Свой? Чужой?

      Иногда надо сделать трудный выбор: или-или. Даже пяти секунд на раздумья не будет. А вставить: «Где наша ни пропадала?!» Прямо противоположное: «Своё всегда ближе» - получится. Примеров, наверняка, тьма-тьмущая. Сразу выведем за скобки  «О доблестях, о подвигах, о славе».* Ну, тогда остаются любовные, житейские, служебные. В тему и байки старого торгового флота. Начать по справедливости отбирать,  именно эту вначале оцифровали бы. Уж больно то пресловутое: «одно из двух» в полный рост проявилось.
      Был в Северном морском пароходстве достоверный, отчётливый капитан. Многие его знали, а судоводители так без исключения. Ещё бы. Раз оный кэп руководил потом Службой по безопасности мореплавания. И что редчайше бывает, соответствовал тому высокому назначению с  заметным перебором. Подобно старинной семиструнной гитаре всё в нём настроилось с рожденья гармонично. От маменьки-дворянки лицом взял, от отца поморского корня - моряцкую натуру. Удачно шутки десятками высекал. Не иначе оттого, что претерпел подростком войну и даже успел походить в Северных конвоях.* Интересное, знаете ли, качество замечалось за тем поколением:  безрасчётная, весёлая доброта. Я бы ещё добавил способность откликаться, войти в положение других. Вот как-то так. И будь, чего по совести ни миновать.
      Когда же приспел охочий  жениховский возраст, родная страна всего ничего смогла им предложить.  В лучшем случае комнатёнку в коммуналке. Почтут за счастье и в бараке. Мало-мальски кое-как приодеться, также плоховато с бытиём стыковалось. Все нехватки и бедность объясняли недавней великой войною. И народ  понимал: так оно и есть по нашим-то понесённым потерям. Но зато вон Победа в календарях, в памяти поголовной и подушевой. С той твёрдой философией стоиков свыклись, притерпелись. К тому же мелкие, частые послабления усатого вождя  воспринимались сдвигами к изобильно наобещанному. А там , глядишь…   Только вот  то самое «глядишь», всё никак не наступало.
      При Хрущёве стало вольней, зато куда придурковатей в общем соцхозяйстве. Да заметно убавилось в народе беззаветной веры. Лысый, что усатого сменил, видя это, решился на крайнее средство. Объявил непременное торжество Коммунизма точь-в-точь через двадцать лет. Дошлые сразу смекнули: значит - никогда! Многие верили по чётным дням или как кому заблагорассудится. Простецы продолжили грезить сладкой глупостью. Однако перемены к довольству, едва достаточному, плелись и вовсе сбоили, вплоть до случавшихся очередей за хлебом.
      Лишь те, кто имел доступ к загранке могли себе позволить завидный, модный прикид. Преодолеть красивым жестом любую к себе неприязнь: вроде, прибить ковёр над диваном тёщи. Пусть  ассамбляж тряпья и тот ковришко куплен в маклацких *польских лавках – всё едино интершикарно. Дескать, гляньте, люди добрые!  Настоящий-то коммунизм - за бугром. Там почти по принципу: Бери –  не хочу. Карла Макс плачет. Что и говорить, впечатляюще  срабатывало. Нестойкие  умы сносило вместе с кепками.
       Почему такой предваряющий разбор автор учинил, надеюсь,  уловили. Ведь без выданной словесной картинки, байка забуксует и, зевнув, её не дочитают.  А так хоть есть надежда. Заодно почтим  старый пароход «Петровский»,  дохаживающий свои последние годики. Серебряный век пара, увы, кончался.  Вначале шестидесятых, капитаном на нём был как раз тот отчётливо достоверный с большими задатками. Его-то и попросил  знакомый соломбалец, привезти предел желаний жёнушки. Всеконечно же, ковёр. Челобитничал сам того стесняясь, заранее не веря в исполнение страдательной просьбицы. Мало ли пустой блажи на свете? Ну, пусть хоть пообещает, и то  душисто прольётся домашняя отрада. Мол, тогда мы с Верочкой помечтаем, куда привесим? Поугадываем, чего гости по таковскому поводу воскликнут? Всплеснёт ли ручками Маргарита Васильевна? Деревенская родня и та культурностью  городцких проникнется. Словом, ковёр –  это вам не половик из тряпочек. Круче некуда, да из Гамбурга! Один знакомый капитан привёз. На всю жизнь уважил. Ох, ува-жи-и-л!
      -  Выпадет случай, от чего ж не купить? – подарил пока надежду Валерий Петрович, - Извиняюсь, сейчас по делам спешу.
     Та просьба едва в потоке дней не забылась. Вдруг рейс на Гамбург пароходу «Петровский» выпал. Известное дело: побывать там считалось у моряков козырною удачей. Загрузили, стало быть, старого голландца досками и подались они степенно девяти узловым ходом. Можно, впрочем, на один узелок прибавить, но тогда бы кочегары у топок падали. Уголёк-то – дряной, зековский. Точнее, воркутинский. Ну и тяга в топках без "ветрогонов",* стыдливо сказать, естественная, благодаря высокой трубе. А так всё хорошо. Паровая машина, почти бесшумно коленвал крутит.  Тот в свою очередь валопровод на винт. Стоит дойти туннелем  до сальника дейдвудного подшипника, как словишь ухом вращение гребного винта. Эдакий звук: шш-шш-шш. Флотские острословы давным-давно его перевели: «шиллинг, шиллинг, шиллинг». *
     Наконец-то добрались они, честь по чести. Буксиры помогли пароходу к лесному причалу прижаться. Матросы на  караван вышли найтовые* слабить да убирать.  Агент живо ихние марки привёз. Каждый вспомнил о личном, то есть о важности обратить  архискромные денежки в моднячий товар. Вот тогда-то не стыдно в Архангельск вернуться. У всякого на этот счёт были свои серьёзные намётки.
      Капитан, не капитан, всё равно ходить в город поодиночке нельзя. Порядок советского торгового флота строг. Писан, как вырублен, для всех. Направился положенной тройкой и верхний комсостав.  Способ передвижения избрали обычнейший, то есть сугубо пеший. Но это уже по мизеру карманных финансов. Значит, выступил сам кэп Петрович, старпом и стармех. Все они модники, по-принятому тогдашнему мореманскому шику, в габардиновых плащах. А кашне, какие у них выглядывали бланжевые кашне! Двое хулиганской рябью кепок-лондонок неосознанно подчеркнули свою нипочёмную бравость. На молодом капитане форсистый французский берет залихватским креном к правому виску.
       Со стороны посмотреть - идут в своё удовольствие бывалые закадычные приятели. Никак хотят  весёлые заведения обойти, насколько выдюжит природное здоровье. Возможно и до улицы «красных фонарей»  потом доберутся. Видно же – морские волки! Где как не в Гамбурге этаких типажных уважают. Потому даже вывески без всяких там экивоков. Вон, как вам этакая справа «Оушен бойс»?* Иль та, что слева подмигивает огоньками, и как в полёте на ней грудастые фройленс с  пивными кружками. Сзади остался пяток тату салонов. Не худо бы, конечно, вечным сувениром оставить на руке якорёк. И вообще, куда ни посмотри,  приятнейшие засады. Везде царит соблазн, готовый отблагодарить за пережитые шторма, монашеские койки, прокрутку вахт четыре через восемь. (Кочегарам – через двенадцать). Но на что воля и «Правила поведения (опять же!) советского моряка заграницей». Соответственно мимо прогулочным шагом следуют, ради чего-то загадочного нацелены.
     Правда, а вдруг они взыскательные гуляки, которым первый класс, стиль люкс с примой подавай? Есть, есть и такие здесь заведеньица! Только и те им, без интереса. Идут себе и идут. Коим другим бы залюбоваться, да того уже просто нет. Старинный ганзейский Гамбург разутюжен до подвальных кирпичей американскими бомбардировками к 45-му году. Так-то штатники доказали немцам, кто из них в злодействах непревзойдённый. Посему везде унылый, наспех сотворённый новодел. Хотя для жизни удобный, дойч прилизанный и обдуманный: разнесут вновь - не жалко.
      Наконец прибывают, будто на штурманскую точку. Уличонка - так себе, невзрачная. Несколько пивных баров, в коих любые претензии смешны. Столько же лавок убогого вида. После магнитно-притягательных местечек, чьи пороги не удостоили переступить, верхние петровские выглядят  странно. Оказывается-таки, именно туда  заявились. Все тусующиеся на той штрассе, тоже держатся по трое. Лишь когда из лавок выходят, числом будут поболее. Вон оно что! Тут творят свой гуд-гешефт* парни и мужики наших пароходств. И к ним ли упрёк, что, вроде, как мелко авосничают.  А своя-то разве Держава, ни причём?!
    Петровский дед*, морщась, первую маклацкую дверь толкнул. Наша  великолепная тройка вошла в изобилие для радецких.* По началу, чуть осмотрелись. Ёлки шмать!  Европкинской завали до потолка, цены нищенские, инвалютным суточным соответствуют. Главное - всё с руками в Союзе оторвётся. По действиям тамошней свойской публики: коврами отовариваются. (Сколько лет нескончаемая мода по ним буксует). Всякая иная мелочёвка приложением уже скатанным в трубки. Несколько бойких поляков и смазливых  паночек, неизвестно как огерманенных, при любимом деле просто осатанели. Каждого стараются растрясти до конца, словно видят карманы на просвет. Тянут и тянут одну заискивающую ноту: 
             -   Просиму панове о закуп, о закуп…
    Капитанская тройка решает отовариться здесь, не теряя времечко на шастанье по прочим. Что останется от марок, спустить, как подобает завзятым морячинам. Потому берут по законному ковру, определённого вида, улетающего на ура в комиссионке. Затем не скупясь всякой мелкой всячины своим домашним. Паночки ловким шуршанием  всё им завернули. Паны денежки пересчитали, но всё равно тянут о закупе. Первым не выдерживает старпом:
   -   Не худо бы второй ковришко  взять. Наверняка заход ещё дадут. В норму и впишимся. 
  Дед уместно подыгрывает:
   -   Знают, ведают в конторе. Угля нам хватит. На подхват пошлют попутный груз взять. Жалеть тогда будем.                Петровича мучает уклончивое заверение, данное соломбальцу.               
    «Вот бы порадеть человеку - думает он, - как-никак обещал. Да и жёны у нас училки. Беднее  супружниц только уборщицы. Помогу мужикам, а своей удачей поделюсь».
   -  Ладно. Сыграем в орлянку. Берём ещё по каппёрте,* - резюмирует кэп, точно на пропитание семейств подал. А сам при этом, как бы назад за три поколения отступил.               
      Эдак ровесники первых россiйских пароходов припечатывали предмет купли коверканным англицким словцом.
     Весьма удовлетворённый дед, заверяет с улыбочкой:
    -   Если чего, спрячу. Машина с котельным отделением - тунгусская тайга. Сам чёрт ногу сломит, не то, что таможенник.
     Вышли, как есть в единоличном грузу. До целофанновых пакетов ещё Европа не додумалась. Свёртками обходились. Вид глупейший. Это вам не на авто с ними покатить, подобно местным герам. И все так. Сразу приметны те, которые по два ковра хапнули. Да как их осуждать? Жалеть надо. Вовсе жизнь нуждёнкой стиснула.
Найдут по приходу, - визу в клочки и гон с позором.
      Волна отоварщиков не попёрлась разом. Своими тройками стала оседать в барах. Прижимистые - на той же маклацкой. Гордые, и к тому же получающие суточными лишком за рупь (!) инвалютных копеек, перетекли на штрассы по-богаче. Компания Петровича сама по себе, свернула, навроде, пропала. Умно решив потратить силы на отрыв, и в последнем приличном баре бросить яшку* до кайфового расслабления. Хоть не в тягость будет тогда дотащиться, что ни говори, позоря флот отечественным реализмом.
     На следующей улице столкнулись с тройкой четвёртого механика, который предводительствовал  двумя кочегарами. Видят: заплутали парни. Без их наставления ужо поколесят до косины каблуков. Что примечательно, один молоденький кочегар Алька, ни чем не отягощён. Как же ему старший комсостав, молча позавидовал!  Принялись нужный курс объяснять. Добившись понимания, знавший всех по отчествам, кэп спрашивает: 
      -    Альберт Петрович, от чего же ты не в грузу?
      -   Да  мечтаю в отпуске мотоцикл купить. Загодя к нему бы очки 
 мотоциклетные и куртку-канадку. Оттого зажал марки насмерть.
    Новый вопрос уже деду:               
      -   Как он пар на марке держит?
      -   Нормально. Даже похвально.
      -   Ну, тогда сейчас  все вместе поищем те очки, заодно и обмоем. 
      Безрасчётливый Алькин альтруизм произвёл понятное настроенческое чувство помочь во благом. Вызнали, какой ему байк приглянулся. Стали на ходу разбирать достоинство отечественного «Иж-56». Сошлись во мнении, что зверь-машина и, конечно, стоит будущих трат на очки и куртку-канадку. Старший Петрович к тому ж веско вспомнил, как сразу после войны возили на «Будённом» из Германии мотоциклы БМВ по репарации. До сих пор Ижи подозрительно напоминают  тогдашние. Но и в этом наше право Победой даденное. Катайся, парень, с чистой совестью. Дальше бы обсуждали, да вон он – магазин престижных мотиков от разжиревшей БМВ. Туда и вломились почти на тех же правах победителей. Не только у Альки, у всех дух захватило.
       Выбор будьте-нате! Двухколёсные зверюги смотрелись по-иному, манко. Фигли на этом зацикливаться. К отделу аксессуаров, что звучит для русского уха куда, как противно, придвинулись. От волнения точного подбора, довольно простовато поклажу с рук скинули. Лишь на десятом варианте очков с обзорными зелёными стёклами, остановились. Круче тех нет. Цена, однако, взлётная. Всё же шик дороже. Присудили: взять! Сложнее с курткой. Фасонов ни счесть. Кожаные, совсем отпад. Да по маркам не потянуть. Сошлись на коричневой матерчатой с патентом и аккуратным меховым воротничком. Алька был счастлив.  Его мечта начинала сбываться.
       Теперь этапами: переход, отпуск. В архангельском магазине «Спорттовары» на Поморской, разом спустит прикопленные кочегарские зарплаты, купив зелёного Ижа. Ить ведь - за 600 рублей!  Но советскому человеку при казённом прокормлении и жилье в кочегарском кубрике на восемь рыл, та сумма поддастся.
       Объединённой компанией, вместе пережившей радость второго Петровича,  стартанули обмывать по-русски. Все последующие кружки оплатил  лично первый из Петровичей - воистину достоверный, отчётливый капитан.
    Паче чаяния, нового захода пароходу не дали. Дед со старпомом несколько дней виновато прятали глаза. Сам Петрович, по виду, уравновешенно спокоен. Очевидный прокол с ковром знакомому соломбальцу, ещё не повод к мандражу. Но что-то ведь стресётся?!
      Через десять суток подошли к плавмаяку «Северо - Двинский»,* где заодно тогда брали лоцмана. У всех предвкушение радости встречи с Архангельском. Каждый из команды ощущал себя заморским гостем Садко и знал наперёд, чем будет взвеселён и утешен. Дедок, словно по великой тайне, шепнул:               
      -   Валерий Петрович, давай, как его, этот самый спрячу.               
    На что получил учтивый ответ:               
      -  О себе, Кузьмич беспокойся, а я уж как-нибудь с экой горки съеду.   
    Поставили их левым бортом у причала 25-го лесозавода. Лоцман, вообще-то, рекомендовал ставать правым. Дескать, лучше для отходного манёвра. На что кэп парировал:               
      -  Благодарю. Чтоб держаться хорошей морской практики, предпочту иначе.               
    Едва трап спустили, нагрянула высокая комиссия: погранцы, таможня, портовые власти, вплоть до санитарного контроля. И сразу шмон с пристрастием. (Рейс-то откуда!) Всем на тот момент положено сидеть по каютам. Лишь кто назначен на перекрытия коридоров да вахтит в МКО* -  при делах. Начинали всегда с надстройки. Офицер- пограничник сурово сличает лица с фото на паспорте моряка. Пара таможенников уподобляются ретивым сыскарям. Неким свидетелем  за их спинами  маячит, проинструктированный матросик.
     На пароходах и в ходу была тишина, тем более у стенки причала. Слышно – подымаются с топотом по внутренним полутрапам. Сейчас вежливо постучатся в капитанскую дверь, подождут отклика. На том, единственный бонус уважения ко главному в судовой роли обнулён.
    Именно в таковскую секунду кэп определился: «Свой? Чужой?». Стучатся.               
    -   Где наша ни пропадала! – разряжается Петрович. Ковёр сигарообразной торпедой летит на вечное заглубление.
    -   Да, да. Входи, служивые.               
    Дальше всё как обычно: сверка личности, осмотр приобретённого и почти явное желание, чего-нибудь обнаружить. Эх, абсолютно не за что зацепиться. Всё же старший в звании интересант делится каверзной мыслью в протокольной обёртке.               
    - Э-э отчего иллюминатор нараспашку открыт? Под осень ведь.               
  Самый раз снисходительно пояснить:               
    -  Вы, поди, заметили: на пароходах всегда излишне жарко.               
    Любопытствующий чин, на глазах умнеет, даже выдавил улыбку. Петрович в полном великолепии капитанской формы являет природное, чуть ироничное, обаятельное благородство. В служивых вселяется чувство неловкости обременения собой такого замечательного человека. Как возможно культурней, подаются к следующим, заранее подозреваемым.
    Сколь хорошо ни шмонали, ничего лишнего не нашли. Видно, те, кто рискнули, знали свои заведования и все шхерины* парохода на пять с плюсом. Через полтора часа комиссия схлынула. Многие петровские до утра оказались свободны. Спеша, разоделись, как пристало морякам-загранщикам, и в песенном настроении, прихватив отоварку, подались к остановке маймаксанского трамвая. Направился с ковром и  всем прочим капитан. Перед магазином, затейливо построенным купцом Макаровым, сошёл под восхищённый взгляд кондукторши. Пересёк площадь и окунулся в царство деревянных соломбальских домов и домишек. В одном из них, с угла переулка Шилова, жил мечтатель о недоступном житейском предмете.
    Нежданный визитёр смело распахивает калитку. За ней огородик, кусты малины, обязательная  рябинка, черёмуха и пёс на цепи. Кудлатый физиономист враз прикинул: «Дядька по облику порядочный. Дорогим одеколоном весь нюх забил. С каких-таких мослов ему  красть?» Однако на подобии звонка к хозяевам выдал гав-гав. Оценив осторожную благосклонность пса, подымается гость на крылечко. А уж дверь распахнулась. Тот самый знакомец стенорил голосом, собранным их всех распрекраснейших чувств:               
    -   Батюшки светы! Валерий Петрович! Какими судьбами?!               
    -  Не вы ли, Александр Изосимович ковёр мне заказали?  Так вот - пора получить.
     Тут же нарисовалась дражайшай половинка мечтателя Вера Савватьевна и мило всплеснула ручками. Счастье состоялось! Заводят Петровича, минуя тёмные сени, в кухню с запахом блинков и супа из чугунка. Близ русской печки - вешалка. И без того нарядный красавец-мужчина преображается в капитана. У Савватьевны отсутствие (!) слов, кроме ахов. Ковер наконец-то свободен от пелены бумаг. При виде развёрнутого чуда, новая волна блаженства обдаёт соломбальскую парочку. Первым приходит в себя Изосимович, и как рапортует:               
    -   Деньги у нас давно ить скоплены. На комоде в глиняной кошке. Сей миг расплатимся. Я за молотком!
    -   Ни в коем случае! Отставить! – командует и на чужой кухне капитан.               
      – Пускай киска дальше на комодике красуется. Меня жена, две  дочки ждут. Рад был пустяковое, приятное одолжение вам сделать. Примите уверения.
     Когда вновь за калиткой очутился, решил пройтись по ещё как родственным улочкам. Много тут мастерового народа, соотносительно с наипервейшей когда-то особой, по сю пору живут. Все эти Плотниковы, Меньшиковы, Князевы, Царёвы, Государевы, вестимо, Петровские. В общей сумме, благодаря корабельным трудам на верфи царя Петра со свитою. Некоторых награждённых по предкам картинными фамилиями, помнил с детства. Из тех-то, обратно в славную сторонку, война никого не вернула. Шагалось архангельскому вольному мореходу удивительно легохонько. Но не только оттого, что под ногами досчатые мосточки. Душа кэпа радовалась всему там узнаваемому. Память примирительно сличала прежнее с настоящим. Даже то, что долгий рейс прошёл без законного прибытка, ничуть не огорчало. Ведь счастлив же при малом кочегар Алька. Счастливы  хозяева кудлатой собаки и глиняной кошки. Скоро с разбега прильнут две дочурки, обнимет жёнушка. Господи! Как просто быть счастливым.

на фото - тот самый пароход "Петровский" СМП. 6815т; 109х34х7м; 1800л.с.;10 узлов 
* «О доблестях, о подвигах, о славе» - строчка Блока.
* северных конвоях – доставка военных грузов морским путём (1941 - 1945 гг.).
*маклацких (сленг) – дешёвых лавках, где отоваривались советские моряки.
*"ветрогонов* - котельных вентиляторов наддува воздуха.
*шиллинг – английская монета.
*найтовые - стальные тросы, обтягивающие палубный лесной груз.
*Оушен бойс (анг.) – океанские мальчики.
*гуд гешефт (нем.) – прибыльное дельце.
*дед (сленг) - ст. механик.
*радецких (польск.) – советских.
*каппёрта (анг.) – исковерканное слово ковёр.
*бросить яшку(сленг) – отдать якорь.
*МКО - машинно-котельное отделение.
*шхерины (сленг) - потайные уголки.
*"Северо - Двинский" - плавучий самоходный маяк. 430т.; 36х7х4м; 320л.с.; 5 уз.
                Построен в 1905г. Списан в 1964 г.