Перегудница. Часть 1 Без смычка. Глава 4

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ.

КАПА-3

– ...Девку-то, отчего ж не пустить, – на лицах дозорных расцветают масляные улыбки.
Я неверяще смотрю на Еремея. А он... смеётся.
Двое ближайших мужчин крепко хватают меня под руки и ведут в приотворившиеся ворота. Я упираюсь ногами в землю, но это не помогает, мои силы слишком малы по сравнению с мощью двух дружинников. Меня затаскивают во двор, и створка ворот закрывается за моей спиной.
Кажется, назревают крупные неприятности. Неужели эти дозорные просто так, посреди бела дня, во дворе у своего господина, решили «позариться на девичью красу»? Ещё чего не хватало! Ни за что! Надо выбираться, но как? Силой я вырваться не могу. Даже если попробую наступить одному из стражей на ногу, второй не выпустит мою руку и может избить. Что же делать, что же делать... Все эти мысли проносятся в моём охваченном паникой мозгу за несколько секунд. А затем я, не осознавая толком, что делаю, слышу собственный голос – тонкий и кокетливый:
– А скажите-ка, богатыри, кто из вас сильнее?
Мужчины враз останавливаются. На их лицах удивление сменяется пониманием. Я же продолжаю изображать девицу не вполне пристойного поведения:
– В общем, так, голубчики. Достанусь сперва тому, кто другого одолеет.
Господи Иисусе, что я несу, что я несу?!.. Самое ужасное, что мой голос звучит совершенно спокойно и как будто даже маняще. А то, что не хотела идти, упиралась, так девки всегда поначалу упираются, у них так принято... ведь так подумают эти двое? Помогите кто-нибудь!
Как ни странно, идея помериться силушкой им понравилась.
– Девчонка-то дело говорит. Давай подерёмся, только поживее, – говорит тот, что держал меня за левую руку, своему «правому» товарищу. Оба отпускают мои руки, отходят в сторону и начинают разминаться и переступать с ноги на ногу. Я делаю шаг назад, как будто для того, чтобы не задели в драке. Потом ещё пару шагов. Мужчины бросаются навстречу друг другу и начинают валтузиться не на шутку. Вскоре они уже не следят за мной. Хватают  друг друга за уши, за носы, дубасят и в голову, и в грудь, и, кажется, даже пониже пояса. В ход пошли и ноги, которыми товарищи орудуют не менее ловко, чем руками, и с гораздо большей ударной силой. Некоторое время я подбадриваю криками то одного, то другого бойца, затем отхожу, ещё отхожу… и наконец бросаюсь наутёк. За мной никто не гонится, но лучше оторваться на безопасное расстояние.
Двор выглядит пустынным: когда мы сюда вошли, кроме двух вояк я видела здесь только нескольких испуганных женщин-челядинок с опустошёнными, поблекшими лицами. Теперь нет и их. Увидев, что начался бой между дозорными, они куда-то поспешно скрылись. Эх, знать бы, куда. Мои размышления на бегу внезапно прерывает низкое собачье рычание. Вот ведь напасть, здесь есть сторожевые собаки, и они наверняка не привязаны, либо цепь у них достаточно длинная, чтобы дотянуться до незваной гостьи. Я останавливаюсь и быстро осматриваюсь. Спасаясь от своих конвоиров, я пробежала половину расстояния вокруг терема, и теперь нужно нырнуть в какую-то из построек для челяди или скота. Кустов или деревьев достаточного размера, чтобы за ними можно было спрятаться, поблизости нет. А из внушительной будки выглядывает пёс размером едва ли не поболее тех, что держит у себя на дворе Еремей. Пока что пёс не торопится на меня нападать, но смотрит и сопит недобро.
Поколебавшись пару мгновений, я неторопливо, бочком подбираюсь к помещению, которое похоже на хлев. Пёс ворчит на меня и начинает выходить из будки – медленно, но шаг за шагом всё ближе. Я спиной вперёд отхожу к двери постройки, нащупываю её рукой. Она закрыта на щеколду, которую мне с трудом удаётся сдвинуть, и дверь тут же открывается внутрь, так что я проваливаюсь назад. Мохнатый «сторож» успевает лишь схватить зубами подол моего сарафана и выдрать из него большой кусок ткани. Двинуться дальше ему не позволяет цепь.
Помещение, куда я шлёпнулась (к счастью, не ударившись головой оземь) устлано соломой. Пахнет навозцем и молоком. Поблизости чувствую чьё-то жаркое дыхание. Поворачиваюсь – коза. К моему огромному облегчению, комолая [21]. Она тоже недовольна моим вторжением и, подойдя поближе, обнюхивает моё лицо и трогает его влажной мордой. Но бить копытцами не спешит, пока только изучает.
__________
[21] Комолая – безрогая, со спиленными рогами.
__________

Я осторожно отодвигаю от себя бородатую физиономию и сажусь по стеночке. Всё-таки я порядочно стукнулась при падении если не затылком, то другими частями тела. Потираю поясницу, осматриваюсь. В хлеву, разделённом высокими деревянными перегородками, находятся ещё две козы и козлята. Мне и правда крупно повезло встретиться именно с безрогой, потому что остальные козы-мамашки очень агрессивно наблюдают за мной из своих отсеков, громко и  требовательно мемекая. И, если бы их не сдерживала перегородка, давно бы уже проверили меня на прочность своими рожками и ножками.
Я встаю и закрываю дверь изнутри. К сожалению, запереть её нечем. Собака продолжает глухо рычать и прыгать перед окошком в попытке достать до меня, но чей-то грозный оклик останавливает её. По направлению к постройке слышатся тяжёлые неровные шаги. Кто-то идёт, ставя одну ногу сильно позже другой. Как будто она у него короче… Короче?
В дверном проёме появляется обширная, чуть накренённая вбок фигура Еремея. Он с необычным интересом разглядывает открывшийся перед ним пейзаж и снова тихо, густо хихикает. С одной стороны, я невероятно рада его появлению, но как вспомню, что это по вине боярина я попала в такую переделку, аж злость берёт. Однако я помалкиваю. Не хватало ещё норов свой показывать, потом проблем не оберёшься.
– А ты догадливая оказалась, – говорит Еремей, едва сдерживая смех. – Здорово смекнула этих двоих стравить. Оставшуюся пару мы с Нефёдом быстро уложили.
– Насмерть? – поражаюсь я.
– Нет, конечно, просто оглушили да повалили. Если б я убить их хотел, Нефёд не стал бы десятника останавливать. Но кровь проливать нам ни к чему. Я с разговором к брату пришёл, а не людей его побивать.
– Мне кажется, хозяина нет дома, – говорю я, выходя из хлева и помахивая рукой на прощание козам. – Во дворе людей раз-два и обчёлся. Куда-то все уехали.
– На охоту, должно, – предполагает Еремей. Пёс мирно пыхтит рядом с боярином, не проявляя никакой вражды.
– Почему он тебя слушается?
– Это пёс нашего отца. Он знает нас обоих, – в его голосе снова слышна печаль. К нам подходят Нефёд и десятник, докладывают боярину, что во дворе почти пусто и, со слов челяди, Евдоким сотоварищи действительно уехал на охоту.
– Что ж, посидим, подождём, – говорит Еремей. – Время терпит. А ты, Дмитрий, – обращается он к десятнику, – приведи-ка мне кого-нибудь из здешних челядинов. Порасспросить их хочу.
Десятник уходит выполнять поручение, а мы трое обходим терем в обратную сторону и усаживаемся на крыльце. Неподалёку от ворот валяются в беспамятстве давешние два вояки, заборовшие друг друга до помутнения в глазах. Еремей не обращает на них особого внимания, но бросает в мою сторону хитрую ухмылочку, совершенно нехарактерную для такого серьёзного человека. Мол, хорошо справилась. А что я? Мне бы живой остаться, а это само собой как-то получилось.
– Ты знал, что они мне ничего не сделают? – спрашиваю напрямую.
– Конечно. Ты смекалистая девка, выкрутилась бы.
– И всё-таки это нехорошо, – повторяю я. – Раз я не твоя холопка, ты не можешь меня им подарить.
– Я и не дарил, – Еремей поднимает брови. – Я всего лишь попросил тебя пропустить.
А ведь действительно. Вот ведь хитрец.
– Ну а если б я не выкрутилась?
– Мне нужно было выиграть время. Нефёд, Дмитрий и я уложили оставшихся двоих ещё до того, как ты предложила своим провожатым сразиться за тебя. А потом мы увидели, что опасность тебе не грозит, и решили понаблюдать.
– Понаблюдать? То есть… – я аж задыхаюсь от возмущения, – то есть вы просто залезли друг другу на плечи и глядели через забор, что я буду делать?
– Забор худой, залезать не пришлось. Через дыры между брёвнами смотрели, – отвечает вместо смеющегося Еремея Нефёд.
– Да как же... вы так... – шиплю на них, как гусыня, но на большее не решаюсь: по статусу не положено, мигом вежливости научат.
– Успокойся, Калина, никто бы тебя в беде не бросил, – пытается меня урезонить Нефёд. – Боярин сказал, нужно поглядеть, на что ты способна. Случись что, мы бы мигом тебя вызволили. Ты для нас очень важна.
– Чем это? – напрягаюсь я.
– Много чем… сказки сказывать умеешь, песни поёшь, с готовкой бабам помогаешь…
Из нас двоих эмпат [22], конечно, не я, а Нефёд. Но я понимаю, что он что-то недоговаривает. Вызнать ответ не представляется возможным, потому что возвращается десятник Дмитрий и с ним две челядинки.
– Расскажите, голубушки, – с интонацией следователя произносит Еремей, – Маркел на днях к вашему хозяину не заезжал?
– Заезжал, боярин, вчера с утра приехал да так и остался. Нынче вместе поехали зайца бить.
– Хорошо. А он один приехал или с ним был ещё кто-то?
– Парень молодой, лет осьмнадцати, одет больно чудно', – отвечает вторая женщина, постарше. – Ни усов, ни бороды нет, волосы острижены, нешто басурманин какой. На татарина не похож, а видно, что не наш. Может, из литвинов аль фрязей [23]. А по-нашему говорит чисто. Только чудно немного.
__________
[22] Эмпат – человек, чувствующий эмоции других людей.
[23] Фрязи – итальянцы. Вероятно, данная женщина или кто-то из её знакомых встречали представителей этого народа среди купцов.
__________

– Он тоже поехал с Евдокимом на охоту?
– Да, только в седло никак забраться не мог. Будто верхом ездить не умеет. Так они с Маркелом вдвоём на одном коне и поехали.
– Ясно. Спасибо вам, голубушки. Идите.
– Спаси тя Христос, боярин, – отвечает та, что помоложе. – Наша б воля, давно бы ушли с Евдокимова двора. Житья здесь никакого нет. Мужики худое творят да бесчинствуют, день-деньской пьяными напиваются да дерутся меж собой. И нам достаётся. Хуже скота себя ведут, распроклятые.
Женщины уходят, а я остолбенело таращусь на Еремея и его ближников:
– Это точно Борис... Тот, которого она описала... Почему он приехал с колдуном?
– Знать, они поладили, – предполагает десятник.
– Как же так? – не понимаю я. – Ведь Маркел силой, против воли, перенёс нас сюда из другого города своей волшбой. Ни я, ни Борис не знаем здешние порядки, ему тоже наверняка было непросто привыкнуть... а он подружился с тем, кто сделал это с нами? Почему?
– Должно быть, увидел в том для себя выгоду, – говорит Нефёд. Ему-то, как родственнику Маркела, виднее.
Наши дальнейшие рассуждения прерывают распахнувшиеся ворота. Во двор с гиканьем и смехом въезжает лихая кавалькада верховых. Их немного, едва ли больше двадцати, но шуму от них – как от целой боевой сотни. Некоторые из всадников везут на руках хищных птиц – то ли соколов, то ли кречетов, я не очень хорошо их различаю. На головах у когтистых птичек надеты плотные клобуки. К сёдлам других всадников приторочены сумки с добычей – вероятно, утки, кого ещё здесь можно ловить? Вся эта шумная компания останавливается на большой расчищенной площадке перед теремом, начинает спешиваться и тут замечает нас.
От охотников отделяется один мужчина, похожий на предводителя. В моём времени про таких говорят «шкаф», но этот – даже не шкаф, а целый... холодильник какой-то. Ростом с Виринею, если не выше, и в обхвате не меньше полутора метров, он выглядит очень грозно и немного пугающе. Решительное крупное лицо с резкими чертами, копна тёмно-бурых волос, спадающая на лоб и почти закрывающая глаза, как у пса породы чау-чау. Что-то мне в нём сразу не понравилось: то ли эта нарочитая неопрятность и расхлябанность, то ли властный и злой взгляд пустых голубых глаз, похожих на… похожих на глаза Еремея. Это, значит, и есть его брат Евдоким. Ёлки-палки, как же хорошо, что его не было здесь, когда мой боярин решил пошутить, «подарив» меня охранникам на входе. Или Еремей понимал, что брат уехал, и только потому устроил весь этот спектакль с моим участием? Впрочем, он всё равно мне этого не расскажет, так что чего гадать.
Евдоким подходит к крыльцу, на котором сидим мы четверо в позах, сильно напоминающих картину «Охотники на привале». У него твёрдая, чеканная поступь, совсем не похожая на кривую походку Еремея. Весь его облик лучится самодовольством, к которому сейчас примешивается раздражение и обида на незваных гостей в нашем лице.
– Доброго здоровья тебе, брат, – учтиво приветствует его Еремей, поправляя на голове шапку. Евдоким смеряет его с головы до ног презрительным взглядом:
– Для чего ты явился сюда, мертвец? Кто тот негодяй, что посмел ослушаться меня и открыть тебе ворота?
Вот и поздоровались.
– Мёртвый или живой, я остаюсь твоим братом, – всё тем же вежливым тоном отвечает Еремей. – Я приехал поговорить. Как видишь, при мне нет дружины.
– Отец отказался от меня, стало быть, я тебе больше не брат, – резким глухим басом произносит Евдоким. – А значит, и ты мне тоже. Нам не о чем беседовать.
– Будь на то твоя воля, – Еремей примирительно поднимает руки. – Если дозволишь, я хотел бы увидеть Маркела и переговорить с ним. Мне нужно узнать у него кое-что.
– Зачем тебе понадобился Маркел? Ты ведь прогнал его. Теперь это мой человек. Я не выдам его тебе.
– Не надо выдавать, мне просто нужно с ним поговорить, – просит Еремей. – Ты ведь знаешь, что он занимается волшбой. Так вот, он выдумал одну штуку. Это может быть опасно для всех, и в том числе для посадских людей. Мне нет нужды притворяться, что я пекусь о благосостоянии наместника, но простые люди не должны пострадать. Пожалуйста, позволь мне встретиться с Маркелом и убедиться в правдивости своих догадок. Я обещаю, что не причиню ему вреда.
– Хм-м… – Евдоким в задумчивости скребёт бороду. – Я понимаю, о чём ты. Но это всё ерунда. Я не верю, что он такой уж могучий чародей. Это просто похвальба. Впрочем, если хочешь, ладно. Побеседуйте. Но потом уезжай со своими людьми. Вы дурно поступили, когда вторглись сюда.
– Мы не вторгались, брат. Я просил впустить нас, однако нам грубо отказали. Я счёл поступок твоих дозорных самовольным и невоспитанным, поэтому мои товарищи поучили их уму-разуму. Ждать же за воротами после того, как они открылись, было бы глупо. Мы дождались твоего прибытия, не переступая порог дома. Границ не нарушали.
– Ох, больно красноречив ты, братец, – последнее слово Евдоким будто выплёвывает, – за это тебя и не люблю. Маркел! Подойди сюда.
К крыльцу приближается тот самый лохматый паренёк из моего сна про Аграфену. Увидев меня, он вздрагивает всем телом и подаётся назад, но Евдоким, встряхнув его за плечи, подталкивает в нашу сторону.
– Доброго тебе здравия, Маркел Назарович, – произносит Еремей. – Давненько мы с тобой не виделись.
– Что тебе нужно, боярин? – вместо приветствия выпаливает Маркел. – Я тебе живым не дамся! Знаешь, какой морок наведу, ух!
Мальчишество, фу. Или молодой колдун только притворяется дурачком?
– Да что ж никто вас здороваться-то не учил… – бормочет Еремей, но так, чтобы всем было слышно. – Оставь эти глупости. Я хочу получить ответ на вопрос: проводил ли ты какой-либо обряд над этой девушкой? – Тут Нефёд и Дмитрий приподнимают зазевавшуюся меня со ступенек крыльца и демонстрируют всем участникам разговора.
На мгновение воцаряется тишина: видимо, Маркел соображает, как лучше ответить. Я замечаю, что он по-прежнему напряжён и немного подрагивает. Боится? Но кого – Еремея или… меня? Помнится, во сне я его здорово напугала. Наконец он собирается с духом и гордо заявляет:
– Проводил, ещё как! А вы думали! Скоро я ещё сильнее стану и смогу всё княжество вверх тормашками перевернуть своим туманом!
Нет, он точно прикидывается дурачком. Потому что дурак не смог бы переместить в эту эпоху двух людей из времени, отстоящего на несколько столетий вперёд. Видимо, это понял и Еремей:
– Ты ваньку-то не валяй, чародей. Объясни, что именно ты с ней делал, откуда она взялась, кто такая. А мы послушаем.
Маркел нервно сглатывает, – в эту минуту он очень сильно похож на мать, – и начинает сумбурно объяснять, что силой своего колдовского тумана вызвал двух созданий из «нави» (так здесь называют не то параллельный, не то загробный мир). И будто эти создания могут очень даже повредить нынешнему наместнику, что было бы очень на руку и Евдокиму, и Еремею, и самому Маркелу, и вообще всем.
– Так. Обожди. Ты хочешь сказать, что эта вот девушка явилась из нави? И что она умеет делать?
– Э-э. Пока не проверял. Нужно смотреть. А вот собрат её меня слушается. Хотите с ним поговорить?
– Давай! – кивает Еремей. И из поредевшей за время нашего разговора кучки охотников выходит Борис. Да, это действительно он. В отличие от меня, его не переодели в местную одежду, он так и ходит в своём современном сером костюме с пиджаком. Только усики стали пробиваться, ведь брить их здесь нечем, да и не принято. При виде своего бывшего товарища по ансамблю я испытываю одновременно облегчение и спокойствие за его участь и какую-то непонятную тревогу. Борис держится… странно.
– Привет, Капля, давно не виделись, – обращается он ко мне. – Что, не рада встрече? Не хочешь спросить, каково мне было эти два дня, что со мной происходило? Что молчишь, будто язык проглотила?
– Здравствуй, Бобик, – сдержанно отвечаю я. – Вижу, с тобой всё в порядке. Огрызаешься, как и всегда. Я должна извиниться за произошедшее, но не думаю, что смогла бы вытащить тебя, если бы вмешалась. Да, я оказалась трусихой, но по крайней мере не грубиянкой. И, кроме того, Еремей Ермилович и его люди приехали сюда по моей просьбе, узнать, что с тобой, и помочь, если нужно.
– Смотри-ка, целого боярина уговорила притащиться, – пренебрежительно отмахивается он. – Только мне не нужна ваша помощь, уже поздно.
– На каком языке они говорят? – озадаченно спрашивает Маркела Евдоким. А я замечаю, что Борис и я перешли на современную нам версию русского языка, которая непонятна местным суздальцам [24].
__________
[24] Капа и Борис интуитивно понимают старорусский язык и говорят на нём. Вероятно, это благодаря Маркелу, но не факт. Похожая вещь была описана в романе М. Раина «Внук Донского», однако у этого автора речь древнерусских персонажей приводится в оригинале, а не осовременивается. Я не следую этому примеру, так как, на мой взгляд, это затрудняет чтение.
__________

Нефёд смотрит, как обычно, чуть приподняв брови, но я понимаю, что на самом деле он не удивлён. Гораздо больше впечатлены братья-бояре.
Борис же продолжает обличать меня:
– Где ты два дня была? Неужели столько времени понадобилось на то, чтобы уговорить вашего Еремея сюда приехать? Хотя неважно. Сама подумай, чем вы можете помочь? Единственный, кто понимает, откуда мы здесь взялись и как вернуть нас назад – это Маркел. И даже он говорит, что ты ему мешаешь!
– Что? Он обманывает тебя. Если бы я могла каким-то образом помешать его колдовству, мы бы здесь не оказались.
– А ты вспомни, как вёл себя тот туман. Он тебя не трогал. И ты действительно могла не дать мне в него провалиться, если бы захотела. Я только хочу понять, ты струсила или нарочно бросила меня в беде?
– Я тебя не бросала. Не нужно судить о других по себе. Я просто испугалась и признаю свою вину. Может, хватит об этом? Ты сказал, что Маркел может вернуть нас в наше время.
– Не нас, а одного из нас, – Борис назидательно поднимает указательный палец, как учитель. – И не в наше время, а в наш мир.
– В чём разница? – не понимаю я.
– Это не «наше» Средневековье, а другое. В смысле, ответвление времени или как лучше сказать? Типа параллельной вселенной. Здесь есть отличия от «нашей» истории. Смотри, сейчас 1451 год, и ты знаешь, кто сидит на княжеском троне в Москве?
– На столе, – машинально поправляю я. – Или за столом. Нет, не знаю, а кто?
– Дмитрий Шемяка.
– Ну? Он же вроде и должен сидеть примерно в это время. У нас с тобой история на первом курсе была, там о нём упоминали.
– Да, только вот он правит уже несколько лет подряд, не уступая место Василию, который не здешний наместник, а который Тёмный. Это он «у нас» Тёмный, потому что Шемяка его ослепил в борьбе за трон.
– За стол.
– Ай, пусть за стол, неважно... А здесь он погиб в татарском плену, и ты знаешь, что это значит?
– Ну?
– Это значит, что Ивана Грозного здесь не будет, балда!
– Как не будет, почему? – я отчаянно пытаюсь переварить информацию.
– Потому что Иван Грозный – потомок Василия Тёмного! Он его правнук!
– Вот тебе раз... Это что же получается, здесь всё по-другому? И, наверное, не только на Руси, но и во всём мире? А твой Маркел говорит, что мы явились из «нави». Мы-то как раз из «яви», а это и есть самая настоящая навь! Страшный сон историка!
– Так, прекращайте нести тарабарщину! – командует Евдоким. – Ничего же не понятно. Маркел, что это всё значит? Ты можешь внятно объяснить, кто они такие и чего от них ждать?
– Дозвольте слово молвить, Евдоким Ермилович, – Борис быстро переключается на древнерусский. – Я расскажу.
– Давай, – соглашается Евдоким. – А то я не понимаю. Ты у меня на дворе пробыл целые сутки и вовсе не похож на героя сказок. Обычный парень. Ну, одежда у тебя другая, так, может, ты из другого народа. Вон и язык у вас с девицей странный. Чем-то на наш похож, а не наш совсем. Что Маркел болтает о том, будто ты пришле'ц из иного мира, – разве это правда?
– К сожалению, да, – вежливо говорит Борис. – Я и Капл… кхем… Капитолина из будущего, которое может наступить в вашем государстве через полтысячи лет.
– Это как? – окончательно запутывается Евдоким. – Ой, врёшь ты мне, вот чую, что врёшь. Больно мудрёно всё это, что Маркел и ты тут понарассказали. Ну где это видано, чтобы колдовством можно было человека из одного места убрать и в другое поместить? Как если бы, скажем, репа из грядки пропала и сама собой в кадушке объявилась. Ерунда какая-то.
– Тем не менее, это так, – продолжает Борис. – Маркелу удалось своей волшбой вызвать нас из нашего мира сюда. В нашей стране есть вещи, о которых здесь и помыслить не могут. Например, можно видеть и слышать друг друга через особое «окошко», находясь в разных местах, между которыми тысячи вёрст. Воду не нужно доставать из колодцев, она сама течёт в дом через трубки, проведённые под полом. Быть игрецом – почётная работа, позволительная не всякому, а лишь обученному человеку. Также у нас множество разных работ, которые трудно представить здешним людям. Деньги выглядят совсем иначе, они похожи на листы из летописи, только маленькие. Ну, как пергамент, только размером с ладонь. А ещё у нас почти совсем не жгут свечи, и в ночное время свет добывается иным способом, он исходит из особых сосудов на потолке и стенах…
– Да ты, я вижу, друг мой, сказочник, – ухмыляется Евдоким. – Сам придумал или слышал где?
– Он не врёт, – вступаюсь я. – Всё это истинно так. Но это непросто понять вам, живущим здесь. Но мы говорим правду.
– Побожись, – быстро говорит Еремей. Я удивлённо смотрю на него. – Говорю, побожись, Калина!
Я крещусь, причём в спешке «неправильно», не двуперстным, а трёхперстным знамением, как привыкла с детства, но на полпути от лба к груди успеваю сдвинуть большой палец вниз, чтобы смотрелось как надо. Заметили, не заметили? Но, похоже, это не главное. Все присутствующие теперь смотрят на меня, вытаращив глаза.
– Она перекрестилась, – озвучивает очевидное Евдоким. – Существо из сказочной неведомой дали не боится креста. Значит, это всё брехня и она обыкновенная девка, которая почему-то искренне верит в то, что говорит. Ты их что, одурманил чем-то, а, Маркел?
– Никого я не дурманил! – возмущается молодой колдун. – Я вам всё как есть рассказал! Я не знаю, почему на неё крест не действует!
– А ну, теперь ты перекрестись, Борис, – приказывает Евдоким. – Живо!
Борис в растерянности смотрит на Маркела, тот громким шёпотом произносит «Не смей».
– Борис! – повторяет Евдоким. – Я кому сказал!
Мой напарник мотает головой и отступает назад.
– Да что же это такое… – Евдоким сам широким размашистым жестом, словно припечатывая, крестит в воздухе перед Борисом. Слышится тихое шипение, как от затухающего свечного фитиля, и на левом предплечье Бориса проявляется длинная красно-золотая зубчатая полоса. Точно такая же проявляется на правой руке Маркела, только у него она чуть шире, от неё исходит свечение и наземь капает кровь. Маркел, стиснув зубы, держится левой рукой за эту полосу, пытаясь не то зажать её, не то скрыть от посторонних глаз. Лицо у него перекошено, как от боли. Видимо, ему и правда плохо от креста. Борис же, судя по всему, никакого неудобства не испытывает, но с некоторым удивлением разглядывает знак на своей руке. Интересно, что же это такое? Ведь эти символы точно не от крестного знамения, значит, их нарисовал Маркел?
– Поглядите, колдун-то как раз креста испугался, – констатирует наш десятник Дмитрий, до того молча наблюдавший за развитием событий. А Нефёд бесстрашно подходит к племяннику, оттеснившему Бориса назад, и спрашивает:
– Это что такое значит, Маркел? Ты никак совсем бесу душу продал? Что за знак у вас на руках?
Поскольку Маркел не в состоянии ответить и лишь шипит сквозь зубы, за него отвечает Борис:
– Мы побратались. Связали, как это называется, узы кровью. Вот.
– Ты совсем дурак?! – взрывается негодованием Нефёд. – Ты побратался с моим племянником-колдуном, которого ты знаешь меньше, чем два дня? Откуда ты, такой лопух, взялся? Ой, горюшко! Да если б ты знал, к чему это может привести! Если б я сам мог предсказать, во что это выльется! Нельзя было так делать, не подумавши, и даже подумавши, всё равно нельзя было! Он же просто тебя использует, выжмет, как тряпку, и выбросит. Силы твои заберёт себе. Если жить хочешь, беги скорее в церковь, чтобы отвадить беду. На тебя, скорее всего, наложат епитимью, но это не так страшно, как товарищество с моим племянником. Ты хотя бы останешься невредим! Послушай меня, не губи свою жизнь молодую, юноша, нельзя так!
– Хватит… болтать… – Маркел выпрямляется, держась за плечо Бориса. – Ничего не поможет, мы теперь братья, и наша связь крепче, чем у родных. У нас общие силы. Борис, ты помнишь, как управлять моей стихией? Покажи мне сейчас!
Он прикладывает свою руку к руке Бориса с таким же символом. Первое время ничего не происходит, затем Борис вздрагивает, как от электрического разряда, и взмахивает обеими руками. Откуда-то из воздуха появляются уже знакомые мне туманные плети, клубясь вокруг Борисовых кистей и предплечий и присоединяясь к ним. Только на этот раз плети ещё длиннее, чем были тогда.
– Ложись! – первым реагирует Еремей и, несмотря на увечье, подсечкой сбивает с ног десятника и падает сам, пригибая меня за плечи к земле.
Плеть Бориса пролетает у меня над головой, ещё одна хватает Дмитрия за волосы и протаскивает лицом по земле, сразу несколько плетей обвиваются вокруг оставшегося на ногах Евдокима. Борис двигает руками словно бы хаотично, как неумелый дирижёр, машущий во все стороны, но разрушительная сила Маркеловской – или теперь уже Борисовой? – стихии очень велика. Вокруг  всех участников беседы непроницаемой стеной встаёт туман, вырастая из земли и поднимаясь всё выше. Я смотрю на происходящее в ужасе и нерешительности, в страхе за нашу общую судьбу и полном непонимании, что делать дальше и как это остановить. Смотрю, закатив глаза и упираясь подбородком в мох, потому что Еремей крепко держит меня левой рукой за затылок, вжимая в землю и не давая пошевелиться.
Справа вижу торчащие из травы вертикально ноги десятника. Евдоким, который невольно стал причиной разразившегося бедствия, висит в воздухе на высоте не меньше чем в человеческий рост, замотанный в плети, словно мумия, и холодный туман инеем оседает на его лицо, сковывая движения и не позволяя даже крикнуть. А Нефёд по-пластунски ползком подбирается к Маркелу сбоку, и племянник не видит его, потому что находится в каком-то странном состоянии полусна. Стоя рядом с Борисом и опираясь на его плечо, Маркел держит глаза закрытыми, и голова у него опущена на грудь. Он выглядит очень слабым, как будто потерял не пару капель крови, а гораздо больше. Однако на ногах стоит крепко, не шатается, хотя я понимаю, что он не реагирует на происходящее вокруг и погружён в себя, в некую спячку, что ли. Мало-помалу до меня начинает доходить. Эта клятва на крови, или что они там с Борисом заключили, позволяет одному из них черпать силы у другого. Вот что имел в виду Нефёд, когда говорил, что племянник «выжмет и выбросит» своего нового товарища. Выходит, что-то подобное уже случалось раньше?
Тем временем Борис, увлечённый расправой над Евдокимом, больше ни на что не обращает внимания. И когда Нефёд появляется у Бориса за спиной, тот просто не успевает среагировать. Сотник резким ударом по шее выбивает из Бориса дух и даёт пощёчину Маркелу, который, впрочем, уже точно погрузился в сон. Это у него, наверное, так восстановление организма происходит – через спячку. С таким количеством новой информации я скоро смогу написать научный труд об особенностях самозащиты и регенерации колдунов княжества суздальского, было бы на чём писать. Пока что благодаря точности Нефёда Борис временно выведен из строя, и пострадавшие Дмитрий и Евдоким мало-помалу освобождаются от пут, тающих без «подпитки» от своего создателя. Впрочем, пропадают не все плети. Некоторые остаются, уплотняются и выглядят очень похоже на обычные верёвки – теперь-то понятно, почему Еремей и Нефёд, когда впервые встретили меня, не удивились, чем это таким странным я была связана. Ну а я, в свою очередь, тогда подумала, что это они сами меня связали (что впоследствии оказалось ошибкой).
Вот тебе и Борис... Живёшь себе спокойно, учишься, ходишь в училище на занятия, репетируешь с мальчиком, обычным таким вундеркиндиком-снобом. А потом хоп, и оказывается, что у мальчика задатки чёрного мага. Ёлки-моталки, а Дмитрий и Евдоким вообще живы? Видимо, этим же вопросом задались Еремей сотоварищи, потому что боярин наконец-то отпускает мою голову и, неуклюже поднявшись с земли, ковыляет к брату. Вместе с Нефёдом они пытаются привести Евдокима в чувство. Получается плохо.
Я тоже встаю. От пережитого немного кружится голова. Хочется быстренько оказаться у себя в людской, зарыться лицом в сено и чтобы никто не трогал, и рядышком сопели в две – точнее, четыре дырочки – сёстры Улита и Глиха. Но до этого ещё далеко. Подхожу к десятнику, которого наш одарённый пианист вколотил по пояс в землю, как морковку в огород. Должно быть, голова у Дмитрия на редкость прочная, потому что он не только жив, но даже пытается самостоятельно выбраться, правда, не очень успешно. Я пробую ему помочь, но тащить здорового взрослого мужика из ямы за ноги – неправильная идея, и приходится звать Нефёда. Сотник неохотно отрывается от своего занятия (они с боярином пытались делать Евдокиму нечто вроде искусственного дыхания) и идёт ко мне. И тут мы оба замечаем, что Бориса-то нет! Пока Еремей и Нефёд возились с Евдокимом, а я восстанавливала душевное и физическое равновесие,  вундеркиндик очнулся и удрал, прихватив с собой Маркела. Как ему удалось  с такой скоростью ретироваться с товарищем на руках, остаётся загадкой. Не иначе как улетели, других объяснений у меня пока нет. Раз уж телепортироваться, по их же словам, очень сложно (а может, врут, чтобы ввести всех в заблуждение?).
Нефёд вытаскивает десятника из земли-матушки, и Дмитрий, усевшись на траву, озадаченно потирает голову и бормочет что-то под нос о несправедливости жизни. Как же я его сейчас понимаю. Похоже на то, что серьёзная медицинская помощь ему сейчас не требуется, но что касается Евдокима, на котором Борис испробовал свою новую силушку, то тут всё гораздо печальнее. Я подхожу поближе – а что ещё я могу сделать, помогать в таких делах не умею – и наблюдаю за тем, как Еремей держит ладони на заиндевевшем лице брата, пытаясь хоть немного его согреть. Да уж, колдовской туман оказался жутко опасной штукой, с которой неясно, как бороться. Думается мне, что, если бы на месте Евдокима сейчас был Еремей, то брат не беспокоился бы так о его состоянии. Путы, оставленные Борисом, удалось снять, но тело Евдокима окоченело и застыло в одной позе, словно у мертвеца (вот как смеяться над блажью брата!). Из ноздрей вырывается слабое, с хриплым свистом, дыхание, но оно очень редкое. Перевожу взгляд на Еремея: на его лице отчаяние. Надо же, он заботится о Евдокиме гораздо больше, чем я могла бы подумать… Как же им помочь?
– Надо, наверное, за лекарем послать, – обращаюсь я к Нефёду как к единственному здравомыслящему в данный момент человеку. – И за батюшкой.
– Вот насчёт батюшки ты права, – соглашается он. – За лекарем – само собой, только справится ли он? Дмитрий, подойти можешь? Дело есть.
Десятник довольно бодро, хоть и пошатываясь, приближается к нам.
– Сходите вдвоём с Калиной на двор. Туман почти рассеялся, не пропадёте. Позовите людей Евдокима, да побольше, человек пять-шесть хотя бы. Его нужно перенести в дом. Ещё кого-то из челяди послать за священником и лекарем. Жаль только, ехать долго. Верхом-то оно, конечно, быстрее будет, чем мы на повозке добирались, но всё одно слишком медленно, может не успеть.
– Ты думаешь, Евдоким умрёт? – прямо спрашиваю я.
– Не хотелось бы, но может быть. На всё воля Божья. Только если он переставится, наш боярин сильно горевать будет. Он всё ж таки брат ему.
– Да я понимаю, – вздыхаю я. – Можно чем-нибудь помочь?
– Да чем ты тут поможешь! Тебе бы к нам на двор вернуться, только одной не след ехать.
– А разве наш возница... – начинаю я и вдруг останавливаюсь, поражённая неожиданной догадкой. – Нефёд! Надо посмотреть, что с возницей!
Через несколько минут, выпутавшись из останков туманного барьера, Нефёд и я со всех ног бежим к воротам. Как я и ожидала, повозки, на которой мы приехали, нет, а вместе с ней нет и возницы.
– Тут два варианта, – говорит Нефёд. – Или он испугался и сбежал, во что я не очень верю. Или его заставили увести Маркела и Бориса в безопасное место. Потому что, как я понимаю, Борис не умеет править лошадью… верно?
– Верно, – машинально киваю я. У меня по-прежнему не укладывается в голове, что мой товарищ по камерному ансамблю, презрительный и грубый, но всё-таки знающий рамки приличия в общении со старшими, только что едва не убил двух человек и взял в заложники третьего. Что же произошло с Борисом, неужели на него так подействовало то, что он побратался с чернокнижником? Или он всегда был таким, просто я об этом не подозревала? Боже мой, если это и правда так, то мой бывший напарник может оказаться ещё более опасным противником для Еремея и его дружины, чем Маркел. Кроме того, мы не знаем, в каком состоянии сам Маркел, жив ли он, и как на него повлияло использование Борисом его жизненной силы. И если молодой колдун не сможет объяснить Борису, как управлять этой новой для него стихией, всему Суздалю… да чего там, всему княжеству стоит приготовиться к большой беде.
Но как противостоять этой парочке? Здесь недостаточно просто перекрестить неприятеля. Нужно участие священника, а лучше нескольких, а лучше вообще найти какого-нибудь местного святого или юродивого, вот только Сергий Радонежский жил более чем полвека назад, и кто нам поможет, пока остаётся только гадать. Я заметила, что всё чаще говорю «нам», имея в виду ближников Еремея и его самого, означает ли это, что я стала считать себя полноправной жительницей Еремеева двора? Трудно сказать. Надо думать. Прислушиваться к своим ощущениям и думать, что делать.
Мне так хочется помочь, но что я могу, кроме пения песен из сборников Фраёновой и Бачинской? Я всего лишь девушка. Обычная девушка, пусть даже из более развитого мира. У меня нет ни медицинских знаний, ничего такого, что могло бы помочь раненым. (Надо, кстати, всё-таки сказать лекарю, когда он приедет, чтобы Дмитрия тоже осмотрели. А то он держится бодро, но на самом деле у него может быть сотрясение мозга или что-то другое неприятное). От меня совсем мало пользы, и, думаю, даже юные сёстры Улита и Глиха в данной ситуации могли бы сделать больше, так как у них больше знаний об этом мире, об этой эпохе, в которой они родились и прожили всю жизнь и продолжают взрослеть.
Эх, до чего же жаль, что здесь нет телефонной связи или телеграфа. Для того, чтобы вызвать врача, к нему приходится посылать гонца, а на это уходит драгоценное время… Что я могу делать? Только молиться и надеяться, что Евдоким – этот совершенно чужой мне человек, неприятный всем, включая собственную челядь и семью – останется жив.