Перегудница. Часть 1 Без смычка. Глава 8

ЕРЕМЕЙ-1


Отец Пантелеимон и Дмитрий заметили пропажу Капитолины, лишь когда телега уже въехала в посад. Поворачивать назад не стали: десятник считал, что исчезновение девицы – целиком его вина, и пусть священник едет дальше, а он, Дмитрий, отправится на поиски пропавшей челядинки. И пошёл пешком, так как лошадь у них была только одна.
Разумеется, девушку он разыскать не смог. Что бы ни говорил десятник насчёт своего хорошего самочувствия, а всё же после нападения названого брата колдуна у него порядочно так шумело в голове. Пешее путешествие в непонятном направлении затянулось надолго и ни к чему не привело. Из-за этого Еремей узнал о произошедшем только под вечер.

***

– Что ты ей сказал?! – кулак впечатался в стену в вершке от виска Нефёда. – Я тебя спрашиваю, сотник, что ты ей сказал?!!
– Успокойся, боярин, Бог с тобой, – пытался увещевать Нефёд. – Мы просто беседовали.
– О чём?! О чём вы могли таком беседовать, что после этого она убежала куда глаза глядят? Мне что, розги у Евдохи просить?
– Не нужно, Еремей Ермилыч. Я сказал ей... да просто сказал, что она могла бы стать для тебя отличной женой.
У Взметня от возмущения даже перехватило дыхание.
– Нефёд, у тебя что, квашня на плечах вместо головы? Какая мёртвому жена? Я уже был женат однажды! А мне ты почему не потрудился сказать о своих догадках? Вместе бы и обсудили, нужна мне жена или нет. Зачем было девку-то запутывать? Ей эти бредни ни к чему. Найдёт себе хорошего, славного парня молодого…
– Ты ведь сам не веришь в то, что говоришь, – улыбнулся Нефёд. – Приглянулась она тебе, вижу.
– Надоел ты со своим всеведеньем, – пробурчал Еремей. – Ну приглянулась, ну и что дальше? Из меня жених ещё хуже, чем из тебя сват. Это всё пустое. Да и не мог бы я простую девку за себя взять. Не годится так.
– Когда ты в таких вопросах считался с людской молвой? Вспомнить хоть Аграфену.
– А давай не будем вспоминать, сотник, – начал распаляться Взметень. – Давай совсем оставим эти глупые, дрянные мысли, и давай я всё-таки тебе всыплю розог, чтобы не дурил мне голову, потому что я так больше не могу. Своя же челядь меня не слушается. То один, то другая. Светопреставление какое-то.
– Ерёма, какие розги, ты разве позабыл, как я тебя малого пестовал? – попробовал было воззвать к лучшим чувствам сотник.
– Нет, не забыл, Нефёд. Только ты, похоже, свой разум весь растерял. Теперь мы будем искать Калину по всему княжеству из-за того, что ты ей наболтал.
– Виноват, признаю. Да только, может, она и не сбегала вовсе, – предположил Нефёд. – Её могли похитить.
– Каким образом – похитить так, что никто из сидевших в телеге не заметил нападения разбойников?
– Не разбойников. Это могли быть мой племянник и его названый брат.
– Опять они? Но с какой стати, зачем им она? – с сомнением произнёс Еремей.
– Не знаю, мало ли. Всякое может быть.
– Она не умеет колдовать. Им от неё никакой пользы.
– Этот Борис, похоже, тоже не умел, а Маркел его научил.
– Но Калина-то здесь при чём? Не складывается. Значит, это не они. Если бы были они, нашим мужичкам бы тоже досталось, а они здоровёхоньки. Да и потом, с ними был священник. Если твоего племянника так корчит от крестного знамения, сотворённого моим братом, то рядом с батюшкой он и вовсе не должен быть в силах колдовать.
– Верно. Стало быть, Калина убежала сама. Но куда, зачем?
– Может, она просто побоялась здесь оставаться после нападения Бориса. Я бы отправил людей к нам на двор, вдруг она направилась туда. И пусть прочешут всю округу, она не могла далеко уйти. Надеюсь.
– Ты беспокоишься о ней, – заметил Нефёд.
– А как же, – удивился Еремей. – А ты разве нет?
– Я тоже, но по-другому.
– Не выдумывай. Она славная девушка и хорошо играет. Было бы жалко потерять её, вот и всё. Живо снаряди людей на её поиски, и пусть докладывают о каждом шаге.
Нефёд поспешил выполнять приказ. По половине воинов из обоих десятков отправились разыскивать Капитолину. Часть людей поехала на двор к Еремею, остальные рыскали по дорогам вокруг Евдокимова двора. К их большой неудаче, солнце уже закатилось, а в темноте трудно было что-либо разглядеть. Безуспешно проездив несколько часов, воины были вынуждены возвратиться на дворы к обоим братьям-боярам и заночевать.
А наутро случилась неприятность. Дозорные сообщили о том, что в нескольких аршинах от ворот появилась туманная стена, окружившая двор кольцом. Пройти через этот туман было невозможно: в отличие от прошлого раза, он был очень плотным и липким, и стоило сунуть в него плечо, руку или ногу, как их выталкивало обратно. Мало этого: у нескольких челядинов и дружинников Евдокима на лице и теле появилась такая же плёнка инея, они страдали от холода и головной боли. Дом и двор были освящены, и, возможно, поэтому пострадала лишь малая часть людей.
Состояние Евдокима, как ни удивительно, улучшилось. Он смог встать и теперь расхаживал по терему, придерживаясь здоровой рукой за стену. От помощи Еремея он грубовато отказывался, однако не ругался с братом и не пытался затеять ссору, – видимо, в его душе появились некие зачатки благодарности. Примерно через час после известия о тумане Евдоким подошёл к Еремею, упорно воевавшему с колдовской стеной, и вполголоса обратился к брату:
– Пойдём-ка, сказать чего хочу.
– Ну пойдём, – Еремей удивлённо поднял брови.
Братья отошли от ворот и встали под низко склонившейся рябиной возле забора в другой части двора. Скупые солнечные лучи отбрасывали причудливые пятнистые тени на лица обоих мужчин, делая их ещё более похожими друг на друга. Лоб и щёки Евдокима пронизывали ледяные иссиня-голубые жилки, и непонятно было, тянутся ли они под кожей или покрывают лицо сверху. Поистине странное проклятие наложил брат чернокнижника.
Евдоким долго молчал, теребя разлохмаченную бороду, потом промолвил:
– Мне нынче этот паскудник приснился. Маркел Н-назарович, чтоб ему пусто было. Говорил со мной.
– И что? – ровным тоном спросил Еремей.
– Сказал, что собирался тебе во сне явиться, ан не вышло. Тебе, говорит, надо к князю прийти.
– Откуда знает?
– О чём?
– О том, что князь мне грамоту прислал и навестить его велел.
– Нет, Маркел об этом не говорил. Он сказал, что ты должен прийти к князю по его, Маркела, приказу. Иначе он меня убьёт. Только я думаю, брешет малец, куда уж ему такого дюжего молодца с безносой смертью-старухой посватать…
– Может, это всё просто сон, – сказал Еремей. – Чего только во сне не приснится! Чепуха, да и только.
– Нет, братец, не чепуха, – решительно возразил Евдоким. – Снов таких я отродясь не видывал, да и редко я сны-то вижу, сплю себе как медведь в берлоге. Говорю тебе, этот пакостник, ключницын сын, навёл морок и сам в мою дрёму в гости пришёл. А незваный гость, сам знаешь, никому не мил. Так что делать станем, неужто махнём рукой да плюнем на пустую угрозу?
– Повтори мне слово в слово, что сказал Маркел, – попросил Еремей. – Постарайся, пожалуйста.
Старший Взметень нахмурил лоб, вспоминая:
– «Пусть Еремей придёт к князю на собрание. Его сопроводит Борис. Князя нужно схватить и доставить ко мне без лишнего шума. Если сделает всё, как надо, его брат и челядь останутся в живых. А иначе не протянут и седмицы».
– Я ему не верю, – сказал Еремей. – Запугать пытается.
– Хочешь убедиться?! – сердито рыкнул брат. – Чтоб мы тут все перемёрли?
– Не хочу. Но и на предательство тоже не пойду. Мне бы самому с Маркелом побеседовать, да у него, верно, кишка тонка явиться сюда. Странно, знает ли он о том, что князь Василий мне грамоту посылал с приказом приехать?
– Может и знать. Маркел с кем-то из княжьей дружины сблизился, могли рассказать.
– Да, наверное... Ладно, это не главное. Можешь мне поклясться, что ты не заодно с Маркелом?
Евдоким пожал плечами, тут же поморщившись от боли в руке.
– Теперь не заодно. Креститься левой рукой не буду, нехорошо. Придётся тебе поверить мне на слово. Да и не стал бы Маркел с товарищем своим мне вредить, если б хотел моей помощи. Знать, надоело им моё покровительство.
– Хорошо, верю, – Еремей кивнул и крепко задумался.
Ему не хотелось идти против князя. Это выглядело как самое настоящее покушение на градоправителя. Однажды Еремея уже пытались склонить к этому, и он отказался, правда, это не помогло. В тот раз его всё равно обвинили в предательстве и (едва не) казнили. Повторения этой истории младшему боярину ой как не хотелось, но и терять близких – тоже. Необходимо было хотя бы внешне изобразить покорность воле чародея.
– Идти придётся без дружины... – пробормотал Еремей. – Плохо.
– Я с тобой пойду, – заявил Евдоким. – Хочу с этой парочкой посчитаться.
– Нет уж, извини. Не хочу получить кистенём в спину. Знаю я твою заботу о братце.
– Зря, очень зря, – Евдоким криво ухмыльнулся. – Помощь какая-никакая пригодится.
– Тебя туман не пропустит. Да и слаб ты здоровьем сейчас.
– Чушь, – Евдоким уверенно направился к воротам, которые стояли открытыми (ибо кому придёт в голову атаковать крепость, окружённую непроницаемой туманной стеной?). Еремей потрясённо следил за тем, как его старший брат твёрдым шагом подходит к туману и, не промедлив ни мгновения, просто прорезает своим сильным телом колдовской покров. Стоило Евдокиму скрыться по ту сторону завесы, как оцепенение спало с Еремея, и он бросился вдогонку. Туман, прежде не пропускавший боярина, расступился, отхлынул в стороны. Времени удивляться не было. Вскоре Еремею удалось нагнать брата, неторопливо шедшего по тропе, ведущей к посаду.
– Почему ты смог пройти? – тяжело дыша и сильнее обычного припадая на правую ногу, вымолвил Еремей.
– Где пройти? Через марево это? Что ж в этом такого, нешто ты тумана никогда не видал, испугался?
– Евдоха, не ври мне, я не посмотрю на то, что ты старше... Признайся, ты в сговоре с чернокнижниками?
– Да нет же! С чего ты взял? Заладил повторять!
– Евдоха, это был колдовской туман, он твёрдый, как стена каменная. Сквозь него ни один из наших с тобой людей не мог пробиться. Не говори, будто не видел!
– И не видел, и не слышал. Где мне было слышать, я лежал в горнице.
– Ой, врёшь ты мне, Евдоха…
– Хватит меня так называть!!
– А как мне тебя называть? Дуня?
За перебранкой братья не заметили, как отошли довольно далеко от двора. Князь ждал бояр на совет тем вечером и отправил грамоты загодя, чтобы все успели подготовиться и предстать перед ясные очи правителя в достойном виде. Времени оставалось ещё много, и Еремей счёл нужным выработать стратегию действий в княжеском тереме. По словам Евдокима, Маркел не уточнил, где именно их встретит Борис, и это означало, что ученик чернокнижника может появиться в любую минуту и заметить Евдокима. «А хоть бы и заметил,» – возражал Евдоким, – «хрясь по темечку, да и дело с концом». Еремей отвечал, что по темечку не годится, потому что Евдокиму Бориса не одолеть. На что старший боярин скрипел зубами, пытался спорить, но спорить с Еремеем получалось плохо: за годы пререканий младший Взметень поднаторел в этом деле и теперь мог в споре заткнуть за пояс, кажется, хоть самого; Великого князя московского, если бы довелось с ним встретиться.
Наконец сошлись на том, что Евдоким останется ждать в одном из помещений кремля, не заходя в сам княжеский терем и стараясь не попадаться колдунам на глаза, после чего появится, когда возникнет в том необходимость. План Евдоким одобрил и посетовал на то, что не захватил с собой оружия, да и одет кое-как. Пришлось потратить часть времени на прогулку по торговым рядам; Еремей сомневался в том, что брат сможет драться в таком состоянии, со сломанными рёбрами, Евдоким усмехался, говорил, что дурной голове всё нипочём, и сыпал прибаутками. Монет у старшего брата, разумеется, тоже не оказалось, и Еремей вынужден был платить за огромный новенький кистень с двумя шипастыми гирьками на длинной цепи, пару кожаных наручей и кружку медовухи (ну и подумаешь, о. Пантелеимон запретил пить, так ведь он запретил до тех пор, пока Евдокиму не полегчает, а ему уже полегчало, вон, хоть вприсядку пройтись готов!). Еремей поначалу терпеливо сносил опустошение своей мошны, но после похода в трактир всё же не выдержал и обозвал старшого пьянью. Пьянь в ответ пригрозила опробовать новый кистенёк на голове излишне разумного братца. Так, беззлобно переругиваясь, мужчины добрались до стен суздальского кремля.
Евдоким исчез неожиданно, Еремей даже не успел понять – когда и как. Шёпот брата перед уходом услышал, а куда тот делся, сообразить было решительно невозможно. Но брошенного обрывка фразы было достаточно, чтобы Еремей понял: дело серьёзное.
«Мальчишка рядом, сюда...»
Каким образом хмельной Евдоким успел заметить приближение Бориса раньше, чем сам Борис увидел их с Еремеем – загадка. Юноша вывернул из-за угла дома с левой стороны улицы от того места, где шёл Еремей. Борис был один, не вооружён и одет как один из дружинников Взметня: в рубаху с голубой вышивкой по рукавам, кольчугу, порты и высокие сапоги, которые явно были ему великоваты. Шлема на нём не было, светлые волосы разлохматились – весь облик молодого человека выражал безобидность и легкомысленность. Но Еремей уже успел убедиться, насколько опасно иметь дело с этим пареньком. Рисковать не хотелось.
«Где Маркел?» – эта мысль беспокоила боярина сильнее всего. – «Может ли Борис колдовать без помощи Маркела, если он такой же обычный человек, как Калина? Эх, жаль, не было времени расспросить девицу. Я ведь по-прежнему не знаю, где она».
Борис приблизился, залихватски щёлкнул каблуками и громко объявил:
– Здравствуй, боярин, Еремей свет Ермилович! Да продлятся дни твои в благоденствии!
– Исполать тебе, добрый молодец, – без выражения произнёс Еремей. – Борис... не знаю твоего отчества.
– Борис Павлович, – сказал названый брат Маркела.
– Павлович, значит, – повторил Еремей и добавил он тише: – Чего тебе надобно? Я на измену не пойду.
– Тебе не придётся. Нужно всего лишь провести меня в княжеский терем в качестве твоего дружинника. Моё лицо здесь никому не знакомо, в отличие от Маркела, и не вызовет подозрений. Потом я схвачу Василия, и мы с Маркелом довершим дело. Твоё участие ограничится тем, что я вместе с тобой пройду на совет князя с боярами, будто я тебя охраняю. Одного-то меня не пустят.
– То есть, – одними губами произнёс Еремей, но Борис его прекрасно услышал, – то есть вы с товарищем сделали всё это с моими людьми и с челядью моего брата только для того, чтобы у тебя, подлеца, была возможность войти к князю в горницу?! Здоровье и жизни сотни людей против одного лишь намёка на удачу в вашей задумке?
– Да не беспокойся ты так, боярин, – улыбка Бориса, казалось, источала капли яда, – твои холопы обязательно останутся в живых, как и твой брат, если он, конечно, ещё не дал дуба... в общем, сделай всё, как сказал Маркел, и ладненько.
– А если я тебя сейчас придушу? – ласково спросил Еремей, кладя руку на плечо пареньку.
– Не посмеешь, – Борис слегка побледнел, но держался браво. – Если попробуешь, первой Маркел прикончит Каплю.
– Кого?
– Капитолину, тугодум! Она уже давно у нас!
– Врёшь. Врёшь, дрянь, – Еремей почувствовал, как в груди закипает буря. Его пальцы впились в плечо Бориса, тот поморщился, попытался стряхнуть мощную длань боярина, но без особого успеха. – Не могли вы Калину в плен взять, никак не могли.
– Да? А это тогда откуда? – улыбка Бориса растянулась ещё шире, словно была намалёвана краской на жуткой харе для масленичных игрищ. Парень взмахнул рукой, в которой был зажат шнурок с ладанкой из тёмной холстины. – Это откуда?!
– Собачий сын, – устало произнёс Еремей. – Тварь ползучая. Дай сюда, поганец. Я кому сказал, дай сюда!
Левая рука боярина ещё сильнее сжала плечо юноши, в то время как правым кулаком Еремей снизу, без замаха ударил Бориса в челюсть. Борис дёрнул шеей, уворачиваясь, но удар всё-таки достиг цели. Парень замотал головой, тщетно стараясь избавиться от обжёгшей лицо боли, а Еремей выхватил ладанку из рук самозваного «дружинника» и быстро разорвал ткань. Внутри оказался изящный золотой крестик, маленький, тончайшей работы. Этот крест Еремей хорошо помнил: он был на шее Калины в день их знакомства, позже девушка по совету Виринеи (а на самом деле его, Еремея Ермиловича) стала прятать ценное изделие в тканевом мешочке. Воспоминание больно резануло по сердцу.
Девушка не должна пострадать. Нельзя допустить этого. Иначе... иначе проще позволить опутать себя ледяной паутиной и перестать бороться. Он только начал снова ощущать себя живым, только смог поверить в то, что все беды закончились... Снова. Снова и снова удары судьбы. Сверху, сзади, спереди, со всех сторон. За что караешь, Господи? Разве Еремей был несправедлив с челядью, разве он кого-то обидел? Он не считал себя безгрешным, таких людей на свете либо совсем нет, либо очень мало. Но из сколько-нибудь серьёзных прегрешений, за которые следовала неминуемая расплата, он мог припомнить разве что ссоры с братом, происходившие, как правило, по вине Евдокима. Отчего же ему, Еремею, посылаются все эти жестокие испытания?
Виски сдавило. Воздух заволокло тьмой. Хотелось кричать, но не было воздуха в груди. Мысли покатились колючим репейником.

Убили... мечом посекли... князь велел усечь главу... Аграфене... от плеча до пояса... Калину в острог бросили…

Сумасшедший, бессмысленный хоровод слов. «Не выпустим пана с хоровода...» Она пела эту песню. Почему про пана? Должно, с поляками где-то встречалась. «А на горе ма-ак... встаньте в ряд да бейте в лад...»
Руки сжимаются и разжимаются. Ресницы моргают, как крылья заполошного жучка, пойманного дитём-баловнем за лапку. Открывай ли, закрывай глаза, всё без толку: кругом темнота и пустота, а в пустоте – крик…

Калина. Верни Калину. Вернись, Калина.

Шея. На шее рана. Кровь стекает по ржавому лезвию меча... нет, не меча. Это рукоять кистеня. На цепи – кровь казнённого. Его кровь, её кровь. Кого – её? Аграфены, Калины? Матери? Виринеи?

Нет больше матери у братьев Взметней – оставила семью; нет больше сына у ключницы – предал всех близких; нет жены-изменницы у боярина Еремея – погибла, защищая честь супружескую, которой давно лишилась. Что же у Еремея осталось? Повязка, на которой держится перерубленная шея. Повязка, соединяющая душу и тело, жизнь и посмертие.

Перед его глазами видение: Калина мертва, Евдоким мёртв, и все они, все... покрыты инеем, разрублены мечом, забиты гирьками кистеня, всё это сразу и единовременно. Еремею больше нет нужды притворяться живым.

Он срывает с шеи полуистлевший кусок ткани и швыряет в лицо человеку, стоящему рядом – теперь он может видеть силуэты людей, но пока ещё не лица – человеку, исполненному отвращения к безумию, охватившему боярина Еремея Взметня. Безумию?
– Еремей Ермилович, успокойся, миленький, перестань, ты же меня убьёшь, на нас люди смотрят, – испуганно шепчет парень в одежде дружинника. – Да успокойся ты, бугай чокнутый, сколько можно, ты мне уже плечо, наверно, вывихнул!
Еремей медленно разжимает пальцы левой руки, выпуская плечо говорящего.
– Прости меня, – с трудом выговаривает он. Язык плохо слушается. – Не хотел... Само вышло.
– Всё нормально, только лучше не делай так больше, следи за собой, – щебечет дружинник.
Кто это? Почему Еремей не помнит, из какого десятка этот паренёк?
А затем осознание происходящего выплёскивается, как ушат нечистот.
– Что вы сделали с Капитолиной, уроды?! – он уже больше не шепчет – кричит во всё горло. И неважно, что их слышат посторонние люди.
Находчивый Борис тоже повышает голос:
– Полно тебе буйствовать, боярин-батюшка, побойся Бога, нам ведь скоро уж к князю идти пора.
– Тебе ли говорить о Боге? – уже более спокойным тоном замечает Еремей. Ему плохо, очень плохо. Кажется, будто кости трескаются по всей длине. Перед глазами больше нет темноты, но какое-то мерцание разливается из стороны в сторону. Рука нащупывает на груди крест Калины, надетый поверх кафтана – правильно, всё правильно.
Немногочисленные зеваки из числа княжьей челяди, убедившиеся в том, что пока больше ничего интересного их не ждёт, начинают расходиться. Борис растирает повреждённое плечо и потихоньку ворчит о том, что боярин в своём припадке оторвал ему приличный кусок рукава. Затем вдруг поворачивается к Еремею и говорит тихо, серьёзно:
– Ты хорошо сделал, что снял эту дурацкую тряпку. Без неё гораздо лучше.
– Какую тряпку? – не понимает Еремей.
– Какую-какую!.. Которая на шее была. Грязная старая тряпка.
– А, повязка, – у Еремея больше нет сил удивляться. Зачем он это сделал? Теперь уже неважно, он всё равно не вспомнит. Еремей кончиками пальцев дотрагивается до шеи – ничего. Ровная суховатая кожа, шрам не удаётся нащупать. Раньше он снимал повязку только в бане, не рассматривая, что под ней. Время от времени Виринея меняла кусок ткани на другой, когда прежний изнашивался. Так продолжалось многие месяцы. Кажется, так продолжалось два года. Это уже неважно.
Борис цепко обхватывает боярина за пояс, и Взметень чувствует спиной знакомый холодок – похоже, началась очередная волшба.
– Слышь, не бузи, – вполголоса цедит брат колдуна, – ты нам всю задумку порушишь, ненормальный. Только попробуй мне ещё руками помахать – прокляну, как Евдокима.
Вокруг талии Еремея затягивается холодная петля. Он не знает, видят ли её другие люди, которых на улице осталось совсем немного, но понимает: стоит ему лишний раз дёрнуться, и чародейские путы Бориса перервут его пополам. У  парнишки хватит на это сил.
– Я сделаю, что вы просите, – тихо говорит Еремей. – Но сначала скажи мне, что с Капитолиной.
– Да всё с ней в порядке! На неё даже магия не особо-то и действует. Она у тебя на дворе сейчас, мы её туда отвезли. Погоди, так это ты что, из-за неё так завёлся?
– Не понимаю.
– Говорю, ты начал буянить после того, как я про Каплю сказал. Она что тебе, понравилась, что ли?
На лице Еремея появляется некое подобие вымученной улыбки:
– Не твоё это дело, щенок.

***

Как ни странно, короткая стычка боярина и «дружинника» осталась почти незамеченной. Те люди, что случились поблизости, хорошо знали о безумстве Еремея и не увидели в его поведении ничего необычного. Ну, плох боярин разумом, примерещилось ему что-то, с воином своим не поладил. Так что ж с того? Проступка дурного в том нет. Князю виднее, кого на совет звать. Захотел позвать безумного – позвал. Его полное право.
До встречи князя с боярами оставалось чуть больше пары часов. В голове Еремея билась мысль: только бы Евдоким не напился ещё больше, тогда от его помощи не будет толку. Впрочем, Евдоха и пьяным порой дрался так, будто превосходно ориентировался в пространстве, каким-то чутьём угадывая, когда и куда бить врага. И всё же Еремей беспокоился. С этими двумя чародеями справиться будет не так просто, он это хорошо знал. Вероятность их с Евдокимом гибели была слишком велика.
Наконец узорчатая дверь терема приглашающе распахнулась. Пришедшие бояре стали подниматься по ступенькам крыльца; некоторые из них, скользя взглядом по Еремею и «дружиннику», не удостаивали Взметня приветствием, другие коротко здоровались.  Всех их Еремей знал в лицо и по именам: вот высокий, точно жердь, Яков Вакора; вот коренастый, богато разодетый Иван Глебезд; вот пронырливый старик без возраста, насмешливый Юрий Снырь-Кутиха; а за ними – многие и многие другие: Драничниковы, Елишковы, Озяблые, Извековы, Гаютины... [27]
Еремей и Борис вошли последними, и дверь за ними затворилась.
__________
[27] Всё это реальные исторические прозвища, но не обязательно высокородных людей.
__________

Свет падал на худощавую фигуру князя сзади, из высоких узких окон, и от этого силуэт наместника выглядел призрачным, нереальным, словно сошедшим с летописной миниатюры. Бледное лицо обрамляли светлые, выгоревшие волосы, и такие же светлые висячие усы качались при каждом шаге, придавая князю Василию сходство с рыбой-сомом.
– Здравы будьте, голубчики, – сухо поздоровался князь с новоприбывшими, взмахом руки приглашая садиться. – Что ж, друзья мои, давайте-ка побеседуем о житье в нашем славном граде Суздале. Доносят мне, будто недоволен народ, ропщет на подати, противится воле княжеской, не желает платить выходов в Орду. – (Пожилой боярин Дологай, сидевший ближе к князю, хотел было что-то возразить, но ему не дали сказать.) – А ещё сказывают, будто ты, боярин Сморга, холопов своих притесняешь, неволишь их почём зря. – (Боярин Сморга вскинулся, но его придержали с двух сторон соседи.) – Сказывают также, что десятник боярина Вакоры жестоко обидел на базаре купца Гавшу Черлёного, обозвав его дурным словом и заявив, будто товар его нехорош и привезён вовсе не из Персии, а из соседней деревни Гореловки...
Перечисление прегрешений бояр продолжалось довольно долго, Еремей успел уже заскучать. По окончании своих порицаний и наставлений, как следует поступать, князь Василий перешёл к следующему пункту собрания. Речь зашла о торговых и военных взаимоотношениях со старшим Нижегородским княжеством, которому непосредственно подчинялось княжество Суздальское. Обсуждали возможность отправки воинов из суздальского ополчения на учёбу ратному делу в Нижегородское княжество к одному из местных воевод, знаменитому своей удалью и отвагой. Некоторым боярам на усмотрение князя (по какому принципу проводился выбор, понять было весьма трудно) настоятельно рекомендовалось послать в Новгород по 5-10 молодцев из своих сотен. Обводя взглядом изрядно присмиревшую толпу бояр, князь Василий заметил Еремея:
– Здравствуй, голубчик, Еремей Ермилович. Откликнулся-таки на мою просьбу! Рад я тому, очень рад. Знать, понял ты наконец, что умею я казнить, умею и миловать, когда нужно. Что же ты, голубчик, брата своего не привёл? Я ведь и ему грамоту посылал. Неужто обиду какую на меня держит братец твой, Евдоким Ермилович, а?
– Да что ты, княже, какую обиду, – голос Еремея звучал спокойно и даже с лёгкой смешинкой. – Хворает он, вот и не пришёл. Меня о том просил передать.
– Хворает? – выцветшие брови князя чуть приподнялись. – Такой дюжий молодец?
– Подрался он с кем-то по пьяному делу, вот рёбра и проломили, – Еремей старательно изображал смущение пополам с улыбкой. – Обычная история.
Среди прочих бояр послышались тихие смешки, которые, впрочем, скоро смолкли.
– Что ж, очень жаль, пусть поправляется. Мне есть о чём с ним потолковать, – с видимым разочарованием произнёс князь. – А ты, друг дорогой, пошлёшь дружинничков в Новгород, а? – вопрос звучал скорее как утверждение.
– Как не послать, пошлю, князь-батюшка. Вот и с собой привёл сегодня человека верного, испытанного. Помогает он мне в минуты, когда рассудок мутится. Жаль будет расставаться с ним, да уж лучше пусть послужит отечеству, чем мне одному.
– Хм. Больно уж складны твои речи, Еремей, – князь с сомнением покачал головой. – Как воина-то звать? Чем славен, каким оружием бьётся?
– Дозволь показать, княже! – гаркнул Борис, ни дать ни взять – глуповатый старательный новобранец.
– Дозволяю. Поди сюда, голубчик. Как тебя звать?
– Борисом, князь-батюшка! – юноша, до этого стоявший за спиной у Еремея, приблизился к наместнику, который сидел во главе длинного прямоугольного стола.
– Хорошо. Отчего ж ты, Борис, оружия с собой не захватил? Чем думал оборонять боярина своего, буде на него лихие люди нападут, а?
– Я, княже, так рассудил: негоже в твои хоромы с мечом входить, будто к ворогу злокозненному. Невежеством [28] своим только глупый щеголять станет.
__________
[28] Невежество – в данном случае от слова «невежда», то есть  неосведомлённость в каком-либо вопросе.
__________

– Молодец, голубчик. Вижу, рад ты родине послужить. Коли так и дальше отвечать станешь, далеко пойдёшь: умные речи всем любы. Однако ж не худо было бы и показать нам умение своё в ратном деле, а? Ты, голубчик, в кулачном бою как – хорош?
– Постараюсь лицом в грязь не ударить, князь-батюшка. Только где ж мне драться-то прикажешь, да с каким соперником?
– Со мной, – князь встал, сбросив зипун на пол. – Прямо здесь.
– Да как же, князь?! – воскликнули бояре Дологай и Вакора. – Где ж такое видано??!
– Цыц, – выразительно произнёс наместник. – Все свободны, кроме Еремея и этого голубчика, как его, Бориса. Пошли, пошли отсюда быстренько. Это приказ. Я знаю, что говорю, а?
Гомоня, вереща и толкаясь, бояре посыпали к выходу. Вскоре в просторной комнате остались лишь названные князем лица да ещё пара стражников с бердышами у двери.
Князь Василий покрутил кистями с лёгким суставным хрустом. Выражение его лица было самое что ни на есть блаженное, словно он и не драться на кулачках собирался, а зачитывать приказ об увеличении подушных податей втрое. Еремей ошеломлённо смотрел на князя и не мог взять в толк, что тот задумал.
– Иди сюда, смерд, – елейным тоном сказал правитель Борису. – Я, думаешь, не знаю, кто ты и что у тебя на уме, а?
Борис прыгнул. Еремею показалось, что руки паренька удлинились вдвое, но нет, на самом деле юноша выбросил туманные плети из обоих запястий. Нитей было четыре, по две в каждой руке, и правая пара была направлена в сторону князя, а левой Еремея больно хлестнуло по лицу. Удар был слишком внезапным, чтобы кривобокий боярин успел отклониться, и Еремей почувствовал, как одна из колдовских плетей рассекла ему лоб. Движение показалось знакомым. Точно! Это было его собственное движение, которым он сёк Маркела два лета назад! Как же так… Выходит, чернокнижник, не имея должного опыта в ратном деле, просто подражал движениям воинов, которые когда-либо видел? Или же… Второй удар обрушился Еремею на голову сверху. Нет, теперь он был точно уверен: магия Маркела, а значит, и Бориса, полностью копировала движения только одного человека – его самого, Еремея Взметня. С самого начала обучения Маркела колдовским чарам это была месть. Глупая, злая месть любовника оскорблённому мужу, справедливо наказавшему в своё время дерзкого юнца.
В магии Маркела не было ничего своего. Холод и туман – от Леонтия, плети – назло Еремею. А значит, Еремей должен был всего лишь выстоять против зеркала, многократно усиливавшего удары его «отражения» – Бориса.
Однако это было не так-то просто. Взмахи плетей всё чаще попадали в цель. По лицу Еремея стекала кровь, мешая видеть. Борис не пытался удержать боярина на месте, взяв в захват одной из плетей – напротив, он отпустил Еремея, ещё когда они только вошли в терем. Его задачей было не подпустить Еремея к князю, не дать вмешаться в ход поединка, и поэтому Борис просто хлестал Еремея по голове и рукам, не глядя, размахиваясь от стены к стене. Уворачиваться становилось всё труднее, в какой-то момент Еремей был вынужден упасть плашмя и продвигаться ползком.
А князь Василий, казалось, не замечал тщетных попыток Бориса его достать: он ловко отпрыгивал от всех ударов, не позволял плетям схватить его за руку или за ногу, отбивался пустыми ножнами меча, которые часто носил на поясе в знак отсутствия злых намерений. Чары на него будто не действовали. Но Еремей видел, что немолодому уже князю приходится тяжко, и его левая щека располосована ударом кончика плети. Должен ли был Еремей помочь убийце своей жены? Он не знал. Но и выступать против князя никогда не хотел. Как бы ни было велико отвращение и злоба к этому человеку, он был московским ставленником. Пойти против него значило устроить бунт против Великого князя, это могло повлечь за собой ужасные последствия. Еремей опасался не столько за себя, сколько за своих людей, к которым относился почти как к семье. У него не было права бросить их на произвол судьбы.
Борис мало-помалу продвигался вперёд, вынуждая Василия отступать к стене. Князь перешёл в глухую оборону и уже не пытался контратаковать. Ножны были выхвачены у него из рук, приходилось отбивать плети ребром ладони и боковыми частями предплечий. Еремей заметил, что Борис почти не обращает на него внимания, целиком поглощённый схваткой с князем. Такая «передышка» позволила Еремею подняться на ноги и осмотреться.
Оба княжеских дружинника неподвижно лежали у входа, покрытые жутковатыми морозными узорами, напоминающими подтёки чернил на листе пергамента. Бердыши, выпущенные владельцами, валялись рядом. Еремей мотнул головой, прикидывая расстояние, и бегом бросился к двери. Как он и ожидал, открыть её не удалось, но это ему и не было нужно. Подобрав с пола один из бердышей, боярин взял его обеими руками наперевес. В этот же миг резкий взмах плетью сбил его с ног, другая плеть обвилась вокруг шеи.
– Не лезь! – выкрикнул Борис. – Лучше помог бы, ведь это и твой враг!
Еремей с трудом приподнялся на локте, так и не выпустив бердыш. У него получилось перерезать плеть лезвием оружия.
– Он враг сам себе! – хрипло возразил он. – Бог ему судья, я не стану мстить!
– Ну и дурак! Ты же мог бы занять его место!
Взмах, удар. Еремей отбил.
– Не хочу! У каждого своё место в жизни!
Ещё взмах. Отбил.
– Вы с Маркелом неправы, – продолжая отбивать удары плетей, произнёс Еремей. – Всё-то вам чужое подавай, нет бы что своё создать.
Шаг за шагом он подвигался ближе к сражающимся Борису и князю, и когда один из ударов Бориса не был отбит Еремеем, молодому брату чернокнижника даже некогда было удивиться. Потому что Еремей, уже будучи схвачен плетьми за горло и обе руки, успел раскрутить бердыш над головой и швырнуть его в князя. Нет, не в князя – князю. Наместник отлично знал подобные приёмы и сам их с радостью практиковал на тренировочных боях. Василий поймал бердыш в полёте за рукоять, отразил удары сразу нескольких плетей и рванулся вперёд, словно на таран вражеской крепости. Они сблизились до расстояния в несколько шагов, и теперь Борису пришлось значительно укоротить плети, чтобы защищаться от выпадов бердыша. В ближнем бою ему было неудобно.
Еремея вновь повалили на пол. Предусмотрительный Борис так сдавил ему горло, что почти лишил возможности дышать. Драться не хотелось. Ничего не хотелось. Он уже доказал свою верность князю, вот только кто это оценит? Независимо от того, кто из противников одержит верх, победитель схватки наверняка прикончит ненужного свидетеля. В глазах снова потемнело. Послышался чей-то явственный шёпот – Еремей знал наверняка, что это ему не мерещится:

«Пришёл сон из семи сёл, пришла лень из семи деревень… ходит сон по сеням,  а дрёма – по дверям... бай, бай, да люли;, хоть сегодня умри, сколочу тебе гробок из дубовых досок...»

Маркел, чтоб его! Он совсем забыл про Маркела! Ведь если его волшбу остановить, то Борис лишится поддержки, и бой прекратится. По крайней мере, на это хотелось надеяться. 
Еремей попытался сбросить петлю с шеи – бесполезно. Обе руки плотно удерживались на большом расстоянии друг от друга, а без рук освободиться от хватки было невозможно. Он чувствовал, что задыхается. Нет, нельзя. Сейчас нельзя, и потом, он ведь уже умер тогда… Его люди ждут его помощи, Еремей не имеет права их подвести.
А страшная шепчущая скороговорка продолжается. Маркел стоит где-то рядом, возможно, под окном или за дверью, но дотянуться до него нет сил. Вот и приговаривает колдун свою тарабарщину:

«...поплачем, повоем, в могилу зароем на плешивой горе, на господской стороне. На погосте мужички-колокольнички... зароем песком да повопим голоском...»

– Отпусти меня. Отпусти, я помогу, слышишь? – с трудом выговорил Еремей, обращаясь к Борису.
Не верит. Сам Еремей на месте Бориса тоже бы не поверил. Всё кончено, теперь уже точно…
Князь Василий уже не мог сопротивляться натиску, у него подкосились ноги, и он упал на одно колено. Бердыш, подхваченный плетью, полетел вверх, вонзившись в потолок. Молодой чародей оказался сильнее умудрённого опытом бойца. Наместник был схвачен и опутан по рукам и ногам. Но на его лице, разгорячённом в пылу сражения, точно у мальчишки, сохранялась весёлая, яростная усмешка и чувство собственного достоинства.
– Всё, пошли. Пора, – Борис качнул плетьми, поднимая старого князя в воздух и без особого сопротивления влача за собой. – Во двор пошли.
Наместник молчал. Молчал и улыбался.
Скороговорка, звучащая где-то совсем рядом, стала ещё быстрее:

«Беспропасно засыпай да безызводно помирай... нет ли местичка в раю хоть на самом на краю...»

Внезапно голос оборвался. Путы дрогнули, ослабли и стали исчезать. Борис остолбенело уставился на свои руки – на них не осталось ни следа туманных чар. Каблуки более не удерживаемого князя стукнули об пол. И воцарилась тишина. Но ненадолго.
Дверь, прежде недвижимая, вылетела горстью щепок. На пороге стоял Евдоким, поигрывая кистенём, зажатым в левой руке (правая висела на перевязи). Взгляд у него был мутный и блуждающий, на губах гуляла странная улыбка. Гирьки кистеня и кафтан, взятый утром у Еремея, были сплошь залиты кровью. А лицо было совершенно чистым, без следов колдовского инея.
– Каж-жется, я в-вовр-мя? – жизнерадостно поинтересовался старший брат.
– Спасибо, Евдоха… Очень… – выдохнул Еремей, потирая шею.
– Вы что сделали?! – вскрикнул Борис, вновь по привычке обращаясь к Евдокиму на «вы». – Что вы натворили? Зачем, зачем?
Он бросился было на старшего боярина с кулаками, но тут же убедился в бесполезности этой затеи. С голыми руками против двух шипастых ежей на цепочке не очень-то повоюешь. Евдоким легонько ткнул паренька рукоятью в грудь, и тот, попятившись, неуклюже брякнулся оземь.
– С тобой, др-жочек, особый р-рзговор будет, – сообщил Евдоким, медленно вращая кистенём то в одну, то в другую сторону. – Что ж, брат, п-пхоже, ты был прав: без своего т-вварища этот мальч-чшка ни н-ншто не годен.
– Где Маркел? – испуганным шёпотом спросил Борис.
– Там, – Евдоким махнул грозным оружием, указывая себе за спину. – А ты, мелочь, с-сиди, не рып-пйся.
Еремей тяжело поднялся и подошёл к дверному проёму. На полу в коридоре лежало тело человека, в котором смутно угадывались очертания Маркела. Человек был изрядно обработан неким мощным и очень острым оружием и не подавал признаков жизни по той причине, что его голова была раздроблена. Еремей скривился, но, впрочем, ему было не впервой видеть обезображенные трупы: в бою с татарами, том самом, когда погиб их отец, Еремей навидался всякого. Младший боярин присел на корточки рядом с телом и стал расстёгивать одежду чародея, чтобы убедиться в том, что это и вправду Маркел. Всю верхнюю часть тела в тех местах, куда не достал кистень, покрывали старые шрамы, оставленные кнутом.
– Это он, – произнёс Еремей. – Спасибо, Евдоха. За то, что мне не пришлось убивать его самому или заставлять Нефёда делать это.
– Н-з-што. Я лишь н-казал св-воего х-холопа, – Евдоким, увлёкшись, задел краем гирьки больную руку и грязно выругался. Потом показал на Бориса: – С этим ш-што дел-ть?
– Связать для начала, – подал голос опомнившийся князь. – А вы, голубчики, тоже потом ответите за то, что привели парня сюда. Еремей, ты, надеюсь, понимаешь, что твой поступок расценивается как подельничество в покушении на меня, а?
– Меня принудили к этому, – Еремей говорил и одновременно связывал Борису руки за спиной своим поясом. – Парень угрожал жизни моего брата.
– Так вот же брат твой здоровёхонек стоит, – князь бросил взгляд на Евдокима и поправился: – Ну не совсем здоровёхонек, но всё же ходит, драться может. Я так понимаю, это он расколотил башку тому второму колдуну?
– Нет, княже, Маркела прикончил я, – прозвучал низкий глухой голос из коридора, и в горницу вошёл мужчина, при виде которого у Еремея застыла кровь в жилах – не от волшбы, а по-настоящему, от изумления и дурных воспоминаний. Стоявший рядом с князем человек был палачом на его, Еремея, казни.
– А, Ростислав, доброго здоровьичка, голубчик. Благодарствую, дорогой, без твоей помощи не узнал бы я о замысле злодейском. Хорошую службу ты мне сослужил, а? Напомни мне, чтобы я повысил тебя до сотника.
– Не нужно, княже. Моя задача – быть в тени, не на виду. Десятник меня вполне устроит.
– Ишь ты, устроит его, – князь улыбнулся и похлопал Ростислава по плечу. – Молодец, молодец. Справляешься хорошо.
– Я шт-т н-пнимаю, – удивлённо пророкотал Евдоким. – Эт-тж я ч-чрн-книжнка ул-лжил. Ч-чво этот б-блтает?
– Он уже был мёртв, когда ты ударил его своей булавой, – объяснил князь. – Ростислав застрелил его из лука, верно?
– Из лука так из лука, – согласился дружинник-доносчик. – Как ты повелишь, княже, так и скажем.
– Я н-нпонимаю ни б-бльмеса, – повторил Евдоким, обращаясь к брату. – Н-не было н-нкакого лучника. Эт-тшто, х-хитрость т-ткая?
– Ага, хитрость. Хитроумность, – краем рта ответил Еремей. – Князю виднее. Ты лучше помалкивай.
– Слушайте, голубчики, мне не нужно лишних пересудов, а? Народу скажем, что вот этого второго парня по моему приказу застрелили, когда он против меня волшбу измыслил. С тем первым, которого вы держите, я позже разберусь. Пока скажем так: мол, Маркел – его ведь Маркелом звали? – явился ко мне сюда в обличье вот этого, как бишь его, Бориса. Я же, предвидя злой умысел чародея, вызвал нечестивца на кулачный бой, где и отдубасил знатно. Это оттого будто у него вид такой побитый. А уж потом дружинник мой верный Ростислав на подмогу пришёл и стрелой из окна добил мерзавца. А булавой злодея никто не бил. И никому не сметь упоминать, что колдунов было двое, ясно? А, голубчики?
Оба брата таращились на князя во все глаза, силясь постичь глубину княжеской премудрости – и не могли постичь. Ясно было только то, что Василий за каким-то лешим вздумал присвоить себе славу Евдокима, спасшего всех от верной смерти. Но зачем это было нужно князю, Еремей понять не мог, а Евдоким даже и не пытался.
– Княже, окно-то ведь не выбито, – рискнул напомнить Ростислав.
– Да, верно. Эй, Евдоким, сослужи службу, голубчик. Покажи-ка нам, хорошо ли твоя булава бьёт стёкла, а?
– Эт-т к-кстень, – поправил Евдоким. – Т-тбе пр-правда окно в-выбить?
– Выбей, голубчик. Чтоб уж наверняка.
– К-как хошь, – гирьки с пол-оборота звякнули в стекло, разбрызгав осколки по полу.
– Вот и славно, – кивнул князь. – Все всё запомнили, а? Ни булавы, ни кистеня, ни тем более вот этого Бориса не было. Евдоким в терем не приходил, а ты, Еремей, о злонамерениях дружинника своего, сиречь Маркела-перевёртыша, не догадывался. Поняли, а, голубчики?
– П-пнли.
– Поняли, княже, – враз ответили братья-бояре.
– А коль поняли, выметайтесь. И так мне уйму хлопот доставили. Парня здесь оставьте, я и Ростислав сами с ним разберёмся. Всё, пошли, пошли прочь!
Еремей выпустил Бориса, которого держал за шиворот, и направился к выходу, позволив Евдокиму опереться ему на плечо (кистень был изъят и засунут за пояс). Князь и Ростислав проводили их взглядом до двери.
И тут оказалось, что руки у Бориса свободны.