Перегудница. Часть 2 Вниз смычком. Глава 12

Книга в процессе редакции. Начиная с этой главы нарушается нумерация сносок, а одного и того же персонажа могут называть разными именами (Леонтий – Игнат, Неонила – Арина). Скоро всё будет исправлено.
__________



НЕОНИЛА-1

 Юную княжну Неонилу Васильевну мало кто из суздальцев знал в лицо. Наверное, появись она переодетая в простой крестьянский сарафан среди шумной толпы на ярмарке, никто бы и не догадался, что среди торговых рядов, неузнанная, ходит невидимкой при свете дня дочь самого' Василия Игоревича Мухорта. Худенькая, бледная, словно выцветший лист монастырской рукописи, невысокая княжна вряд ли могла зваться красавицей. Самой примечательной чертой её облика были выразительные серые глаза, чуть прищуренные то ли от высокомерия, то ли просто от близорукости, да ещё неимоверной длины коса светлых, пепельных волос. Был бы у Мухорта сын – должно быть, носил бы такие же длиннющие висячие усы, как его батюшка. Неонила усами «похвастаться» не могла, да и не хотела бы, поэтому главное девичье украшение – косу – она перестала подравнивать с тех пор, как отец решил запретить ей покидать светлицу. Ведь теперь девушка особо никуда не выходила, а дома вряд ли могла бы споткнуться о волосы, достающие почти до пят.
 Итак, княжна не обладала сказочной красотой, но, впрочем, и дурнушкой её за глаза никто не называл. Однако главным достоинством Неонилы Васильевны был острый, проницательный ум, можно даже смело назвать это мудростью. Княжна переняла многие положительные качества отца и в чём-то даже приумножила их: пытливый ум, способность вести грамотные, достойные речи с торговыми гостями и послами из других городов и стран (то, что сейчас назвали бы дипломатией) ставили Неонилу наравне с отцом. Зачастую она даже советовала Василию Игоревичу, как правильно поступить в той или иной ситуации, но об этом знало лишь очень малое число приближённых к княжьему двору лиц. Всё-таки полагаться в градоправлении на бабьи советы – худое дело. Так наверняка сказал бы любой родовитый боярин, мня себя куда как более полезным для князя Василия, чем его родная дочь. И ошибся бы, потому что во всём Суздале трудно было бы сыскать человека столь же рассудительного и разумного, как пятнадцатилетняя княжна Неонила Васильевна.
 Через несколько дней после схватки с Борисом немного оправившийся от раны Мухорт решил навестить дочь и побеседовать с ней о произошедшем.  До этого, в первое время после ранения, Василий строго-настрого запретил челяди сообщать девушке о случившемся, чтобы не тревожить дочь. А также чтобы не вредить самому себе лишней суетой, которую это известие непременно вызовет. Что же до шума драки, который, несомненно, был слышен во всём тереме и соседних постройках – да мало ли какие бывают споры и потасовки во время боярских советов!
Светлица княжны находилась в отдельной части терема, на втором этаже высокой башенки, пристроенной к основному зданию, в котором проживал и занимался важными делами сам князь. Наверх вела крутая деревянная лестница, подниматься по которой Мухорту в его нынешнем состоянии было очень неудобно; он вполголоса ругался сквозь зубы, но упрямо шагал дальше, невзирая на дёргающую боль в груди. Но, впрочем, не всё было так прискорбно. Ведь сегодня утром кто-то из ближних бояр – кажется, это был Яков Вакора, – угодливо сунул князю резной посох, на который было очень удобно опираться при ходьбе. А ещё таким посохом наверняка было сподручно колотить нерадивых холопов, но Василий Игоревич пока не пробовал. С грехом пополам преодолев тридцать четыре ступеньки, каждая из которых была высотой не меньше чем в целую пядь (почему их было именно тридцать четыре, Василий гадал с тех самых пор, как эту пристройку соорудили), князь перевёл дух и постучал костяшками пальцев в дверь горницы. Дверь тут же отворила девка Марфуша, одна из тех, что прислуживали княжеской дочери. Мухорт знал всех этих девок поимённо; знал, откуда они родом, из надёжных ли семей, не упивается ли кто из их отцов медовухой сверх меры и не завела ли какая-нибудь из холопок себе полюбовника среди прочей челяди или же из посада. Потому как ничто не должно было мешать девицам исправно нести свою службу, заботиться об Неониле и, если понадобится, защищать её.
Впрочем, Неонила прекрасно могла бы защитить себя сама.
 Но всё же отец оберегал дочь, как умел. А она подтрунивала над ним за его излишнее беспокойство и неловкие попытки отгородить её от всевозможных опасностей. Ведь на самом деле не так уж много вещей могли бы навредить Неониле, скорее это она сама создавала вокруг себя неприятности. Юная княжна словно бы притягивала неудачи и несчастья, начиная с загадочной смерти её матери через несколько дней после родов и заканчивая очень печальным случаем, имевшим место полтора года назад. Впрочем, об этом позже…
 Василий Игоревич вошёл вслед за Марфой в горницу, слегка морщась и накренясь набок от продолжительной боли в груди. «Надо будет поблагодарить боярина Вакору за этот посох», подумал он. «Без него пришлось бы тяжко». Двигаться было неудобно, однако лежать без движения и бездействовать не в его обычаях. Немножко «плыла» голова от потери крови, но Василий считал, что это не страшно. С ним бывало и хуже, например, после той злополучной битвы при Спасо-Евфимиевском монастыре шесть лет назад, когда ему вогнали копьё в бок. Тогда многие «соратники» очень надеялись, что наместник умрёт.
 В узкие оконца светёлки падал ранний солнечный свет – играл озорными бликами на резных столбах кровати, путался в складках балдахина. Расстилался ровной волной над полом, высвечивая малейшие пылинки. Неонила уже завершила утренние молитвы и теперь склонилась над плетением кружева у окна. Рукоделие давалось княжне легко, белоручкой она себя никогда не считала, хотя и за по-настоящему тяжёлую работу тоже не принималась. Ведь это было не положено при её высоком положении. К чему утруждать себя сложными делами, когда есть холопки?
 Мухорт с любовью наблюдал за дочерью, не спеша прерывать её занятие. Но девушка уже заметила вошедшего отца и, отложив кружево в сторону, поднялась и неглубоким поклоном, скорее даже кивком, приветствовала князя. Её глаза, как обычно, весело и задорно блестели, а с розовых уст, казалось, вот-вот слетит меткая острота, нацеленная точно в любимого батюшку. Шутки Неонилы били больнее, чем любые колдовские плети! Возможно, дело в том, что рядом с княжной любые чары работали вполсилы… Одно известно точно: Неонила осознавала, что кое в чём уже превосходит своего опытного в государственных делах отца. Точные, правильные решения, которые могли принести большее благо жителям суздальского княжества, словно сами собой приходили в головку юной княжны. Она прекрасно знала, что умна и смела не по годам, и от этого в её речах наедине с отцом порой звучало неприкрытое нахальство.
 Василий Игоревич неторопливо приблизился к столу, за которым сидела с шитьём его дочка. С болезненным вздохом медленно опустился на стул с высокой спинкой, отложил посох. Только сейчас он заметил, что его вершина украшена маленькой фигуркой белки, держащей шишку. Надо будет обязательно спросить у Вакоры, что за мастер изготовил эту вещь. Мало того что удобная, она, оказывается, ещё и очень красивая… Раньше он не обращал внимания – было не до того, дойти бы до горницы. Но вот теперь добрался, можно и перейти к делу. Пожилой князь выпрямился и пристально поглядел в глаза дочери, такие же светло-серые, почти серебристые, как были у её матери (Царствие ей Небесное). Только у Неонилы глаза весёлые, смеющиеся – даже сейчас, когда она видит своего батюшку в таком плачевном состоянии. Она не то чтобы опечалена, скорее, неприятно удивлена. Пшеничные бровки-дуги хмурятся, губы недовольно поджаты:
– Ну и как тебе это удалось? Что случилось на этот раз?
 Мухорт улыбнулся через силу:
– Без почтения с отцом говоришь, голубушка.
– Ладно уж! – девушка возмущённо притопнула каблучком и уселась напротив. – Рассказывай, что было.
  Князь зна'ком приказал челядинке Марфуше удалиться и оставить его с дочерью наедине. Та заспешила в другую комнатку, расположенную ярусом ниже; торопливые, чуть шаркающие шаги – девка сильно косолапила – долго слышались по лестнице и коридору нижнего этажа. Неонила Васильевна терпеливо ждала, глядя на отца так, словно он обязан был держать перед ней ответ. И Василий Игоревич без возражения поделился с единственным, капризным чадом своей историей:
– Дружинник младшего Взметня оказался колдуном. Я вызвал его на поединок.
  Княжна вскинула брови и тонко расхохоталась:
– Ты и вправду..? Ой, быть не может! Врукопашную против волшбы? О чём ты только думал?!
– Нет в тебе уважения к моим сединам, – хмыкнул князь.
– У тебя нет седин, – заметила девушка. – Ты ещё молодой.
– И поэтому нужно разговаривать со мной так, как будто это я твой ребёнок, а не наоборот, – вздохнул Мухорт.
– Почему меня не позвал? – вдруг посерьёзнев, спросила Неонила. Голос её, всё такой же высокий и тонкий, вдруг обрёл твёрдость и крепость булата. – Если понял, что он за птица, почему меня не позвал? Зачем сам полез? Покрасоваться перед боярами хотел, богатырём прослыть?
– Бояр не было, я отослал их, – мрачно произнёс князь. – Не дерзи. Да и как бы я успел тебя позвать, а? Кроме того, голубушка, мы ведь решили, что об этом не нужно слышать лишним ушам и видеть чужим глазам.
– И теперь ты ранен, а я чувствую себя виноватой, – княжна смутилась.
– Ерунда какая. Давай лучше вернёмся к делу. Еремей Взметень стал меня защищать.
– О-о, вот как? – девушка, вновь воодушевившись, весело хлопнула в ладоши. – Интересно!
– Действительно. Еремей не обратил оружия против меня, хотя он думает, будто я его наипервейший враг. Это говорит о том, что я не ошибся в семье Взметней. Потом он дал мне бердыш, чтобы я смог отбиваться им от колдуна.
– Он молодец, этот Взметень, но всё же, звучит забавно. Отбиваться бердышом… Как же вы смогли выстоять против чар?
– Прибежали ещё двое его людей, дружинник и дворовая девка чуть постарше тебя. Волшба не подействовала на них: ни колдовские путы, ни острые лезвия, ни-че-го. Когда чернокнижник швырнул в девку мощным заклинанием, она выдержала удар чарами в грудь, даже не сдвинувшись с места. Как будто в неё просто тёплой водой плеснули. А потом он, колдун этот, узнал её и заговорил с ней. Тогда она взяла его за руки, и он больше не смог причинить никому из нас вреда!
– Вот это да… – княжна, закусив губу, крепко задумалась. – Ты хочешь сказать, девка Еремея такая же, как я?
– Скорее всего. Это нужно проверять. Пока всё указывает на то, что так и есть.
– А если она, напротив, сама колдунья?
– Это вряд ли. Тогда бы она не стала меня спасать, а скорее уж помогла бы чернокнижнику.
– Верно... Знаешь, я бы очень хотела с ней поговорить. Ты беседовал с ней? Как её зовут?
– Капитолина.
– Странное имя для холопки.
– В этом-то всё и дело, голубушка. Я думаю, вовсе она не холопка.
– А кто же тогда?
– Не знаю пока. Может быть, тебе, как женскому полу, лучше удастся её разговорить. Думаю, от этой девицы нам может быть большая польза. Я, наверное, попробую её выкупить у Еремея и отдать тебе. Как ты считаешь, а?
– Да, это хорошая мысль, так и сделай. Будет удобнее, если эта Капитолина будет под рукой. А с колдуном что?
– Ростиславу удалось его сдержать. Он заявил, что в присутствии этих двоих челядинов его сила возросла. Теперь чародей сидит в темнице под строгим надзором. А людей Взметня я хочу послать в Новгород, вот только не знаю, как быть с девкой. Она ведь не воин, в походе лишней будет, – говорить становится труднее, князь с трудом сдерживает кашель и отводит взгляд, не желая, чтобы дочь видела его слабость.
– Я всё поняла, батюшка, – кивнула княжна. – Достаточно. Не утомляйся, тебе лучше отдохнуть. А я пока поразмыслю над тем, что' можно сделать.   
Она задумчиво поглядела вслед уходящему отцу, наматывая на палец кончик длинной пепельной косы.
***
 Окончание истории с чернокнижником Неонила выспросила у Ростислава, который беспрекословно отвечал на вопросы княжны. Теперь она знала ещё и о том, что Борис и Капитолина откуда-то прибыли, по словам погибшего товарища Бориса – из «нави». Неонила Васильевна верила. Трудно было не верить, при её-то знаниях. Впрочем, не время вспоминать о дурном…
Итак, их двое, этих странных новоприбывших. И парень, Борис, едва оказавшись в Суздале, овладел чарами бунтовщика Маркела, о котором Неонила кое-что слышала ещё при его жизни. (Правда, отзывы о том юноше были весьма нелестными.) А вот девица со странным, отнюдь не холопским именем, может отражать волшбу и не позволять противнику колдовать. Если верить их словам, то до появления здесь, в Суздале, и обретения этих умений парень и девица были союзниками. А до этого, в своём родном мире (звучит-то как странно!), ни один, ни другая волшбой не промышляли, даже не знали, как это делается. Любопытно… Если всё это правда – очень любопытно.
«Значит, та девица выдержала удар чарами? Смогла сдержать колдовскую силу своего друга-недруга? Кого-то это напоминает… Меня».
 У неё и вправду был схожий опыт, но несколько иной.
В отличие от той незнакомки, Неониле не доводилось вступать в открытую схватку с чернокнижником. Если бы нашёлся смельчак, который дерзнул бы угрожать жизни княжны Неонилы Мухортой, он не дожил бы до и конца дня – в этом она была уверена. Дружина князя Василия Игоревича хорошо несла свою службу и не пропускала мимо входа в палаты ни одного подозрительного человека. Разумеется, Неонила прекрасно понимала, что обычные воины, пусть даже великолепно обученные обращаться с оружием, мало что могут сделать против колдуна. Но само осознание того, что княжеский терем, а точнее – терема', под надёжной охраной, всё же прочно закрепилось в народном сознании, и до недавнего времени никто не решался напасть на Василия и его дочь.
Однако теперь что-то изменилось. Посреди бела дня самоуверенный юнец (неважно, что он был старше Неонилы!) явился не куда-нибудь, а на сборище бояр, готовых обсуждать с её отцом-князем важные вопросы. Ничего не боясь, он открыто напал на Василия Мухорта и едва не лишил его жизни. Это заставляло задуматься о том, что княжеская дружина всё-таки не может обеспечить градоправителю полную безопасность. Для борьбы с чернокнижниками требовалось обладать особой силой, сопоставимой с той, которой противодействовали колдунам священники и монахи. Звать кого-то из духовенства в качестве постоянной охраны было бы странно: подобное раньше не практиковалось и вряд ли эта новая мера приживётся в Суздальском княжестве. Но, помимо священников, были и другие люди – несомненно, отмеченные Божьей благодатью и способные, словно щитом, встретить удар колдовских чар и выстоять против них. Официально их существование нигде и никем пока что не подтверждалось, но люди сведущие рассказывали о случаях, когда видели таких людей в бою. Эти истории передавались из уст в уста, и уже немало суздальчан и нижегородцев, а также, возможно, и жителей других княжеств, знали о том, что, кроме чернокнижников, существуют и другие умельцы обращаться с чудодейственными силами. Называть таких людей чародеями или волхвами было бы неправильно, поскольку сами они не творили чар, а лишь разрушали чужие. Так в обиход вошло название «чарохватцы».
 Неонила доподлинно знала, что подобных ей «чарохватцев» среди приближённых отца как минимум двое, не считая её саму.  Одним из них был воин Ростислав, другого она не знала по имени, но была как-то раз свидетельницей его действий. Чарохватцы из числа княжьих людей обычно приходили на помощь в тех редких случаях, когда сил обычной дружины не хватало для того, чтобы спровадить преступника в острог или на плаху. Иногда случалось так, что обычный тать, разбойник или другой лиходей мог знать кое-какую волшбу и пытаться применить эти умения на дружинниках. Тогда, если была возможность, звали Ростислава или другого чарохватца, и тот живо менял исход драки. Чаще всего воины-чарохватцы, отмеченные князем, ходили в десятниках или сотниках, но даже так об их способностях старались лишний раз не упоминать, так как пока не было однозначного мнения о том, полезны или опасны такие люди для государства. Церковь тоже воздерживалась от комментариев, но Василий Игоревич и его семья прекрасно знали о том, что игуменья Феоктиста, в миру Елена Взметень, – точно такая же чарохватица, намеренно ушедшая из мирской жизни, чтобы не навредить своими умениями близким людям. Дело в том, что помимо способности отражать волшбу, некоторые чарохватцы могли невольно влиять на ход событий. И самое ужасное было то, что управлять этим дополнительным даром (а дар ли это был или тяжкий груз?) не получалось пока ещё ни у кого.
Мать Феоктиста считала, что под сенью святой обители её способности не обратятся во зло. Однако Неонила не хотела бы повторять её судьбу и уходить в монастырь: всё-таки она была совсем юной девушкой, большую часть жизни проведшей взаперти и не успевшей узнать настоящую жизнь. Но княжна отлично понимала, какую опасность представляет для окружающих её людей, в том числе и для отца. У Неонилы уже была возможность убедиться в том, что происходящее рядом с ней может измениться в мгновение ока, стоит ей только подумать лишнего, рассердиться на кого-то или сильно опечалиться. Словом, ей нельзя было испытывать бурных чувств, иначе это грозило обернуться бедой.
Год или чуть больше тому назад произошёл трагический случай, в котором Неонила винила себя.
С Романом Всеволодовичем, нижегородским княжичем, она была помолвлена с раннего детства, но первая встреча в осознанном возрасте произошла, когда Неониле было четырнадцать, а Роману – шестнадцать лет. Молодой человек приехал в Суздаль вместе со своим отцом, князем Всеволодом, который согласно заведённому обычаю раз в несколько лет навещал подвластные ему земли. Княжич был тихого, кроткого нрава, в противоположность своей непоследливой и острой на язык невесте. Весь облик этого юноши выдавал его доброту. Доверчивый, ласковый взгляд карих глаз, широкая дружелюбная улыбка… Роман Всеволодович умел расположить к себе людей. Многие подданные его отца надеялись, что княжич в будущем унаследует Нижегородский стол и станет мирным и покладистым правителем. Некоторым недоброжелателям это было бы выгодно по другой причине: более сговорчивого, чем отец, Романа легко можно было бы подталкивать к принятию тех или иных решений. Однако судьба распорядилась иначе.
Неонила до сих пор хорошо помнит тот день, когда во время обычной прогулки по редколесью, в которой принимали участие князья Василий и Всеволод с детьми, навстречу ей с верхушки дерева спрыгнула рысь. Эти животные отродясь не водились в округе Суздаля, да и никакой обычный зверь не подобрался бы так близко к шумному, опасному для него городу. Впрочем, этот зверь не был таким уж обычным. Неонила не успела вскрикнуть, хотя испугалась не на шутку. Первая мысль, озарившая разум, была «а как же отец?». Никто из мужчин, находившихся в паре шагов от неё, не был вооружён. Позади остались несколько дружинников Всеволода, но они были недостаточно близко.
Не думая о том, что делает, Неонила выставила руки вперёд в защитном жесте. И тут случилось нечто странное: приземляясь, рысь коснулась рук девушки и словно ударилась о невидимую преграду. Облик зверя стал расплываться, меняться, и вдруг вместо густого меха и тяжёлых лап вспыхнуло алое пламя. Контур существа, заключённый в огненные языки и стремительно теряющий форму, был похож на масленичное чучело, только страшнее. Во все стороны брызнули искры. Где-то на краю сознания Неонила услышала изумлённые и встревоженные крики Всеволода и Василия, но сейчас ей было не до них. Важнее было удержать – что именно и как, она плохо понимала. Алый огонь, оставшийся от размытого силуэта рыси, лился сквозь пальцы Неонилы, но она не чувствовала жара и была в этот миг на удивление спокойна и хладнокровна. Пламя нельзя было отпускать – теперь княжна точно знала это. Однако огненные струи продолжали хлестать наружу, грозясь задеть её спутников.
– Отойдите назад, быстрее! – успела крикнуть она отцу и Всеволоду, едва видимым сквозь непрерывный искрящий поток. А затем её сзади схватил за плечо Роман.
 Не успев понять, кто рядом с ней – друг или враг, Неонила инстинктивно развернулась и разжала руки. Сноп алого пламени, разбрасывая горящие капли, устремился в Романа. Всё произошло за несколько мгновений: вот красивое обеспокоенное лицо княжича искажается ужасом и болью; вот он падает спиной вниз в опалённую траву, не успевая заслониться от страшного пылающего облака. Вот слышен отчаянный хриплый крик Василия Игоревича, который рвётся на помощь дочери и Роману, но Всеволод, сильный и крупный мужчина, держит суздальского князя под мышки, не позволяя двинуться… Наконец опомнились дружинники, перепуганные не меньше своих господ, и самый проворный из них, по прозвищу Кисляй, решил, что главную опасность сейчас представляет сама княжна. Трудно сказать, был ли он прав или нет; так или иначе, он выстрелил Неониле в затылок из самострела. Но та каким-то странным, словно звериным чутьём успела отреагировать и наклонить голову вперёд. Болт скользнул по её шее, сильно ободрав кожу и плоть, но не нанеся серьёзного вреда здоровью девушки. Впоследствии она, как ни старалась, не могла понять, что побудило её вовремя сделать такое движение, это опять произошло помимо её воли.
Всё это было позже. А в тот миг Всеволод наконец сообразил, что неразбериху надо срочно прекратить. Не выпуская Мухорта, которого держал в захвате локтём, он скомандовал своим воинам убрать оружие, а Неониле – опустить руки и отойти от Романа. Только сейчас Неонила опомнилась и поняла, что Роман уже несколько мгновений без движения лежит на траве, закатив глаза, а тело и лицо его обожжены почти до черноты.
– Подойди ко мне! – низким властным голосом приказал Неониле Всеволод. – Живо, не мешкай!
 Неонила, дрожа от ужаса и полного непонимания происходящего, подошла. Она чувствовала, что кончики пальцев у неё горячие, но на теле нет ни следа от огня.
Всеволод, резко разжав хватку, почти швырнул Мухорта дружинникам:
– Держите! – и вновь обратился к Неониле: – А ты? Добилась, чего хотела? У, ведьма!
– Это… не я… – пересохшими губами прошептала княжна. – Я ничего не делала. Это рысь… Ты же видел её. Она стала огнём…
– Только вот тебя пламя почему-то не тронуло, – сурово возразил нижегородский князь и, отстранив Неонилу, приблизился к сыну.
Юноша был всё ещё жив, хоть и тяжело ранен. Всеволод до боли закусил губу, стараясь не показывать своей тревоги за сына. За годы правления в Новгороде он научился сдерживать свои эмоции, показывая людям только две стороны своего характера: благодушие или же ярость. Сейчас как раз был случай, когда впору было гневаться.
 Всеволод был достаточно умён и наблюдателен, чтобы соотнести факты. Дикий зверь появился в неожиданном месте именно тогда, когда там находились князья и их наследники с малочисленной охраной. Напал этот зверь на девицу, которая никак от этого не пострадала, зато с самой рысью случилась диковинная перемена; наконец, после неудачной атаки на дочь суздальского князя странное существо попыталось убить сына князя нижегородского. Были ли в этом замешана Неонила и её отец? Всеволод не знал, а проверить это пока не представлялось возможным. Сейчас важнее всего было бороться за жизнь Романа, а уж потом, когда княжич выздоровеет, разобраться с Мухортами. Тёмное дело, ох, тёмное… Всеволод приказал дружинникам сопровождать Василия и Неонилу; Романа он понёс в город сам. 
***
  Доверять жизнь сына суздальским лекарям, особенно придворным, Всеволод не спешил. Но нужно было принять решение. Он плохо помнил, откуда и когда появился городской знахарь Левонтий, торговавший снадобьями на базаре. Необычный выговор пожилого мужчины наводил на мысли о том, что этот человек – заморский «торговый гость» с запада, а запад князь Всеволод уважал. Ему подумалось, что европеец должен разбираться в медицине получше доморощенных лекарей, и он позаботился о том, чтобы на время переселить Левонтия в выделенный ему терем. Такой выбор удивил Мухорта, но что-либо возражать суздальский князь побоялся: слишком уж грозен был Всеволод в гневе. Пока что он не выдвигал Василию и Неониле открытых обвинений в покушении на сына, однако следовало быть осторожнее. Любое действие могло быть воспринято неправильно и вывернуто наизнанку перед глазами народа – того народа, над которым, как Мухорт теперь мог убедиться, властвовал отнюдь не он один. Всеволод был выше по статусу, сильнее физически и обладал бо'льшим, лучше подготовленным войском. Случись междоусобица, и суздальцам было бы несдобровать. Василий Игоревич с отвращением и страхом представлял собственную голову, прибитую на городской площади или на воротах; что же касается Неонилы, её, скорее всего, ждала бы ужасная участь наложницы. Может быть, все эти ужасы были возможны лишь в воображении Мухорта, но опасаться Всеволода стоило в любом случае…
Стоило Всеволоду отдать приказ о переносе части вещей Левонтия в занятый нижегородским князем дом, а после этого на некоторое время выпустить знахаря из-под своего пристального взора, как к пожилому чернокнижнику подошёл молодой мужчина. Годами он был едва ли старше Еремея и обладал какой-то необычной гибкой грацией, точно у кошки. Стройный и изящный, но в то же время широкоплечий и довольно хорошо сложенный, этот человек двигался легко, пружинисто и ловко. Шаги его были широкими и почти незаметными из-за быстроты. Одет он был в поношенное рубище, напоминавшее монашескую рясу с капюшоном, и старался держаться так, чтобы его лицо было трудно разглядеть. Длинные спутанные русые волосы скрывали лоб, глаза и проваленные щёки, оставляя торчать наружу только нос, худощавый и острый. Голос напоминал шелест:
– Сделаешь так, чтобы парень не выжил, понятно? – вопрос прозвучал на чужестранном языке.
– Как же это, ли'нсэ, – казалось, Левонтий даже слегка растерялся. – Я подобных приказов раньше не выполнял. Сведения собирать – это да, но вот чтоб людей в могилу сводить…
– Боишься не справиться? – усмехнулся молодой человек.
– Нет, линсэ, не боюсь, – Левонтий покачал головой. – Я не хочу отнимать жизнь.
– Глупец, – в голосе его собеседника прозвучал укор. – Ты мне перечишь? Своему господину? Если ты не сделаешь, что я велю, тебя самого ждёт смерть. Будь готов к этому, чародей.
– Если по моей вине сын князя умрёт, меня всё равно казнят, – лёгкая улыбка тронула губы пожилого знахаря, и он слегка пожал плечами. – Или вы, линсэ, хотите сказать, что в таком случае спасли бы меня?
 – Польза от тебя есть, только пока ты слушаешься, – мужчина скривился от недовольства. – У тебя времени до завтрашнего утра на то, чтобы использовать свои снадобья. Решай. Если парень через два дня всё ещё будет жив, знай, что его спасение куплено твоей жизнью. Понял?
– Яснее ясного, линсэ.
– И хватит уже меня так называть. Мне это неприятно.
– Как у вас принято говорить, «зеркало не виновато, если ты лицом не вышел», – перефразировал Левонтий известную поговорку.
– Ещё и дерзишь, бесстыдник?.. Что ж, я всё тебе сказал. Думай.
 Мужчина, которого выходец из испанской деревеньки упорно продолжал называть «рысью», бесшумно и быстро исчез в тени невысоких городских домишек на краю рыночной площади. И через мгновение после его ухода не верилось, что вот только сейчас этот человек стоял рядом, – так внезапно он ушёл.   
 Левонтий так и не выполнил приказа, и через некоторое время его самого поразила неведомая хворь, от которой даже он не знал средства – или делал вид, что не знает? Так или иначе, жизни нижегородского княжича больше ничего не угрожало. Удобное для повторного покушения время было упущено, он шёл на поправку, пусть и очень медленно, и теперь было поздно предпринимать какие-то действия, чтобы замедлить процесс выздоровления юноши. А Левонтий, уже передоверивший больного другому лекарю, вызванному Всеволодом из Новгорода, улыбался, блестел своими тёмными, как беззвёздное небо, глазами и тихонько подкашливал в кулак. Своему единственному и любимому ученику Маркелу он так ничего и не рассказал – ни о том, что является шпионом боярского рода Гаютиных, к которому принадлежала Аграфена, ни о том, что нарушил приказ её брата, за что вскоре должен будет поплатиться жизнью. Он уже видел, на что способен Маркел, на какие подлости порой толкают человека его страсти и желания. Видел в своей жизни довольно смертей, чтобы своими руками причинять ещё одну, тем более – совершенно чужому, незнакомому человеку. Кем-кем, а наёмным убийцей Леонсио Валентес точно никогда не был. Да, у себя на родине, а затем и здесь ему доводилось выполнять различные грязные поручения. Но он ненавидел смотреть, как легкомысленно некоторые люди обращаются с чужими жизнями. И он всё-таки был врачом, поклявшимся исцелять своих пациентов. Или хотя бы пытаться, если спасти их было невозможно.
  Ему просто надоело – наблюдать за бесчисленным разнообразием людских пороков, принимать участие в их замыслах, их нечистоплотных делишках; вызнавать сведения и доносить одному, другому… Перестраховываться и вновь передавать ценные знания третьим лицам… Видеть, как с каждым днём всё больше меняется его подмастерье, готовый встать против всего света, вооружившись лишь своими личными представлениями о морали и честности, убеждениями, которых Левонтий не мог и не стремился понять… Он чувствовал, что страшно одинок, и даже самого близкого человека он не в состоянии переубедить, остановить, хотя бы предостеречь от возможных ошибок.
Левонтий хорошо знал, что' его ждёт в случае неповиновения младшему Гаютину, и не собирался уходить от судьбы. Значит, просто пришёл уже и его черёд; наверное, так и должно быть – всему своё время. Не то чтобы он искренне раскаивался в грехах, но вины перед небом не отрицал. Позже разберутся, думал он. Если всё верно, то там разберутся лучше, чем это бывает здесь, – всё сделают по справедливости. Ведь должна же где-то быть справедливость?

***
 Неонилу поместили в одну из комнат гостевого дома в кремле, приставив к ней надзор из целого десятка дружинников (дальновидный Всеволод, покидая родное княжество, захватил с собой полсотни воинов и теперь очень радовался тому, что сообразил принять такое решение). Князя Василия также держали взаперти и под охраной, отдельно от дочери. Ещё несколько человек стерегли покои, где лежал Роман. Сам Всеволод вооружился палицей и не расставался с ней даже на ночь, оставляя где-нибудь поблизости от изголовья – мало ли какую хитрость задумает неведомый враг в тёмное время суток. Народу, точнее, пока немногочисленным зевакам, успевшим узнать о том, что произошло нечто необычное, было объявлено, что нижегородский князь сотоварищи проводят обыск суздальского кремля, ищут смутьянов-чернокнижников. Что, в общем-то, являлось правдой.
В первый же день после нападения странной рыси и ранения княжича Неонила предложила Всеволоду: если тот считает её ведьмой, пусть отведёт её в церковь при монастыре. Всеволод такому пожеланию удивился, хоть и не был до конца уверен в том, что именно княжна виновата в случившемся. Поразмыслив, он согласился с условием, что это будет женский монастырь, потому что неохота, мол, смотреть, как колдовка будет пытаться одурманить чарами монахов. А уж местная игуменья наверняка её приструнит. К счастью для Неонилы, Всеволод даже не догадывался о том, что' некоторые знающие суздальцы поговаривали о матери Феоктисте, пока она была ещё Еленой Дмитриевной.
…В голосе матушки-игуменьи звучали твёрдость и сила. Женщина тоном, не требующим возражений, несколько раз чётко и ясно довела до сведения нижегородского князя, что есть на свете люди, наделённые особым Божьим даром разрушать колдовские чары. Этим людям не обязательно принимать постриг, хотя с подобным даром жить в миру непросто. Чернокнижниками их считать нельзя, ибо, в отличие от колдунов, чарохватцы не передёргиваются от крестного знамения, могут ходить в церковь и выполнять религиозные обряды. Они чуть ближе к священству, чем обычные миряне, благодаря умениям, которые есть у них с рождения и которые позволяют бороться с чародейским мороком. Насчёт таких людей пока не принято единого решения, позволяющего считать их полезными для общества, но несомненно то, что они сумеют в случае надобности помочь защитить родную землю, скажем, от ведунов из числа татарского [61] войска.
 Всеволод терпеливо выслушал мать-игуменью, почтительно поклонился ей и, попрощавшись, вышел. Но про себя подумал, что слова женщины следует проверить. Настоятельница она или нет, эта монахиня всё же не святая, и к тому, что она утверждает, стоит отнестись с подозрением. Где это видано, чтобы Церковь защищала колдунов? Ну, пусть даже не совсем колдунов, но всё же обычные люди такого не могут, значит, эти чарохватцы опасны. Их следовало бы отделить от простого народа как можно дальше, заключить под стражу и лишить силы – ведь это же должно быть возможно!
– Ты неправ, голубчик, – говорил ему Мухорт, – представь себе, что человек даёт ребёнку держать горячую миску с похлёбкой, тот не удерживает и проливает, ошпаривая взрослого. Кто виноват, а? Думаю, что взрослый, который не подумал о том, что миске надо дать остыть. Пусть теперь сам пеняет на себя, что обжёгся.
– Я понимаю, о чём ты. Хочешь сказать, Неонила не справилась с чужими чарами. Но мы не знаем, кто дал твоей дочери эту «миску», как ты выразился. Это мог быть даже ты сам. От твари, что бросилась на неё, не осталось следов, поэтому будет непросто выяснить правду. Одно ясно: та рысь была не простым зверем, а каким-то колдовским существом, ведь обычная тварь не истлела бы в один миг.
– Почему ты меня-то подозреваешь, а? – спросил тогда Василий Игоревич. – Мне к чему покушаться на княжича?
– Чтобы занять мой престол, – Всеволод пожал плечами.
– Ерунда какая. Ведь моя дочь и так просватана за твоего сына. Стало быть, наш общий внук будет править обоими княжествами. К чему мне торопить события, если наш будущий наследник и так заполучит эти земли?
– Сомневаюсь, что теперь заполучит, – проворчал Всеволод. – Виновата или нет твоя дочь в том, что произошло, но я уж лучше поостерегусь впредь иметь с ней дело.
«Ай-яй-яй, как нехорошо вышло-то…» – думал Мухорт. – «Я-то надеялся, что он пошумит и отойдёт. А тут вон как… Беда, совсем беда».
– Я знаю, кто стоит за нападением на Неонилу, – сказал он вслух. – И не сомневаюсь, что их целью была именно она, а не твой сын. Княжич пострадал по случайности. Это род бояр Гаютиных, который недавно был уличён мною в измене и связях с чернокнижниками. Я казнил старшего Гаютина и его дочь, но его сыну удалось уйти. Полагаю, Агафон и другие оставшиеся в живых члены семьи мстят мне за смерть родных.
– Любопытно, – протянул Всеволод. – Что же ты не сказал раньше?
– Мне, голубчик, не давали и словом с тобой перемолвиться! Держишь меня под стражей, будто какого разбойника. В моём же, заметь, собственном тереме! Так вот. Когда эта дрянь бросилась на Неонилу, я не сразу обратил внимание на то, что это рысь – слишком уж быстро всё случилось. А потом стал вспоминать всё по порядку и понял. Видишь ли, голубчик, Аграфена Гаютина однажды точно так же напала на меня, обернувшись рысью. Мои дружинники убили её на месте.
– Хм. И никаких следов, конечно, не осталось?
– Можешь допросить моих воинов, они подтвердят, – Мухорт говорил уверенно и спокойно, и Всеволод заколебался. Ему очень хотелось верить Василию. За все годы их знакомства тот ещё ни разу не давал повода усомниться в своей верности нижегородскому столу.
– Не знаю, – произнёс он. – Не знаю, что и сказать. Поверить тебе на слово я не могу, пусть и хотел бы. Мне нужно увидеться с самими Гаютиными и побеседовать с ними. До тех пор, пока я не узнаю правды, быть тебе, княже, под стражей, – его мрачное лицо озарила неловкая усмешка.
  Допросить кого-либо из рода Гаютиных у князя Всеволода не получилось: ещё накануне все члены боярской семьи тайно покинули Суздаль в неизвестном направлении. Ни угрозами, ни пытками не удалось добиться от их челяди ответов. Судя по всему, гаютинские холопы попросту ничего не знали. Всеволод ругался, грозил кулаком на все четыре стороны и призывал святых покровителей Суздаля в свидетели тому, что виновники ранения его сына жестоко поплатятся, кто бы они ни были. Ведь нижегородский князь до сих пор не был уверен в том, что Гаютины, если это и вправду были они, действовали по собственному усмотрению, а не по приказу князя Василия Мухорта. Кто их знает, как там на самом деле было? Будь на то его воля, Всеволод, не разбираясь, порубил бы головы всем, кого считал причастными к этому делу. Однако он не забывал, что над ним есть ещё Великий князь, которому наверняка не понравится подобное самоуправство на его землях. Всеволод ненавидел подчиняться кому-либо, но порой приходилось. И поэтому он решил не спешить и основательно заняться проверкой этой странной истории. Для начала нужно было убедиться в том, что княжна Неонила Васильевна действительно не умеет колдовать. Но ведь девушка может попросту притвориться, скрыть свои способности. Как же вывести её на чистую воду? Всеволод решил ждать. Рано или поздно Мухортам надоест сидеть взаперти в собственном доме, и тогда, если Неонила всё же обладает чародейскими силами, она решит ими воспользоваться. Что делать в таком случае и как сражаться против волшбы, князь Всеволод не знал, но полагался на грубую силу. Она не раз выручала его прежде. В конце концов, уж снести чародейке голову с плеч он сумеет, если придётся. А Роман… отец найдёт ему другую невесту.
 Опасения Всеволода насчёт Неонилы не подтвердились даже спустя пару недель заточения, а вот суздальский народ заподозрил неладное, и некоторые горячие головы уже стали собираться выгонять нижегородского князя. Всеволоду об этом, конечно же, донесли, и, так как воинов у него с собой было недостаточно, чтобы подавлять бунт, князь решил уладить дело миром. Он отпустил Мухорта и его дочь из-под стражи, а сам решил остаться в Суздале ровно до тех пор, пока Роман не будет готов к длительному путешествию в Новгород. Но как-то в разговоре с Василием он упомянул знахаря Левонтия, и суздальского наместника аж в дрожь бросило:
– Всеволод… голубчик, ты что, доверил сына этому?! Как давно Левонтий его лечит, а?
– С первого же дня. Роман уже идёт на поправку. Да чего ты так раскричался?
– Как же ты не понял, – простонал Василий, хватаясь за голову, – всё это время ты искал связь с чернокнижниками и так и не понял?
– Что я должен был понять? – рассвирепел нижегородский князь. – Говори без обиняков! Нечего мне тут загадки загадывать!
– Надо было сразу сказать мне, что твой Роман у Левонтия… Левонтий – колдун, которого в наш город привели Гаютины, а его подмастерье ходил у Аграфены Гаютиной в любовниках.
– Мало ли кто с кем миловался, – Всеволод нахмурился. – Это ни о чём не говорит. Как ты докажешь, что Левонтий занимается чародейством?
– Да просто приведи его в храм или хотя бы перекрести...
– Допустим, он и вправду окажется колдуном, но что, если на самом деле он служит не каким-то Гаютиным, а тебе, Василий Игоревич? И сейчас ты просто пытаешься сбить меня с толку, избавляясь от лишнего свидетеля.
– Допроси Левонтия, ты ведь в этом деле великий дока, голубчик, – Мухорт совершенно неприлично хихикнул, словно дразнящийся мальчишка.
– Я тут с вами ума решусь, – проворчал Всеволод. – Так же нельзя: куда ни кинь – всюду клин. Ничего не выходит, невозможно проверить твои или чьи-либо ещё слова. Я не понимаю, кому из вас можно верить!! Всё, мне это надоело. Как только Роману станет лучше, мы сразу же уедем отсюда в Новгород. Там я продолжу изучать чарохватцев, и если окажется, что в моём городе тоже есть подобные люди, я узнаю о них всё. Научусь направлять и сдерживать их силу, а некоторых даже попробую взять к себе на службу. Ведь, кто знает, может, ваша игуменья права, и такие люди пригодятся на войне. Но если я пойму, что вы лжёте мне, пощады не ждите. Вам всем крепко достанется, и уж будьте уверены, что я заранее получу на это разрешение у Великого князя. И тогда в Суздале будет править более достойный наместник, выбранный при моём участии.
– Воля твоя, – Мухорт, соглашаясь, развёл руками: мол, ничего не поделать.
 Всеволод поторопился расспросить Левонтия, но тут его ждало неприятное известие. Оказывается, лекарь, ухаживавший за его сыном, сам страдал от какой-то малоизвестной хвори, что подтачивала его силы день ото дня. Подмастерье Левонтия, лохматый безусый юнец, со слезами на глазах сообщил Всеволоду и его подчинённым, что старый лекарь скончался этим утром. Сам паренёк выглядел таким наивным простаком, что князь Всеволод обманулся и, махнув рукой на бестолкового, как ему показалось, юношу, решил его не допрашивать. Мало ли с какой боярыней он целовался! Парень был недурён собой, хоть и одет довольно неопрятно; наверняка его внешность могла прийтись по нраву женщинам. Так что Всеволод счёл слова Мухорта излишним домыслом, который можно оставить без внимания. Однако перед уходом он задержался в дверях и на всякий случай осенил крестом повернувшегося к нему спиной подмастерье. Юноша не дрогнул, не показал, что ему сколько-нибудь неприятно; но Всеволоду было невдомёк, что под рукавом рубашки у паренька вспыхнула по всей длине руки зубчатая огненная полоса…
 Маркел так и не узнал о том, что его покойный учитель служил семье Аграфены, а их с Левонтием встреча была не случайной. Старый чернокнижник многого не успел рассказать своему подмастерью, а некоторые знания скрыл от него намеренно. Большинство чародейских умений Маркел обрёл уже после смерти учителя; они передались к молодому человеку по кровной связи, такой же, какую он впоследствии заключил с Борисом. Маркелу удалось избежать подозрений князя Всеволода, однако Василий Мухорт уже знал, что парень не так-то прост, как кажется. Поэтому Василий Игоревич наказал одному из своих дружинников – Ростиславу – приглядывать за Маркелом. Втереться в доверие к огорчённому юноше, рассерженному на весь мир из-за гибели двух близких людей, оказалось легко. Маркел даже не догадывался, что добродушный с виду Ростислав на самом деле лишь разыгрывает роль человека, недовольного суздальским князем, и ведёт двойную игру. Василий Игоревич всё-таки умел подбирать достойных и верных людей к себе на службу. Тем более, что, по мнению Неонилы и Феоктисты, Ростислав тоже очень напоминал «инакого».
 …А спустя полтора года Ростислав тайно провёл Маркела во двор княжеского терема. Вслед за тем и Борис вместе с Еремеем вошёл в суздальский кремль. Для Маркела, которого княжьи люди уже хорошо знали после истории с доносом, пройти к князю было нетрудно: его бы не стали останавливать, так как знали, что он уже сослужил хорошую службу наместнику, указав на «изменника». Однако в тот день Маркелу было важно попасть в княжеский терем незамеченным, и ему пришлось довериться Ростиславу, рассказать ему свой план. К несчастью для юного чернокнижника, это стало его роковой ошибкой. Не вмешайся Евдоким, Ростислав сам бы убил Маркела, но старший из братьев Взметней появился в комнатах терема в самый неожиданный момент. Что ж, может, это было и к лучшему, с точки зрения Ростислава. Оставлять колдуна в живых он в любом случае не собирался, ведь за год их знакомства успел понять, что Маркел не обладает сколько-нибудь интересными для князя сведениями. Молодой человек не был посвящён в дела рода Гаютиных, даже не знал о том, что Аграфена была оборотнем. Может быть, стоило рассказать ему правду? Но тогда он, наверное, не захотел бы слушать. Маркел всё-таки успел полюбить боярыню, эту яркую, весёлую, непростую женщину; поддался её очарованию. Трудно представить, как бы он повёл себя, если бы узнал, что не сам двигал фигуры в тавлеях, а, напротив, был фигурой в руках слишком многих людей сразу. Отыгранной фигурой, отжившей своё. Или..?

***

 За несколько часов до разговора Василия и Неонилы.
 Борис проснулся оттого, что в подвальном помещении, где его заперли, похолодало. Он сел и, зябко поёжившись, потёр плечи. Вгляделся в темноту и ошеломлённо замер, не веря глазам: стены, пол и потолок сковало инеем. Это что, магия Маркела так проявляется? И как её теперь контролировать? Парень озадаченно почесал лоб. С тех пор, как его «названого брата» убили, у Бориса получалось создавать только иллюзии, но осязаемый колдовской туман и проклятие инея ни разу не выходили. Что же это такое теперь происходит? Может, он нечаянно оказался во власти собственного морока?
Или это ему снится? Хм, но если это сон… Ведь Маркел, кажется, говорил, что умеет посещать чужие сны. Неважно, сон ли это или явь, но что, если ясно представить себе Маркела, чтобы тот смог дорассказать Борису, как пользоваться новообретёнными чарами и попасть домой? Получится ли это, будет ли иллюзия обладать теми же знаниями, которыми владел настоящий Маркел?..

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
_____________
[61] – Как известно, русские летописцы называли захватчиков с востока татарами, хотя те были смешанных народностей.