Дневник Сангорского. Часть первая

В роли главной героини автор Варвара Сотникова.

Под вечер, в городе С. разразилась гроза. Небо затянулось тёмными, набухшими от влаги тучами, из-под которых змеились всполохи молний.
Удары грома напоминали артиллерийскую канонаду:сначала слышались одиночные выстрелы шрапнели, затем и вовсе разразилась нескончаемая какофония грозовых раскатов, как-будто громадные каменные жернова перемалывали горные скалы.

Внезапно мощные потоки воды обрушились на город. Дождь стоял плотной стеной, вдобавок ко всему налетел шквальный ветер. Он беспощадно трепал кроны деревьев, гнул их стволы.
Казалось, что на грешную землю снизошел адский потоп, грозящий смыть и этот город и всё живущее в нём.
Редкие прохожие укрывались от ненастья под козырьками подъездов, жались к стенам домов.

На берегу моря вздымались громадные буруны волн.В  акватории виднелись мелкие суденышки,в одно мгновение стихия разметала их в щепки.
Тяжёлые военные корабли надрывно сипели, борясь с чудовищным напором тяжёлых водных масс.
Казалось, что настал судный час и с неба сойдут четыре всадника Апокалипсиса...

В кабинете врача  городской больницы коптила керосиновая лампа.
Слегка дрожали оконные стёкла,  мирно стучали ходики. Нянька Христофоровна мелко крестилась,шевеля посинелыми губами молитву "Живые в помощи", и боязливо поглядывала в сторону врача Семена Гордеича.
Тот явно был не в духе, и нервно барабанил пальцами по столу. "Поди опять напьётся, сердешный - думала нянька, и всю ночь будет разговаривать сам с собой".

Семён Гордеич с тоской размышлял о сегодняшнем вечере, в голове носились мысли о самоубийстве.
Так получилось, что он застрял в этом приморском городишке и до сих пор не мог привыкнуть ни к местному климату, ни к людям, населявшим это убогое захолустье.
Одна радость - порт, куда заходят суда из разных стран и есть возможность повстречаться с интересными личностями.
А так одно и тоже мельтешение серых дней и вечеров, потому и пристрастился к выпивке и не может разорвать этот дантов круг.

Под пьяную лавочку он сошёлся с одной местной женщиной-Таисьей,тем самым перечеркнув мечты о выгодной женитьбе.
Та  закладывала за воротник,  и была непутевой и сварливой. Вскоре эта связь стала достоянием сплетниц.
Над Семеном Гордеичем потешался весь город, приличные люди воротили от него нос, да он особо в них и не нуждался-тянул будничную сурдинку.
Денег явно не хватало, поэтому он стал брать ночные дежурства.
Ему хотелось вырваться из этого набившего оскомину городишка ,и наконец спастись бегством от опостылевшей своей сожительницы, но отсутствие средств тормозило его планы.

Послышался удар в дверь. Христофоровна кряхтя пошла узнать в чём дело.
Семён Гордеич нехотя поднялся со стула, чертыхаясь в душе по адресу стучавшего.
На пороге озираясь стоял молодой человек приятной наружности в летнем пальто, его поддерживала под руку дама в чёрном шелковом платье и атласной кружевной накидке,лицо её было укрыто вуалью, спускавшейся с мокрой шляпы.

Опытный взгляд ловеласа с уверенностью мог сказать, что она недурна собой. За дамой маячила мужская фигура в котелке, полное, холеное лицо которого говорило о наличии крепкого здоровья и отменного аппетита. Семён Гордеич был ошарашен визитом незнакомых людей и в душе у него поднялась волна тревоги.

Он пригласил их в кабинет. Нянька Христофоровна пошла спать, гадая, что им нужно от доктора.
Молодой человек прерывисто дышал, из его груди доносились хрипы.
Он был бледен, его близорукие серые глаза ярко блестели. "Вероятно, чахотка-пронеслось в голове у доктора. Долго не протянет. На кой ляд мне с ним возиться, разве что заплатят.
Судя по всему при деньгах". Семёну Гордеичу стало стыдно за свои мысли, он с участием спросил больного:"Что с вами?".

Но тот молчал. Ответила дама, представившись Еленой Дмитриевной." Никита Юрьевич в дороге заболел, по видимому температурил.
Прошу вас, доктор,обследуйте его и назначьте лечение. Нам утром нужно плыть на пароходе в Германию, так что, будьте любезны, принимайтесь за дело".
В её голосе послышались стальные нотки, и Семён Гордеич сразу подчинился властному приказу незнакомки.

Он провел больного в процедурную, снял с него пальто,  уложил на кушетку. Прослушал лёгкие, сердце, пульс. "Что-то с ним не то. Чует моё сердце-попаду с ним как кур в ощип".
Семён Гордеич призадумался."Можно вколоть ему морфий, да отправить восвояси, не моя вина, если на пароходе он крякнет. Не жилец явно."
На душе засвербило кошачьими царапками, захотелось накатить стакан спирта." Эк, угораздило"-вырвалось у него вслух.

Дверь в процедурную приоткрылась, оттуда выглядывал мужчина в котелке.
Он заискивающе улыбался." Мне нужно поговорить с вами, мсье доктор. Тет-а-тет.
Без лишних ушей. Елена Дмитриевна с вашей санитаркой беседуют. Мне несколько минуток хватит, чтобы обрисовать ситуацию". Он подошёл к Семёну Гордеичу и влажно зашептал на ухо.

Тот слушал этого господина, и в душе его поднималась мерзкая тошнота, ему хотелось за шкирку вышвырнуть этого негодяя с крыльца больницы и сопроводить пинком.
Но услышав предлагаемую сумму за оказанную ему услугу, Семён Гордеич переменил своё мнение.
Перед ним открывалась перспектива, о которой он мечтал. С такими деньгами он найдёт себе и практику и сможет приобрести небольшую квартирку и начать жизнь заново. Да и кто ему этот господин, лежащий на кушетке.
Рано или поздно протянет ноги. Он дал согласие.
На кону стояло его будущее.

Позвали Елену Дмитриевну, та пришла в сопровождении Христофоровны.
Семён Гордеич объявил, что пациент болен и не сможет доехать до места назначения и ему лучше остаться в больнице , где ему окажут квалифицированную помощь.
Елена Дмитриевна пыталась опротестовать это решение, но под напором веских доводов сдалась.
"Так будет лучше" - ни к кому не обращаясь, подытожила она непродолжительную беседу. Мужчина в котелке едва сдерживал свою радость и поглядывал в сторону дамы маслянистыми глазами.
Семён Гордеич ждал от него обещанной мзды, и переминался с ноги на ногу, боясь, что этот прохвост обманет.

Елена Дмитриевна осталась в процедурной попрощаться с больным. Христофоровна пошла ставить самовар.
Семён Гордеич с мужчиной в котелке вернулись в кабинет. "Вот, как и обещался-промурлыкал тот и вручил плотный пакет с ассигнациями, перетянутый резинкой, доктору." Надеюсь, что всё будет шито-крыто, как и договорились"-искоса взглянув на растерявшегося от таких щедрот Семёна Гордеича.
Тот покраснел и смущённо пробормотал слова благодарности. "Вы уж постарайтесь, мил государь-продолжил котелок.
Не пара он Елене, не сможет обеспечить ей достойную её красоте жизнь. Да и ни к чему. Он отрезанный ломоть.

Итак-в его голосе засквозила угроза, делайте, что приказано и вся недолга. Скажите ей, что я жду на улице". Не попрощавшись, он шмыгнул за дверь.
Семён Гордеич как завороженный щупал лежащие в кармане деньги, руки его тряслись, сердце учащенно постукивало.
Он вспомнил, как давал клятву Гиппократа и клялся быть честным и верным своему врачебному  делу и служить ему бескорыстно. В мозгу его неустанно звенел тревожный колокольчик, а внутренний голос предупреждал о последствиях.

Но на кону стояло будущее, он представил как покинет эту печальную юдоль и окунется в мир новой жизни, и колебания его склонились  в пользу денег.
Ещё оставалось время отказаться от них, и швырнуть  в нагловатую морду обладателя котелка,но Семён Гордеич задушил ростки совести и сделав безучастное лицо собрался испить чайку,но его опередила дама в вуали. Она вышла из процедурной и направилась в его сторону.

"Пожалуйста, я прошу вас доктор сделать всё, чтобы Никита выздоровел. Я буду ждать его возвращения в Германии, куда мы отправляемся на рассвете.
Вот вам адресок" -она протянула Семёну Гордеичу клочок бумаги. Он не глядя сунул его в карман, где лежал пакет с деньгами." Пишите мне, я буду ждать новостей.Елена
Дмитриевна достала из радикюля конверт и вручила опешившему доктору. "Это вам на расходы" -добавила она и вышла быстрым шагом в открытую дверь.

Дождь закончился, неподалёку защебетала радостная птаха, а Семён Гордеич так и не решился посчитать деньги, упавшие ему нежданно-негаданно.
Тяжело поднявшись, он направился взглянуть на больного. Тот  лежал на кушетке, не подавая признаков жизни.
Семён Гордеич пытался привести его в чувство, но он начал холодеть.
Доктор вглядывался в его лицо, оно было красивым и печальным, видно он страдал при жизни от неразделенной любви к  этой даме, что упорхнула при первой возможности.

"К черту любовь, надо жить только для себя" - вслух произнёс Семён Гордеич. Добра от неё не жди.
Придётся хоронить несчастного за свой счёт, или, пусть город раскошелится. Жаль, не успел пожить. Надо разобраться от чего он помер, бедолага".
Он крикнул Христофоровну, велел отвезти покойника в прозекторскую. Уже после вскрытия, выпив стакан неразбавленного спирта и охмелев, Семён  Гордеич пьяно разрыдался, кляня беспутных женщин и весь погрязший в грехах мир.
В десятом часу утра явился урядник Евтихеев с будочником Кольшиным, зарегистрировали смерть пациента от чахотки.

В  кабинете доктора на кушетке сиротливо  ждал своего хозяина небольшой саквояж. Открыв его, обнаружили паспорт на имя Никиты Юрьевича Сангорского,дворянина, 32-х лет от роду, проживающего в Москве и прочая, прочая.
Кроме маленького нессесера с бритвенным прибором и двух флаконов одеколона, в саквояже нашлась тетрадь в коленкоровом переплёте.
Полистав её, урядник Евтихеев ухмыльнулся, и пробасил:"Ни черта не понимаю этих дворянчиков, один любовный скулеж.Тьфу."
Он брезгливо сплюнул на пол, швырнул тетрадь на кушетку. и затопав сапожищами направился к выходу.

Через два дня приехали убитые горем родители покойного, извещенные Семеном Гордеичем. Он был рад, что с его плеч свалилась тяжесть.
На следующий день Сангорские уехали и увезли тело сына в Москву.Семен Гордеич наконец улучил момент и пересчитал деньги. Их оказалось более чем предостаточно.

Первым делом Семён Гордеич рассчитался с работы и получив отступные, стал собираться в дорогу. В одной газете он прочитал объявление о вакансии врача в городе В.
Решился попытать счастья на новом месте. С пьянством надо завязывать, иначе та же тропка заведёт в болото.
Настроившись на решительный лад, забежал в больницу, где попрощался с нянькой Христофоровной, та троекратно его облобызала, перекрестила на дорожку.
"Пора, пора браться за ум-наставляла она доктора, чай не хуже других". Семён Гордеич забежал в кабинет, где проводил долгие серые вечера, окинул взглядом дешевенькую обстановку, недовольно хмыкнул.

Только сейчас разглядел небеленые, в трещинах стены, паутину в углах, облупленный рукомойник.
На кушетке он увидел коленкоровую тетрадь, вспомнил, что она осталась после Сангорского.
Заглянул ради любопытства-в глаза бросился мелкий бисерный почерк. Не думавши, кинул в походный сундучок, авось почитает на досуге барские штучки.
Ну вот и всё, только с Таисьей не попрощался. Не убудет с неё, не до церемоний с отставной дамой сердца.
Семён Гордеич расхохотался при этих мыслях, ловко перепрыгнул через ступеньки крыльца.

Через час он уже трясся в повозке, направляясь в соседний город.Прощальным взглядом окидывал знакомые места.
Вон излом реки, где в норах водились раки, там виднеются маковки церкви Живоначальной Троицы, куда гурьбой стекались паломники со всего побережья. Уже поднял было руку в крестном знамении, но передумал, теперь ему сам чёрт не брат. Опосля, когда устроится, свечку поставит на новом месте.
Так и ехал Семён Гордеич:то дремал, то зевал,
Под утро добрался до городского вокзала, купил билет, да в трактир зашёл привокзальный-щец похлебать, да на народ поглазеть.

В трактире шумно, народу набилось всяко-разного.
Тут и купчики пузатые, до одури пьющие иван-чай, тут и работный люд, поедающий пирожки с требухой, тут и крестьяне с окрестных деревень, приехавшие на ярманку, совершают друг с другом сделки.
Дышать нечем, под чёрным от курева потолком стоит чад и смрад. Целовальник ловким бесом крутился у прилавка, разливал водку и дешёвое вино жаждущим опохмелиться.

Семён  Гордеич присел к деревянному столу, сбитому из досок, заказал горячих щец и пару пирожков. Степенно принялся за еду.
В карман отложил мелкие деньги на расходы, крупные зашил в шапку.
Держался начеку, от спиртного отказался, ел да по сторонам поглядывал-нет ли чего подозрительного.
Через полчаса, расплатившись, вышел из трактира и направился к поезду, по дороге прикупив билет.

В вагоне ему досталась верхняя полка, ну и славно, можно выспаться не боясь быть ограбленным,сундучок с вещами положил под голову, шапку не снимал.
Поезд наконец тронулся, народу было как селёдок в бочке, слышался плач младенца, квохтанье кур в сетке, отовсюду неслись разговоры, запахло едой.
Семён Гордеич сладко вздремнул, открыв глаза, увидал за окном ночь.Надо бы по нужде сходить, да страшновато. Но делать нечего.

Вышедши в тамбур, приоткрыл дверь,чтобы справить естественную потребность, тут его и подстерегли. На голову накинули мешок, предварительно сорвав шапку.
Семён Гордеич сопротивлялся, но получив удар в ухо, обмяк.
Сквозь помутненное сознание ему казалось, что он лежит распластанным на заплеванном полу тамбурного коридорчика и какой-то ражий детина вливает в его ощеренный рот бутылку с водкой, где-то невдалеке слышался ехидный шепоток беса- целовальника, но тут он потерял сознание и уже ничего не мог вспомнить.
Только блеснула на мгновение мысль о коленкоровой тетрадке Сангорского, он удивился такому пустяку, всплывшему в памяти, и затих.

Рано спозаранку путейный объездчик Жариков обследовал на гнедом меринке свой участок.
Смотрел на стыки рельс, проверял безопасность железнодорожного пути, вскорости должен пройти поезд, на котором прибывает сам господин Беклимишев, поэтому нужно, чтоб всё было гладко и без происшествий, не то турнут за недогляд.
Как на грех, невдалеке, вдоль путей увидел мужское тело.

"Да что ж за крендель тут развалился?-рявкнул Жариков. Принесла нелёгкая. А ну, поднимайсси, кому говорят". Фигура безмолствовала.
Пришлось Жарикову слезть с конька и узнать в чем дело. Он подошёл с опаской, нагнулся над лежащим.

В нос ударил запах первача. Жариков сморщился, недолюбливал пьяниц, сам был трезвенником." А ну, давай вставай, ишь разлегся тут, петух индейский!Ты шутить ли со мной надумал, так я быстро тебя в чувство приведу, - Жариков ухватился за ноги лежавшего, не нытьём, так катаньем, пытался расшевелить пьянчугу.
Тот молчал." Неужто мертвяк? - внутри всё оборвалось у объездчика." Господяя , спаси, сохрани и помилуй, Царица небесная, и Бог вседержитель"-Жариков истово закрестился. Преодолевая отвращение, перевернул тело на спину

"Матушки мои. Да кто ж его так отметелил?"-заголосил Жариков.
Лицо несчастного было в кровоподтеках, ухо вздулось как кулак, рот был порван.
Он склонился над  этим страшным месивом и уловил слабое дыхание. "Живой, живоооой-радостно закричал объездчик. Родненький, потерпи.
Счас я с телегой вернусь, отвезу тебя в больницу. Только не умирай".
Жариков вспрыгнул на мерина и погнал его к сторожевому домику в километре отсюда.

Наденька Беклемишева с утра на ногах, проснулась ни свет, ни заря. Сегодня приезжает папа, а с ним и объект обожания в лице молодого следователя Васеньки Морозова.
Маман говорила-поехали с инспекцией по губернии, проверять работу полицейских участков. Целый месяц не видеть Базиля-это сущее наказание.

Наденька влюблена и даже целовалась в беседке с возлюбленным.
Он клялся ей в любви,и обещал жениться. Наденька в предвкушении скорой встречи. Вертится перед зеркалом, корчит милые рожицы.
Переворошила весь свой гардероб-совсем нечего надеть.Скуповата маменька, пичкает свою любимицу Катьку обновами.
Той замуж пора, она на два года старше Наденьки, поэтому все сливки ей достаются. Наденька грустно вздыхает, потом весело смеётся,кружится в танце.
Катька всё время вредничает, перечит младшей сестрице, обзывается как малолетка. Но Наденька ей всё прощает, кроме одного.

Она сердцем чует, что Катьке нравится её Базиль, при виде его она делается до приторности сладкой, как патока.
Её обезьянньи  ужимки невыносимы, и сама она  неестественна и лжива, как перевертыш. Только перед папа лебезит и перед Базилем, а бедную  маменьку и слуг доводит до слёз. Вчера только горничная Лизанька жаловалась, дескать Катерина Ивановна толкнула её, и кинула в лицо салфетку, якобы плохо накрахмаленную.
Лизанька уже было собралась попросить расчёт, но маменька её уговорила остаться.

Наскоро переодевшись, и надев шляпку, потихоньку выскользнула из дома, и устремилась к вокзалу.
Город проснулся.
Ласковое  солнышко дарило тёплые деньки уходящему лету.
Наденька думала о том, что пора обновить пальтишко, совсем обносилось, да и ботинки жмут, неужели у семнадцатилетних ноги продолжают расти.
Думала об отце , которого недавно назначили начальником полицейского управления, и оклад хороший посулили, может быть теперь они не будут считать каждую копейку.
Так незаметно и добралась до вокзала, растворившись в своих думах.

Вокзал встретил Наденьку шумом и гамом, снующим народом, криками носильщиков, предлагавших свои услуги. Здесь же небольшой базар, где торгуют фруктами и ягодами, орехами, семечками, банками с мёдом и вареньем, краснобокими яблочками, спелыми грушами, ватрушками с повидлом.
Везде, куда ни кинь взгляд-толпы людей с баулами, сумками, чемоданами.
Тут же мальчишки, бойкие на язык, продают прохожим газеты, перекрикивают гомонящую ораву звонкими голосами, спеша привлечь покупателей последними губернскими новостями.

Чуть поодаль расположились барышни с цветами-их разноцветье рябит в глазах.Тут тебе и дубки, пленяющие всеми оттенками радуги, и красавцы-георгины, и жемчужные маргаритки, и пунцовые розы,  испускающие нежный, тонкий аромат.
Наденька загляделась на эту красочную палитру, и пожалела, что не умеет рисовать, как маменька.
Та частенько писала небольшие этюды на природе, но в последнее время забросила это занятие, требующее усидчивости и постоянства.

Её внимание привлёк молодой человек, покупающий розу.
Тот был одет в летний чесучовый костюм песочного цвета  и стеснительно расплатился за один цветок.
Роза была настолько красивой, что Наденьке немного взгрустнулось.
Ей ещё никто не дарил цветов, все считали её юной барышней, а ей так хотелось побыстрее стать взрослой, чтобы на день рождения и на именины получать букеты  этих прекрасных  роз, что влекут к себе царственным видом.
Наконец оторвавшись от мечтаний, Наденька подошла к кондуктору , и узнала, что нужный ей поезд прибудет с минуту на минуту.   

А вот и поезд наконец появился, шипя паром и издавая резкий свист. На перрон хлынули встречающие.
Началась давка и толкотня. Наденька немного растерялась, она не знала в каком вагоне едут папинька и Базиль.
Она шла вдоль перрона и заглядывала в окна состава.
" Не поедет же отец в обычном вагоне, он ведь губернский начальник.
Хотя, он не особо занимается чинопочитанием, и это раздражает местное общество" - думала Наденька, да и маменька не из знатной семьи, и это тоже является камнем преткновения для губернского высшего света".

Уже из вагонов выскакивали приехавшие пассажиры, уже встречающие принимали в объятия своих знакомых, а Наденька все глаза проглядела в поиске отца и Базиля.
Она уже была готова расплакаться, когда наконец увидела их, стоящими у предпоследнего вагона в окружении нескольких мужчин.
Они что-то вполголоса обсуждали между собой. Наденьке пришлось повернуть назад и прогуливаться по перрону со скучающим видом.

"Вот тебе и встретила-горько усмехнулась она, Опять в делах, ни минутки свободной, даже толком и подойти не дадут, совещаются или, может что случилось".
Она почувствовала себя одинокой и ненужной. "И чего ради припёрлась?
Катька дрыхнет на мягкой перине и вся недолга, а меня как-будто черти толкали в бок".
Настроение испортилось окончательно. Придётся возвращаться домой ни с чем. Она направилась вдоль состава, собираясь вернуться домой.

Но тут какой-то мужчина спрыгнул с крыши поезда, напугав её. Она вздрогнула от неожиданности, не понимая, что он там делал и почему таким способом решил  сойти на перрон.
По видимому он неудачно приземлился, и громко охнул. "Какой неприятный тип" -подумалось Наденьке. Тот прихрамывая пошёл впереди.

Падая,он обронил какой-то предмет. Наденька хотела окликнуть его, но побоялась. Она нагнулась и подняла небольшой холщовый мешочек, который быстро убрала в сумку.
Она сделала это машинально, сама устыдившись этому проступку. Через несколько минут она благополучно вернулась домой.
Её сжигало любопытство, ей не терпелось посмотреть, что же было в мешочке.
Она вбежала в свою комнату, открыла его. Там была  тетрадь в коленкоровом переплёте.

Жариков подъехал через час вместе с женой Аксиньей-крепкого телосложения женщиной, и сыном Егоркой.
Втроём бережно уложили избитого Семёна Гордеича в телегу, доверху наполненную сеном.
Тот немного пришёл в себя, жалобно кривил порватый рот. Жариков склонился над ним, Семён Гордеич тихо прошептал:"Напали двое..  один здоровый... другой.. целовальник... Выкрали.. деньги.. и наверное.. тетрадку.. в сундучке оставил.. Я ни в чём.. не виноват.. Он.. был.. не жилец... В тетрадке.. всяяя.. правда.. Спасите.. Елену.. Дмитревну.. она в ловушке... Адрес...в кармане..."
Силы оставили его и он потерял сознание.

Жариков потихоньку тронул гнедого в сторону губернского города,про себя повторяя сказанное Семеном Гордеичем.
Через два часа он сдал больного в приёмный покой, а сам заспешил в полицейский участок.
Там он всё доложил принявшему ему человеку в штатском. 
Через полчаса заместитель Бахметьева уже был в курсе этого дела и срочно выехал на вокзал встречать Ивана Даниловича, где и доложил о странном происшествии.
Посовещавшись, решили отправить в больницу к потерпевшему Василия Морозова. Ему же и поручили  вести это дело.
Несмотря на молодость,Василий успел снискать  уважение в кругу  своих коллег.
Он был пытливым и  въедливым, ни одна мельчайшая деталь не ускользала от его внимания.

Первым делом он направился в больницу, куда объездчик Жариков привёз потерпевшего, в надежде расспросить его о случившемся.
Его встретил понурового вида доктор и глядя себе под ноги, ответил, что доставленный утром пациент  умер от заражения крови.
У Морозова екнуло в груди от такой незадачи. Он попросил провести его к покойному.
Увидев его обезабраженное лицо с вздувшимся ухом, Василий понял, что шанса выжить у того не было.

Он попросил доктора принести вещи умершего, Но ни в карманах, ни под подкладкой пиджака ничего не обнаружил.
Дело принимало скверный оборот- никакой зацепки не удалось обнаружить.
Перед уходом Морозова , доктор сказал, что покойный вроде врачом работал и сам себе поставил страшный диагноз, когда пришёл в сознание.
Обескураженный неудачей, Василий не знал, что предпринять и решил сходить на рынок, чтобы купить Наденьке букетик цветов.

Он никогда не дарил ей цветы, и вообще,  мало знал о её вкусах и желаниях.
Базиль скучал за Наденькой, думал сегодня повидаться, но судьба распорядилась иначе. Он задумчиво шёл по рынку не глядя по сторонам.
Где-то в прошлый раз видел цветочные ряды.
Проходя мимо, услышал канареечное поцвиркивание, переходящее в свист.
Жёлтая птичка, сидя в клетке, выводила заливистые рулады.
Базиль остановился. Может купить Наденьке канарейку?
Невдалеке послышался разговор двух женщин.

Говорили о поезде и о каком-то мужчине, который вышел в тамбур и не вернулся. Базиль навострил уши, неужели подвернулась удача?
Он подошёл к женщинам, представился следователем полицейского управления. Те притихли.
Попросил пройти их в участок для дачи показаний. Одна из них запротестовала, мол, в поезде ни в каком не была, и ведать не ведает ничего.
Другая, рассмеялась, сказав, что пока не продаст кур, не сдвинется с места.
Пришлось Базилю купить кур за три рубля, потратив деньги, имевшиеся при себе.
   
      Рассказ попутчицы Филипповой.

Я ездила к своей куме погостить. Назад возвращалась на поезде, да ещё и кур везла с собой.
Заразы такие, всё время квохтали, мешали спать.Поэтому дремала, и видела как мужчина в шапке, занимающий верхнюю полку вышел в тамбур.
Подумала, что по нужде. В поездах ведь нет туалетов для простого люда.Нету и нету его, любопытство взяло меня, куда пропал.
Так и не дождалась.

Только заместо его хахаль вертлявый появился.
Шмыгнул на полку, покопошился там, достал мешочек какой-то, в карман положил, а сундучок тот в окно вышвырнул.
Я от страха ни жива, ни мертва была, быстро глаза прикрыла,
Приметила, что от него несло первачом или сивухой.
По всему видно, залетный, не наш. Потом как ветром его сдуло, исчез во мраке.
Остановок по пути не было, видать на вокзале и вышел.
А тот мужчина так и не пришёл. Полка пустой осталась до самого города.

Наденька взяла в руки тетрадь и только собралась её открыть, как в дверь постучались.
Это Лиза пришла звать барышню завтракать. Ничего не поделать, надо уважать семейные традиции, второй раз к столу не позовут, и придётся  ждать обеда.
Маменька не любит непослушания, только Катьке всё можно.
Вздохнув, Наденька пошла в столовую. Там уже был накрыт стол-кипел самовар, в вазочке горкой наложены конфекты, свежие булочки источали аромат корицы.
Тут и Катя и маман.
Пожелав доброго утра, Наденька присела к столу. Лиза разлила чай. Все молча принялись за завтрак.

Маменька, дабы рассеять гнетущую тишину, посетовала на отсутствие Ивана Даниловича , у него  появилось срочное дело, обещался к вечеру освободиться.
Катя быстро выпила чашку чая и сославшись на встречу с подругой, выскользнула из столовой.
Наденька рассказала матери, что утром ходила встречать отца и Базиля.
Римма Фёдоровна с упреком взглянула на свою дочь-"Надин, сколько можно говорить тебе, что мужчины любят недоступных женщин.
Ты же за Базилем как хвостик, ей-Богу. Ты ему скоро надоешь. и получишь отставку.Посмотри на Катю. Она дождётся хорошей партии, потому как знает себе цену". Наденька вспыхнула румянцем, на глаза навернулись слёзы.

Ничего не сказав матери, она выскочила из столовой и вернулась в свою комнату, в надежде наконец заглянуть в тетрадь.
Каково же было её удивление, когда она увидела, что та исчезла.
Наденька заподозрила в краже сестру и поспешила  на её половину, но дверь была заперта.
Пылая негодованием, она пожаловалась матери и потребовала запасной ключ от комнаты сестры, но Римма Фёдоровна наотрез отказала, и посоветовала дочери оставить её в покое.

Наденька в слезах выбежала из дома и направилась в парк, чтобы немного отвлечься от горечи сегодняшнего дня.
На одной из скамеек она увидела молодого человека в чесучовом костюме, которого видела на вокзале. Тот понуро горбил спину. В руке у него была та самая роза

Наденька робко присела невдалеке и исподтишка наблюдала за незнакомцем.
Вдруг он стал обрывать лепестки розы, они падали ему под ноги.
Наденька вскрикнула"Что вы делаете? Прекратите. Это чудовищно. Ей же больно".

"Ах, милая барышня. Если б вы знали, как мне во сто крат больнее.
У нас гостит одна дама. Я влюбился в неё с первого взгляда, но она смеётся надо мной. Боюсь, что и отец подпал под её чары.
Если б вы видели, как она прекрасна, вы бы тоже её полюбили. Она подобна троянской Елене, и имя такое же.
Она полна затаенной грусти, а иногда в глазах её блеснет взгляд вакханки.
О, её лицо преследует меня даже ночью.

Невозможно забыть её глаза, что мерцают как звезды, и чёрный шёлк волос, и тот удивительный аромат цветения липы, который обвалакивает её как облако, и плывёт вслед за ней, заполняя всё вокруг.
Но рядом с ней цербер, пёс, который не оставляет её ни на минуту.
Он мне отвратителен. Его холеная морда светится каким-то затаенным злорадством, а пухлые пальцы напоминают мне червей.
Он доводит меня до бешенства. Его ехидная улыбка пронизана лукавством и фарисейством,он как торгаш, приценивается к каждой вещице в нашем доме, считая себя чуть ли не хозяином.

Мой отец вдовец, и мне кажется, этот мсье не прочь стать нашим родственником.
Он брат Елены, и думаю, склоняет её к браку. Я слышал, как он говорил ей, что этот дом для неё тихая пристань после трехлетних мытарств.
Она отвечала молчанием, а потом я услышал её приглушенные рыдания сквозь истеричный смех.
Я устыдился своей низости и предпочёл уйти. Но этот смех как-будто надломил меня. Так смеются падшие женщины в домах терпимости.

Я долго думал об этом, мне казалось, что она куртизанка, обирающая богатых мужчин, а её брат сутенер.
Боже, я готов был его застрелить, вызвать на дуэль, надавать пощечин по этой циничной физиономии.
Но один взгляд её прелестных глаз успокоил мой бунт, и я сник пред этой мадонной, так падает ниц раскаявшийся грешник пред ликом Богоматери.
Теперь я раб её, слуга,  жалкий плебей, презренный шут в свите Королевы. Я ненавижу себя"
Внезапно незнакомец пустился прочь, а Наденька, опешившая от этой исповеди, долго не могла прийти в себя.
 
      Тремя годами ранее.

Никита Юрьевич Сангорский мчался на рысаках по ночной, запорошенной снегом Москве.
В бобровой шапке, в шубе, подбитой волчьим мехом, он казался себе этаким богатырем из русской сказки, который одним движением рук мог свернуть горы.
От счастья распирало грудь, он жадно вдыхал морозный воздух. Скоро, совсем скоро он соединится узами брака с Ташенькой.
Она чудо как хороша, прелестна, как бутон розы, нежна как Суламифь из соломоновских виноградников.

Он влюблен в неё безмерно, и кристально-чистый сосуд их любви наполнен таким искрящимся напитком, что пригубив его, он станет счастливейшим из смертных.
Сегодня закадычный друг Серафим Низовский, прибывший из Копенгагена, устраивает приём в честь своего вступления в наследство.
Приглашены только самые близкие. Подфартило Серафиму манной небесной, упавшей этому пижону и разгильдяю прямо в руки.

Бывает, что чем ничтожнее человек, тем щедрее к нему улыбка фортуны, и падает к его ногам баснословное состояние, сколоченное годами и столетиями.
Низовский богат как Крез, и купается в роскоши особняка, что раскинул свои крылья на Большой Никитской.
Здесь каждый божий день праздник, и деньги льются рекой, служа на потребу извращенного вкуса новоявленного хозяина. Здесь ломятся столы от сотен яств, и толпы прихлебателей заполонили роскошно убранные залы.

Низовский, гордый своим величием, ранее перебивавшийся с хлеба на воду, счёл себя новоявленным нуворишем, и не различая разницы между яичницей и омлетом , мнил себя необыкновенным гурманом, собирая за столом дармоедов и льстецов, поющих осанну своему благодетелю.

А сегодня он устраивает банкет в "Славянском базаре",и каждый приглашенный на этот праздник жизни, чувствует себя Гулливером среди мелкоты, забытой этим палладином, и выбравшим из плевел только золотые зёрна родовитых и знатных московитов, способных оценить его размах и щедрость.
Пусть содрогнется этот город от дождя золотых монет, и досужие кумушки пусть облизнутся от кушаний, что никогда не смогут отведать при жизни, и им  не понять, как щедр бывает человек, причастившийся к великому таинству лукуллова пира.

Уже звучали здравицы в честь любимца фортуны, уже стократно пелись дифирамбы, воспевающие несуществующие добродетели этого мнимого божества, исповедующего нигилизм, уже были опорожнены хрустальные флаконы коньяка с знаменитыми журавлями, и исстреблены горы всевозможных закусок, и уже каждый гость был предоставлен самому себе,и не понимал, где он находится, вот тогда и появилась она, под руку с хамоватым господином, который с ехидной усмешкой обвел  глазами это сборище чувственных негодяев, и с каким-то панибратством облобызал щёки новоявленного Али-бабы, обладающего несметными сокровищами.

Низовский был явно рад этим визитерам, и подобострастно кланявшись, и поглядывая на прибывшую даму алчными глазами, усадил их рядом с собой, и тот час же кликнув официанта, что-то зашептал на ухо.
Словно по мановению волшебной палочки явился букет из нежных, пахнувших томным ароматом  роз, облаченных в перламутровую бумагу и бутылка венгерского токая с тонким горлышком, и хрустальный баккаровский бокал, запорошенный изморозью.
Дама пригубила вино и щурясь глазами, мерцавшими из-под ресниц, по-французски, грассируя, произнесла "Vive le roi".

Низовский был расстроган этой пошлой фразой, звучавшей в устах незнакомки насмешкой, и светясь самодовольством, выпятив грудь с белоснежной манишкой, обвел сияющим взглядом своих собутыльников.
Те, не оставаясь в долгу перед хлебосольным хозяином, рявкнули троекратное ура.
Нищий душой король, принимал восторги проплаченных ужином подданных, и торжествующе глядел на это сборище полупьяных гостей.

Сангорский оцепенел.
Пред ним, словно утренняя Аврора, пышущая свежестью своей первозданности, явилась не то кающаяся Магдалина, не то распутная Мессалина, не то смиренная монашка, и эта гремучая смесь святости, разнузданности и кажущейся отстраненности, ослепила его и ввергнула в водоворот опьяняющей страстности.

А потом самые стойкие рванули к "Яру", к той грешной пристани ночной Москвы, где клубилась и взметалась огненная оргия богатства кичливых животных, растерявших свою добродетель под звон бокалов, бряцаний гитарных струн, и громкий хор осатаневших от песенного экстаза цыганок.
Низовский, в распахнутой медвежьей шубе сидел рядом с Еленой Дмитриевной, она улыбалась чему-то своему,  не обращая внимание на этого паяца, изливающего под снежную замять томление страстной любви. Его мелкая душонка в её глазах ничего не стоила, но он был богат, и Ксаверий, своего не упустит.
Приходится притворяться и казаться любезной со всяким проходимцем. Елена Дмитриевна задумчиво смотрела на пролетающие мимо усадьбы.
Ах, как хотелось иметь особняк и раствориться в роскоши помпезных господ, которым не нужно заботиться о хлебе насущном.

А вот и "Яр" - гостеприимная обитель для тех, у кого тугие кошельки, набитые пухлыми пачками ассигнаций.
На пороге застыла группа цыган во главе со своим бароном. Заждались, сердешные, в ожидании очередного денежного мешка, очередного бахвала и любителя покуролесить на всю ивановскую и тряхнуть мошной.
Пока пьяные гости вываливались из колясок, цыгане грянули "Величальную".Низовский гордо подбоченившись, внимал этим хриплым голосам, славившим его льстивыми улыбками и слаженностью пения.
Он выпил рюмку водки, и бросивши на поднос пачку ассигнаций быстрым шагом нырнул в это логово алчных до жизни  толстосумов.

Там уже ждали подгулявшую компанию.
В одном из кабинетов был накрыт стол, ломившийся от снеди, мерцали, преломляясь, хрустальные бокалы, горлышки запотевших бутылок источали запахи алкогольных испарений.
Все расселись по местам и опять принялись за еду, и за хмельные напитки.

Время летело стрелой, веселье было в разгаре. Випитые напитки  ударяли в головы, тост следовал за тостом, не выпить за хозяина торжества было смертельной обидой.
Лишь только Елена Дмитриевна могла себе позволить этот каприз. Низовский пил больше всех, но хмель его не брал.
Он зоркими глазами поглядывал на своих гостей. Ему не нравилось, что Сангорский всё время пялится на Елену, и чувствовал в нём соперника.

Нет, этому надо положить конец. Он вышел из кабинета и вернулся через полчаса с замшевым футляром.
Открыв его он подошёл к Елене Дмитриевне и ловким движением накинул ей на шею ожерелье из розоватых аметистов, оправленных в мелкие бриллианты.
Та всплеснула руками от неожиданности. Гости воодушевленно аплодировали богатому подношению, Ксаверий исподтишка оценил хольстремовское ожерелье, прикинув в уме его стоимость.

Он заметил пристальное внимание Сангорского в адрес Елены,и в его глазах зажегся огонёк наживы.
Похоже, и эта рыба клюет на приманку, надо только не упустить жирного карася,и немножко подтолкнуть к активным действиям.
Незаметно для всех, он отточенным движением всыпал в бокал именинника несколько белых крупинок, которые  находились в кольце.
Он купил его у рижского торговца за мизерную цену, и только потом узнал у знакомого антиквара, что этому кольцу нет цены из-за тайника, расположенного под чёрным агатом, приводящего его нажатием тайной пружинки в действие.
Елена Дмитриевна предложила тост за щедрость Низовского, тем самым понукая его выпить бокал со снотворным.
А потом всё закружилось в бешеной свистопляске.

Низовский после выпитого бокала со снотворным ещё сильнее впал в кураж. Были позваны цыгане, и тут началось светопреставление.
Песням не было конца, завывания цыганок кружили голову, мужчины бросали на них страстные взгляды.
Ну а когда начались танцы, то тут уж такое началось, хоть святых выноси.
Цыганки, шурша  цветастыми юбками, вышли в круг. Гитаристы ударили по струнам, и началась вакханалия искрометного танца.

Постепенно темп музыки нарастал, цыганки трясли юбками,плечами, посылали гостям зазывные улыбки, кружились как волчки, подначиваемые громкими криками мужчин.
Самые нетерпеливые из них сами бросились в пляс:вскидывали вверх руки, притоптывали в такт ногой.
Бешеный ритм учащался, из-под юбок были видны стройные ножки танцовщиц, обутых в туфельки.И всё это слилось в какой-то остервенелый бедлам-кружилось, визжало, ухало, стонало.

Елена Дмитриевна наконец обратила внимание на молодого красавца. Его серые глаза были чудо как хороши, он был одет с иголочки, запонки поблескивали бриллиантами, и весь он был как из воска-мягкий, нежный, и, влюблённый.
Она улыбнулась ему, а он, зардевшись, смотрел на неё молящим взглядом.
Ну, что ж, была не была.Елена Дмитриевна кивнула ему, и слегка подмигнула.
Сангорский был ошеломлен её смелостью, и проглотил наживку.

Ксаверий наблюдал за этой молчаливой сделкой, надеясь, что Елена не прогадает. Нужно во чтобы то ни стало сегодня убрать  с дороги этого болвана Низовского.
Тот потихоньку начинал дремать, но тут, как назло появилась голосистая Стеша, и затянула густым контральто "Невечернюю". Постепенно песня ширилась и текла безудержной рекой.

Гости взгрустнули. У Низовского потекли слёзы, он беззвучно рыдал.
Елена Дмитриевна сидела как изваяние, боясь хоть малейшим движением показать свою боль, что внезапно зажглась в  душе. Перед ней промчалась вся её жизнь, лишенная света любви:унылое детство, горькая юность, бедность и диктат Ксаверия, заставляющего её принимать ухаживания состоятельных мужчин.

От мощного напора цыганских голосов зашаталась люстра в кабинете. "Невечерняя" своей тоской разбередила душевные раны слушающих.
Так уж устроена загадочная русская душа, что при звуках цыганской песни тает от восторга, проливаясь живительной влагой слез, и  тихой болью саднит вдруг ставшее одиноким,  сердце, и взлетает в  поднебесье белой голубкой тихая печаль.
А может  это мятежный ангел низринулся в ад, опьяненный дерзостью своих  помышлений, идя против небесного Отца, и теперь тихо плачет его душа, погрязшая в сутолоке чистилища.  

Рыдающая мелодия наконец умолкла. Все  подавленно молчали. Цыгане растерянно переглядывались меж собой, боясь, что им не заплатят.
Наконец Низовский, как будто очнувшийся от слезливой прострации встал, и неверной походкой направился к Стеше.
Поцеловал её в лоб,а остальным низко поклонился. Цыгане заулыбались.
Серафим щёлкнул пальцами, и услужливо подбежавший официант с подносом, замер пред ним.

Низовский подозвал к себе своего секретаря Альфреда-датчанина. В руках того был чемоданчик, из которого он стал вытаскивать пачки ассигнаций, перетянутых резинками,и класть на поднос.
Все завороженно смотрели на кучу денег, уплывающей к цыганам.В душе у Ксаверия бушевала буря." Негодяй, какой ничтожный подонок. Я тебе покажу, как сорить деньгами, кретин. "

Его распирала злоба, но испугавшись выдать свои эмоции,он успокоился и принял равнодушный вид.
"Елена своё возьмёт, не упустит лакомый кусок. Правда, тут надо подумать. И этого молодчика Сангорского не упустить, да и с Низовского содрать по полной".
Серафим обессиленно опустился на стул, не в состоянии сделать и шага, он был беспробудно пьян.
Снотворное вкупе с алкоголем сделали своё дело. Официанты унесли его в спальный кабинет.
Остальные гости стали прощаться, и отправились кто куда. Сангорский с Еленой Дмитриевной, воспользовавшись ситуацией, тоже засобирались.
Никита Юрьевич усадил Елену в карету, и тройка рысаков понесла их по запорошенной снегом Москве.

Всё было как в беспамятстве, как - будто сердце провалилось в пустоту. Сангорский уподобился марионетке в умелых руках кукловода, он ощущал  себя мельчайшей частицой в необьятности Вселенной.
Елена стала для него путеводной звездой, астролябией в грозовом океане, тропинкой в лабиринте кромешной тьмы, лучом света в тёмном тоннеле, адским зельем в руках Сатаны, кровосмешением адюльтера,эшафотом смертника, библией для святого, презирающего утехи страстей, падением в грешную бездну, воплем утопленника в морской пучине.
Он плохо помнил последующие события.
Они мчались на тройке в ореоле снежной метели.

Елена Дмитриевна куталась в соболью шубу, от неё исходил аромат цветущей липы, и он таял от этого запаха, и сердце стучало пойманной птицей, и было так страшно прикоснуться к её тайне, и только её холодный профиль, и бешеный стук копыт, и ветер, что бил в лицо острой иглой, не мог утолить его ненасытной жажды обладать этим гибким телом, пить его услады, жить её прихотями, взирать на эти звёздные глаза, на этот упругий стан, смоль волос, трепыханье длинных ресниц.

Холить эту бездушную статую, целовать эти изваянные из мрамора руки, этот гордый профиль хищной самки, блаженствовать от её вскользь брошенного взгляда, наслаждаться  улыбкой этого божества, утолять её капризы. Всё, что было до неё, это мишура, морок, бездушная пустыня, мрак беззвездного неба, шорох  ветра, сметающего пыль веков, скрип колеса тысячелетий, жажда одинокого сердца в ожидании благодатной влаги, звон набатного колокола в ночи, рёв урагана, сметающего всё на своём пути.

Это было наваждением. Забылась нежная Ташенька и отошла куда-то вдаль. Он смутно помнил её облик, всё затмила она.
Та, что  яркой молнией вошла в его жизнь, и испепелила до дна, и выжгла тавро хозяйки на нём .
И он её раб, слуга, прихвостень, прислужник её красоты, мелкий червь, что торит дорогу в темноте и ползёт на запах благоуханного яблока, оставляя на нём слизь своих грешных желаний.

А потом был полумрак ночного кабинета, ярый воск свечей в  медных канделябрах, и треск березовых поленьев в жарком камине, и наплыв чувств, и её лицо, что страстным медальоном врезалось в грудь, оставляя след ожога на сердце.
И горечь ночной тьмы, и запах липы, сводящей с ума, и забвенье прошлой жизни, и угар пьяной души.
И только ясная луна, что светила в окна бледной тенью, могла принять в себя тот  мутный миг счастья, и первую зарю, когда ошалелые от счастья, и от нежданной близости, тела, сплетенные в апофеозе нахлынувших чувств искрились хитросплетеньем  вычурности горького похмелья, и стоном вспыхнувшей страсти, нахлынувшей, словно волной, сметающей всё на своём пути.

И милый образ Ташеньки, некогда чарующей свирелью тихого счастья,  вдруг померк в его глазах навсегда , и  он понял, что прошлая его жизнь ничто в сравнении с той волной удушающего счастья, что вошла в его жизнь ярким всполохом тайных наслаждений.

Низовский проснулся ближе к полудню, не понимая, где он. Страшно болела голова, нутро горело нестерпимой жаждой.
На его крик прибежал метродотель, и согнувшись в поклоне, предложил бодрящий кофэ.
Два часа спустя, освеженный купанием и сельтерской водой, причесанный и напомаженный, он сидел в своём кабинете и перебирал в памяти перепитии вчерашнего загула, не понимая, как он умудрился напиться как сапожник.
Такого с ним никогда не бывало. В голове зашуршал сквозняк недоверчивости, он чутьем хитрого лиса чуял, что здесь что-то нечисто.

Кто-то пытается навязать ему свои правила. Подозрение пало на секретаря Альфреда, которого он подобрал в амстердамском квартале красных фонарей.
Тот явился пред грозные очи своего хозяина с кислой миной на одутловатой физиономии. Его белесые глазки беспокойно сновали по богатому убранству кабинета.
Серафим исподтишка наблюдал за этой белобрысой, облезлой молью, которой он доверил свой кошелёк. Вместо отчёта о финансах, тот что-то мямлил в ответ, а потом разрыдался.
Низовский указал ему на дверь. "Чтоб духу твоего больше здесь не было" - крикнул он вслед бывшему протэже.