Часть I. Глава 23. Их хаб дир либ! Я тебя люблю!

ГЛАВА 1: http://proza.ru/2021/11/17/1486


Только Сара Абрамовна захотела в очередной раз закрыть глаза; как услышала стук в дверь.
– Я занята, чтоб вы все были здоровы! – раздражённо и громко сказала Сара.
Арик тихонько приоткрыл дверь и сказал:
– Мама, это я. Прости, но это важно: сегодня у нас будут первые посетители! Беня с Шмуликом уже здесь, переодеваются, так что с халой придётся повременить.
Сара взбодрилась и улыбнулась:
– Ты смотри, как быстро расходятся слухи в нашем городке! Это выстрелил паштет! А что, звонили заказать столик?
– Да нет, Митька придёт. У них Люська уехала к маме, так они с Петькой голодные сидят.
– Петька… Петька, это тот маленький антисемит, который сказал, что евреи из людей котлеты делают?
– Да нет: он сказал Лее, что евреи кровь в мацу кладут. Это меня он спрашивал про котлеты.
– А ну, расскажи поподробнее, что он тебя спрашивал? И что эти двое здесь хотят попробовать? Мне кажется, что маленький засранец слышит антисемитские речи у себя в квартире. Митьку я тысячу лет знаю – он придурок, но не антисемит. Видимо, Люська фонтанирует дурными идеями. Ладно! Пусть идут. Но смотри, дорогой, чтобы они заплатили за обед. У нас не благотворительная организация.
– Мама, но Митька мой друг! Как я смогу взять с него деньги?
– От ты поц, пан Арье! Весь в папу… Ты же сам сказал, что первые клиенты. Ладно. Пусть их Лея обслужит. А Шмулик с Беней приготовят. Что за меню у нас на сегодня?
– У нас в ассортименте, пани Сара, пока только три блюда: борщ со вчерашнего готов, куриная отбивная с жаренной картошкой и компот.
– Сына, а отбивная с чего?
– Как с чего? С курицы, мама. Куринная отбивная.  Эти отбивные в заморозке, в холодильнике лежат. А картошку ребята пожарят. С луком.
– Пан Арье, у меня до тебя дело: когда эти два голодных гелэмтэр-молодца пожалуют, позови свою маму. Я хочу лично поприветствовать клиентов. И смотри, чтобы здесь сейчас никого не было. Мне нужно время на одиночество.

Не спрашивая, зачем маме нужно время, Арик вышел и закрыл за собой дверь, а Сара снова прикрыла глаза. И что странно: она разозлилась на десятилетнего пацана, но эта злость переключила её сознание с предстоящего знакомства с Кацманами на Петьку, который утверждал, что евреи кладут кровь в мацу и из людей делают котлеты. Но Сара успокоилась: то, что не касалось её семьи лично, она ещё могла как-то вынести. 

Женщина положила руку на стихи Яши, прислушалась к себе: ей стало совсем спокойно и даже как-то радостно.
И в этот самый момент в кромешной тьме её сознания возник свет: он как будто пробивался сквозь мрак откуда-то сверху, как лучи солнца пробиваются сквозь тучи. И Сара каким-то непостижимым образом оказалась в совершенно незнакомом месте, на кухне маленького покосившегося дома, где-то в степи. Она увидела женщину: просторная ситцевая юбка на резинке, цветастая старенькая блузка навыпуск, а на голове был белый, чистый платок, прикрывающий все волосы. Пряди волос выбивались из-под платка, но женщина заправила выпавшие прядки обратно и, зачерпнув ковшом воду из кадки, омыла руки над большой, алюминиевой миской. Потом она подошла к столу, на котором стояла миска с выросшим тестом. Эта женщина показалась Саре какой-то уж  очень знакомой.
«Иди сюда, доця!» – позвала женщина, и Сара обомлела: на зов выбежала она, Сара, только маленькая.
«Мама!», – чуть было не закричала Сара Абрамовна, но испугавшись того, что видение оборвётся, исчезнет, сдержала готовый вырваться наружу крик…
Девочка засучила рукава, как это только что сделала женщина, залезла на маленький стульчик, стоявший рядом со столом и запустила руки в тесто. Как заправский поварёнок, она вытащила из миски подошедшее тесто и, положив сдобное, воздушное тесто на присыпанную мукой доску, немного примяла его. Женщина смотрела на маленькую Сару и улыбалась. И до того эта улыбка показалась родной Саре, что предательские слёзы опять покатились у неё из глаз.
«Странно, – подумала Сара. – Я совсем не хочу плакать. Почему же всё время катятся слёзы?
«Потому что ты видишь свою маму!» – подсказало ей сознание.

Тем временем молодая мама разделила тесто на кусочки, и вместе с девочкой они стали скатывать кусочки в шарики.
Размяв шарик руками, женщина сделала сначала маленький жгут, а потом раскатала в длинный.
«Делай, кэцеле!» – сказала она маленькой Саре.
Девочка с удовольствием повторила мамины действия и когда три жгута лежали на столе, женщина сказала:
«Сегодня плетём из трёх, доця. Ты помнишь, что означают три полосы?»
«Да, мама, помню. Одна полоса означает истину, вторая мир, а третья… а третья… Я забыла…»
«Правосудие, Сарочка. Война закончилась и нам сейчас всем нужен мир. А когда совсем наступит мир и все оставшиеся в живых фашисты, будь они прокляты во веки веков, будут преданы суду, вот тогда души нашей убитой семьи успокоятся…»
«А сейчас они не спокойны?» – спросила Сара, помогая плести косу из полосок теста.
«Сейчас они мечутся… Сарочка, плети туго, как косу… Это нам с тобой повезло, моя маленькая. Если бы тётка Галима не приютила нас у себя, мы бы тоже с тобой не выжили. А наши родные все там…»
«Мамочка, а папина душа мечется?» – спросила Сара.
«И папина душа мечется. Он погиб, нас с тобой защищая… Но когда свершится правосудие, то они все успокоятся и станут нашими защитниками там, на небе…»
«Мама, а что означает хала? Ну, неважно, из скольких полос она будет» – спросила маленькая Сара.
Мама вытерла о фартук руки, села на табурет, подозвала к себе девочку и крепко прижала её к себе.
«Хала, моя родная, означает любовь. Я очень-очень тебя люблю!»
Потом она оглянулась на дверь и шёпотом спросила: «А ты знаешь, как на идиш будет «я тебя люблю»?
«Нет, мамочка. Тётка Галима не разрешает говорить на идиш. Она выгонит нас, если услышит!»
«А мы потихоньку, шёпотом… Повторяй, доця, за мамой: «их хаб дир либ!»
«Их хаб дир либ» - повторила маленькая Сара и крепко-крепко обняла маму за шею.
Сара открыла глаза… Она не знала идиш, ну, разве что помнила отдельные слова, но эти слова, сказанные её мамой, врезались в память с самого детства. Так почему она их забыла? Почему никогда в своей жизни больше не пекла халы? Неужели Яша был прав и Сарина душа потихоньку умирала? И тут Сару осенила мысль, что если бы Яша не умер, умерла бы она сама, потому что когда умирает душа, человек жить не может: тело не способно вынести жизненные трудности, оно ломается. И от этого открытия Саре стало не по себе: она чуть было не потеряла сознание. Непонятно, чем бы закончилось это проникновение в прошлое, но в дверь кухни постучали, и вошла Лея.
– Можно, мамочка? – спросила Лея.
– Иди сюда, моя девочка… Сядь рядом, – сказала Сара дочери, и когда та поставила табуретку рядом с маминой и села, Сара обняла свою девочку, крепко прижала её к себе и произнесла тихо-тихо:
«Их хаб дир либ».
– Что, мамочка? – переспросила Лея.
– Я тебя люблю. Это на идиш. Так твоя бабушка мне говорила, когда я была маленькая.
– И я тебя, мамочка, – сказала Лея и обняла маму за шею точно так же, как только что обнимала свою маму маленькая Сара.
– Тебя кто-то обидел? – спросила Лея, почувствовав на щеках мамины слёзы.
– Нет, доця… Так, вспомнилось… Скажи, ты поможешь мне испечь халу?
– Конечно! Людей всё равно нет, а я папе всё время помогала. Я всё знаю…
Через два часа тесто было готово и Сара вместе с Леей делили его на части. Сара поднесла маленький комочек теста к носу и почувствовала идущий от него жар. Этот маленький комочек был наполнен такой мощной силой, такой жизнью, что Саре  на миг показалось, что держать этот комок в руке стало тяжело. В нём, в этом маленьком куске теста было всё от её народа: соль – слёзы, сахар – радость, мука – рассеяность евреев по миру. Была вода, уносящая время и яйца – сама жизнь. И Сара полюбила этот кусочек всем своим огромным еврейским сердцем. Она бережно положила комочек теста на стол и сказала Лее:
– Сегодня халу плетём из трёх полос.
– Папа тоже любил из трёх. Когда он заплетал мне косу, он говорил, что моя коса почти такого же цвета, как хала…

Ещё через час Сара, взяв две прихватки, ловко, как будто всегда это делала, достала из духового электрического шкафа три красивейшие халы, посыпанные маком. Халы источали такой запах, что сначала в кухню прибежала Фира, за ней Арик с Милочкой, за ними Шмулик и Беня.
– А ну, иждивенцы, пробуйте, что у нас получилось! – «вежливо» предложила Сара и отломив от горячей халы большой кусок, протянула его Фире. Фира откусила кусочек от горячей халы и потеряла дар речи…
И тогда все стали отламывать от халы куски и пробовать их на вкус.
Именно в тот момент, когда Сара должна была получить свою порцию комплиментов, в зале раздался звон колокольчика.
– Это Митька! – сказал Арик, и все, кроме Сары, Бени и Шмулика пошли встречать посетителей. Нет, Фирочка, которая недолюбливала оголтелого сына Митьки, Петьку, встречать не пошла: она забилась в свою каморку, не желая видеть разнузданного мальчишку.
Беня со Шмуликом встали к «мартену», Сара сняла с себя фартук и, повернувшись к братьям, строго сказала:
– Халы не подавать. Не оценят.
Затем она посмотрела на себя в маленькое зеркало, висящее на стене и тоже пошла в зал. У неё созрел план, как проучить Петьку, чтобы неповадно было оговаривать её народ.

Продолжение: http://proza.ru/2021/12/22/1542