Горький вкус хлеба

Мария Антоновна – человек сложный и суровый, это видно с первого взгляда. Обычно в больничной палате люди знакомятся быстро и непринужденно. Все в одинаковых условиях и времени хоть отбавляй: лежи да и рассуждай о жизни, философствуй и умничай, всё сойдет, лишь бы скучно не было.
Мария Антоновна в разговоры не встревает. Молча ходит на завтраки, обеды и ужины, также молча возвращается с процедур и молча листает книги с пожелтевшими от времени страницами. Иногда она надолго зависает на какой – либо странице, и тогда книга в ее руках выглядит каким – то укрытием от внешнего мира, защитой от людей.
В один из дней, Мария Антоновна с утра выглядела возбужденной и нервной. На удивление любопытных глаз, она тщательно привела себя в порядок: подкрасила ресницы, аккуратненько нанесла помаду на морщинистые губы, собрала в красивый пучок свои седые волосы, и, о боже, достала из дорожной сумки шелковую блузку.
Женщины в палате переглянулись:
– Неужели вас уже выписывают, Мария Антоновна?
– Нет, ко мне сейчас придут, — коротко ответила она.
– Явно ухажер есть. А чего, пусть и пожилая, но вон какая красавица, тушь и помада – это для женщины просто палочка – выручалочка, – защебетал заинтригованный женский коллектив.
Героиня больничного романа вернулась буквально через десять минут. Поставила на тумбочку пачку кефира и положила в пустую тарелку два апельсина. Молча переодела блузку на фланелевую пижаму, вытерла помаду бумажной салфеткой и легла. На обед и ужин она в этот день не ходила, так и пролежала в одной позе до позднего вечера. Эта же история повторилась через неделю. Также вернулась через десять минут, держа в руках пачку кефира и два апельсина. И это повторялось снова и снова, – один раз в неделю по строгому сценарию. Бабий коллектив разрывался от любопытства. Под натиском, Мария Антоновна сдалась и пошла на контакт:
– Не мучайтесь догадками, уважаемые, меня дочь навещает. А она очень тяжелый человек, со сложным характером. С детства такой была. Росла очень трудным подростком. А мы её и не трогали, уважали ее личное пространство. Не хочет человек разговаривать, да и не надо. Мы с мужем работали, приходили поздно, бывало и такое, что мы с ней по два – три дня словом не обмолвимся, ну, не хочет она разговаривать. В конце – концов, мы её родители, требовали к себе должного уважения, показывали свой авторитет, а она так и не научилась с нами ладить. Жила словно Маугли, мы её так и называли за глаза. Так и не дождались мы от неё тепла, и муж мой ушел в мир иной, так и не познав любовь дочери. Вот и сейчас приходит она меня навещать, а нам друг – другу и сказать нечего, обе молчим. И эти десять минут тянутся вечность. У дочери уже у самой взрослая дочь, и тоже проблемная, застряла в подростковом возрасте, так кажется, сейчас говорят. С ней мы тоже общаемся очень редко. Не понимаю, что пошло ни так, перевоспитывать её, у меня нет ни сил, ни здоровья, да и годы уже не те.
- А наряжались то зачем перед родной дочерью, будто бы вас сама английская королева навещала?
- Ну, я же мать, должна быть авторитетом, нехорошо выглядеть перед ней не прибранной. Да и не видела она меня в домашней одежде…
- Так уж и не видела! … Неужели, так и ни разу? В фартуке – запачканном в муке, и вас саму, пропитанной запахом блинов?
- Мы достаточно зарабатывали, что бы их купить, – просквозила некоторая стальная надменность в голосе.
Мария Антоновна замолчала. Легла и отвернулась, натянув одеяло до подбородка, защищаясь от леденящего холода.
Все замолчали. Никто ни о чем не говорил, не советовал, не делился, и не умничал. У каждой из них были свои думки и свои соображения на этот счёт.

Так бывает! … Не посеяв добро, ты не соберешь доброго урожая. И не получится душевный, ароматный хлеб без заботы и любви ласковых рук пекаря. И вкус хлеба, он у нас,  – у  каждого  свой. Кому – то по судьбе достается солёный, кому – то подслащенный, кому – то сдобренный пряностями и  ароматными травами, а кому – то и горький вкус хлеба, приправленный обидами и ошибками. Так бывает!… На то,она и жизнь…

(События реальные,  имя и отчество Героини вымышленные)