Перегудница. Часть 2 Вниз смычком. Глава 11

Книга в процессе редакции. Начиная с этой главы нарушается нумерация сносок, а одного и того же персонажа могут называть разными именами (Леонтий – Игнат, Неонила – Арина). Скоро всё будет исправлено.
__________

А гудок-то под полой,
под право'ю стороной!..
(Русская народная песня)

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. КАПА-7

 С момента атаки названых братьев-чародеев на князя Василия прошло два дня. Целых двое суток я провела спокойно, без особых приключений!
…Если не считать, что Еремей после беседы с князем замкнулся в себе и перестал разговаривать. Что-то такое ему Василий Игоревич рассказал, отчего у Еремея всё в душе перевернулось вверх тормашками. Я пыталась расспрашивать – бесполезно, ничего не отвечает. Дружинник Михаил, с которым я вроде бы поладила, тоже не спешит посвящать меня в суть дела. Почему они все молчат-то, что за дурацкие тайны? Наверное, это из-за того, что я девчонка. Взрослые и серьёзные мужчины, что вполне понятно, не хотят делиться со мной знаниями. До чего же обидно!
В тот вечер, когда Еремей, устав от недомолвок брата и наместника, бросился в княжеский терем, стремясь выпытать правду любой ценой, что-то случилось. Я не знаю, о чём они говорили, но вышел Еремей совершенно потерянный, с остановившимся, остекленевшим взглядом. Впервые я видела, чтобы его льдисто-голубые глаза смотрели не сквозь собеседника, а прямо перед собой, словно уставясь на выскочившее из глубин памяти болезненное воспоминание. Евдоким и Борис ничего мне не объясняли. По словам Бориса, князь каким-то особым образом запретил им сообщать это знание другим людям. Вот уж на чародея Василий Игоревич похож меньше всего! Однако приходилось верить, что у пожилого князя есть некая сила убеждения, суть которой пока мне неясна.
Было уже очень темно, и мы переночевали на княжеском дворе: Еремей и Евдоким – в домике для гостей, а я и Михаил – в людских комнатах, женской и мужской соответственно. Местные челядинки отнеслись к моему появлению куда как спокойнее, чем ранее – холопки Евдокима, прогонявшие меня отовсюду. Меня, можно сказать, почти не заметили. Приветливо указали на место для сна на охапке сена и не задавали вопросов. Ну холопка и холопка; приехала, кажется, с кем-то из братьев Взметней… неважно! Такой подход меня вполне устроил и даже обрадовал. Мне сейчас не хотелось излишнего внимания.
Насколько я поняла, план князя Василия насчёт Бориса немного изменился. Поначалу князь собирался объявить народу, что в облике Бориса к нему приходил колдун Маркел, выдававший себя за дружинника Еремея. Сам Еремей будто бы не знал, что вместо «дружинника» привёл к князю не того человека. Когда «Маркел» остался наедине с князем, то попытался напасть на него, но был убит княжьим воином Ростиславом. (Евдокиму в этой истории места не нашлось.) Однако теперь князь Василий несколько изменил легенду, и в новом варианте его спасал не Ростислав, а настоящий Борис, который якобы вовремя подоспел на помощь и разобрался с двойником. В изложении князя Борис и Маркел не были знакомы и уж тем более не являлись сообщниками.
Мне было понятно нежелание Василия Игоревича упоминать об участии братьев Взметней в схватке: судя по всему, его что-то связывает с их семьёй. Но зачем выгораживать Бориса и выставлять его спасителем князя?! На ум приходил только один ответ: Василий Игоревич хочет изучить принцип работы волшбы. Недаром же он говорил: «Я-то думал тебя на службу взять.  Помогал бы мне дела кой-какие особые вершить. Хотел я, чтобы не прознали люди о том, что и ты колдовать умеешь, как тот, другой…»
Вероятно, князь ставит себе целью использовать колдунов в рядах своей дружины, чтобы с большей лёгкостью обороняться от возможных врагов. И так как Борис обязан жизнью пощадившему его князю, пареньку теперь придётся делать, что велят. Остаётся вопрос: как Василий Игоревич собирается контролировать Бориса, чтобы тот не применял против князя свои новообретённые чары? Такое впечатление, что, помимо меня, в Суздале… нет, даже более конкретно – среди людей князя есть кто-то способный нейтрализовать магию. Кто-то помимо меня и Евдокима. Может быть, таких людей несколько.
Я уже задумывалась о своём умении разрушить брошенное в меня заклинание. Это гораздо удобнее, чем просто нечувствительность к чарам. Сейчас объясню разницу. Когда Борис по указке Маркела наложил на меня проклятие инея, оно сработало не так, как изначально задумывал Маркел. Впоследствии, правда, эта ледяная «маска» причинила мне боль на Еремеевом дворе, но тем не менее вред был значительно меньший, чем планировалось чернокнижником. Это можно назвать устойчивостью к чарам. А вот когда я «выключила» новые чары Бориса, применённые против князя и всех остальных в комнате, это была уже отмена заклинания. Одно дело – выстоять, когда тебе в грудь попал мощный поток чародейской энергии, и совсем другое – сделать так, чтобы этот поток затух ещё в полёте. Каким-то чудом, наугад, мне удалось временно отключить способность Бориса колдовать. Но надолго ли? Князю Василию потребуется помощь кого-то с силой, похожей на мою. Наверняка он даже знает, где искать такого человека, раз не приказал мне остаться в кремле.
Что же касается сил Евдокима, очень похожих на мои… Во время первого нападения Бориса старший Взметень сильно пострадал, словно обычный человек, не способный защититься от волшбы. Возможно, он просто не сумел достаточно быстро отреагировать на внезапную атаку Бориса. Либо так сказался запрет князя на использование противодействующих магии сил. Ведь у Евдокима тоже есть способность отменять заклинания, аналогичная моей. Эту способность он впоследствии показал мне на крыльце княжеского терема.
В своей эпохе я однажды слышала такое словечко – «антимагия». Это она самая и есть. Умение разрушать магию, портить, ломать выстроенную колдуном цепочку чар. Понять бы ещё, каким образом оно работает, ведь пока что я могу отменять заклинания только интуитивно. Не мешало бы научиться управлять своими действиями. У Евдокима ведь это получается. Что, если попросить его научить меня?
***
На следующее утро после побоища в княжеском тереме, лишь только рассвело, нам выдали возок с лошадёнкой и сердитым старым возницей. Мы покинули кремль и вскоре (кажется, не прошло и часа) были уже на Еремеевом дворе. Стоило нам спешиться вблизи ворот, как старичок стегнул свою каурку и заторопился в обратный путь. Дарить нам эту повозку князь, разумеется, не стал бы, казённое добро надо возвращать. Я с радостью заметила, что туманная стена, прежде окружавшая наш (наш?!) двор уже рассеялась, и можно спокойно, без опаски пройти внутрь. Еремей захромал к воротам и выразительно, по-хозяйски постучал. Нам отворили, что стало новым поводом для радости, ведь это значило, что вся дворня оттаяла от чар Бориса и ожила. Мы вошли: сперва Еремей с Евдокимом, затем Мишка и я. Внутри царила обычная суета: две знакомые мне бабы в который раз вычёсывали сторожевого пса; Никодим что-то стругал ножом по дереву; Домна реактивным колобком каталась туда-сюда, давая всем встречным девкам и парням ценные указания; несколько молодых балбесов-гридней состязались, кто дальше плюнет, а Виринея, засучив по локоть рукава и вся перемазавшись в земле, как всегда, что-то копала.
Евдоким не спеша подошёл к Виринее, склонил голову. Ключница поднялась от земли, смерила его цепким, чуть удивлённым взглядом:
– Зачем ты здесь? Разве не зазорно тебе к ненавистному брату на двор являться? Уж сколько лет тут не был.
 Евдоким смотрел в землю. Виринея забеспокоилась:
– В чём дело? Почему ты…– догадка озарила её. – Нет, не так. Что с моим сыном?
 Евдоким медленно опустился на колени и очень тихо произнёс:
– Мне пришлось его убить.
 Виринея до крови закусила губу. Стояла, не мигая. Не плакала, ничего не говорила. Просто стояла. Потом вымолвила:
– Вот как. Ясно.
  Её голос дрожал, как опущенный парус под натиском ветра.
– Если бы я не сделал этого, Еремей бы погиб, – сказал Евдоким, не поднимая головы. Все стоявшие поблизости мужики и бабы отвлеклись от своих дел, замерли, затаились, наблюдая за развернувшейся трагической сценой. Тишина стояла гнетущая. Даже корова – Рыжуха, Пеструха или ещё кто, совсем недавно требовавшая, чтоб её подоили, и та смолкла, словно проникнувшись всеобщим ужасом и удивлением, горем осиротевшей матери преступника.
– Знаю, – ответила Виринея. – Я всегда знала, что случится нечто подобное. Я… я тебя не обвиняю. Просто… пожалуйста, уходи. Или нет, это я уйду… куда-нибудь…
 Домна, неуклюже переваливаясь, заспешила к товарке. Подошла. Обняла молча. Виринея держалась руками за пухлые ладони Домны, как падающий в бездну человек хватается за брошенный сверху канат. А я стояла рядом и ничем не могла помочь. Как и разинувшая рот Улита, и не по-детски серьёзная Глиха, и неожиданно трезвый Трифон. Произошедшее было ужасно, но не было невероятно. Виринея, к сожалению, была права: к этому шло. Своим дерзким характером, неумением мириться и просить прощения Маркел навлёк на себя беду и погиб ни за что. Из-за какой-то малопонятной мести. Да, боярыню убили по приказу князя, но при чём здесь Еремей, при чём здесь все остальные, кто подвернулся под руку названым братьям в той горнице? Почему нужно было мстить всему миру из-за женщины, которая, может быть, и не любила Маркела, просто ей было скучно с Еремеем…   
– Встань, – резко сказала ключница.
Евдоким поднялся.
– Я не обвиняю тебя. Уходи, – повторила она. – Иначе в этом дворе прибавится безумцев.
 Евдоким отряхнул порты и рубаху и быстро пошёл к воротам, на ходу, однако, успев мне подмигнуть совсем так, как это делал Еремей. Я немного смутилась.
– Бывайте, ребятушки, – послышался его голос с улицы. – Пройдусь пешочком. С тобой, Ерёма, потом потолкуем, есть о чём. Приходи к Сидору Аржаному в кабак, там перемолвимся. Я весь вечер там буду.
Ресницы Виринеи дрогнули, и она уткнулась лицом в плечо Домны. Глиха схватила меня за руку, и мы побежали прочь.

***
  Остаток дня и весь следующий день прошли тихо. Я делала обычную работу по дому и во дворе: ухаживала за скотом, кормила птиц, пыталась прясть или шить (с одинаковым неуспехом), ковырялась в огороде вместо Виринеи, которая на время переселилась к дочери, той самой Марье, чей сынок называл меня лешачихой. Без Виринеи на дворе у младшего Взметня чего-то не хватало. Грустно это всё. Но ей теперь нельзя быть одной, нужно почувствовать близость семьи, пусть и отвыкшей от Виринеи за время раздельной жизни. Хотя на самом деле здешняя челядь, кажется, была для Виринеи ближе, чем давно отделившаяся дочь, угрюмый зять и внук, почти не знавший свою бабушку.
 Гликерья рассказала мне, что у Виринеи и Назара были и другие дети, кроме Марьи да Маркела, но многие умерли во младенчестве. До чего же тяжело, должно быть, приходилось Виринее – раз за разом оплакивать своих чад, так и не вступивших во взрослую жизнь. Схожая история была и у родителей Еремея, однако чуть более счастливая: помимо его самого и Евдокима, выжили ещё две сестры, которые были выданы замуж и с тех пор редко виделись с братьями.
На время отсутствия Виринеи обязанности ключника были переданы Никодиму, как самому спокойному и рассудительному человеку. Я зашла в его столярную мастерскую – поздравить с назначением и заодно поинтересоваться насчёт изготовления новой перегудницы [59]. На ближайшее время у Никодима было не слишком много заказов, поэтому он охотно взялся за дело. Я решила немного изменить облик своего будущего инструмента, сделать его более похожим на скрипку, насколько это было возможно. Между перегудницей и скрипкой слишком много различий, чтобы можно было их сравнивать, однако я и так уже шестой день подряд (страшно подумать!) вынуждена была обходиться без скрипки, поэтому посчитала необходимым хоть как-то приблизить внешний вид перегудницы к привычным мне формам. Скажу сразу: Никодим идти на уступки девке не хотел и внёс в конструкцию инструмента минимальное количество изменений. Однако среди этих самых изменений и дополнений появилась одна очень важная для меня деталь: гриф. Если вы когда-нибудь видели скрипку, то знаете, что струны натянуты над длинной чёрной дощечкой в форме трапеции. Дощечка эта, собственно, и называется грифом. Придумана была в своё время для удобства игры.
Больших трудов стоило мне уговорить Никодима присоединить к уже вырезанной из дерева шейке ещё одну дощечку сверху. Конечно, она была не из чёрного дерева, но ведь и струны здесь, простите, из говяжьих кишок, так что придётся потерпеть. Также добавили некое корявое подобие порожка (перекладинка в начале грифа) и чуть-чуть закруглили подставку, чтобы все струны находились на разном уровне. Да, кстати, струн теперь было «правильное» количество – не три, а четыре, «как надо». Никодим ворчал, но работал с интересом. Он таких инструментов раньше никогда не видел и не делал.   
Ну и, конечно же, самое важное дополнение к новой перегуднице – смычок, или, если точнее, «лучец» – от слова «лук». Мне пришлось долго объяснять, что я хочу получить: нечто вроде детского, игрушечного лука для мальчишки лет десяти или меньше, с «тетивой» из конского волоса, по возможности как можно светлее, чтобы мельчайшая грязь сразу была заметна. С конским волосом проблем не возникло: тут же общипали какого-то сивку с ярко-рыжей гривой и хвостом. Ну ладно, сойдёт. Главное, чтоб не чёрный. Я ведь не знаю, как надолго я застряла в этой эпохе. Часто менять волос не получится, поэтому лучше его не пачкать, а на чёрном будет плохо видно возможные загрязнения.
Как устроен механизм колодки, регулирующий натяжение волоса, я даже не стала пытаться объяснять. Никодим, конечно, большой мастер в своём деле, но по металлу он не работает, а привлекать ещё и кузнеца было бы уже непозволительной роскошью для девицы, живущей на положении дворовой девушки (хотя Еремей и не считает меня своей холопкой, а так… гостьей, что ли, но хоть на этом спасибо). 
Инструмент по сравнению с предыдущим, который разбил о Тришкину голову Нефёд-сотник, выглядит и звучит не в пример лучше. Прикосновение смычкового волоса к струнам произвело на свет хрипловатый стон-плач, насмешливую бродяжью, сиротскую песню. Как и моя нынешняя жизнь, подумалось невпопад. Всё же кто я здесь? Чужачка, простая девка, неведомо откуда взявшаяся на дворе у Еремея. Может быть, за спиной посмеиваются и показывают пальцами, а всё их дружелюбие и приветливость – не более чем показные, ложные чувства?
Эххх… хочу домой. Но пока что это, увы, невозможно. Нужно думать, как вернуться, должен быть способ! Если один чародей смог перенести нас с Борисом сюда, другому под силу сделать наоборот… Хм, погодите-ка. Наоборот, да? Вдруг люди со способностями, как у меня и Евдокима, могут отменять заклинания, совершённые не прямо сейчас, а некоторое время назад? Это необходимо проверить! По словам Евдокима, в Нижегородском княжестве есть кто-то или что-то, способное дать ответы на вопросы, интересующие Василия Игоревича. Для получения этих знаний братьев Взметней, а с ними Михаила и меня, отправляют в нижегородскую библиотеку. Смогу ли я подтвердить там свою догадку? И стоит ли мне делиться этой догадкой со спутниками? Еремей, скорее всего, не захочет прощаться, отпускать меня в другую эпоху. Такое впечатление, что я действительно ему нравлюсь, и это плохо, очень плохо! У него и так душевное расстройство из-за всего пережитого за последние годы, а тут ещё я добавлю своим отказом. Или уже добавила?
«Я не могу быть твоей женой! Вся моя жизнь, ради чего я родилась, всё осталось там. Там меня ждут». И он в ответ: «Я совсем запутался, Калина, не пойму, кому доверять».  Да уж… Плохо. Похоже, он меня взаправду полюбил.
«Хочешь сказать, Калина меня околдовала?» – это Еремей тогда спросил брата. А Евдоким ответил: «Эта уж точно нет. Раньше, когда взаправду было, не мог сообразить?»
Что было взаправду? Непонятно. А если призадуматься?
Предположим, некая женщина в прошлом внушила Еремею любовь к ней. Или пыталась внушить. Кто это была? Может, Аграфена? Больше-то вроде и некому. Но зачем жена хотела приворожить к себе нелюбимого мужа?  Все материальные выгоды: наряды, украшения и прочая, и прочая, – у Аграфены были. Так чего же она могла от него ещё хотеть? Что, если… повиновения? Аграфене нужно было, чтобы муж покорно выполнял её волю. Это вполне возможно, если вспомнить историю с заговором против князя, в которой Граня и сама принимала участие. Мог ли Еремей согласиться на предложение бояр? Наверное, мог бы, если бы послушал жену. А послушать её и согласиться предать наместника он мог бы, только если бы его разум был отуманен. Как там он сказал… «Туман в голове и сердце».

Интересненько. Еремей, возможно, чувствовал, что на него пытаются воздействовать с помощью какой-то волшбы, хоть и не понимал, что именно с ним происходит. Однако реального действия это колдовство не возымело, так как Еремей смог сопротивляться чарам, сам того не замечая. Но не полностью, а лишь частично, как и я не смогла полностью остановить действие проклятия, наложенного на меня Борисом. Это лишь мои догадки, но они кажутся очень правдоподобными.

А может, безумие Еремея имеет несколько иную причину, чем просто надлом души, истерзанной в ожидании казни? Вдруг это на него так подействовало заклинание, которое должно было лишить его разума и превратить в покорного «мужа-слугу»?

Хотя нет, погодите. Все чары, наложенные на дворню Еремея и Евдокима, рассеялись после смерти Маркела. Значит, если бы Аграфена тоже пользовалась колдовской силой, эти чары пропали бы после того, как боярыню убили. Но ничего не изменилось. Почему? Может быть, всё совсем не так, и я просто надумала себе всяких глупостей, поспешив приписать женщине лишние грехи? Хорошо бы кто-нибудь знающий мог подтвердить или опровергнуть мои догадки. Но не у Еремея же спрашивать, он всё равно не станет сейчас отвечать, так как находится в подавленном состоянии. Ох, как жалко-то, что я не знаю, о чём он говорил с князем!

Кого расспросить? Кто знает правду и захочет мне ответить? Мой взгляд падает на стоящего спиной ко мне Никодима, который, закончив работу над новой перегудницей, теперь трудится над другим изделием из дерева. А ведь Никодим тоже присутствовал при несостоявшейся казни Еремея, вспоминаю я. Тот самый Никодим, чью дочь Гликерью уже при мне, несколько дней назад, обошло стороной проклятие инея. Резчик по дереву наверняка должен владеть какой-то информацией, но я боюсь начинать расспросы в лоб. Нужно найти подход, потихонечку разговорить его. Если о происходящих в Суздале чародейско-боярских делишках запрещено лишний раз упоминать, на то наверняка есть причина. И Никодим просто так не станет болтать со мной на столь серьёзную тему. Как же мне разговорить его?

Тут в мастерскую неожиданно входит уже знакомый мне домрачей Трифон, который давеча осрамился на обеде у Еремея, явившись туда пьяным и не впечатлив гостей своей игрой. Вспоминаю также, что за Тришку просватана дочь Никодима Гликерья. И теперь я понимаю, почему. Похоже, что Тришка работает здесь, в лавке, как подмастерье Никодима. Он пришёл без своей домры, очень просто одетый – в заштопанную, застиранную рубаху и выцветшие портки. Сразу же, с порога, надевает на себя рабочий фартук, собирает волосы в узелок на макушке и принимается за дело рядом с Никодимом. Они обмениваются несколькими короткими фразами, похоже, понимают друг друга с полуслова, и много речей им не нужно. Я наблюдаю за тем, как мужчины трудятся над большой резной скамейкой, которая пока довольно грубо вытесана из дерева, и доводят её до нужного состояния, постепенно облагораживая, сглаживая углы и украшая всякими завитушками да листиками. О моём присутствии мастера словно бы забыли, и я пока не спешу напоминать о себе, пусть работают, а потом, когда прервутся, я попробую расспросить Тришку. Вдруг он что-нибудь знает?
  Главное, чтобы меня сейчас не позвала Домна. Впрочем, ей ведь известо, что я пошла сюда, а надолго ли затянулся процесс изготовления перегудницы, можно ей и не сообщать.

В перерыве от работы Трифон подходит ко мне сам:
– Слышь, как тебя… Калина вроде? Ты б меня это… выучила тоже таким песням. А то, вишь, опротивело Еремей Ермилычу про муху-то с комаром слушать.
  Смотрите-ка, как заговорил! Интересно. Ну что ж, мне же легче. Не придётся выдумывать повод для начала разговора.
– Хорошо, я тебя научу, – говорю я. – Только ты мне тоже чем-нибудь услужи потом. Полезное чего-нибудь сделай.
– Это я завсегда! – хитро подбоченившись, заявляет Тришка. – Как ежели обнять-поцеловать да того… это я с радостью!
– Да я ж не о том, тьфу ты, – я машу рукой. – Блудодей бессовестный. Вот кабы ты мне чего про город рассказал, про посадских да особливо про семью боярскую. Я б тебе очень даже спасибо сказала бы. Я ведь местных-то обычаев совсем не знаю, издалека я.
– А, вон ты что просишь, ну так отчего ж нет, – похоже, перспектива провести время в компании с симпатичной и умной девушкой, которой я, несомненно, являюсь, Трифона всё-таки обрадовала. Пусть даже целоваться я ему не позволю, а Никодим, если что, проследит и не даст меня в обиду.
 В течение ближайших десяти-пятнадцати минут или около того я показываю Трифону простейшие из известных мне мелодий вроде «Тимони», «Исходила младёшенька», «Жил Святослав девяносто лет» (ну, тут, конечно, нужно ещё слова былины хорошо знать, но это он тоже со временем выучит). Никодим не вмешивается. Поначалу он изредка проходил мимо по каким-то другим своим делам, не связанным с работой по дереву, и время от времени прислушивался к тому, что мы играли, но ничего не говорил и старался не показывать своей заинтересованности. А интерес у его появился, это я вижу совершенно ясно. Особенно это было заметно, когда Тришка взял у меня смычок-лучец и попробовал поиграть им по домре. Не сказать, чтобы это звучало красиво или хотя бы необычно, но тем не менее, так тоже можно. Я даже задумалась о том, что можно как-то видоизменить здешнюю домру, превратив её в некое подобие колёсной лиры, о которой здесь, как и о смычковых инструментах, слыхом не слыхивали.
Похоже, что Борис прав, и это всё-таки не та древняя Русь, о которой мы с ним читали в учебниках. Суздаль не такая глухомань, чтобы здесь никогда даже не упоминали о смычках, то есть лучцах, а значит, либо историки ошибаются насчёт строения гудков и ареала их распространения, либо мы с Борисом действительно находимся в альтернативной реальности. Звучит дико, совершенно фантастично, но ровно настолько же, насколько и сам факт нашего перемещения из современного нам Оренбурга сюда, а также существование здесь колдовства и антимагии.
 Борис как-то упомянул, что Великим князем московским сейчас является Дмитрий Шемяка, бессменно правящий вот уже несколько лет по причине гибели своего главного соперника, Василия Тёмного, в татарском плену. Это обстоятельство тоже можно трактовать по-разному. Вполне может оказаться, что Великий князь Василий [60] на самом деле жив и где-то вдалеке вынашивает план своего возвращения и мести, а здешние посадские просто не знают и верят тому немногому, что им известно. Возможно и такое, что летописцы малость ошиблись в датировке смены правителей княжества Московского, и двое Великих князей спихивали друг друга из-за стола чуть реже, чем принято считать в XXI веке. Так или иначе, из всего этого можно сделать следующий вывод: если это «наша» Русь, то в её историю лучше постараться не вмешиваться.
Хотя, казалось бы, что такого особенного могут изменить двое студентов из другой эпохи? Тем не менее, я уже внесла вклад в здешний мир, создав руками Никодима смычок-лучец. В том, что он здесь приживётся, я не сомневаюсь, видя, с каким любопытством за мной наблюдают Тришка и сам Никодим. Звучать перегудница стала в разы громче и ярче, а значит, можно играть большие инструментальные проигрыши между строфами былины, давая голосу отдохнуть, особенно если голос, как у меня, не очень мощный. Более того: не знаю, выступают ли здешние игрецы по двое – по трое и бо'льшим числом, но как это было бы здорово – собрать настоящий большой ансамбль! А что, если и вправду… Нет, даже не стоит о таком задумываться. Я ведь здесь ненадолго, да? Ведь так?   
– Ну так чего, Триш, расскажи мне чего-нибудь интересненькое о нашем боярине, такое, о чём другие не знают да не говорят, – прошу я. – Я ведь тебе удружила, давай и ты со мной знаниями поделись.
Тришка мнётся, бегает глазами, не в силах удержать взгляд на одном месте.
– Знаю я одну вещь, – говорит он задумчиво и как будто нерешительно. – Да только стоит ли… Опасно это, вишь ты. Пообещай, что болтать не станешь. Вы, девки, любите посудачить о всяком-разном, а меня потом, неровен час, поколотят опять али чего похуже выдумают.
– Ну, говори уже, давай! Не тяни.
 Тришка с трудом заставляет себя перестать суетиться и посмотреть мне в лицо. У него большие, как плошки, синие глаза, в которых заметны страх и смущение.
– Про Евдокима, – произносит он вполголоса, – про Евдокима Ермилыча говорят неправду, будто он пропойца.
– Как это? – не удержавшись, перебиваю я. – Я ж сама видела!..
– Ничего ты не видела, – хмурится Тришка. – Он грубый, нахальный, не боится никого и всем дерзит, но он такой сам по себе, а пьян он не бывает. Вообще никогда. Я знаю, потому что играю в кабаке и часто его там вижу. Он когда пьёт с кем-нибудь, то бражника-собутыльника потом выносить приходится, потому что тот с лавки уже валится, а Евдокиму хоть бы хны. Не берёт его хмель, вот чего. А все вокруг будто и не замечают, и знаешь, почему? Потому что им Сидо'рка-кабатчик так наказал! У Сидорки такие люди важные порой бывают, уй, жуть! Мало что не князья. Бояре, так точно! Кто только не сидит там у него за дубовыми столами с кружкой медовухи – и простые мужики посадские, и богатые купцы, и знатные люди, высокого полёту птицы. И у всех у них секретов, тайн разных – не сосчитать! А Сидорка те тайны все слушает-выведывает и кому надо, рассказывает. За мзду малую, понятное дело. Ну или не такую уж и малую, по правде-то сказать…
Ясно. Ещё один тайный агент на горизонте нарисовался. Похоже, это тот самый Сидор Аржаной, к которому Евдоким приглашал Еремея обсудить произошедшее давеча на княжеском дворе. Как бы мне услышать, о чём они будут говорить? Тришку подослать к ним не получится, это будет бесполезно, ведь братья хорошо знают паренька и не станут при нём обсуждать столь серьёзные темы. Должен быть другой способ.
– А ещё чего знаешь? – притворно равнодушным тоном спрашиваю я.
– Так рази мало… – начинает было Трифон.
– Мало, Триша, мало. Ещё давай. Я тебя стольким песням выучу, на всё княжество первым игрецом прослывёшь. Давай отрабатывай. Расскажи мне, например… ну, что ты знаешь о покойной боярыне?
  И вот тут Трифона начинает бить дрожь. Крупная, как градины. Паренька слегка подёргивает из стороны в стороны, как если бы к нему на самом деле прикасались холодные крупинки, больно ударяющие по коже.
– Что с тобой?!
– Так это… ничего, в порядке я, просто не велено, того-этого…
– Давай рассказывай немедля! – уже не сдерживаясь, я повышаю голос, даже не подумав, что нас могут услышать посторонние.
  Тришка подаётся вперёд всем телом и прислоняется лбом к моему плечу. Нет, он не пристаёт. Я вижу, нет – даже чувствую, насколько ему страшно. Так он ощущает себя под некой защитой (кого, девчонки-ровесницы?) и одновременно может не опасаться, что нас подслушают. Удивительно, что Тришке даже не приходит в голову мысль уйти от ответа, просто покинуть мастерскую и больше не поднимать эту тему. Мне кажется, дело даже не в том, что ему хочется расширить свой песенный репертуар. В моём голосе Тришка слышит приказ, с которым бесполезно спорить. Это странно, однако с этим я разберусь позже, сейчас нужно постараться вытянуть из скомороха всё, что он знает. Недаром я ещё несколько дней назад подумала, что парень может послужить отличным источником информации. Похоже, будучи музыкантом, он постоянно присутствует на различных застольях и улавливает обрывки важных речей, которые теперь могут мне пригодиться. 
– Боярыня, она того, – Трифон шепчет мне почти в ухо, – она не простой бабой была. Она чертовкой была, вот чего! А Еремей-то, батюшко наш, и не знал-ведал…
– Ты чего болтаешь? – я слегка отстраняюсь, так как от Тришки выразительно пахнет отроду не мытыми зубами. – Какой ещё такой чертовкой?
– Тихо ты! А вот такой.
– Да тебе не примерещилось ли чего с пьяных глаз?!
– Нет! – настаивает Тришка. – Она на князя бросилась, убить хотела. Будто не баба, а зверь лютый. Лицо такое жуткое, брови шерстью дымчатой стали. Глаза стр-р-рашные! Красные, как кровь. И когти на руках вылезли, точь-в-точь кинжалы!
Понятно, думаю я, белая горячка в действии. Или всё же парень не ошибается? Ведь раз уж здесь есть магия, почему бы не быть оборотням? Ох, час от часу не легче. Но если Трифон прав, тогда получается, что от Еремея скрывали, что его покойная жена оказалась чудовищем. Если так, то кто и почему это скрывал?
– А ну-ка поподробнее. Ты упомянул князя, – я чуть поднажимаю на рассказчика. – Что значит «она на него бросилась»? К чему боярыне против самого наместника руки распускать?
– Так ить у неё ж мужа в темницу бросили. Она, верно, отомстить задумала, ан не вышло. Ух, до чего ж страшная баба! Василь Игоревич верно сделал, что её казнить на месте приказал. Он своему воину рукой эдак махнул, а тот ка-ак жахнет мечом. Я сперва испугался, бабу всё ж таки зарубить – не мужика в бою. А потом уж, как разобрался немножко, смекнул, что прав был князюшка. Ведь кабы-ежели бы боярыня до конца облик свой сменила, один Бог ведает, что б тогда случилось! Может, и не было бы у нас больше наместника, а за стол бы его княжеский эти нехристи влезли.
– Какие ещё нехристи?
– Да те самые, кто ж ещё, окромя них-то, – и, совсем понизив голос, Тришка добавляет: – Родичи боярыни.
  Ага! Вон оно что! Да тут, похоже, целая паутина преступных заговоров, в которую волей-неволей увязали и меня, как новоиспечённую жительницу двора Еремея. Казалось бы, можно махнуть рукой на все эти внутренние интриги знатных суздальцев, жить себе потихоньку и лишний раз не высовываться, надеясь, что возможность вернуться в мой век появится как-нибудь сама собой. Но в том и беда, что права на спокойную тихую жизнь у меня здесь нет. Виринея и Глиха, Еремей и Евдоким, Михаил и Ростислав, а самое главное – князь Василий Игоревич, – все эти люди видели мою способность к отражению заклинаний. И уж будьте уверены, они не оставят это без внимания. Даже странно, что князь не оставил меня у себя в кремле или не приставил ко мне наблюдателя из числа своих доверенных лиц. Хотя, может быть, за мной следит кто-то из дворовых, а я об этом и не догадываюсь?
Ладно, не стоит отвлекаться, продолжаю расспрашивать Тришку.
– А скажи-ка, ты давеча молвил, будто тебе говорить не велели о том случае с боярыней. Кто не велел-то? Ты не тревожься, я болтать не стану. Мне бы разобраться, что здесь творится.
– Ясно дело, – кивает Тришка. – Самому понять охота, а то ведь боязно порой, может, чего лишнего знаю… Ты только не передавай никому. Ну разве что боярину, да и ему лучше не стоит, наверное. А говорить о том, что боярыня такой злющей тварюкой обратилась, мне не велел Онисим. Это один из тех молодцев, что тогда с ней рядом были, когда всё случилось. 
– Онисим, значит, – я напрягаюсь, силясь вспомнить. – Кто это? Он живёт у нас на дворе или же он из посадских людей?
– Нет, он человек Гаютиных, прислан был служить боярыне после её свадьбы, а с ним и другие холопы: Степан, Савва да Пармён. Опосля того, как боярыню зарубили, Иван Варламович, отец ея, приказал Савве обратно к нему на двор возвернуться, а Онисим со Степаном здесь остались. А Пармён – не помню уж, куда он девался, давненько я его не видывал. Буйного нрава был мужичок, спорил со всеми, на рожон лез по пустякам. Должно быть, расшибли ему головушку в очередной драке.
– Подожди-ка. Я правильно поняла, у Еремея до сих пор живут трое челядинов его тестя?!
– Ну да… – Тришке неясно моё замешательство, тогда как я уже, кажется, начинаю понемногу понимать происходящее. Вот это номер! Так у нас здесь полон двор лазутчиков!

_________
[59] Современным музыковедам не известно достоверно, как выглядела перегудница, но её принято отождествлять с гудком (точнее, смыком) или его разновидностью.
[60] Автор на всякий случай напоминает, что князей по имени Василий в этой книге двое. Один из них – это московский князь Василий Васильевич, известный нам по учебникам истории как Тёмный. Другой – суздальский князь Василий Игоревич по прозвищу Мухорт. Они не являются родственниками, во всяком случае, близкими.