Курская заря. Ч1. Г5. Долгожданная встреча

Курская заря.
повесть.

Часть 1. Не пробитая скала.
Глава 5. Долгожданная встреча.

предыдущая глава:    http://proza.ru/2021/12/21/1737 

            1. Околица.

            Странно, на небе ни облачка, а дождь прошел, или морось какая – мороз ведь.
            Мартовский снег, сильно потемневший, за последнюю теплую неделю редко, но оголил, не оттаявшую еще, землю на обочинах скользкой дороги. Грязь не пробила колею от телег, телеги здесь ходили значительно чаще, чем полуторки, хотя сани еще вовсю помогали перевозить грузы. Но если уж расквасит полуденная грязь утренний мороз, то сани протащить по колее обратно, даже порожние, крайне трудно, лошадка последние силы оставит. Разбитая снежная дорога принимала на себя все возможные виды деревенского, не частого, передвижения, да и кому ездить здесь?.. тем более в распутицу.

            Мартовский снег, сильно потемневший, за последнюю теплую неделю оголил, не оттаявшую еще, землю на обочинах скользкой дороги, по которой Яков быстрым шагом, на сколько позволяла замерзшая придорожная слякоть, пока еще из снега, иногда трещавшая под ногами… шел домой. Четыре километра для солдата – разве это много. Три месяца прошло с последней разведки, в которой он и получил это тяжёлое ранение. Уже дошли почти… и свою же пулю получить, из родного ППШ, спасая пленного немца. И так бывает у них в разведке. «Но ничего, вытащила меня эта кудесница в Москве. Не смогла меня смерть забрать!»
            Солнышко с трудом вылезало из холодного горизонта, но уже слепя Яшке глаза… ведь шёл он ярилу навстречу, подставляя ему лоб и щёки, и радость от этого в Душе только росла, помогая Якову улыбаться.
            «Вот сейчас за поворотом…» - еще несколько шагов. На губах улыбка… сладкое ожидание родных петухов. Ладонь ко лбу, чтобы чуть меньше света.
            «Еще шагов двадцать…» - в залатанной, в госпитале, груди сводит дыхание. Сердце, до которого всего пару сантиметров не дошла пуля, хочет из груди выпрыгнуть, будто раненая грудина опять открылась… открылась настежь навстречу родным… близким. Ноги уверенно несут вперед, лишь бы не упасть на подмерзшем, за ночь, насте.
            Слева несколько сломанных, будто неким великаном, берез. «Что это за ними впереди?..» - что-то черное… или рыжее выделялось на повороте дороги, за стволами голых берез, от которых сто шагов до околицы.
            …Сгоревший, тронутый ржавчиной, Т-26 стоял на обочине дороги. Люки открыты, пушка чуть в сторону. Сажа на бортах местами стерта, скорее всего лазающими по обгоревшему железу, мальчишками. Замедлив шаг, не отводя взгляда от остова танка Яков, до звона в висках, сжал челюсти.
            Еще два десятка шагов… еще танк в капонире артиллерийского орудия примяв правой гусеницей колесо немецкой противотанковой пушки, раскорячившейся под его весом. А дальше…
            Дальше… деревня. Родина Яшкина! То место, где он родился и вырос, бегая к этой околице встречать Батю.

            …Почерневшие, от копоти пожара, кирпичные трубы от печек… Чуть ли не кресты на погосте… вместо деревни.
            Будто и нету никого…
            Яша остановился, комок подпер глотку.
            Тишина… Не приятная, свербящая в загривке тишина… ни петуха… ни овцы… ни коровы, ни коня… Будто и нет никого вовсе. Только это сгоревшее ржавое железо… перед которым хочется преклонить колено и… печные трубы… вместо домов.

            Местами снег уже подтаял, подтаял большими темными ноздрями, провалившимися окопами, перед капониром. Перед капониром, над которым возвышался Т-26, с выгоревшими топливными баками, расцветшими взрывом, черными металлическими розами. Места горевшего металла, почти за год, сильно тронулись ржавчиной. Корма танка, со взорванными баками – рыжая, а низ машины, передняя часть башни, с оставшимися, не тронутыми огнем, двумя лучами звезды на зеленой броне, и отсек механика-водителя, не горели… блестели в лучах, вылезавшего не спеша из-за облачков над горизонтом, солнца, как новенькие. Но все это железо, сгоревшее и еще крашенное… мертво.
            Яков стоял и смотрел на трубы своей деревни. Рука машинально достала из кармана галифе папиросы. Лицо солдата было каменным. А над родной улицей из труб, не срубленных обожженных деревьев… висела не привычная, кромешная тишина… лишь дымки из землянок. Слава Богу- печи топятся.

            2. Прибытие поезда.

            …Вдалеке опять просвистел гудок паровоза. Закопченный пешеходный переход нависал через железнодорожные пути со стороны Москвы. Но это был не тот мост, который он помнил с 39го. Средняя часть, где лестницы спускались на перроны вокзала, видимо была разбита… скорее всего бомба. Эта часть моста была вырезана, и сделана из дерева вместе с маршами, перила из обрезной. А под нависающие крылья старого железа, наверняка упавшего после взрыва, подведены дополнительные деревянные клетки опор. Деревянные брусья были не складно сбиты, ветровыми служила не обрезная доска. Все это сделано на скорую руку, для того, чтобы мост - просто был. А по мосту шли люди. Кто-то на работу, а кто-то с только что прибывшего поезда шёл домой.
            Когда поезд причалил к перрону станции Сухиничи, полдень прошел, уже половина второго дня. Яков попрощался взглядом со старшим лейтенантом, проходя на выход мимо купе, где офицер так и не проснулся. Это обнаружили его бойцы, минут сорок назад, пытаясь разбудить своего командира, приблизительно за полчаса до станции, когда за окном вагона появились сожженные пригороды… еще до развалин зданий в два и более этажей.
            Сержант вышел на перрон, щурясь на яркий свет после сжатого света в вагоне. Поправил вещмешок на плечах, развел в бока гимнастерку на ремне, застегнул полушубок. Посмотрел в одну сторону, посмотрел в другую, исподволь вылавливая взглядом из памяти знакомые черты вокзала, который видел последний раз уже более трех лет назад, еще в доброе мирное довоенное время. Сейчас железная дорога, закопчённые здания вокзала, остатки черного пешеходного моста над путями, уходящие в даль рельсы… были совсем не приветливы… если не сказать… злыми.
            У здания вокзала ощетинилась зенитка, обложенная гнездом из мешков с песком. Стена вокзала, на четверть выложена новым кирпичом, крыша стала более пологой, крыта неметаллом… понятно, что она сгорела, скорее всего после прямого попадания бомбы, крыта дранкой… хорошо, что новой дранкой, до войны блистала яркой краской, на жести. Яков глубоко почувствовал, что сильно повзрослел за годы пока не видел этого родного вокзала, с которого он уезжал на срочную службу. Грусть была не свойственна ротному балагуру, но сейчас ему было… грустно. Не воспринимал он еще никогда так близко руины, разрушенные страшным валом войны… в которой он давно принимал самое активное участие.
            Дымы от паровозов не приветливо провожали непутевого Яшку в долгую и счастливую жизнь, и словно предупреждали солдата о трудностях, с которыми он еще столкнётся неизбежно, в ближайшее время. Не спеша мимо просвистел паровоз, обдав Никитина теплым паром.
            Через грохот и свист пролетающей мимо машины:
            - Сержант!.. Сержант! Товарищ сержант!..
            К нему подбегали три милиционера. Один сильно отставая, снимал с плеча винтовку.
            Яшка оглянулся. Остановился.
            Первым к нему подбежал молодой, у которого лицо белыми пятнами, как в вагоне, когда он не побежал за бандитом. Он тяжело дышал и, будто набравши в рот воды, опять не мог произнести ни слова, только моргал своими красивыми глазами.
            - …Нам приказано вас задержать товарищ сержант. – Скороговоркой выпалил второй, резко остановившись перед солдатом.
            С винтовкой был не молодой мужик, не быстрый на ноги. Еще не добежав до собравшихся на перроне:
            - Пройдемте в участок, гражданин. – подходя быстрым шагом, держа винтовку наперевес. Задыхаясь от не очень долгого бега.
            Никитин, не понимающе:
            - А что случилось-то бойцы?..
            - Не рассуждать!.. Марш в участок! – Сходу зашел сзади сержанта, тяжело дыша… - Пшёл! Сейчас разберемся.
            Никитин стал делать медленные шаги, в окружении милиционеров, по перрону:
            - Да что произошло-то??? Поясните?
            - Не рассуждать!.. вперед! Здесь тебе не Москва… здесь прифронтовая зона. А это тебе не в кино сходить. – Не молодой НКВДешник толкнул Якова в спину винтовкой.
            - Да я ж так сегодня домой не смогу попасть, ребята. Вечер уже… не успею. – Сам шел в направлении здания вокзала в сопровождении милиционеров, одному из которых было страшно стыдно, он видел, что происходило в тамбуре вагона московского поезда.

            - …Вы что? Охренели, что ли? – Яшка смотрел на открытую перед ним дверь клетки из строительной арматуры, не понимая, за что его так встретила гражданская жизнь родных мест,
            - Давай, давай, не задёрживай! Сейчас следак приедет, вызовет. – заталкивал в камеру Никитина все тот же не молодой милиционер, дергая перед солдатом железо винтовки.
            - Михалыч, ты бы с ним поаккуратней… Герой все-таки! Домой едет на побывку, а ты его… - одернул не молодого один из милиционеров.
            - Ты меня еще поучи, салага! – Грубо огрызнулся Михайлович, несколько обиженным голосом, закрывая калитку клетки на замок.
            Оценивающе, в пару секунд, оглянулся на здоровую фигуру Якова. Брови чуть свел к переносице, отвернулся, опять посмотрел на сержанта:
            - А ты случаем не из Жданово?
            Уже Яков внимательно начал присматриваться к худому, пожилому милиционеру и не смотря на сумрак в помещении:
            - …Дядя Игнат, ты что ли???
            Тот в растерянности опять повернулся к клетке:
            - Ты… Это чего?..
            Он в растерянности смотрел на Яшку, не моргая, прищуривая глаза, чуть не закрывая их бровями.
            - Глашки сын… Чо ли???
            Яков улыбнулся:
            - Гляди ко… Узнал!.. наверно через прутья лучше видно.
            Человек с винтовкой опустил взгляд в пол, словно мучительно вспоминая что-то очень важное, милиционеры, стоящие вокруг, кто в кулак, а кто по жеребячьи, не могли удержаться от смеха:
            - Яшка?.. – Лицо его погрустнело. Рот не закрывался. – Яшка… Черт… Опять тебя угораздило… засранец…
            Он стоял перед Яковом, между ними прутья клетки и винтовка, чуть не плача, а Якова разбирал смех, который никому не удавалось удержать. Милиционеры, наблюдавшие эту несуразную, идиотскую, сцену, тоже не могли удержать улыбки. В привокзальном отделении милиции прорвался хохот. Все смеялись по обе стороны решётки, только у старого Игната Михайловича, с винтовкой на перевес, трясся подбородок, ни намека на улыбку на лице. В конце концов старик сел на ближний стул, продолжая держать винтовку и смотреть обиженными, не понятно на кого, глазами на земляка, не понимая, чего делать дальше.

            Следователь приехал только через час.
            Сначала снял показания с бойцов отделения погибшего старшего лейтенанта, потом минут двадцать пил чай с черным хлебом, смотря за окно вокзала, где по путям проехало за это время два состава, оба шли в тыл, один почти полностью был загружен лесом, второй - «госпиталь на колесах», не останавливаясь они разгонялись в сторону Москвы. Допрашивать беглых не стал, решил с этим чуть повременить… поморить их голодом, не давая спать до утра. Через минуту, как за окном отгрохотал госпитальный поезд вызвал к себе фронтового сержанта.
            Никитина привели без ремня. Первое, что сделал следователь, полностью вернул ему обмундирование и вещмешок, поинтересовавшись, все ли на месте. Предложил чаю с черным хлебом, служивый не отказался, вообще-то Яшка не ел с раннего утра.
            Не стал он долго мучать война. Снял с него показания под протокол, поговорил о том, о сем, сержант расслабился, перестал видеть в следаке противника. Они уже говорили, как приятели. Следователь послушал шутливые фронтовые рассказы Никитина и… отпустил фронтовика восвояси. Тем более, всех бандитов… беглых, этот сержант перебил, или посадил обратно за решётку. Четвертого нашли на откосе железки… мертвого. Посчитали – неудачно спрыгнул с поезда.

            3. Тяжёлое сердце.

            В коридоре никого не было. Яша глянул на трофейные часы, уже пол шестого, за окнами вокзала ложились сумерки. «Как же я теперь по темному доберусь-то? Может какая машина на привокзалке пойдет в нашу сторону?» - быстрым шагом пошел на привокзальную площадь.
            Людей на площади было не много, машин не было совсем. «Да… Кабы утро, можно было пешком пойти, часа четыре, ну пять - и я дома, а сейчас… в ночь.» Взгляд лег на еще одну зенитною установку в гнезде из мешков на привокзалке, вокруг которой ходил часовой. Яшка провел ладонью по затылку под ушанкой. Опять посмотрел в разные стороны. Если здание вокзала восстановили, остальные здания привокзальной лежали в руинах. На трехэтажке, наиболее устоявшей на площади, кровли и перекрытий не было, стены стояли, зияя пустыми окнами, словно, без стекла, отражая небо. Стены изрешечены шрапнелью и пулями, в одном месте кладка здания пробита снарядом. Яшка пытался вспомнить, как это здание выглядело до войны… и почему-то… не смог. Опять посмотрел на вокзал: «О, боже!..» быстрым шагом, во все глаза смотря на него шёл худой дядя Игнат. Яшка с улыбкой голову наклонил к плечу.
            - Ну что, дядя Игнат, опять арестовать спешишь. - Хмыкнул улыбкой. - а винтовка-то где? Обронил, что ли?
            Дядя Игнат, не подойдя еще близко, махнул рукой:
            - Виноват я перед тобой, Яша… Виноват. Прости ты меня дурака старого… Как Глашке–то потом в глаза смотреть. – Наконец он подошёл к солдату вплотную. – Ну куда ты сейчас пойдешь?.. Пойдем, я сейчас тебе машину попробую найти. Но на сегодня ведь, скорее всего, уже не получится, сынок, думаю, только на завтра. Ну поедешь завтра, мил человек. Ну прости ты меня, дурака старого…
            Яшка что-то хотел сказать, но дядя Игнат не дал:
            - Не спорь!.. Ко мне пойдешь. Переночуешь, как человек… - на губах улыбка, челюсть опять дернулась, обнял Якова, сначала легко, потом изо всей своей стариковской силы, голова под подбородок солдату. – Я тут не далеко живу. Всего два квартала.
            
            Следователь еще продолжал писать что-то в своем блокноте, в дверь постучали.
            - Заходи, кто там.
            - Разрешите, товарищ следователь. – в кабинет вошёл младший сержант милиции Игнат Михайлович. – Товарищ следователь, герой на побывку пришел, а мы тут его мурыжим, домой вот не попал. – замолчал, сглотнул, - я его, понимаешь… в клетку-то посадил. Простить себе не могу. На ночь я его к себе на постой определил, - опять замолчал, махнул рукой раз, махнул другой, - но помогите ему до деревни Жданово Добраться с утра… машиной добраться, – чуть помолчал, – а то ему целый день идти. Или хотя бы до Каоищ довести бы его, там четыре километра – дойдет!
            Следователь глубоко вздохнул. Потрогал свой подбородок:
            - Значит так отец. Завтра, в 6.00 моя машина, знаешь ее?..
            Михалыч энергично покачал головой:
            - А-га…
            - …Будет стоять у вокзала. Прошу не опаздывать, До Калищ… два часа ходу. Дальше сам дойдет, да там и не проехать, поди, в десять машина должна быть у управления… - глаза приподнял вверх, опять посмотрел на старика, - не успеют, дорога плохая, разбита, не позднее одиннадцати у управления. Все ясно?..
            Игнат Михайлович растерянно стоял, открывши рот, вдруг встал по стойке смирно:
            - Так точно, товарищ следователь! – Стал поворачиваться идти… опять встал по стойке смирно, - разрешите идти!
            - Свободен младший сержант.
            Михалыч выскочил из кабинета.
            Следователь Лапин, будучи кадровым следователем до войны, провоевал всего лишь двадцать дней, получив серьезное ранение левой руки и сильную контузию был комиссован, и направлен следователем в прифронтовые Сухиничи. Чего только он не насмотрелся за эти полгода. Но фронтовика признал практически с первого взгляда, тем более тот так помог с беглецами… «Жалко, что московского старлея не уберегли…» Внутренне он был рад, что помогает сержанту, тем более служивый после тяжелого, действительно тяжелейшего ранения.

            Яшка сидел за столом в маленькой комнатке. Семеныч хлопотал вокруг, наповал сраженный количеством наград на Яшкиной груди. Сначала он чего-то мыл за занавеской. На маленькую печку поставил чугунок. Затем резал черный хлеб, постоянно кося взгляд на ордена, еще недавно очень озорного мальчишки, наполнил чайник из ведра у двери, на столе появилась головка лука, два сырых яйца, еще пол буханки черного хлеба. Яшка встал, подошел к вешалке, достал из рюкзака банку тушёнки, опять сел к столу… а медальки дзынькают меж собой, банку поставил рядом с головкой лука, достал немецкий штык-нож, вонзил его в крышку банки. На этот непривычный звук Игнат Семенович повернулся к столу. По комнатке немедленно полетел запах пряностей американской тушенки. Оба сглотнули слюну.
            - Ну зачем ты, Яшь?.. – смотря на тушенку голодными глазами, выдавил из себя хозяин.
            - Не волнуйся, Семеныч, у меня еще есть. Уж больно вкусно картошкой пахнет.
            Семеныч полез куда-то в холодный угол. На столе выросла пол-литра:
            - Гулять, так гулять!..

            Утром машина следака стояла у вокзала. Было еще темно, но утро вовсю растворяло восток, а небо было чистым как протертое стекло у витрины.
            - Ты там это… Глашке не говори про дурость мою, Яшь. Не со зла ведь я… Ради службы. Время-то какое… Война, будь она не ладна.
            - Да не переживай ты, дядя Игнат, прорвемся! Дома-то появишься? Сосед всё-таки.
            - Сосед-то сосед… да домов наших нет, Яшенька. И землянки у меня нету, я ведь как немца прогнали, на службу вернулся, комнатку мне вот дали. Не куда мне ехать, сынок.
            - Все ж приезжай, переночуем как ни будь. Бывай!
            - Счастливый путь…
            Яшка сел в машину, а у Игната опять дернулся подбородок. Колеса резво понесли автомобиль вперед. Пожилой милиционер сутулясь смотрел им вслед. Город был сильно разрушен, с половину зданий, так или иначе тронула война, на половине не было крыш, какие выгорели по самый остов первого этажа. Минут через двадцать машина уже ехала по проселку. Тряска, по привычке, клонила в сон, но Яшка не хотел засыпать, очень хотел любоваться окрестными полями, которые должны уже местами вытаивать из объятий зимы. Запустение проглядывалось даже по мартовскому снегу. Где-то уже оконтурились отрытые окопы, а где-то еще стояла не убранная, подбитая в бою, техника.

            Машина довезла сержанта до Калищ и не задерживаясь ни минуты рванула обратно. До деревни Якову оставалось еще более четырех километров проселка. «…Это мне в радость, будто со школы иду. Сколько раз с пацанами по этой дороге грязь месили. Посмотрим изменилась дорога – нет? Мать писала мост на Журке построили, интересно она журчит сейчас, али еще подо дьдом?..» Яшка вздохнул, поправил вещмешок, уверено тронулся в сторону Жданово.

            4. Дома!

            …Яков стоял и смотрел на трубы своей сожженной деревни. Рука машинально достала из кармана галифе папиросы. Лицо солдата было каменным, растерянным и злым. Он знал об этом. Мать написала о пепелище еще в первом письме, но видеть это было выше сил. От отчаяния и грусти… перерастающую в злобу, словно заболела голова. А над родной улицей из труб, в палисадниках - не срубленных пожаром обожженных деревьев… висела не привычная, кромешная тишина. Не было на мертвых, обгоревших ветлах даже нахохлившихся, после ночи, галок. Кое где собранные, непонятно как, навесы… сараи, отдельные, латаные неумелой рукой недогоревшие дома.
            Закурил, опять бросил взгляд на раздавленную немецкую пушку, зло скрипнул зубами… пошел в деревню. Солнце уже ощутимо подогревало ночной мороз, совсем оторвавшись от туманного горизонта.
            …Яков удивился. Посаженная им за огородом береза, еще когда-то в детстве, оказалась жива. Он сразу ее узнал, хоть и крона была голая, удивляясь, как сильно она выросла пока его не было. Не она, так бы глядишь и мимо надела прошел, дом выгорел до тла… а колодец остался… Он его с батей копал лет десять назад. Встал на дороге, напротив родных головешек, оглянулся. По дороге у некоторых дворов бабы стоят, на него смотрят… «Как увидели? Вроде все пусто было?..»
            Кто этот солдат?.. к какому двору подойдет?.. в это время калитка землянки открылась… Мать держала руку на груди, схватив ладонью обе стороны телогрейки и щурясь пристально вглядывалась в солдата, стоящего на дороге. Яков не произвольно взялся большим пальцем за лямку вещмешка:
            - Мама… - сказал он не громко, продолжая стоять как баран.
            Женщина сделала один… второй шаг к солдату, вытягивая вперед измождённые руки. Телогрейка свалилась с ее плеч… она этого не заметила, продолжая неуверенно двигаться навстречу солдату. Яков большими шагами побежал ей навстречу. А из землянки, одна за другой выскочили еще две девицы…
            -…Сынок, - словно из последних сил… обнимала мать своего сына, который был выше ее, больше чем на голову. Сестры стояли рядом и хлюпали носом, рукой закрывая рот, чтобы не закричать от боли душевной… от счастья, из калитки землянки вышла третья сестра… к ним уже подбегали и подходили соседи… и радуясь… и плача, останавливаясь за несколько метров до необычайного события. Это был первый случай в деревне… когда с войны приехал солдат.
            Яшка нежно обнимал мать, через ее голову бросая взгляды на сестер… на девиц… не девчонок сопливых. Старшая подошла ближе и накинула мамину телогрейку ей на плечи, прямо на руки брата… отойти уже не могла, стала дрожащей ладошкой трогать братовы волосы на затылке, и нежно пытаться обнимать и его и мамку…
            Они уже хотели идти в землянку.  Ведь бурлило все в душе у каждого, братишка… Яков… рядом с родным домом… Соседи у двора. Подойти близко никто не решался, но и уйти никто не мог:
            - Яша, никого из наших не видел на фронте?..
            Как в лесу прозвучал первый робкий не устойчивый голос.
            - Сержант, скоро война кончится?.. – крикнул, скорее всего, дед Антип. Живой - курилка.
            - Яша, Николу нашего не видал?.. – Никитин не понял кто спросил. С трудом продолжая крутить смешанным с семьей разумом, не находя ответа, кто это, пока вопросы не понеслись один за другим… смешиваясь и повторяясь.
            - Не брешут, что побежал немец?..
            - …Может в госпиталях где встречал?..
            - …А ты командир, али солдат?..
            - Мишку с Сашкой не видел ли где?..
            - Яша?..
            - Яков?..
            - Яшка?..
            Всем… всем хотелось узнать, как там их сыновья, мужья, отцы, заранее понимая… малость надежды, но продолжая… неистово продолжая надеяться… молиться.
            Яков оглянулся на земляков, придерживая телогрейку на маминых плечах:
            - Здравствуйте люди добрые. Я потом… Потом, ладно?..
            Люди замолчали.
            До калитки землянки с десяток шагов… как же долго до нее идти… когда люди… земляки, стояли и смотрели, наконец закрылась калитка за счастливой матерью и сестрами Никитиных, вздохи, всхлипывания, радость-то какая, Яшка – балагур с фронта пришел, уходить не получается. Первый солдат с войны вернулся. Не уж-то к концу война. К концу мучения?.. Радость-то какая! Бабы утирали выступившие слезинки, мужики вздыхали, смотря то в небо, то в землю… а ведь многие уже… казенные письма получили.


Продолжение:   http://proza.ru/2021/12/24/1723 


27.11.2021
Олег Русаков
г. Бежецк