Осенняя ночь

    – Мам, ну зачем столько?

    – Бери-бери, зря я, что ли, столько наготовила?

    – Вера Антоновна, спасибо Вам большое, – невестка крепко обняла свекровь. – На следующие выходные ждём Вас к себе.

    – Да, бабуль, приезжай, мы будем очень рады.

    – Хорошо, Сонечка, приеду, милая. Только что-то сердце у меня болит за тебя, как бы не случилось чего.

    – Мама, ну что такое! Нормально всё. К чему эти страхи?!

    – Ой, Пашенька, моё чувство меня редко подводит.

    – Так, всё, поехали мы. Кирка, прощайся с бабушкой.

    – Пока, бабуль.

    – Будь здоров, сыночек…


    Уикенд, проведённый на свежем сельском воздухе, благодатно отразился на всей семье. Утреннее пение петухов, куриное кудахтанье, мычание коров, запах навоза и душистого сена, лицезрение стройной стены густого леса, тихой глади небольшой речушки, а также того неизъяснимого покоя и красы, которыми так богато украинское
село, не могло не вдохнуть избыточных сил перед новой рабочей неделей.

    – Ну что, Кирка, понравилось тебе у бабушки? За Интернетом не заскучал? – спросил Павел у сына, когда машина выехала на ровную (естественно, только теоретически) ленту трассы.

    – Да если честно, па, то, как ни странно, не заскучал. Даже удивляюсь себе, – поделилось глубокой мыслью восьмилетнее чадо.

    – Ох ты, философ, – потрепала по густой чёлке брата старшая сестра.

    – Философ – это кто?

    – Тот, кто думает много.

    – Вот-вот, мне всегда думалось, что много думать – удел людей мыслящих и талантливых. Вы не находите?

    Все так и прыснули смехом, дивясь столь ранней осведомлённости второклассника.

    – Так что, талантливый ты наш, хотел бы жить у бабушки?

    – Да, было бы здорово.

    – Вот как, – удивился папа нестандартному желанию отрока.

    – А что думает по этому поводу более старшее поколение?

    – Да, Сонечка, мне вот тоже интересно, – включилась в разговор мама, – ты бы поменяла городскую жизнь на наше славное богатое украинское село?

    – Насчёт богатого, то…

    – Я в другом смысле, – поправила мама.

    – Ага, ясно. А вы сейчас серьёзно, или решили пошутить?

    – Вполне серьёзно, – чеканул отец.

    – Ну что ж. Как бы это вас не обидеть. Я так понимаю, вы все втроём в очень скором времени отправитесь доживать века в наше «славное богатое украинское село»? Так вот, мне вы вполне можете доверить квартиру, – улыбнулась Соня, – я за ней пригляжу.

    – И ведь слово какое подобрала – «доверить». Не оставить, не подарить, – доверить. Так вот просто и со вкусом.

    – Я старалась.

    – Слышала, мать, что кроется в головах у шестнадцатилетних барышень?

    – А что там такого зазорного кроется? – подтянула дочь голосовую струну.

    – Богатая, беззаботная, бесхлопотная жизнь.

    – А надо выбирать навозные кучи и крикливых поросят?

    – Кирилл, что ты у бабушки больше всего запомнил?

    – Заходящее за лесными верхушками солнышко, – секунду помедлив, протяжно произнесло чадо.

    – Как говорится: устами младенца. А у Довженко есть по этому поводу подходящая мысль. «Двое смотрят вниз. Один видит лужу, другой – звёзды. Что кому».

    – Это, конечно, прекрасно, но будем считать, что вы пошутили. Всю жизнь прожить в убогом селе среди коров, свиней и петухов. Просто превосходно!

    – Ты не поняла, дочь.

    – Что я, папа, не поняла?

    – Не что, а кого.

    – Ну, у тебя Довженко в авторитетах, у меня с ними немного другая история.

    – Да знаем мы истории твоих любимых звёзд. А ты не думала, почему эти самые звёзды – пусть не все, но многие, – покупают дома где-то на выезде из города, или за городом? От кого они бегут?

    – Так ты скажи мне.

    – От суеты они бегут. Люди, которые объездили полмира, жили в лучших отелях, ели такое, что и название не запомнишь, – уже не хотят никакого другого отдыха, кроме тихой речушки, рыбалки, соснового леса. Им не хочется никого ни видеть, ни слышать. Поэтому всё возвращается на круги своя. Сначала гробят свои силы и здоровье, чтоб вырваться из тихой, спокойной жизни, а потом, приевшись устрицами и трюфелями, покупают себе домик на отшибе подальше от благ цивилизации, к которым ещё недавно так жадно стремились. Это как притча даже есть такая.

    В общем, увидел как-то один продвинутый бизнесмен, как рыбак поймал большого тунца, и спрашивает: «Скажи-ка, дружище, сколько нужно времени, чтобы поймать такую рыбину?» – «Ну, несколько часов». – «Так чего ж ты, – говорит, – не остался в море подольше и не поймал ещё парочку таких рыбин?» Рыбак ему говорит: «Одной такой рыбы достаточно, чтобы вся моя семья прожила весь завтрашний день». – «Так, подожди, а что ж ты будешь делать до вечера?» – «До обеда посплю, потом поиграю с детьми, прогуляюсь с женой, после прогулки к нам придут друзья, мы выпьем немного вина, пообщаемся, поиграем на гитаре». – «Послушай меня, – начал возражать бизнесмен, – я – выпускник Гарварда, ты неправильно живёшь, я научу тебя, как правильно распланировать свою жизнь. Значит, во-первых, ты должен удить рыбу целый день». – «И что дальше?» – «Ну как что? Ты сможешь выловить больше рыбы, и со временем купишь несколько лодок и даже кораблей, а потом у тебя будет целая флотилия». – «И что дальше?»  – «Дальше вместо того, чтобы продавать рыбу посреднику, ты будешь привозить её прямо на фабрику, увеличишь прибыль и откроешь собственную фабрику». – «А потом?» – «Потом ты оставишь это Богом забытое село и переедешь в большой город, и, если повезёт, откроешь большой офис и станешь там директором». – «А что потом?» – «О, потом будет самое приятное. Ты сможешь продать свою фирму и станешь очень богатым». – «А потом?» – «А потом у тебя уже не будет необходимости работать. Ты переедешь в какое-то маленькое сельцо на побережье, будешь спать до обеда, удить рыбу для развлечения, играть с детьми, отдыхать с женой, пить вечерами вино и играть с друзьями на гитаре…»

    – Да, интересная мысль, – задумалась дочь. – Как-то не думала об этом. То есть всё, в конце концов, как ты говоришь, возвращается на круги своя. Ты знаешь, а в этом что-то есть.

    – Подумай об этом, сестра, подумай.

    – Я-то подумаю, а ты не забыл, что тебе математику ещё строчить?

    – Построчишь за меня, мне надо замок достроить.

    – Ну, это уж нет. Парень ты у нас взрослый не по годам, поэтому…

    – Ну, Сонечка, дорогая, – погладил братишка Соню по плечу, – ты же хорошая девочка.

    – Дорогая и хорошая у тебя директриса, а я… – София тут напрягла мысль, – злая и нехорошая.

    – Не наговаривай на себя. Ты у нас золотая…

    – …антилопа, да?

    – …умница. Золотая умница. А мне ещё донжон достроить, крепостную стену и барбакан.

    – Слушай, где ты нахватался этого?

    – Из книг, сестра, из умных и мудрых книг, с которыми ты, признаться, не очень-то дружишь, хоть и отличница. Ты у нас больше по журналам… женским, могу даже сказать по каким. Кстати, там есть довольно любопытные картинки.

    – Так, я не поняла, ты что, лазил по моим тумбочкам?

    – Слово «лазил» мне как-то режет слух. И если твоя секретная продукция разбросана по всей комнате, то…

    – Когда такое было, ты, маленький упырёнок?

    – Так, Соня, осторожней с выражениями. Мы скоро подъезжаем, поможете нести сумки.

    – Мам, ну я опять виновата, да?

    – Разве я это тебе сказала?

    – Ну, понятно, всё как всегда.

    – А как всегда? – улыбнулся отец в зеркало заднего вида.

    – Никак! – Соня отвернулась в излюбленной привычке быстро хохлиться.

    – Дочунь, не криви губки, тебе не идёт. Соня, посмотри на меня! – дочь встретилась в зеркале с глазами отца. – Что за привычка надуваться так? Ну, несерьёзно, правда. Как сказал классик: из двух ссорящихся глупее тот, кто умнее. Подумай ещё и об этом.

    – Ой, достал ты со своими классиками, – тихо, но слышно заметила дочь.

    – Соня! Это что такое? – резко повернулась мать с переднего сиденья.

    – Ларис, нормально всё. Возраст.

    – О, давай ещё и об этом поговорим. Возраст, половое созревание, критические дни…

    – Соня, рот свой закрой. Мы потом с тобой поговорим… более детально.

    Лариса была менее выдержана мужа, поэтому подобные выпады дочери всегда вызывали резкий отпор, хотя она и понимала, что в шестнадцать лет с ребёнком надо быть помягче, ибо потеря с ним контакта чревата не самыми благоприятными последствиями. Понимая то же самое, Павел подумал, что не рассчитал с замечаниями, не разрубил конфликт на корню, и теперь, учитывая характер дочери, придётся изрядно помозговать, чтоб вернуть его в обычное русло. Соня также быстро отходила, как и выходила из себя, но каждый раз к сложным тайникам её подростковой души нужно было подбирать разные ключи.

    Как только Павел остановил машину, Соня сразу взяла два пакета, резко открыла дверь и направилась к подъезду.

    – Паш, и ты скажи: что за характер?!

    – Кто бы говорил, – улыбнулся отец семейства. – Не было бы здесь Кирки, я бы ещё кое-что добавил.

    – Па, а я могу закрыть уши.

    – А я думаю, что этот вечер порадует нас детальными беседами.

    – Милая, да я весь к твоим услугам. Кстати, ключ-то от двери у меня, Соня свой потеряла, но в таком настроении она и сутки будет ждать, лишь бы нас не поторопить. Ладно, что ж, не будем, как говорится, лезть на рожон.

    – Паш, ты слишком с ней мягкий, так нельзя.

    Павел знал, что объясняться с женой бесполезно, поэтому переводил всё в шутку, и, к слову сказать, если бы не отцовский юмор, пришлось бы Соне и Кириллу жить в неполной семье. Женщины любят изрядно преувеличивать, нагнетать, обвинять, критиковать и прочие вещи с окончанием «ать», и если этого слишком много, мужчины попросту не выдерживают. Плохо от этого бывает в первую очередь самим женщинам, но задумываются они об этом слишком поздно.


    – Ну и о чём здесь размышляет Гордое Одиночество?

    – О жизненной несправедливости.

    Паша открыл входную дверь, и пустил семью в холодную квартиру.

    – Ничего, сейчас включу камин, несправедливости в этой жизни немного поубавится.

     – Ху-у-у, – съежился Кирилл, – у бабули значительно теплее.

     – Вот тебе, доченька, и преимущества городской жизни, и ещё неизвестно, когда включат отопление, и насколько сильно его включат.

    – Зато экономика растёт у нас бешеными темпами, всё международное сообщество стоит за нас горой, а благосостояние простого украинца растёт с каждым днём.

    – Кстати, да, – оценил иронию супруги Павел, – это действительно радует. Единственное, ты забыла подытожить, что «ми йдемо своїм шляхом».

    – Вопрос – куда?

    – А вот это уже не для детских ушей.

    Пока распаковали сумки и переоделись, пришла пора ужинать. Лариса засуетилась на кухне, Кирилл занялся конструктором, Павел уселся перед телевизором, а Соня, наведя по-быстрому лёгкий макияжик, застыла на пороге.

    – Так, куда это ты собралась?

    – Погуляю немного.

    – Я тебя не отпускаю. И хватило после всего у тебя наглости?

    – Мама, а что я такого сделала?

    – Ничего… хорошего. Как ты с отцом разговаривала, забыла уже? Как телефон, сапоги, сумку, так «папочка, пожалуйста», а…

    – Мама, ну зачем ты опять всё перекручиваешь?

    – Так, что тут за батальная сцена? Давайте сделаем «брейк», – Павел сделал соответствующее движение рукой, – и выслушаем сторону обвинения. Итак, говорите, милейшая.

    – Паш, я её не отпускаю. Мне не нравится её поведение.

    – Что скажет в своё оправдание защита? – Паша повернулся к дочери.

    – Я была не права. Обещаю стараться быть более сдержанной. Прошу меня простить и отпустить немного погулять. Ну, пожалуйста, – не выдержала десятиклассница официально-заученного тона.

    – Паша, не смей её отпускать.

    – Мам, а подсказывать нечестно.

    – Три часа, – Паша поднял вверх три пальца.

    – Папочка, спасибо большое, – Соня одарила отца щедрым поцелуем, быстро открыла дверь и буквально выбежала из квартиры.

    – Максимум! – добавил глава семейства, но это слово оказалось недосягаемым для уха адресата. – Слушай, а может действительно не стоило её отпускать? – то ли жене, то ли самому себе задумчиво произнёс Павел.

    – А я тебе говорила, но ты же всегда поступаешь по-своему. За такие мансы пусть бы неделю сидела дома, а то совсем уже распоясалась.

    – Да я не за это. Наверно, мама была права. Пойду верну её.

    Паша схватил с вешалки куртку, переобул тапочки и отправился вслед за дочерью; однако через пять минут вернулся.

    – Не успел. И трубку не берёт.

    – Па, вот Сонин телефон. Она, наверно, забыла.

    – И что делать? Где её искать?

    – А что ты так затревожился? Нечего было отпускать.

    – А ты ничего не чувствуешь?

    – Я настолько сердита на вас обоих, что чувствую только одно.

    – Понятно, в прошлый раз ты тоже ничего не чувствовала.

    – А ничего такого и не случилось.

    – Ну да, ничего такого, если только не брать во внимание, что она чуть не осталась инвалидом. Но ведь «чуть» не считается, да? – Паша посмотрел на жену в упор. – Ладно, Ларис, давай уже ужинать, а то опять скажешь, что я ищу ссоры. Будем надеяться, что интуиция на этот раз меня подвела. Очень хочется ошибиться. Так! – встряхнул Паша головой. – Что-то, видно, стар я становлюсь, да, сын? – щелкнул он легонько Кирилла по носу.

    – Нет, па, ты у нас вечно молодой…

    – Вечно пьяный, да?

    – Паша, ну что ты при ребёнке, в самом деле?

    – Да песню вспомнил, любимая, – крепко обхватил он супругу. – Эх, нет, беру свои слова обратно, пороху ещё у меня целые склады. Но, – резко отпустил он разулыбавшуюся Ларису, – как ты говоришь, не будем при ребёнке.

    – Папка, пойдём, поможешь мне с замком, надо донжон немножко переделать.

    – У меня идея получше, – подхватил Паша сына на руки, – полетели. Да, Ларчонок, что там с ужином у нас?

    – Двадцать минут, – всё так же сияла супруга.

    – Это много. Восемнадцать будет в самый раз. Ну, пожелай нам счастливой посадки…   


    После богатого ужина (щедрые дары матери и кулинарные изыскания жены) Паша отправился смотреть новости, Лариса опять засуетилась на кухне, Кириллу же под упорным родительским натиском пришлось заняться математикой. Прирождённый гуманитарий и любитель творческих исканий, он согласен был прочитать десяток книг и выстроить несколько замков, чем решить коротенький столбец математических примеров; в то же время, сызмальства требовательными родителями приученный к словам «нельзя» и «надо», нехотя поплёлся на эшафот царицы наук.

    – Дорого-ой… любимы-ый… Ты чего не отзываешься? – предстала Лариса перед мужем в образе королевы, пришедшей за вассальной данью.

    – Заслушался, милая, прости. А с чего вдруг такие ласковые эпитеты?

    – Так ты же не слышал. А, ну, конечно, с такой телеведущей можно и заслушаться. А что, других новостей не нашлось? – крадущейся походкой подошла «королева» к «вассалу».

    – Секунду-секунду, дай-ка мне сообразить, – принял «раб» лукавое выражение, усаживая «госпожу» на колени. – Чем это я провинился?

    – Поведением своим в прихожей, – последовал неспешный ответ с параллельным поглаживанием мужниной шеи.

    – Ты так высоко оценила роль судьи?

    – После судьи.

    – Ага-га, вот оно как, слуху моей маленькой девочки так сладостно журчание казацкой кровушки в жилах её ненаглядного?

    – Давно ты так меня не обнимал…

    – Ну-ну-ну, Ларчон, – отклонился Паша слегка назад, – неудобно, люди смотрят, – кивнул он в сторону светящегося экрана. – Давай я лучше отнесу тебя на кухню, потому что в муке сейчас будет не только моя шея… Вот так будет лучше! – поставил Паша Ларису на кухонный пол. – Всё, стой здесь. Я посмотрю футбол, уложим детей спать, и тогда уж внимательно рассмотрим все перипетии сегодняшнего вечера.

    Лариса громко вдохнула носом воздух, а Паша заметил:

    – Девятнадцать лет прошло, а ты всё такая же зажигалочка: слегка придави – и пошел огонёк.

    – Но ведь ещё и придавить надо уметь.

    – Так, я пошел смотреть футбол, а то сыну будет неудобно. Но мы ещё продолжим, – выглянул Паша в полузакрытую дверь.


    Этого матча любители футбола ждут целые полгода. Эль-Класико. «Реал» – «Барселона». Извечные соперники. Лучшие футболисты мира. Мало какой фильм сравнится с этим поистине не забывающим зрелищем. Когда два непримиримых соперника встречаются на одном поле – там всегда есть на что посмотреть. В этот раз «Реалу» предстояло сыграть без своих главных звёзд: супертитулованного Роналду и не менее заслуженного Зидана. Хотя с последним в качестве тренера, но последние три года убедительно доказали роль одарённого наставника в непростом коллективе суперзвёзд.

    В начале второго тайма Лариса присоединилась к Павлу. Она тоже любила футбол, вот только упор делала на эмоциях супруга, то есть вполне можно было смотреть матч, глядя на богатейшую россыпь его эмоций. Он не матерился, не плевался, не бросал тарзанские кличи, но его комментарии были интереснее любого матча.

    – Ларис, ну ты посмотри на эту игру, да караван верблюдов быстрее передвигается по пустыне, чем эти ребята в атаке. Им отыгрываться надо, а они сконфузились, как шестиклассники перед хулиганами. И это, как минимум, лучшие футболисты Европы.

    – А что, 2:1 уже?

    – Ну а что ты хотела? Без Роналду нету игры. Зачем было его отпускать, не понимаю. И Зидан ушел – всё, посыпались. Хоть и трепали языками, мол, конечно, с таким составом любой бы выиграл Лигу Чемпионов. Но ведь трижды подряд, Ларис, ты представляешь? – не было ещё такого в истории, чтоб три года кряду выиграть самый престижный клубный турнир. Три года его тренерства – и три победы.

    – Молодец он, – улыбнулась Лариса, любуясь супругом.

    – И эти шакалы начинают жевать: любой, любой. Вот до Зидана работал Бенитес – ничего не сделал. Практически те же самые игроки, тоже заслуженный парень, вопросов нет, но это не Зидан, ну посмотри на эти пасы, ну, вот третий мяч пропустили, и что ты скажешь, ну ведь по глупости. И Месси не играет. А с Лео они бы этот «Реал» раскатали в ноль.

    – А Месси почему не играет?

    – Руку сломал.

    – Ого. И это надолго?

    – Откуда ж я знаю? Думаю, нет. Вроде как ничего серьёзного.

    – Жена у него красивая.

    – О, что кому, а бабе… А что там Кирилла так долго не слышно?

    – Пойду посмотрю. – Прошло несколько минут. – Математику сделал, портфель сложил, замок почти готов.

    – Ах, просто-таки слеза наворачивается, что за муж у тебя. Какого сына вырастил.

    – Да, муж прекрасный. Гляжу – не нагляжусь. – Сегодняшним вечером Лариса особенно была настроена на комплименты и сопутствующее им «общение», вот только Паша был каким-то отстранённым.

    «Нет, всё-таки, он прав. Как я не отмахиваюсь от этого беспокойства, а оно всё гложет и гложет. Боже, лишь бы ничего не случилось. Я же потом себе не прощу, что не настояла на своём. С другой стороны, а что может случиться?.. Нет-нет, ничего плохого не случится. Всё будет хорошо, всё будет хорошо, – как мантру, повторяла про себя Лариса. – Это я себе просто что-то надумала».

    – 5:1. Да ну это не дело. Хоть я и за «Барсу», но «Реал» тут неправ, ох как неправ. Всё-таки обидно, реально обидно. А ты чего так улыбаешься?

    – Люблю наблюдать за тобой во время футбола. И чего ты расстроился? «Барса»
ведь выиграла, тем более с таким счетом.

    – Ну, перефразируя одну известную кино-фразу, – «Реал» жалко. Нельзя с таким составом так играть. Вот тебе и роль тренера. Слушай, а куда Соня могла пойти? – видимо, Павла одолевали те же мысли.

    – Не знаю, Паш. Ты же видел, как она выбежала. И я не понимаю, почему ты ей столько позволяешь, почему мягкий такой?

    – Я – мягкий, ты – строгая. А кого она больше слушается, с кем больше советуется и кому больше доверяет?

    Лариса отвела глаза.

    – Вот тебе и ответ на твой вопрос. Девке шестнадцать лет, а она не тебя, а меня спрашивает, как ей лучше одеваться, и как вести себя с мальчиками. И благодаря этой, как ты говоришь, мягкости, – хотя вода тоже мягкая, а камень, как известно, точит, – так вот, благодаря этой самой мягкости она до сих пор не знает, что такое секс.

    – Откуда ты знаешь? – Лариса ревновала дочь к мужу и не хотела сдаваться даже в таком вопросе.

    – Во-первых, регулярно просматриваю историю посещений; во-вторых, постарайся обратить внимание, как она смотрит какой-либо фильм. Малейший поцелуй – и лицо у неё закрыто, либо она делает вид, что смотрит, но на самом деле взгляд уводит. А это говорит только об одном: что душа у неё целомудренна. И главное – в конце концов, по ней видно, что она до сих пор не узнала, что ЭТО такое.   

    – Кто бы мог подумать, что ты будешь такой наблюдательный.

    – А ты не ревнуй. Лучше порадуйся, что у нас такая дочь.

    – Я увидела сегодня.

    – Ларис, милая, – Паша подсел к жене и обнял её, – да будь ты снисходительней. Не святые горшки лепят. С идеальным ребёнком скучно, знаешь ли.

    – А Сонька держит нас в тонусе, да? – Лариса прислонилась к мужу на грудь, глубоко вздохнув. – Я просто всегда хотела, чтоб она доверяла, делилась со мной так же, как и с тобой. Но у меня не получилось.

    – Ты не старалась. Помнишь, как у Ньютона спросили, как ему удалось сделать такие невероятные открытия – доказать закон всемирного тяготения, законы движения. Ему говорят, ведь по этим эпохальным открытиям человечество будет жить столетиями.

    – Что он ответил?

    – «Я постоянно об этом думал». Представляешь? Человек просто «постоянно об этом думал».

    – И к чему ты ведёшь?

    – Ты привыкла сдаваться. Свыклась с этим словом. Чуть что не так, ты сразу тонешь, уходишь, – я бы даже сказал: бежишь – от проблемы, а надо… –  Лариса, услышав нелестные о себе речи, тут же попыталась подняться, но муж крепче прижал её к себе.

    – Вот видишь, даже сейчас, чтобы просто выслушать, ты готова спорить, вырываться, убегать.

    – Ну да, всегда знала, что ты обо мне невысокого мнения.

    – Глупышка ты. Любовь – это ведь не только принятие тебя такой, какая ты есть, со всеми слабостями и недостатками; любовь – это также стремление помочь стать лучше и сильнее.

    – Почему я не такая умная, как ты? – с очередным вздохом спросила благоверная.

    – Чисто бабский вопрос. На подобные вопрошания ответов просто не существует. Так, маленькая моя капризница, полежи тут без меня, пойду посмотрю, что Кирка делает.

    Зайдя в детскую, Павел увидел благородное величие достроенного кропотливыми усилиями сына замка, который, утомившись от насыщенного отдыха на природе и фортификационных усилий, мирно посапывал на полу, уткнувшись головой в высокий свод своего творения.

    – Ки-рю-хи-ин, – тихонько позвал отец, – Кирюхин…

    Кирилл резко вскочил, зацепившись за крепко скреплённые детали конструктора, однако брешь в замке это внезапное движение, к счастью, не пробило.

    – Па, ну что ты так напугал меня? Чуть не развалил. Все мои труды праведные пошли бы насмарку. Ну как, – вдруг улыбнулся сынишка, протирая глаза, – тебе нравится? Зацени!

    – Да эта Фата-моргана достойна всяческих похвал. Архитектурный институт УЖЕ по тебе плачет.

    – А что такое Фата-монблана?

    – …моргана. А ответ на этот вопрос мы узнаем уже завтра. А сейчас…

    – В душ, почистить зубки, на молитву и на бочок.

    – Ну вот, ответ, достоин «Оскара». Я всегда знал, что ты у меня отличный парень.

    – А какой ещё?

    – Хватит с тебя и этого. Давай дуй в ванную.

    Отправив сына на процедуры, Павел взял Сонин телефон и позвонил её лучшей подруге.

    – Алло, здравствуй, Света. Это папа Сони.

    – Здравствуйте. А что случилось?

    – Соня у тебя?

    – Не-ет, я с пятницы её не видела.

    – Просто она ушла куда-то, а телефон забыла. Не знаешь, где она может быть?

    – Галка уехала с родителями в Берегово, Тоня заболела, а больше она ни с кем так не дружит. Ну, может, она Тоньку пошла проведать?

    – Хорошо, я ей позвоню сейчас. Слушай, Свет, а тебе она не звонила сегодня?

    – Звонила, но не говорила, что куда-то собирается.

    – А когда звонила?

    – Да днём ещё.

    – Хорошо. Спасибо тебе.

    – Вы не переживайте так. Всё будет хорошо. И позвоните мне, когда она придёт.

    – Хорошо, Свет. Спокойной ночи.

    «Та-ак, это мне уже совсем не нравится. Господи Иисусе Христе, спаси и помилуй рабу Твою Софию. Не допусти, чтобы с ней что-то случилось», – вспомнил вдруг Павел о Боге. Он был православным, но не воцерковлённым человеком, в храм ходил не регулярно, так же участвовал в таинствах, то есть, дорога, по которой он шел, соединялась в конце с тем путём, к которому он стремился, однако на этот путь он ещё не ступил. Поэтому и сейчас он обратился к Богу только, когда ощутил непреходящую тревогу. Как тревога, так и до Бога – говорили когда-то. То же переживал сейчас и Паша, вот только молитва его хоть и была искренней, но… слишком поздней, и даже более поздней, чем он в эту минуту мог себе представить.

    – Что Света сказала? – вывела Лариса мужа из размышлений.

    – Не знает, где она. 21:46, – произнёс Павел вслух, глядя на светящийся дисплей телефона, тут же ища номер Тони. – Contra spem spero…

    – О, наконец-то ты вспомнила обо мне. Ну, рассказывай, как…

    – Тоня, это папа Сони. 

    – Ой, а где Соня?

    – Да вышла куда-то, а телефон забыла. Думал, может, к тебе зашла? – нарочито придал Паша своему голосу насмешливую форму.

    – Да нет, мы с пятницы с ней не общались. Ой, ну, лишь бы всё было хорошо.

    – Так и будет, Тонечка, так и будет. Смотри там выздоравливай поскорее.

    – Хорошо. Спасибо.

    Застыв на несколько секунд после звонка, Паша посмотрел жене в глаза и твёрдо произнёс:

    – Я пошел.

    – Куда?

    – Искать её.

    – Но ведь ты даже не знаешь, где она может быть.

    – А ты предлагаешь просто сидеть и ждать?

    – Нет, но…

    – Ну, вот. Ларис, проследи, чтоб Кирилл лёг пораньше.

    Быстро переодевшись, Павел застыл у входной двери.

    – Ну, даст Бог, всё образуется. Придёт Сонька – сразу набери меня.

    Контрастом по Пашиному состоянию ударила погода – ни ветра, ни дождя; гулять бы так по городу до самого утра. И он гулял – хотя прогулкой это сложно было назвать, – обойдя пешком весь парк, вокзал, центр; зашел в несколько молодёжных клубов, зная, что его дочь вряд ли бы одна посетила подобное заведение. Таким образом, намотав изрядный километраж, он присел на уличную лавочку, и тут же вспомнил, как чуть больше года назад отправился с семьёй к своему хорошему другу в Закарпатье. Перед его мысленным взором, как кадры кинохроники, выплыли экскурсии, хождение по грибы, купание в холодном озере, и – главное! – катание на байдарках. Кирилл был ещё совсем маленький, Лариса предпочитала более спокойные формы досуга, а вот Соня со свойственной ей тягой к экстриму просто-таки сияла счастьем, с криками и визжанием преодолевая крутые речные пороги. В эту секунду Пашина мысль как бы сделала фотоснимок ТОЙ улыбки дочери.

    Павел очень любил Софию, гордился её успехами в учёбе и спорте, её отношением к себе, родственникам, подругам, соседям. Да, она могла подерзить, вспылить, обидеть, но это было скорее возрастной чертой характера, чем желанием сделать больно; она быстро остывала, просила прощения и продолжала быть хорошей дочерью, которой хочется помогать, всячески поддерживать, иногда баловать дорогой вещью или сладостями. Лариса обижалась на не всегда корректный, уважительный тон дочери, но Павел, зная, что Соня говорит так не со зла, и, учитывая соответственные возрасту гормональные сбои, не придавал этому  такого значения. Но больше всего он гордился тем, что дочь считала его своим другом, доверяя такие вещи, о которых не каждой подруге можно было сказать. Они любили шутить, подсмеиваться друг над другом, обсуждать прочитанные книги, журналы, просмотренные фильмы.

    И вот теперь, имея такую глубинную духовную связь с дочерью, Паша чувствовал, что случилось что-то нехорошее – ему не хотелось думать: страшное, – а он, как друг и отец, не смог защитить.

    Когда-то, будучи ещё в восьмом классе, София, возвращаясь вечером домой, столкнулась с малолетними хулиганами. Они начали перебрасывать друг другу её ранец, дразнить, улюлюкать, но как только ранец упал на землю, и был затем подброшен ногой одного из пареньков, Соня дикой кошкой бросилась на обидчиков, ударила одного ногой в живот, а второму расцарапав до крови лицо; и, подняв ранец, начала с его помощью ещё и вымещать на них своё яростное негодование. Мальчишки разбежались, а Павел, став невольным свидетелем этой сцены, ещё больше привязался к дочери.

    Не зная, что делать дальше, куда идти, кому звонить и где искать, он направился в круглосуточный магазинчик за стаканчиком кофе. Уже внутри услышал резкий сигнал рингтона.

    – Да, Ларис. Пришла Соня?

    – Пришла. А ты где?

    – Да здесь недалеко. Сейчас буду.

    – Паш… – Лариса хотела что-то добавить, но услышала лишь короткий гудок.

    Павел ничего не спросил и даже не уловил странного напряжения в словах жены, ему хотелось только одного: поскорее добраться домой, увидеть дочь и убедиться, что всё хорошо.

    «Боже, спасибо Тебе, что всё обошлось, – трижды перекрестился Павел в порыве искренней благодарности. – Да будет имя Твоё благословенно. Слава Тебе, Боже. Благодарю Тебя, Господи, благодарю». – Паша ускорил шаг, вскоре перейдя на бег.

    Ворвавшись в подъезд, он нажал кнопку вызова лифта, но не стал ждать, а, перепрыгивая через несколько ступеней, помчался к двери своей квартиры. Глубоко вздохнув на пороге, открыл дверь и зашел вовнутрь.

    Первое, на чём сакцентировался его взгляд, были сапоги дочери. Она всегда была аккуратной, и в обуви в особенности. Сейчас же он не мог уяснить, почему Сонина обувь была такой, как будто её буквально вымыли болотом. Минуты радостной эйфории растаяли без остатка, когда он поднял глаза повыше.

    Длинное пальто-баллон, несмотря на черный цвет, явно было не просто грязным; по его виду вполне можно было предположить, что на Соню напала собака, и терзала её довольно-таки долго.

    Расположение квартиры было таковым, что сразу же за порогом по левую сторону была кухня. Обычно, когда там горел свет, раздавались соответственные этому помещению звуки: кипящего чайника, жареных вкусностей на сковородке, работающей соковыжималки, тихого гудения микроволновки, выпрыгивающих тостов и так далее. Сейчас же не только на кухне, но и во всей квартире повисла такая непривычная тишина, что по Пашиному телу пробежал неприятный озноб.

    Уткнувшись спиной о кафельную стену, Лариса не мигая смотрела в одну точку, казалось, не замечая даже присутствия супруга.      

    Тяжело сглотнув, Павел спросил:

    – Где Соня?

    Ответа не последовало. Подойдя поближе, Паша повторил вопрос.

    Сильно закусив нижнюю губу и закрыв глаза, Лариса выдавила:

    – В ванной.

    Следующий вопрос был вполне логичен и предсказуем, однако сразу задать его глава семейства не смог, будто стремясь отдалить тот миг, когда услышит, наконец, причину своего беспокойства. В эти секунды он пытался найти невинно-объяснительные причины ужасного состояния Сониной одежды и обуви, её позднего возвращения домой, но…

    …абсолютная подавленность, тупая безысходность супруги разбивали позитивное мышление на корню. Наконец, Павел твёрдо спросил:

    – Что случилось?

    Теперь он стоял напротив жены, недоумевая от созерцания этой непривычной, виденной впервые холодной лицевой маски.

    Лариса отвела взгляд в сторону и отошла к окну. Какие-то секунды, видимо, собираясь с силами, тяжело задышала, затем обернулась к мужу и… на выдохе опустила увлажнившиеся глаза.

    – Ларис, не томи. Что??? – Павел повысил голос. – Ну…

    – Её… изнасиловали, – больше сдерживаться Лариса не могла. Она громко разрыдалась, закрыла лицо руками и выбежала из кухни.

    Тяжело присев на табурет, и слыша её подавленные рыдания, Паша пытался затуманенным сознанием уяснить только что услышанное, привыкнуть к новому для себя состоянию, состоянию отца изнасилованной дочери.

    «Нет, этого не может быть, – резко поднялся он, стремительно зашагав по маленькой кухне. – Не может этого быть. Ну как же так? Почему? Что было не так? Как это произошло? И неужели это произошло? Неужели?.. Боже, ну что ж это такое? За что? Зачем? Почему?»

    Вновь опустившись на табурет, тяжело дыша, Павел застыл в мраморном положении, ища адекватное этой нелёгкой ситуации решение.


    Жесткие струи горячей воды множеством прозрачных осколков разбивались о беззащитную спину истерзанной морально и физически хорошей шестнадцатилетней девочки, впервые сегодня столкнувшейся с жестоким миром животных инстинктов. Её нетронутая чистота и выпестованное заботливым воспитанием и юношеской выдержкой целомудрие было грубо и немилосердно распято. Да, рана затянется, боль утихнет, но черная нить шрама воспоминаний будет терзать похлеще самой жестокой раны, напоминая о себе каждым мужским взглядом, каждой улыбкой, каждым прикосновением…

    Обхватив колени трясущимися руками, чувствую тупую боль на ошпаренной горячей водой спине, София, тем не менее, дрожала так, будто находилась в морозильной камере. И она, не задумываясь, согласилась бы сидеть в ней целый день, лишь бы вычеркнуть из своей жизни несколько последних часов.

    Сжав от страшных душевных терзаний зубы, упёршись ненавистным взглядом в сливную раковину, она с невыносимой болью и отвращением сознавала, что вместе с чистой водой в этом маленьком круглом отверстии НАВСЕГДА исчезает и её чистота, то единственное и драгоценное, что ей так хотелось сберечь до того, как стать женщиной.

    Не так Соня представляла себе этот переход во взрослую жизнь, не раз её стыдливая юношеская мысль спрашивала, каким нежным будет избранник, как ЭТО произойдёт.

    Уж точно не таким, уж точно не так. Но с этим предстояло жить, вот только сейчас София совсем не знала, как?..


    Когда до Пашиного слуха донёсся звук захлопнувшейся в ванной двери, первой его мыслью было броситься к дочери, но, с трудом овладев собой, он снова зашагал по этой впервые для него проклятой кухне.

    «И что я ей скажу? О чём буду спрашивать? И хочет ли она, чтобы сейчас вообще её о чём-то спрашивали? Нет, ну это какой-то бред. Что ж такое? Почему так? Почему? Что за тварь подняла руку на мою дочь?»

    Всё же Павел не смог удержаться и направился к Сониной комнате. Однако у самой двери вдруг остановился, будто наткнулся на невидимую преграду.

    София, свернувшись калачиком под тёплым одеялом, терзаемая болью, ненавистью и брезгливым отвращением, хаосом мыслей и потерянных ожиданий, увидев вдруг за плотным стеклом двери силуэт, сразу догадалась, что это отец.

    «Нет, папочка, – думала она, – не заходи, не надо. Пожалуйста. Я тебя очень люблю, но сейчас не хочу тебя видеть. Не заходи, прошу, пожалуйста, не заходи».

    Повиснув над ручкой, Пашина рука всё не решалась сделать последнее движение. Что-то останавливало, не пускало, мешало.

    «Прости, дочь, прости», – сжал Паша руку в кулак и отошел от двери.

    В гостиной Лариса, немного придя в себя, рассказала мужу всё, что в коротких сбивчивых словах сообщила ей дочь.

    Какие-то взрослые дядьки остановили её на улице, спросили, как ехать на Винницу, затем затащили в машину, отвезли в какое-то неизвестное место, там надругались над ней, и выбросили уже за городом. Километров десять она шла домой пешком. Деталей (лица, номер машины, место, где это произошло) она не помнит, и помнить не хочет.

    – Это всё?   

    – Да, Паша, это всё. Я даже не представляю, что она сейчас чувствует. Это же тавро на всю жизнь, она не сможет такое забыть, ей сложно будет в отношениях, не говоря уже об… – Лариса осеклась, проведя дрожащей рукой по лицу.

    – Ну, ведь должна же она хоть что-то вспомнить. Например, они спрашивали у неё дорогу на Винницу.

    – Паш, не будь глупым. Им так надо была Винница, как и мне. И даже если Соня вспомнит номер машины… и потом, ты считаешь, ей очень приятно будет на суде? Я бы не хотела, чтобы моя дочь стала объектом всеобщего внимания. Так это я, а что же ей тогда чувствовать? Так что я не знаю, как тут правильно поступить. Наверное, как ни тяжело, но просто смириться; значит, так надо, что ж ты тут уже сделаешь. Разве что психолога хорошего можно поискать.

    – Как же так? Ведь вроде ж правильно воспитывали. В церковь ходит, отлично учится, спортом занимается, девственность сохранила… – тяжело вздохнув, Павел опустил голову. – Да-а-а, вот это испытание.

    – Ну, если исходить из того, что дети отвечают за грехи родителей, значит, мы где-то себя не доглядели. Другой причины я не вижу, хотя, пусть и не часто, но на исповедь ходим. Не знаю, Паш, не знаю. Понятно одно: Соньку сейчас надо окружить любовью, заботой, не давить, не кричать. Ой, это мне будет, конечно, тяжело, но ничего, справлюсь. Что это ты так побледнел? Понимаю, ситуация не из приятных, но мне ведь тоже не легче.

    Пашина бледность возникла не из самой ситуации, а из её вероятной причины. После первого предложения жены он её уже не слушал, ибо те слова, которые она произнесла, живо напомнили ему то, что он тщетно пытался забыть. Это произошло довольно давно, но сейчас ему казалось, что совсем недавно.

    – Ларис, ты ложись, а я пойду, пройдусь.

    – Подожди, но ты ведь недавно пришел. Зачем тебе уходить? Хватит уже для одной ночи.

    – Всё равно не усну. Мне надо подумать.

    Лариса больше не останавливала. Ей самой уже не хотелось ни плакать, ни разговаривать.

    Как только Паша вышел из подъезда, несмотря на поднявшийся холодный ветер, ему стало душно. Так душно ему было и после той проклятой ночи проклятого корпоратива проклятого Нового года. Он изменил жене, которую даже В ТОТ МОМЕНТ очень любил, всего один раз, однако, видимо, и этого раза хватило для того, чтобы так тягостно вспомнить об этом сегодняшней ночью. Это был один-единственный грех, который уже не раз он утаивал на исповеди, грех, повлекший за собой горькое наказание. Ему стыдно и неприятно было в этом признаться священнику и жене, но теперь страшно было подумать, как ответить собственной дочери, если она спросит: «За что?»

    Павел с раздирающей душу ясностью понял, что тогда изменил не только жене, измена коснулась также и дочери, жестоким жизненным бумерангом ударив по ней только годы спустя. И как бы Паша ни отрицался от этой несправедливой прямолинейности бытия, он не мог не усмотреть в этой духовной причинно-следственной связи свою определённую справедливую логику. За всё в жизни надо платить. И не важно, сознательную или бессознательную ошибку ты допустил, напрямик шел на совершение того или иного поступка, или «обстоятельства заставили». Это не имеет никакого значения, ибо грех есть грех, как бы ты к нему не относился, не отрицал, не высмеивал.

    «Ищите во всём великого смысла, – вспомнил сейчас Павел слова преподобного Нектария Оптинского. – Все события, которые происходят вокруг нас и с нами, имеют великий смысл. Ничего без причины не бывает». Да, воистину так, ничего без причины не бывает. Господи, дай же силы, Боже. И к чему их искать, если они стали всего лишь орудием… Не было бы их, были бы другие, или что-то другое. Вся вина на мне, и как теперь с этим жить?..»

    Каждый из нас в этой жизни делает свой выбор, но далеко и даже очень далеко не каждый осознаёт степень ответственности за совершенное, попросту говоря, мало кто понимает, что за любой поступок, слово и даже мысль придётся понести ответ. Да, не хочется, не хочется, однако, придётся. Но таковы правила игры, и если человек считает себя взрослым, необходимо им следовать, иначе…

    …иначе проиграет всё, в том числе и собственную душу.   

    Как и его собственная дочь, Павел ясно понимал, что отныне ему придётся жить в новой ситуации, с новыми обстоятельствами и утратами. И также он совершенно пока не представлял, как? На этот невероятно сложный вопрос ему ещё только предстояло ответить.


    Ноябрь – декабрь 2018 года