несчастных жителей. Один из переводчиков, сопровождавший коменданта города, зашел «случайно» в Покровский храм и увидел образ преподобного Серафима. Ужас охватил его, что образ погибнет. Он бросил жребий, брать – не брать, – вышло брать. К удивлению переводчика, немецкий комендант этому не препятствовал, и святыня была доставлена в город Лодзь.

Одному из киевских пастырей, отцу Адриану Рымаренко образ был вручен на хранение и, таким образом, сопутствовал ему по мукам беженским по разным городам и лагерям Германии, а позже оказался в Америке. Отец Адриан был высокой духовной жизни, ученик оптинских старцев; под его епитрахилью скончался великий старец Нектарий, благословивший отца Адриана на духовнический путь монашествующим, кем он трудился в Киевском Покровском монастыре. Вокруг него создалась монашески настроенная община, ежедневно совершавшая, где бы они ни были, полный круг суточных Богослужений. По прибытии в Америку его назначили основать женскую обитель с Дивеевским уставом, как бы продолжение закрытого и поруганного Дивеева на многострадальной Руси. И преподобный Серафим взялся руководить невидимой рукою, точно как и со старым Дивеeвым, физически не бывая там. Создавал обитель в Америке для монахинь, приезжающих из Германии, Западной Европы, Китая и других стран.

Трудно было сначала. Жили они с 1949 года в неудобных условиях, жили даже в слоновом домике. (На первых порах приютились у одного обедневшего самодура, державшего ради своего развлечения огромного слона в саду. Когда слон умер, в его доме поселилась община монахинь, не имея ничего более подходящего). Престарелые бездомные монахини и тому были рады, благодарили Бога и за слона. Среди них были высокой жизни подвижницы, еще не описанные современными летописцами. Одной из них была первая настоятельница, духовная дщерь ныне прославленного святителя Иoанна Шанхайского схи-игумения Михаила.

Днем основания обители считается Покров 1949 года. По молитвам преподобного Серафима нашлась подходящая усадьба, где разместилось, уже ставшее огромным, место упокоения современных праведников, положивших начало свято-русскому подвижничеству на Американской земле.

Отец Герман (Подмошенский)