Сценарий Звезды над Урманом 41-60 часть

Предыдущая глава  http://proza.ru/2022/01/03/516


41. Нат. Стойбище Исена. Исатай садится в седло. Ему помогает брат Ботагоз Отар.
                Голос за кадром
Исатай первый раз после болезни поднялся в седло. Необходимо было встретиться с баем Аблаем, который проживал на севере степи у синих гор. Исатаю предложили командовать тысячей конных воинов, так как уже все знали, что он в этой должности ходил в Бухарский поход. Нужно было приступить к обучению своего отряда. Весной предстояла решающая битва за судьбу этой земли, которую топтали много веков чужие джунгарские кони. И Исатай дал согласие выступить в поход. Теперь он уже не принадлежит самому себе. Люди выходили его полумертвого, приютили, сохранили его доспехи и оружие. А самое главное – он обожал Ботагоз. И эта степная роза все чаще и чаще одаривала его вниманием.


                Исатай
– Я привезу тебе платок, какой не носит жена хана.

Действие:
гладит по руке девушку, которая, держится за подпругу коня, стоит, провожая воина.
Кони его и Отара двигаются крупной рысью на север.

                Голос за кадром
У Исатая сохранились золотые монеты и кое-что из драгоценностей, украшающих пояс и его доспехи. А далее Аблай возьмет его и Отара на службу.
Бай Аблай принял его радушно, пригласив отужинать с ним в его жилище. Поданный гостю бешбармак с обилием мяса говорил, что встречают Исатая как дорогого гостя. Богатство бая Аблая позволяло ему держаться на равных с чингизидами, Исатаем и Валиханом. Законы степей, выработанные столетиями, постепенно оставались в прошлом. Нынешние времена любили богатых и состоятельных баев, перебегавших из стана в стан при первой же опасности.
Отар отделался ужином в гостевой юрте. Он привык к своему жизненному статусу и скромно покушал с другими воинами, прибывающими из степи в стан Аблая.


42. Инт. Юрта Аблая. Женщина убирает с достархана поднос с мясом. Наливает кумыс в пиалушки, подает баю Аблаю и Исатаю. Кланяется, уходит.
                Исатай
                (отпив из пиалы, прикладывая ладонь к груди)
– Я бился с джунгарами, уважаемый Аблай, в урочище Каркыра-Санташ, что переводится «Камни Тамерлана». Их было триста, нас полтысячи. Ойраты прекрасно вооружены и защищены железными доспехами. Джунгары – опытные воины и с детства дружат с оружием, не расставаясь с ним даже ночью.

                Аблай
                (обиженно надув губы)
– Наши джигиты не трусливей монголов. Они будут сражаться не хуже их.

                Исатай
                (отпив глоток кумыса, и ставя пиалу на достархан)
– Чтобы сражаться, почтенный Аблай, нужна не только храбрость, но и умение.

                Аблай
                (отпив глоток, так же ставит пиалу перед собой)
– Поэтому ты здесь.
                Исатай
– Я готов.

               

                Аблай
– Через три дня соберутся остальные воины. Их приведут баи и вверят тебе под начало. Я назначу сотниками сыновей уважаемых людей. Десятников можешь назначать сам.
               
                Исатай
– А если назначенный тобой, уважаемый, сотник не способен будет командовать? Или Аллах обделил его разумом?

                Аблай
– Это закон степи. Сын бая не может подчиняться безродному воину, а безродный воин не может командовать сыном почтенного человека. А теперь иди и отдохни после долгой дороги.

Действие:
Заходит женщина и собирает с достархана пиалы. Исатай встает. Разговор окончен. Он недовольно морщится. Прикладывает к груди руку, но не кланяется безродному богачу. Выходит из юрты. Всюду движение, топот копыт, пыль.

В стане оживление. Подъезжают новые всадники. Их встречают распределяют по юртам. Всюду движение, топот копыт, пыль.







43. Нат. СИБИРЬ. Тайга. Беглецы.

Действие:
На встречу идет медведь. Останавливается, нюхает воздух. Архип и вогул оказываются у него на пути.
               
                Голос за кадром
Нет, это был медведь не такой, какого водят по ярмарке на цепи. Это был огромный зверюга, который встал на пути беглецов. Роняя из пасти на траву капли слюны, хозяин тайги остановился, перекрыв дорогу. Понюхав воздух, он уставился на Угора и Архипа. Архип вынимает саблю из ножен. Угор его останавливает.


                Угор
                (шепотом)
– Медведь – это покровитель нашего рода, и его нельзя убивать без нужды, если он не встал на задние лапы, то задираться не станет.

Вогул поднял руки вверх и разведя их чуть в стороны, брякая двумя ножнами сабель, которые висят через каждое плечо, смело шагает на зверя.
Косолапый, тряся слюной, отходит в сторону.



                Угор
– Поднимай руки и иди мимо.

Кузнец поднимает руки вверх шагает мимо медведя за Угором.

Зверь, пропустив путников и еще раз обнюхав воздух, идет своей дорогой.

                Архип
(вытирая холодный пот, и поправляя лук с колчаном стрел, глядя на дрожащее лезвие сабли)
– Ты зачем руки поднимал, Игореша?

                Угор
– Хозяин не нападет на того, кто выше его, я поднял руки и стал выше.
                Архип
                (нервно хохочет)
– Ты бы еще подпрыгнул. Я чуть в портки не наделал, хотя быка на спор в лоб кулаком ложу с одного удара. А энтого, зверюгу, каюсь, испужался. Но коли бы он тобя подмял, свернул бы я ему шею как Узун Беку.

                Угор
                ( не оборачиваясь, шагает по звериной тропе)
– Медведь не голодный нынче. Ягода есть, грибы есть, рыба в реке есть. Он идет своей дорогой, мы идем своей. Наши предки были медведями, мне дедушка рассказывал, и бояться их не нужно. Он не зря здесь. Рядом стойбище остяков, а они рыбу ему в дары приносят, чтоб скот не трогал. Видел же, что морда в чешуе была.


                Архип
                (шагая за вогулом, останавливается)
– Какая морда!? Кака чешуя?! Тут маманю родную забудешь, коды встретишь тако чудище, не то что морду разглядывать.

Архип усмехается, догоняет вогула, все еще с опаской оглядываясь назад.
                Голос за кадром
Действительно, к полудню выйдя из осинника, беглецы наткнулись на стойбище из пяти юрт. То были остяки – рыболовы.

44. Нат. Стойбище остяков.
На столбиках загона для скота висит нехитрая рыболовная снасть, в основном плетенные из тальника мордушки. Тут же сушится рыба.
Лайки, выскочившие навстречу, пару раз тявкнув, убегают по своим делам.
                Угор
– У нас собаки на человека не бросаются, мы убиваем тех, кто человека не любит. В тайге только на зверя, белку, птицу можно лаять.


                Архип
                (оглядываясь, и еще побаиваясь собак)
– Там, в рабстве, басурманские собаки дурные, за пятки кусают, и поди, пни какую, сразу хозяин этим тварям найдется, так плетей огребешь, хуже, чем у собак, наша жизня была.

Действие:
Навстречу из ближайшей юрты выходит человек непонятных лет. Опираясь на посох с костяным наконечником, он вопросительно смотрит на Архипа и Угора.

                Угор
– Мы идем мимо, на реку Эндра, в городище Эдем.

                Хозяин стойбища
– Вы одеты, как татары.

                Угор
– Мы идем с юга степи, были в полоне татарском, теперь уже дома. Хан Сейдяк объявил, что хочет отдать рабов русскому царю.

                Хозяин стойбища
– Хану Сейдяку ныне не до вас, на него пошел войной Кучум-хан. И кто победит, не известно. Заходите в юрту и отдохните. Одного-то признаю как русича, а вот ты с какого племени и роду?

                Угор
– Я из племени шыбыр, я правнук сотника Пама, который, потерпев поражение от Стефана Пермского, ушел за камень и поселился в районе Атлымских юрт. Еще я праправнук Шамана Пынжи.

45. Инт. Юрта остяка.

Беглецы проходят в юрту. Там темно. Оглядывают стены, увешанные разными полезными в обиходе вещами.

                Хозяин стойбища
                (обращается к присевшему к огню чувала Угору)
– Я верю тебе. В отрочестве слышал я об этой битве. Знаю и Атлымские юрты, куда ушли ваши сородичи, оно в десяти днях пути по реке и двадцати по суше. Но чем могу помочь вам я? Разве что накормить и дать обувь?
( показывает на рваные чулки кузнеца)

                Угор
– Я дам тебе золото для твоей жены. И один нож для сына, если он у тебя есть.

                Хозяин стойбища
– Что ты хочешь взамен?

                Угор
– Нам нужен твой обласок (лодка) , тот, который сушится на берегу, и еще к нему два весла. И, конечно, сапоги и одежда. Скоро заморозки, а путь долог.

                Хозяин стойбища
                (отрицательно качает головой)
– Я не могу отдать тебе обласок. На днях пойдет Муксун, а после и Нельма, и если я останусь без челнока, то останусь без рыбы и не смогу заплатить ясак.

                Угор
      (протягивает брошь, продолжая торговаться)
– У тебя два обласка. А на это ты можешь купить еще и бударку

               


                Хозяин стойбища
                (доволен обменом)
– Хорошо. Я дам вам обласок, но обувь у меня одна.


                Угор
( торгуется, протягивает под нос другие украшения и нож)
– Ладно, посмотри вот это.


                Хозяин стойбища
                (увидев украшения, радостно соглашается)
– Я дам вам сушеной рыбы, мяса и две старых малицы.

                Архип
                (встревая в разговор)
– Шубы – это хорошо.

46. Нат. Ночь. Река.

Ночь. Яркое лунное марево. Н воде, работая двумя веслами, беглецы, в купленном обласке, скользят по водной глади.
Архип быстро привыкает к неустойчивому верткому суденышку. И уже после первого поворота ловко загребает со своей стороны веслом.

                Голос за кадром
Долбленка ходко идет вниз по течению, все дальше и дальше унося беглецов от Сибирского города Искера, последнего заслона хана Кучума. Теперь, кроме китайских купцов, промышляющих пушниной, и остяков-рыболовов вряд ли кто им встретится. Да и со стороны, одетые в малицы, друзья выглядели местными жителями и не привлекали особого внимания.
Они дошли. До счастья. До края где нет рабов и господ. Но не знали беглецы, что ждут их испытания. Так как вскоре придут в Сибирь мухоморы-бояре.

Но этот сказ в следующей серии.


47. Нат. КАЗАХСТАНСКИЕ СТЕПИ. Стан Аблая. Воины.

Действие.
Вид тренирующихся всадников.
Исатай шуткой побеждает.
Подает руку упавшему всаднику.
Тренирует.
               
                Голос за кадром
                (на фоне учебного сражения)
Исатай неустанно тренировал воинов. Каждый день с утра, пока утренняя прохлада не спала, он заставлял их разбиться по парам в конном или пешем строю и рубиться саблями с надетыми на них полосками из конской кожи. Опасное занятие давалось сразу не всем. Но опытный воин был упрям. Ведь в настоящей сече никто не спросит, умеешь ты биться на саблях или нет. Он шаг за шагом учил рубить сверху, сбоку, колоть прямо, разворачивать коня с помощью ног, если руки будут заняты, и за полтора месяца обучения его занятия дали свои результаты.
Командиров сотен ему помог подобрать Аблай. Десятников Исатай подбирал сам, учитывая силу, ловкость, а не происхождение. Отар был рядом. Передавал его поручения на тактических занятиях по охвату, свертыванию тысячи в боевой и походный порядок, обходе условного противника. Две сотни отобранных лучников тренировал Отар. Учебная стрельба с места постепенно заменила стрельбу на скаку.
Единственной проблемой была экипировка небогатых воинов. Баи не сильно-то и желали раскошелиться на дорогое снаряжение. Местные богачи считали, что им достаточно поставить людей для отряда, а покупать им доспехи необязательно.
К середине осени прибыла еще и сотня батыров – профессиональных воинов. Она тоже формально вошла в тысячу Исатая. А к весне ожидали подход других тысяч из среднего и старшего джузов, которые должны были встретиться с Исатаем у озера Балхаш.
На зиму Аблай отпустил обученных воинов домой…



48. Нат. Стойбище Еркена.
Ботагоз стоит в степи. Радостно улыбается. На встречу едут два всадника. Исатай и Отар возвратились домой.


49. Инт. СИБИРЬ. Дворец Кучум Хана.
Маметкул и Кучум Хан сидят во дворце. Кушают сладости. Разговаривают.
               
                Маметкул
– Дядя, разведка донесла, что южнее Сибирского ханства зреет восстание и неповиновение. Этим может воспользоваться Сейдяк, приобретя себе союзников. А три сотни ногайцев, пройдя Калмыкское ханство, бесследно исчезли в степях.

                Кучум Хан
– Знаю, Маметкул. Этот Аблай – настоящий баран, он никак не может определиться, кому ему служить. После падения Казани многие, как трусливые шакалы, стали вилять своими погаными хвостами перед царем Иваном. После того, как я лично зарезал Едигера, мы ходили походом на Пермский край, поднимали восстание чувашей, которые были недовольны порядками, учиненными царскими слугами. Сейдяк же постоянно нападал на наши окраины, мстя за отца и дядю. Я думаю, что мы можем пришедших к нам ногайцев послать потрепать Сейдяка и склонить на свою сторону Аблая,

Кучум хан принимает у слуги пиалу с чаем.

                Кучум Хан
                (злорадно улыбается)
 – Найди свидетеля, Маметкул, и пусти слух, что сородичей ногайцев перебили люди Аблая и Сейдяка. Пусть мстят.

Племянник, поклонившись, выходит из юрты.


50. Инт. Казахстан. Шалаш. Берег Ишима. Шалаш. Вокруг костра сидят старцы. Гостомысл выводит Никиту из транса.

                Гостомысл
– Был ты, Никитушко, в стороне дальней. Ой, и далеко, соколик, слетал. Хорошо, что нить жизни не оборвалась, да не остался тама-ка на веки вечные. Унесло тебя в дали дальние, времена студеные. Но многое и нам, старцам, ясно стало чрез тебя, сиротинушку. И про веру славянскую, и про веру греческую, и про русское царство от моря до моря, и про дальние странствия вплоть до звезд дальних. Да про мытарство народа русского, победы да поражения сынов земли нашей,

Гостомысл помешивает варево в котле.
Каменотес осматривает своды шалаша, в котором находятся четыре волхва. Он немного трясет головой и, почесав бороду, спрашивает.

                Никита
– Иж много ли я спал, люди непорочные?

                Гостомысл
                (наливает уху в деревянную миску, подает Никите)
– Да, почитай, три дня и три ночи, ты отрок, кричал во сне, бился с силами темными. Все порывался со товарищами уйтить. Токмо ушли они уже далече. Нагнать их трудно теперь. Да и не по пути с ними тебе покамест. Тобе Велесом силы дадены в будущее зреть. И наше окончание подхватить, когда не сдюжим мы нести на земле слово прежнее.
Остальные старцы, слегка кивнув головами в знак согласия, по очереди наливают себе трапезу.

                Гостомысл
                (показывает на старца лет восьмидесяти)
- Это Стоян, он у нас за младшего. Выучит тебя Стоян грамоте нашей. Научит разбирать и скифские вязи, и руны ариев. Ты, отрок, каменотес, тебе и письмена наносить на веки вечные. Чтобы те письмена попали к внукам и правнукам нашим. Дабы знания пращуров, собранные по крупицам многими веками, перешли к последующим поколениям. А когда возродится вера истинная и прекратится гонение последователей веры нашей, выйдут волхвы к людям и понесут они, ако огонь, истину в люд наш, согревая сердца славянские.

                Никита
                (перестает кушать)
– Так как же я от веры-то отрекусь, отче? Душу язычеству отдам?

                Гостомысл
– Ты уже от нее, от веры своей, отступился, когда с Ливонской войны утек на хлеба вольные. Пошто, не помнишь? Как боярину своему крест целовал? Как божился живот свой отдать в ратном поприще? Нет тебе назад туда ходу токмо здесь тебе и пристанище. А не по душе твоей христианской станет жизнь с нами, уйдешь весной. В аккурат, на праздник пробуждения Велеса-медведя и уйдешь, держать тебя силой не станем.

               
                Никита
– Что за праздник такой, отче? Не ведаю.

                Гостомысл
– Это, по-новому, день святого Власия будет. Нарядятся люди в тулупы и радуются весне-красавице да пробуждению Велеса-медведя. Блины пекут, как сейчас на масленицу. Греки-то хитрые, они не ломают через колено веру старую, а перекраивают на свой ляд обычаи наши. Вот токмо волхвов изводят повсеместно. Поэтому и не на Руси мы ныне, а в степях кыргызских жительствуем. Тут нет гонений нам. С местными под одним небом уживаемся, знахорствуем и скот лечим. То грыжу чаду какому зашепчем, то скотины падеж остановим.

                Никита
– Так вы что, тута и живете в шалаше?

                Гостомысл
– Нет, живем мы на сопке каменной, в пещере Жаман Тау, Жаман сопкой степняки ее окрестили. Плохой, стало быть, сопкой, колдовской. Поверье у них наличествует: кто с мечом или с другим оружием на сопку взойдет, тот каменным идолом враз станет и на века им и останется. Два дня пути пешим ходом до нее и до пещеры нашей. А здесь мы рыбу на зиму в Исиле ловили и вялили да грибы, ягоды сушили всю весну. Коренья всякие от хвори да от напастей собирали. Веревки конопляные плели и лык на лапти резали. Вечером приедет на арбе дальний родственник Аблая и отвезет всю поклажу нашу к сопке. И мы пойдем с ним. Благодарен Аблай нам, все сына не могла жена ему принести. Так помучился, поколдовал с ней Истислав, и родился у Аблая бала, то есть мальчонка.

Старец по имени Истяслав, лет под девяносто с виду, кивает головой в знак согласия.

                Гостомысл
                (показывает на старца, сидящего в шалаше)
– Ну, а это наш Вторак, Ему одному дадено прошлое помнить и будущее зреть. Он-то тебя и усыпил травами настоянными, да три ночи летал ты на нити богов, куда ему потребно было, для познания мира насущного.

Гостомысл, смотрит на горизонт, собирает пожитки в узелки и корзинки. Появляется легкий ветерок. Шелестела листва на деревьях. В воздухе веет свежестью. Наползают тучи.

                Гостомысл
– Вот и Перун радуется тебе, Никита, что ублаготворил нас своим присутствием. Коли дождь да молнии к вечеру будут, то знать, Перун знак дал, что благоволит тебе и велит оставаться.


Приезжает на арбе человек Аблая. На арбу с огромными колесами слаживают пожитки и заготовки. Сами идут за арбой следом…
Вечером их нагоняет гроза.
Проливной дождь идет всю ночь, небо громыхает, освещая сопку, которая появляется из темноты как изваяние страшных сил.

51. Нат. Сибирь. Стоянка беглецов.
Архип и Угор устраиваются на ночлег у костра.


                Архип
– Слышь, Угор, а ты что зрел, когда грибы давеча ел?

                Угор
                (подкидывает хворост в костер)
– Никиту в белых одеждах видел, старого совсем, с бородой до пояса и усами длинными. Видел городище свой, разрушенный и заброшенный. Тебя в кузне, сабли изготавливающего, и мальчонку рядом дуже смышленого. Много видел. Войну видел. Златую Бабу в пещере каменной зрел. Спать ложись. К рассвету пробужу, ты опосля стеречь сон и огонь будешь. Росомаха вокруг ходит, поганый она зверь, подлый зверь. Если стая, то и напасть могут на сонных.

                Голос за кадром
В небе горели звезды, и были они низко-низко. Звезды красивым ковром светили над урманом.
Впереди путников ждало обустройство на зиму и промысел.
Архип и не предполагал, что через несколько лет сюда придут люди Ермака.




Утро. Архип толкает древком копья спящего вогула.

                Архип
– Разбудить просил, как солнце встанет.

                Угор
– Сегодня переплывем на высокую сторону. Пора к зиме готовиться.

                Архип
– А что, дальше-то не пойдем?
– К зиме готовиться надобно, лабаз строить станем. Землянку копать будем. Юрту ставить. Морды плести на зиму, чтоб в загар рыбу заготавливать.


                Архип
– Какой такой еще загар?


                Угор
– Ну, это когда вода тухнет, горит, значит, подо льдом. Рыба на родники идет дышать, тут ее и ловить надобно. Прозеваешь загар, голодным останешься. А далее, коль не понравится место, на север мы с тобой весной тронемся. Нынче уж вода малая, да и снег скоро выпадет. Не пройдем сейчас, сгинуть можно. Весной много воды придет, и мы пройдем. А пока зиму тут зимовать станем да заготавливать снедь начнем. Скоро китайцы приспеют, шкурки менять примутся на посуду разную да вещи всякие. На больших ладьях приплывут. Они всегда приходят поздно осенью, когда шкура крепкая у зверя станет.

                Архип
– А назад как же они супротив течения по холоду и воде малой?

                Угор
– Вода, перед тем как лед станет, поднимется. Вот они где на греблях, где под парусиной и возвращаются к себе.


                Архип
– А татары что? Не трогают разве купцов их?

                Угор
– Грамоты охранные от хана джунгарского у них. Ясак платят, вот и ездят по всему свету.


Собирают свои пожитки в обласок. Беглецы гребут к правой, горной стороне реки. Дружно работая веслами, они, перескакивая небольшие гребешки волн, направляют челнок поперек течения.
Вогул, когда обласок выходит на стремнину, голосит песню:

                Угор
                (поет)
– Лодка мой, весла мой, я иду к себе домой!

                Архип
– Ой, и веселый ты, Угорка, человечина! Что видишь, то и поешь.


53. Нат. Правый берег реки Обь
Беглецы подплывают к берегу. Пристают напротив лога, по дну которого бежит ручей. 
Вогул быстро находит четыре сосны, растущие правильным четырехугольником.
                Угор
– Лабаз будем ладить на столбах, чтоб зверь запасы не растащил. Высоко поднимем. Не росомахи достанут.

                Архип
– А сами как туды лазить будем?

                Угор
– Бревно приставим с зарубками, когда нужно будет туда попасть, а опосля класть его на землю будем, чтоб зверь не зашел.

                Архип
– А сами-то как? Где жить станем?

                Угор
– Юрту поставим, землянку выкопаем, не пропадем. Камень есть на берегу, глина есть в ручье для чувала. Такой изба из шкур сделаем, боярин позавидует!

 Вогул улыбается, затачивает ножом очередную палочку.

                Угор
 – Я за шкурами в юрты Атлымские схожу, тут недалече.


                Архип
– А палочки на кой ляд тебе сдались?

                Угор
– Гвозди это будут. Нижний ряд лабаза держать станут.

                Архип
– На Беломоре их нагелями называют, ладьи и струги с их помощью собирают, нужная вещица.


Работа кипит. Рубят сосенки. Очищают бревна от коры ножом и острием сабли.
                Угор
– Под корой личинка жить будет, бревно съест к весне совсем. Хорошо что кору ободрали.

Лабаз собран, для того чтобы ветер не раскачивал столбы, на которых он стоит, макушки деревьев срублены по верхний настил лобаза.

                Голос за кадром
Вогул правильно выбрал место. В логу было довольно тихо. Холодный северный ветер практически не попадал в ложбину. Зато весь северный склон, на котором обосновались путники, практически целый световой день согревало солнце.
С обустройством юрты хлопот было поменьше. В ход пошли макушки срубленных сосен и березок. Установив их шалашом и связав верхушки, друзья получили в подарок крышу над головой. Архип так вошел в ритм стройки, что останавливаться на достигнутом и не собирался. Натаскав от берега камней, он принялся мастерить печь. Да не простую, а кузнечного дела. Срубил навес над ней и взялся за стены.

                Угор
                (собирается в дорогу)
– Ты, Архип, ночуй в лабазе, пока я хожу к остякам на стойбище. Не то, гляди, зверь какой придет. Одному не справиться тебе. Особенно росомахи если придут, то станут они тебя караулить, пока не устанешь и не уснешь. А опосля загрызут. Купцов к лабазу не води. Если мимо плыть будут, меняйся и торгуйся на берегу. Хотя и торговать-то у нас нечем пока. Разве что саблю одну выменяешь на вещи, какие нужные в хозяйстве. Да про соль не забудь. Ее с верховья Тобола возят на Обдоры, на меха меняют, но и саблей не побрезгуют. Только смотри цену ломи. Торгуйся долго. А лучше меня дождись, а то не ровен час и на татар нарвешься.


Вогул уходит на рассвете, взяв с собой лук и копье.


54. Инт. Жаман Сопка. Казахстан. Пещера отшельников.

Никита проходит за старцами в пещеру привыкает к полумраку, осматривается. В каменных стенах высечены ниши для спальных мест. Уложенные шкуры в несколько слоев служат ведунам и перинами, и покрывалами. Посередине жилища из бутового камня имеется искусно сложенный длинный стол и лавки. Наличествует очаг, выложенный из плоских камней, с пятью колодцами. В одной из ниш лежат каменные и глиняные дощечки, на которых виднеются надписи. Никита аккуратно берет одну из них. Рукавом смахивает пыль и по слогам вслух читает

                Никита
- У ора-тая ко-бы-ла со-ло-вая,
Гу-жики у него шелко-вые,
Со-шка у ора-тая кле-но-вая,
Оме-ши-ки на со-шке бу-ла-ные,
При-со-шек у со-шки се-ре-бря-ный,

А ро-га-чик-то у со-шки крас-на зо-ло-та,
А ора-тая куд-ри ка-ча-ю-тся,
Что не ска-чен ли жем-чуг рас-сы-па-ется,
У ора-тая гла-за ясна со-кола,

А бро-ви у не-го да черна со-боля,
У ора-тая са-пож-ки зе-лен са-фьян,
Вот ши-лом вост-ры, но-сы вост-ры,
Вот под пяту во-ро-бей про-ле-тит,

Око-ло но-са хоть яй-цо про-кати;
У ора-тая шля-па пу-хо-вая,
А каф-тан-чик у не-го черно бар-ха-та.

Никита поворачивается к стоящему позади его Гостомыслу и смется:

                Никита
– Уж иде, отче, такого пахаря найтить-то? Чтоб соха золотом да серебром подбитая была, да сапожки княжечи, да ашо гужики шелковыя? Обычно у пахаря портки дырявые да лапотки дедовы… Сказка это, ложь несусветная
                Гостомысл
– Былины – это сказания наши древние. А Микула-пахарь, стало быть, герой опричный. Особенный, сказочный. Ведь знамо – сказка ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок. В сих сказаниях история и уклад Руси нашей, и мы призваны сберечь сие наследство. А люд, который не помнит и не чтит корней своих, обречен на исчезновение.

Никита бережно кладет табличку на место.


                Стоян
                (подходит к Никите и Гостомыслу)
– Тут много чего схоронено от попов греческих да от слуг царских, кои рыщут аки волки в поисках сих записей и колотят таблицы прилюдно, не думая о сохранении наследия бесценного. Тут и про Святослава Храброго и про Игоря, сына Сокола. А вот это про Солнечного царя Даждьбога и Громовержца Перуна. Есть скифские и сакские письмена, но неведомо нам, что писано в них, хотя храним и их, может, кто и разыщется, способный прочесть письмена давнишние.

               


                Никита
                (разглядывает таблички)
– Я тюркскому и фарси немного обучен. Видел и китайские, и джунгарские вязи. Ведь каменотесил, почитай, два десятка лет в полоне. Надписи на каменья могильные наносил да на стенах резал фрески всякие. Учителей много среди старых мастеровых было. Царь Тимур Хромой в свое время довольно умельцев в Самарканде собрал. Кого полонил, кого купил или заманил хитростью. Вот только вход туды – полушка, а выход – рубль серебряный. Многие в неволе так и сгинули на работах тяжких да от ласки басурманской.

                Гостомысл
– Ничего, малой, поучим и мы тебя трохи. От нас выход тоже не прост.

                Никита
– Так какой же я малой, почитай, сорок пять годин справил нынешней весной.
                Вторак
– Кха-кха-кха, Кха-кха-кха, напужал ты нас годами своими!



55. Нат. Сибирь. Лог. Шныряющие около построек три росомахи. Архип под навесом кузни.

Архип с досадой бросает взгляд на сабельку, так опрометчиво повешенную им на ветку сосны.
Глядит на копье, которое стоит кверху острием, прислоненное к столбу лабаза.
                Архип
Ведь наказывал же вогул, чтоб я был осторожен без него! Нет, увлекся олух строительством кузни своей. До лабаза-то добежать не успею, на спину прыгнут.

Кузнец берет по большому камню в каждую руку и тихонько двигается в сторону лабаза, единственному месту, где можно было укрыться от зверя. Росомахи, окружают полукольцом добычу, медленно надвигаются, стараются оттеснить человека вглубь тайги и не допустить его к своему убежищу. Самая ретивая из них, подбирается ближе всех к жертве, но получает голышом в голову и, заскулив, отскакивает.
Этим случаем и пользуется Архип, и в два прыжка оказывается у бревна, служащего лестницей.
Архип хватает копье, и встает спиной к бревну-лестнице. Медленно задом взбирается по бревну. Вторая хищница, получает легкий укол копьем, визгнув, отскакивает.
Кузнец открывает наощупь дверь лабаза, и закатывается задом в него, на ходу запирает за собой дверку.

56. Инт. Сибирь. Лог. Лабаз.

Тут же снаружи дверь царапают когти третьей росомахи.

В малюсенькое оконце пробивался лучик света. Архип осматривается.
Сквозь щели двери Архип рассматривает бревно-лестницу. Саблю, висевшую на ветке сосны.

                Архип
– Плохи дела, лестницу-то не уронил на землю. На крышу твари залезут, а от туда меня сторожить станут, и как только вылезу, на спину и прыгнут. Эх сабелька бы пригодилась. А с длинным копьем в лабазе не развернуться. Скорей бы Угорешка вернулся.

По крыше мягкой поступью проходит одна хищница, обнюхивает щели и ищет место для проникновения вовнутрь. Вскоре уже все три хищника бродят по крыше, обнюхивают щели и лапами царапают бревна перекрытия.
Архип подтягивает к себе копье, но оно длинное, и размахнуться он в маленьком лабазе им не сможет.

Сверху на голову кузнецу сыпется свежая стружка. Один из хищников, разыскав маленькую щель между бревнами, принимается когтями и клыками ее расширять. Архип пытается о колено сломать древко копья, но буковая древесина не поддается. В потолочной щели между бревнами показывается мокрый нос росомахи. Кузнец вспоминает про кремень, который висит на шнурке рядом с крестиком, и, быстро снимает шнурок через голову, тыкает в пятак острием.

Наверху, взвизгнула росомаха, фыркнула и, опасаясь очередного укола в нос, отчаянно заработала лапами.
               
                Архип
– Да уж, попал как кур в ощип.

Архип приседает на корточки, невесело усмехается, смотрит на входную дверь лабаза, нижний угол которой грызет другая росомаха…



57. Нат. Сибирь. Спуск с сопки к реке по логу.

Вогул, напевает себе под нос очередную песенку, которую сочинил на ходу под такт шага, возвращается домой, спускается с сопки в лог.

                Голос за кадром
Встречей на стойбище с земляками Угор был доволен. Кое-что выменял, а что-то и в долг взял, пообещав рассчитаться к весеннему ледоходу. Товар, нужный для зимовки, он отправил по речке с остяками, которые спускались на Обь для заготовки рыбы. Сам же двинулся через сопки напрямик.
За ним увязались две лайки. Вогул и не противился новым спутникам. Прокормить он их прокормит, а в охоте это незаменимые помощники. И зверя облают, и лабаз постерегут, пока рыбу ловить будет на реке. Да и незваных гостей заранее встретят. За боевой лук наменял Угорка товару немеряно, в две лодки кое-как скраб поместился.

                Угор
                (шагая вниз по оврагу)
- Не нужны в тайге мне боевые тяжелые стрелы. Если доспехи у воина насквозь пробивают, значит и глухаря да птицу насквозь прошьют, а с белкой и вовсе улетят в дали дальние. Не сыскать мне потом стрелу. А их-то всего двенадцать и осталось, стрел-то, Зато шкуры для юрты выменял. Котел добыл медный, лук охотничий, топорик, да мелочь всякую для жизни необходимую. Как раз на Атлымских юртах купцы-менялы были, они-то и похватали, почитай, все, что у меня на обмен было приготовлено,

Вогул останавливается. Нюхает воздух. Прислушивается.
               
                Угор
– Ветер с реки дует, а дымом не тянет. Огонь прозевал Архипка? Или случилось что?

Лайки, перестают путаться под ногами, с визгом кидаются вниз по логу в направлении лабаза.

58. Инт. Сибирь. Внутри лабаза.
               
                Голос за кадром
Архип уже находился шестые сутки без воды и пищи. Без еды еще можно было бы потерпеть, но вода уже начинала мерещиться. То дождь вроде как пойдет, то речка зашумит под лабазом. Прислушается Архип, а это сосны шумят, да росомахи по лабазу рыщут. Он уже и кору-то всю, какую не сняли при зачистке бревен, ободрал да изжевал. И березовые лаги ковырять кремнем принялся. А эти твари лазят да лазят по перекрытию. И знай себе грызут бревна в надежде добраться до добычи.


                Архип
                (прислонившись к стене, пересохшими губами)
– Хоть бы, стервы, наземь спрыгнули. То уже полегче бы было. А то сидят на крыше и ждут, когда человек из двери покажется, чтоб на спину прыгнуть. Да здоровые две какие, как медведи маленькие. А с ними малая, видать, помет их, везде, зараза, нос свой засунет, как ключник боярский. И под дверь норовит, и в оконце заглянет.

Слышится визг и лай собак.


                Архип
                (в полубреду)
– Ну, токмо звон колоколов и осталось услыхать. А так уже все пригрезилось. И где этого лешего носит? Может, зазимовал Угорка с рыбоедами да бросил своего сотоварища на погибель жуткую. Эх, сабельку-то я проворонил. Так бы порубил в капусту этих шавок вонючих.



Архип в бреду, лежит на бревенчатом полу, слышит, что снаружи идет какая-то борьба. Визг и рычание переходят порой в скулеж и вой.

Сквозь щели бревен двери появляется огромная мохнатая тень.
Кто-то с силой нажимает на дверку.
Архип пытается удержать ее своим телом, прижимается к ней спиной. Но дверка лабаза медленно открывается вовнутрь все шире и шире. Кузнец из последних сил разворачивается и, теряя сознание, колет кремнем в нос мохнатому чудищу.
У Архипа темнеет в глазах. Ему мерещится водопад.


Пересохшие губы ощущают благословенную влагу.
Он судорожно хватает струйку воды, текущую ему откуда-то с небес.

                Угор
– Сейчас еще принесу.

                Архип
                (хрипит не своим голосом)
– Угорка, ты что ль?

                Угор
      ( прикладывает мокрую тряпицу к своему поцарапанному носу)
– Ты зачем мне камнем нос разбил
               
                Архип
                (усмехаясь)
– Это я со зверем невиданным сражался и, видать, тебя с ним попутал.



                Угор
– Нет зверя больше. Одного я из лука снял. Другого, маленького, собаки на дерево загнали. А один ушел.

                Архип
– Ух и взяли же они меня в оборот. Ну, чаял, сожрут, ироды.

                Угор
– Наглый зверь росомаха. Совсем безобразница. Продукты ворует. С дерева на спину прыгнуть может. А вот чтоб кидаться на человека открыто, не слыхал. Видать голодная шибко. Или свой удел защищала.

                Архип
                (присаживается)
– Вот живи и бойся. Вдруг вернутся.

                Угор
– Не вернутся. Теперича у нас две собаки есть. Почуют сразу. Одну вон росомаху уже таскают по поляне, грызут. Другую сторожить будут, пока она с дерева не упадет. А третья не придет. Вот и стаи нет. Теперь это наше угодье. Мы хозяева здесь.

59. Нат. У лабаза.

Лайки, бросают растерзанную росомаху, прислушиваются. С визгом кидаются к берегу, где слышны голоса и шлепанье весел о воду.
Это пришли лодки с товаром, который выменял вогул у купцов и остяков.

Молодая росомаха, пользуясь случаем, прыгает с дерева и опрометью убегает в тайгу. Прочь от людей и собак. Лог теперь принадлежал не ей.


К Архипу подходит остяк, протягивает острогу, показывает на зазубрины и погнутый край.

 Архип рассматривает наконечник, подходит к своей самодельной печи.
Разводит в ней огонь. Ждет, когда поленья разгорятся, и шагает по кладке из камней ниже по логу.

                Архип
                (поясняет семенящему за ним остяку)
– Горна нет, силы пламени не будет. А ежели наподобие дымохода подвод воздуха из камней соорудить да тягу в печь пустить, может, что и выйдет.

Кузнец, подходит к началу каменного колодца, отваливает заслонку из круглого камня. Тут же на другом конце из чрева печи взметаются фейерверком искры. Кидает в колодец подвода к печи перышко. Перышко улетает. Тяга поддува хорошая


Архип возвращается под навес.
Нагревает на огне до нужной температуры железный наконечник остроги. Отковывает обухом топорика острие, использует в роли наковальни огромный речной валун. Вогнав раскаленный наконечник в грязь, закаливает острие.

                Архип
– Жир нужен или масло, а грязь слабый закал дает.

Пробует ногтем наконечник, подает острогу хозяину.

Вокруг собрались остальные рыбоеды. По очереди пробуют пальцами острие и, кивают на Архипа, довольно закивали головами.

                Остяк
                (хозяин остроги)
– Медвежий жир опосля привезем, еще ковать мал-мал нужно. Ты есть Белый Шаман.

                Архип
                (обращается к Угору)
– Что за древко такое дивное на остроге? Совсем не горит.

                Угор
– Это кость слона северного. Когда-то жили они тут. Но ушли в Индию. Я видел в детстве рисунки в пещере у большого камня. Совсем как слон, какого я в Бухаре видел, только нос маленький и шерсть как на буйволе. Эти кости река нам отдает, вымывает на берег. Иногда огромные клыки вымывает, мы из них полозья для нарт мастерим. Богатый человек будет тот, кто найдет эти клыки. Из мелких же костей наконечники для стрел мастерят, древко к острогам или копьям ладят. А эта острога, кою ты ковал давеча, с железным наконечником, двадцать оленей стоит. Ей царь-рыбу бьют, когда она в завесу попадет.

                Архип
– Осетра что ль?

                Угор
– Ну да, царь-рыбу, в которой икры много, а шкура толстая, на обувку и ремешки идет.

                Архип
– Да уж, шершавого костяной острогой не возьмешь, тут железная пешня надобна.


60. Инт. Казахстан. Ночь. Стойбище Еркена. Юрта.

Отар тихонечко трогает за плечо спящего Исатая.

                Отар
– Вставай, айнайлайн. Плохой хабар пришел, со стороны Искера идут три сотни ногайцев. Их видели восемь лун назад на слиянии Исиля с Эртысом. Ныне они встали лагерем у Жаман Тау. Нужно поднимать джигитов, посылать гонцов по всей степи, собирать всех, кто может носить оружие. Они уже сожгли большой аил, побили дозорный отряд на слиянии Исиля с Эртисом.

                Исатай
                (просыпаясь)
– Какая цель у астраханских татар? Мы не вступали с ними в войну?

                Отар
– Аблай говорит, что их послал Кучум-хан наказать наш народ за преданность племяннику Едигер-хана.

                Исатай
– Но Сейдяк является единственным наследником на престол хана Сибири. Его назначение на ханство определено потомственными чингизидами. А Кучум – узбек, стоит ниже по сословию покойного Едигера. Его и в Бухаре мало кто празднует, хотя он и сын эмира.

                Отар
                (наливает Исатаю в пиалу кумыс)
– Кучум постепенно захватывает власть. После падения Казани и Астрахани ослабло влияние Крыма на наши земли. А Бухара отдать русскому царю Сибирское ханство с его богатствами не желает.

                Исатай
                (принимая пиалу)
– И что ты еще мыслишь, Отар, по этому поводу?


                Отар
– Я маленький человек, и голос мой будет услышан только тобой, но считаю, что только один русский царь может оградить нас от набегов монголоидов. Ни Сейдяк, ни Кучум не станут отдавать жизни своих нукеров за наш маленький народ. Так было и сто, и триста лет назад, так будет и впредь.


                Исатай
                (надевает доспехи)
– Твой глас – глас народа. Отар, ты мне как брат. И я не хочу, чтоб ты погиб в стычке с взбесившимися ногайцами. Поэтому со мной не поедешь. Подготовь мне заводного коня. Заверни джунгарские стрелы, которые извлекли из меня. Я поеду навстречу этим недоумкам. Я думаю, что их натравил Кучум в связи с гибелью отряда у святых могил. Меня же они не тронут, так как я племянник достойного Узун Бека, а он прямой потомок шибанидов . Мой дядя является родственником ногайских чингизидов по материнской линии, И еще, брат, береги мою невесту Ботагоз, я оставляю ее на тебя, потому что только ты можешь до последней капли крови защищать ее жизнь и достоинство. Я вернусь и весной стану тебе зятем.


Названные братья выходят из юрты. Огромное небо североказахстанской степи украшают миллионы звезд, бисером рассыпавшись по небосводу. На траве лежит редкий первый хрустальный снежок.

                Исатай
– Ботагоз не буди, не люблю смотреть на девичьи слезы.


Продолжение: http://proza.ru/2022/01/05/363