Глава 3

Отец воспитывал Пьера в строгости, готовя его к карьере военного, например, полковника или даже генерал – лейтенанта и ни за что бы не позволил сыну заставлять себя краснеть перед знакомыми. Пьер рос нервным, достаточно агрессивным ребёнком, постоянно ввязываясь в склоки и ни одного дня не возвращаясь под родительский кров без синяка или ссадины. С одной стороны, тут было чем похвастать – силой и смелостью, - но с другой стороны, будущий руководитель с такой лабильной, подвижной психикой мог рисковать попасть под статью о дебоше.
Самому Пьеру лично было нахально наплевать на мечты о светлом будущем, поскольку он решил тайно шокировать родителей поступлением в театральное. И он нисколько не переживал, что его убьют или заставят взять академический отпуск, ломая копья и затирая цели, чтобы проецировать на них свои комплексы.
Кудрявый Пьер, отличающийся искрой бронзы в карих глазах, больше походил на мать – француженку, чем на отца – англичанина, родившегося в Британии и с умом сколотившего состояние на форменных знаках для армейских курсантов. Брак – такая удивительная вещь, она шокирует уже тем, какие разные люди женятся и мучают друг друга мифическими историями о взаимном совершенстве, вызывая искусственную зависть и наслаждаясь человеческим отторжением.
Серафима шла на встречу, испытывая лёгкий восторг, словно крылья за спиной трепетали, как воск, стекая к длинным и худым ногам, пугаясь собственного, уже осязаемого, как кожа, счастья, как нежность, как слова, что не нужны…
И увидела эти глаза, эту бурю сбывшихся грёз, это пламя, занимающееся вопреки препятствиям и проповедям о том, как жить нельзя, как не следует ловить воплощение чистоты и невинности… И она сразу же поняла, испытала, как будет болтать с этим мужчиной ночи напролёт, как станет трогать его грубоватые, но честные ещё, нетронутые ни хвалой, ни другими женщинами пальцы, как он уронит её впервые на кровать, а потом ужаснётся содеянному и повернёт на попятную…
Но нет, ничего такого между ними, очевидно, не произошло, молодой человек обыкновенно и скучно протянул руку для знакомства и сухо представился ей:
- Бартоломео Манфреди Каппо. Можно просто Бартоломью.
Но Серафима, изящно приседая в реверансе, припечатала его к своей микрокарте познания:
- Арлекин. Верно, Вам очень идёт. Сразу же посвящаю Вас в свои дальнейшие планы: театр – не моя стихия, но я выбрала его, ибо здесь значительно лучше подготовка и, кто знает, буду я сниматься в Голливуде или нет, но мы с вами точно будем вместе.
Так называемый Арлекин похлопал серыми, дождливо-неуютными глазами и пригласил девушку на вступительное экзаменационное испытание, которое она, как вы уже догадываетесь, с лёгкостью прошла.
Закрутилось её ранимое и больное самолюбие, как выпускное платье, никак не подкрепляемое взаимным интересом со стороны разыскиваемого среди всех прочих парня, заволокло серыми тучами, убираемое с небосвода пепельной дымкой волос...