Размышления над пропастью во ржи

О ловце, бейсболке и надписях на заборах

Что вы говорите? Просто взять с полки книгу, прочесть её, как все нормальные люди, от начала до конца и от корки до корки, а затем снова водрузить на то же место? Пылись во веки и присно?
Ну уж нет! Я так не умею. Да и поздно уже начинать читать как-то по-другому. Как все. И присно. Вот взяться за культовое произведение пубертатного периода нескольких поколений читателей в свои 52 - это я могу. Читать с тремя маркерами разных цветов могу, по ходу перескакивая в многочисленные сноски, критические обзоры, биографию автора и прочие пласты околохудожественного информационного потока, это да. Это мне только давай.

Так и сейчас. Имея в еБук два перевода «Ловца во ржи», взялся сперва изучить вопрос: а какой же предпочтительней. В итоге выяснил, что переводов главного романа Сэлинджера на русском языке аж целых три: «канонический», ещё советский Райт-Ковалёвой 1960 года и целых два перевода уже новейшего российского времени: Махова (1998) и Немцова (2008). А пошерстив по различным форумам плюсом нашёл еще и четвёртый свежайший перевод 2009 года. Правда, не опубликованный официально, и существующий только в «списках» – на различных самиздатовских литплатформах. Более того, автор последнего перевода Ярослав Вал – активный пользователь сети, живо откликающийся на любые замечания и рецензии в адрес своего детища.
Вот и мы с ним пообщались. Об искусстве, об искусстве перевода, о целях и задачах перевода. О Вавилонском столпотворении и о «трудностях перевода», вплоть до полнейшего непонимания друг друга. Чего уж там тонкости адаптации Нью-Йоркского городского сленга, когда два носителя русского друг друга понять не могут.
А в чем, вообще, смысл «правильного» перевода? Что наиболее важно для него? Основной посыл и смысл? Буквальное, добуквенное переложение первоисточника? Адаптация под реалии другого языка и другой культурной традиции, в том числе и устоявшихся норм и традиций перевода? Или важней соответствие эпохе (опять же, чьей эпохе?), делающей перевод понятным современникам?
Правда, что главное?

«Вот и брат говорит, что сила в деньгах…» В смысле, вот и Вал считает, что «f...ck» должно переводить на русский исключительно как «иди на х…» А ловца-кэтчера (с явными аллюзиями на популярную спортивную игру) в заглавии превратить в «ловящего» (есть такие в лифтовых шахтах «ловители»). Главные претензии Вала ко всем предыдущим переводам (впрочем, обоснованные) в непонимании переводчиками языка Сэлинджера, точней языка его главного героя: 17-летнего подростка из обеспеченной американской семьи, коренного Нью-Йоркца, ученика престижной частной школы. И всё это в Нью-Йорке конца сороковых. Понятно, что это не кокни времен «свингующего Лондона», и не академическая советская школа ин. яза. Вот и у «канонической» Ковалёвой (которая Райт), ввиду её исключительно академических знаний, хватало анекдотических плюх в переводе. В качестве типичного образчика полной оторванности переводчицы в среде свободно англоговорящих сограждан всегда принято приводить в пример котлеты вместо гамбургеров. Но чтоб вот так написать на надгробии «идинах» в русском переводе?..

В этой связи понравилась полемика на страницах жэжэшки (как, она еще жива?!), в том числе и предлагаемые коллективным разумом адекватные русской языковой традиции варианты данной скабрёзной надписи. В качестве основного проверочного аргумента кто-то привёл вполне разумную формулу: «А что бы написали в подобном случае на стене у нас?» Практически все участники обсуждения сошлись на том, что самым употребимым в русской площадной лексике является лаконичное «ХХХ». И именно оно и должно быть самым адекватным переводом с Сэлинджера. Пусть даже это и не точный заменитель американского «f...ck».

Возможно, альтернативным промежуточным вариантом было бы нечто «нах», но ведь так у нас на стенах не пишут. А вот «ХХХ» ещё как пишут! Писали и будут писать. И не только у нас. Ещё в Древнем Риме на стенах ровно то же писали. А для особо непонятливых ещё и визуализировали. Хотя, справедливости ради, писали там не по-русски (хотя было бы прикольно там увидеть и русские надписи). Кстати, поставленные друг за другом русские литеры «Х», «У» и «Й» и без пиктографических уточнений выглядят логотипически практически идеально: такое яркое сочетание размашистых вертикальных и наклонных линий, словно горящих огнём. Как лазером прорезанных. Что-то вроде кровавой литеры «Z» на белоснежном исподнем у Зорро.

Так может ли трёхбуквенное «наше всё» стать адекватным переводом Сэлинджера? Самым смешным и тонким в обсуждении мне показался вариант «здесь был Вася». Хотя оно сильно проигрывает в лаконичности. Да и карябать её на чьей-то гранитной могильной плите вряд кто стал бы. Уж слишком много работы для «каменщика». Ну вот опять… всякий раз серьёзный вопрос вновь и вновь скатывается к эмоциональному: к слову из трёх букв.

Если же абстрагироваться от подобных конкретных примеров, точный перевод которых был просто немыслим в 50-60-е годы, то есть во времена литовки перевода Ковалёвой, то все без исключения рецензенты сходятся в одном: излишне романтически-сентиментальный, прилизанный и выхолощенный, полный мелких недоразумений и полного непонимания первоисточника (как в случае с мужиком, который вместо того, чтобы отмахиваться от многочисленных поклонниц, лупасил палкой баб направо и налево), а также явной идеологической подоплёки перевод Райт-Ковалёвой и на сегодня остаётся главным переводом «Ловца».

Взять хотя бы перевод самого названия. Сколько копий сломано вокруг него, сколько вариантов предложено. Но и спустя 70 лет тонкий и многоуровневый вариант Ковалёвой «Над пропастью во ржи», несмотря на его очевидную «далёкость» от простого названия первоисточника, до сих пор остаётся единственным приемлемым, не только перекликающимся с первоисточником, но и отсылающим к самому смыслу произведения. К тому же чрезвычайно поэтичным и тонким, таким, какой и самому Сэлинджеру не снился.

Что же касается самого Сэлинджеровского «Ловца»… Вдруг пришла, как мне показалось, удачная аналогия с «Курьером» Шахназарова, дающая некий ключ к пониманию произведения: тот же возраст, тот же подростковый нигилизм вперемежку с инфантилизмом и детской наивностью, тот же перманентный нонконформизм, фига в кармане и война разом со всем миром и, что самое, тяжёлое для подростковой психологии - постоянная борьба с самим собой!

И ещё по прочтении всплыли множественные аллюзии, в первую очередь с параноидально-критическим, алкогольным, смертельным трипом Венечки Ерофеева. Ведь и тут мы имеем тоже своего рода экзистенциальное роуд-муви в один конец, вглубь своего подсознательного, полного чудищ, порождённых собственным разумом. Чудищ осознания неизбежности утраты детства.

Или это та же Одиссея или ещё один день из жизни страхового агента Леопольда Блюма? Или даже путешествие повзрослевшей Алисы в Страну чудес. Точней из Страны чудес детства в Зазеркалье взрослых. Чтобы уже навсегда застрять по ту сторону стекла. Пожалуй. Ведь в данном случае путешествие в основном происходит даже не на улицах предрождественского Нью-Йорка, а в расхристанном сознании подростка, до судорог в кистях из последних сил хватающегося за свое ускользающее детство. Когда душит осознание, что оно больше никогда не вернётся, и раз перейдя этот скользкий и холодный Рубикон, а точнее Стикс, ты больше не вернёшься обратно. Эдакий комплекс нежелания взрослеть Питера Пэна.

И именно отсюда же маниакальное желание «защитить», подольше задержать по ту сторону волшебного стекла, по ту сторону пропасти у ржаного поля детишек, ещё не осознавших гибельность этого перехода на сторону взрослых. Именно отсюда придание своему умершему младшему брату ангельских черт: ведь тот навсегда остался на той, счастливой детской стороне…

И именно поэтому многие взрослые, уставшие от проблем своего «взрослого мира», продолжают ассоциировать себя с самими собой в подростковом возрасте, кутаясь в свои отроческие воспоминания, словно в тёплый плед, укрываясь в него от промозглых серых будней. И по-прежнему продолжая называть себя Холденом Колфилдом. Видимо, в этом и кроется главная пружина романа Сэлинджера, вот уже семь десятилетий вызывающих бурные споры между его противниками и сторонниками: потому что мир теперь навсегда поделён между теми, кто навсегда остался в душе Колфилдом, и теми, кто им никогда не был…

Бадди Колфилд,  12.11.2021