Блок. Вися над городом всемирным... Прочтение

«Вися над городом всемирным…»








        * * *   

                Вися над городом всемирным,
                В пыли прошедшей заточен,
                Еще монарха в утре лирном
                Самодержавный клонит сон.

                И предок царственно-чугунный
                Всё так же бредит на змее,
                И голос черни многострунный
                Еще не властен на Неве.

                Уже на до'мах веют флаги,
                Готовы новые птенцы,
                Но тихи струи невской влаги,
                И слепы темные дворцы.

                И если лик свободы явлен,
                То прежде явлен лик змеи,
                И ни один сустав не сдавлен
                Сверкнувших колец чешуи.
                18 октября 1905   






     Первая строфа: самое раннее утро, и сегодняшнего самодержца ещё «клонит сон».
     Вторая строфа: так как день ещё не наступил, то Городом управляет Медный всадник – здесь отсыл к стихотворению «Петр» – второе произведение, вторая глава книги «Город»:

                «Он спит, пока закат румян.
 
                …Сойдут глухие вечера,
                …В руке протянутой Петра
                Запляшет факельное пламя.

                …Он будет город свой беречь,
                И, заалев перед денницей,
                В руке простертой вспыхнет меч
                Над затихающей столицей.»   

     Правда, это «бережение»  довольно странно:

                «…Там, на скале, веселый царь
                Взмахнул зловонное кадило,
                И ризой городская гарь
                Фонарь манящий облачила!»

     Вот оно-то и обозначено термином  «всё так же бредит на змее»
     - «…все так же» – как и всю ночь;
     - «…на змее» – на памятнике под ногами коня – змея. В стихотворении «Петр» она – тоже действующий персонаж:

                «…И с тихим свистом сквозь туман
                Глядится Змей, копытом сжатый.

                Сойдут глухие вечера,
                Змей расклубится над домами…»

     Из Примечаний к стихотворению «Петр» в  «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах»  А.А. Блока:

«
     – «Змей расклубится над домами.  – Ср. запись в дневнике Е.П. Иванова[друг Блока, с которым он тогда много общался ]: "Аспид же есть то проклятие небесное, которое висит над городом, над нами"
»

      Ночной Царь и Змей были почти на равных. И в заглавном стихотворении их равенство упрочено:

                …явлен лик змеи,
                И ни один сустав не сдавлен
                Сверкнувших колец чешуи.

     Повторю, что речь идет не о  земном Санкт-Петербурге. Блок по-прежнему в одном из его – города – темном отражении. Что следует и из его – стихотворения – расположения в книге «Город», которая вся о нем – об отражении, и определением в первой строке: «град всемирный». Всё-таки реальный Питер до «всемирного» и в царские времена не дотягивал.
     В Примечаниях об этом сказано: что здесь у Блока иносказание, что здесь град Петров сравнивается с Римом.  Но это не ино-сказание, а ино-мирье.

     В стихотворении намекается на предстоящий бунт во имя свободы, и на то, что он – обречен. Ведь бунтари – птенцы,  змея же изготовилась к броску на их гнездо. А какие шансы у птенцов против гадюки?

Из Примечаний к данному стихотворению в  «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах»  А.А. Блока:
«
     Написано 18 октября, в день обнародования манифеста "Об усовершенствовании государственного порядка", вводившего в  России конституцию и провозгласившего свободу слова, совести, собраний и союзов. События этого дня описаны в дневнике Е.В. Иванова: "Конституция объявлена, флаги и манифестация с четырьмя свободами…”
 (Иванов Е.П.  Записи об  Александре Блоке. (1905)  // БС-1. С. 397)

     – «... Готовы новые  птенцы ... – …Сподвижников Петра I Пушкин в поэме "Полтава" называет "птенцы гнезда Петрова" .
     – «…И ни один сустав не сдавлен //  Сверкнувших колец чешуи. – Ср. в стих. "Петр": "змей, копытом сжатый." М.О. Лопатто в докладе «Проблема "Медного всадника"» заметил: "Петербуржец Блок, внимательно изучивший монумент, нашел, что змей не попран, а только вьется у ног коня" (цит. по: Осповат АЛ., Тименчик Р.Д. "Печальну повесть сохранить ... " М., 1985.  С. 169).
»

     В Примечаниях подробно расписано, что происходило в мире, который мы считаем единственно реальным, но я приведу ещё пару  цитату.
Ал. Блок. «О современном состоянии русского символизма»:
     « … символист уже изначала – теург, то есть обладатель тайного знания, за которым стоит тайное действие…
      …Как бы ревнуя одинокого теурга к Заревой ясности, некто внезапно пересекает золотую нить зацветающих чудес; лезвие лучезарного меча меркнет и перестает чувствоваться в сердце. Миры, которые были пронизаны его золотым светом, теряют пурпурный оттенок; как сквозь прорванную плотину, врывается сине-лиловый мировой сумрак…
       Переживающий все это – уже не один; он полон многих демонов (иначе называемых "двойниками")… 
      …он умеет сделать своим орудием каждого из демонов, связать контрактом каждого из двойников; все они рыщут в лиловых мирах и, покорные его воле, добывают ему лучшие драгоценности – все, чего он ни пожелает: один принесет тучку, другой – вздох моря, третий – аметист, четвертый – священного скарабея, крылатый глаз…
      …Ценность этих исканий состоит в том, что они-то и обнаруживают с очевидностью объективность и реальность "тех миров"; здесь утверждается положительно, что все миры, которые мы посещали, и все события, в них происходившие, вовсе не суть "наши представления", то есть что "теза" и "антитеза" имеют далеко не одно личное значение. Так, например, в период этих исканий оценивается по существу русская революция, то есть она перестает восприниматься как полуреальность, и все ее исторические, экономические и т.п. частичные причины получают свою высшую санкцию; в противовес суждению вульгарной критики о том, будто "нас захватила революция", мы противопоставляем обратное суждение: революция совершалась не только в этом, но и в иных мирах; она и была одним из проявлений помрачения золота и торжества лилового сумрака, то есть тех событий, свидетелями которых мы были в наших собственных душах. Как сорвалось что-то в нас, так сорвалось оно и в России.
      …Реальность, описанная мною, – единственная, которая для меня дает смысл жизни, миру и искусству. Либо существуют те миры, либо нет. Для тех, кто скажет "нет", мы остаемся просто "так себе декадентами", сочинителями невиданных ощущений, а о смерти говорим теперь только потому, что устали.
За себя лично я могу сказать, что у меня если и была когда-нибудь, то окончательно пропала охота убеждать кого-либо в существовании того, что находится дальше и выше меня самого; осмелюсь прибавить кстати, что я покорнейше просил бы не тратить времени на непонимание моих стихов почтенную критику и публику, ибо стихи мои суть только подробное и последовательное описание того, о чем я говорю в этой статье, и желающих ознакомиться с описанными переживаниями ближе я могу отослать только к ним.»

Даниил Андреев. «Роза Мира». Книга X. К метаистории русской культуры. Глава 5. Падение вестника:
     «…Это город Медного Всадника и Растреллиевых колонн, портовых окраин с пахнущими морем переулками, белых ночей над зеркалами исполинской реки, — но это уже не просто Петербург, не только Петербург. Это — тот трансфизический слой под великим городом Энрофа, где в простёртой руке Петра может плясать по ночам факельное пламя; где сам Пётр или какой-то его двойник может властвовать в некие минуты над перекрёстками лунных улиц, скликая тысячи безликих и безымянных к соитию и наслаждению; где сфинкс «с выщербленным ликом» — уже не каменное изваяние из далёкого Египта, а царственная химера, сотканная из эфирной мглы... Ещё немного — цепи фонарей станут мутно-синими, и не громада Исаакия, а громада в виде тёмной усечённой пирамиды — жертвенник-дворец-капище — выступит из мутной лунной тьмы. Это — Петербург нездешний, невидимый телесными очами, но увиденный и исхоженный им: не в поэтических вдохновениях и не в ночных путешествиях по островам и набережным вместе с женщиной, в которую сегодня влюблен, — но в те ночи, когда он спал глубочайшим сном, а кто-то водил его по урочищам, пустырям, расщелинам и вьюжным мостам инфра-Петербурга.»