Блок. Иду и всё мимолетно... Прочтение

«Иду –  и всё мимолетно…»







        * * *   

Иду – и всё мимолетно.
Вечереет – и газ зажгли.
Музыка ведет бесповоротно,
Куда глядят глаза мои.

Они глядят в по'дворотни,
Где шарманщик вздыхал над тенью своей...
Не встречу ли оборотня?
Не увижу ли красной подруги моей?

Смотрю и смотрю внимательно,
Может быть, слишком упорно еще...
И – внезапно – тенью гадательной –
Вольная дева в огненном плаще!..

В огненном! Выйди за поворот:
На глазах твоих повязка лежит еще...
И она тебя кольцом неразлучным сожмет
В змеином ло'говище.
                9 марта 1905   





Рифмовка. 
– «упорно еще / в огненном плаще» – в те времена буква “ё” в рифмах читалась как “e”.
– «лежит еще... / ло'говище» – читать следует с двойным ударением: «ло'гови’ще».

Из Примечаний к данному стихотворению в  «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах»  А.А. Блока:
«
– «Вольная дева в огненном плаще!..  //  ( ... )И она тебя кольцом неразлучным сожмет  //  В змеином логовище.» – Ср. с  повериями об огненных змеях, одно из них Блок приводит в  статье "Поэзия заговоров и заклинаний" (1906): «Иногда "прелестник" (огненный змей. – Ред.) является в женском образе Летавицы и чарует волшебными прелестями» (СС-85 .  С. 59;  о "летавицах" см.:  Сборник малороссийских заклинаний / Сост. П. Ефименко. М., 1874.  С. 70.  N2  220;  Афанасьев, 3.  С. 209;  об образе "оборотня­змея", превращающегося в деву, см.: Афанасьев, 2.  С. 625).
»

В стихотворении продолжается описание странствий по инфернальному эху Санкт-Петербурга. После прошлого( «Повесть» ) – такого похожего на  реальный! – вот, настоящая местная экзотика, туристический аттракцион, я бы сказал, с девами-оборотнями-змеями.

*

*
Даниил Андреев. «Роза Мира». «Падение вестника»:
     «…Сперва — двумя-тремя стихотворениями, скорее описательными, а потом всё настойчивее и полновластней, от цикла к циклу, вторгается в его творчество великий город. Это город Медного Всадника и Растреллиевых колонн, портовых окраин с пахнущими морем переулками, белых ночей над зеркалами исполинской реки, — но это уже не просто Петербург, не только Петербург. Это — тот трансфизический слой под великим городом Энрофа, где в простёртой руке Петра может плясать по ночам факельное пламя; где сам Пётр или какой-то его двойник может властвовать в некие минуты над перекрёстками лунных улиц, скликая тысячи безликих и безымянных к соитию и наслаждению; где сфинкс «с выщербленным ликом» — уже не каменное изваяние из далёкого Египта, а царственная химера, сотканная из эфирной мглы... Ещё немного — цепи фонарей станут мутно-синими, и не громада Исаакия, а громада в виде тёмной усечённой пирамиды — жертвенник-дворец-капище — выступит из мутной лунной тьмы. Это — Петербург нездешний, невидимый телесными очами, но увиденный и исхоженный им: не в поэтических вдохновениях и не в ночных путешествиях по островам и набережным вместе с женщиной, в которую сегодня влюблен, — но в те ночи, когда он спал глубочайшим сном, а кто-то водил его по урочищам, пустырям, расщелинам и вьюжным мостам инфра-Петербурга.»