Скудара-36

Николай очнулся в незнакомом месте. Он силился понять где он и что с ним произошло.Вдруг он вспомнил, как сказали, что ротный командир убит. Потом, как солдаты бегут в лес. Он выскочил из окопа и стал бегать между траншеями, подбадривать солдат.

То там, то тут взрывались гранаты. Земля вздыбилась , поднимая  вверх груду камней, бросая их на солдат.

Работала артиллерия, рвались снаряды. То над головой, то под ногами разрывались шрапнели. Визжали оружейные пули. Он отчётливо это слышал и ощущал до боли в висках.
Голова словно раскалывалась на две половинки. Он застонал. К нему кто-то подошёл.

 — Жив, Скудара, очнулся? Воду будешь? — Николай почувствовал жажду, но сказать, не мог. В это время, этот кто-то стал вливать мелкими порциями воду в его рот. Он стал глотать.

 — Ну. Вот. Так глядишь и оклемаешься. А то немцам больные не нужны. Лечить, пожалуй, они никого не собираются.

Ему хотелось узнать, где он, но губы слиплись, а язык не шевелился. Заставить себя заговорить не смог, ушёл в забытье. И вновь рвутся снаряды, земля закрыла небе. Песок летит в глаза. скрипит на зубах, земля дрожит и гудит под ногами. Кто-то бежит к лесу, недобегает, падает. Поле усеяно лежащими солдатами до самого леса.Снег вокруг чёрный. Или его уже просто нет. Николай вновь застонал.

 — Ты меня слышишь, Скудара? Николай слышал, но не понимал, что от него хотят.

 — Это я, Валентин Смирнов— Николай услышал знакомое имя, он вспомнил кто это, но ничего сказать не мог. Ему хотелось пить.

 — Пить будешь?

 — Да — выдавил из последних сил Николай.

 — Заговорил, вот и хорошо. Пей — он поднёс ему кружку с водой.
 
Николай сделал настоящий, хороший глоток и вздохнул. В бок кольнуло. Вскоре он почувствовал, что устал. Устали ноги, руки, тяжёлая голова. Он ничего не помнил, что с ним было, но вспомнил, как пытались проткнуть штыком.

 Сколько он так пролежал, Николай не знал. Лежать больше не хотелось и он стал проверять своё тело. Вначале пошевелил пальцами ног, это было очень не просто, потом рук, они оказались более послушными, не поворачивалась голова и не открывались глаза. Он  выговорил:

 — Пить — Валентин вновь поднёс кружку воды.Николай сделал три настоящих глотка.

 — Ну, брат, ты молодец. Я не сомневался, что ты оклемаешься,ты таковский, сильный.

 — Глаза— тихо сказал Николай.
 
 — А что глаза? Не открываются, или что?


 — Нет.
 
 — Откроются, их надо отмыть от крови. Воды нет.Позови, как  тебе помочиться захочется, я кружку подставлю.

Позвать он не мог, от бессилия застонал. Подбежал Валентин.

 — Кружку.

 — Понял. Подставил. Давай.

Потом Валентин оторвал полу своей рубахи и обмокнув её в кружку, стал смачивать лицо Николая.

Когда Валентин промыл его лицо и освободил ресницы от запёкшейся крови, то Николаю стало легче. Он открыл глаза и увидел дощатый потолок.

 — Мы где?

 — В Германии, в плену брат.

Николай снова закрыл глаза.

 — Плен — подумал он и снова вспомнил немца со штыком.Он сделал усилие и притянул руку к груди, пальцы коснулись иконки.Он улыбнулся.

 — Здесь.Она со мной — скорее понял, чем подумал и затих.

 — Скудара, ты живой?

 — Живой.

 — А то так смиренно стих, что я напугался.

 — Не бойся.

 Валентин коснулся Николая лбом и похлопал по груди.

 — Спасибо брат.

 — Тебе спа-си-бо-- сказал и провалился в забытье.

Почему не сорвали серебряную иконку? Не понятно, немцы с пленных офицеров срывали даже пуговицы, погоны, кокарды, забирали всё,что было в вещевых мешках. Может быть не позволила богобоязненность? Однако же заповедь" не убий", их не остановила! Так или иначе, а серебряная иконка-створки Богородицы с младенцем, осталась с Николаем.
.
Здание, в котором находились пленные офицеры,было наспех сооружено из неоднородного пиломатериала. В помещении было холодно. В щели между досками, дул ветер. Николай этого не чувствовал, он горел изнутри и поэтому часто просил пить.
 Воду давали очень ограниченно, но Валентин всегда старался напоить Николая. Еды в бараке не было совсем, да и немцы не спешили кормить пленных. За неделю плена их ещё ни разу не кормили, да и воду дали только тогда , когда разместили по баракам.
 Возле барака дежурили немецкие солдаты, за попытку выйти за отведённую территорию, они стреляли не предупреждая. А за попытку с ними заговорить, били прикладом в лицо.

В Германии появился тиф и немцы считали, что его завезли в страну пленные. Теперь каждая партия пленных была на двух недельном карантине.

В сопровождении двух санитаров,в барак зашёл доктор. Был он лет сорока, не высокого роста, тучный. Доктор молча осмотрел Николая и ещё нескольких раненых, затем направился к выходу. Его остановил, говоривший на чисто немецком языке. Это прапорщик Роот, поволжский немец по происхождению. В юности он обучался в Германии музыки у известного, в то время, музыканта Пауля Кленгеля. Прапорщик Александр Роот большое внимание уделял политике и интересовался международными законами.

 — Уважаемый доктор, согласно международной военной конвенции, пленные, нуждающиеся в медицинской помощи, должны быть госпитализированы в соответствующие помещения. Прошу это заметить перед своим начальством. Так же прошу передать о нарушении обращения с пленными, которые в течении семи дней не были ни разу накормлены и даже не получали кипяток.Это грубое нарушение обращения с пленными.
Доктор внимательно выслушал, утвердительно кивнул и вышел.

 — Что ты ему сказал? — спросил рядом стоящий офицер. Но ответил за Александра, Валентин.

 — Он сказал, что Германия нарушает статус пленных, не кормят и не лечат.

 — А ты что, тоже знаешь немецкий? — спросил всё тот же офицер.

  — Жаль что ты не знаешь. Меня обучали гувернантки сразу трём языкам.

  — Ну и как ты думаешь, он сможет как-то повлиять, чтобы нас покормили? — спросил офицер сидящий рядом на нарах.
 
 — А почему они нас держат в этом сарае? Вы видели, что у нас в матрацах? Я вытряхнул из него комья земли на корнях сухостоя. Они даже соломы для нас пожалели!

 Дверь распахнулась, два немца внесли в помещение кастрюлю с едой и жестяные миски.Один немец остался у кастрюли, а второй раздал миски.

 — А ложки ? — спросил кто-то, но ему не ответили. Быстро орудуя разливным прибором, немец раздал суп и подхватив пустую посудину, так же быстро, выскочил за двери.

 Через час пришли два санитара с носилками и погрузив больных пленных на телегу, отвезли их в больничное помещение.

Пленные с удовольствием съели горячий суп, они пили его через край миски. Это был суп из сушёной брюквы и редьки.
 
Через два дня из барака пленных перевели в тёплое помещение.
Это была какая-то двух этажная фабрика, на два крыла. Фабричные станки были складированы в конце каждого крыла,а свободное место было заставлено кроватями, застеленными чистыми одеялами.

Пленные русские размещались на втором этаже.
Часть помещения были заняты пленными, поступившими годом ранее.
Туалетные кабинки были закрыты, а отхожие помещения были построены во дворе из бросового пиломатериала.

Первое время пленные отсыпались в тепле. Всем раздали тазы и каждое утро в помещение заносили кувшины с водой, их ставили на пол, вдоль стен.
Кормили три раза.
На завтрак давали кусочек хлеба и чашку чёрного, очень жидкого, без сахара и сливок, кофе.
На обед суп из сушёных овощей, кусочек хлеба и кружку кипятка.

На ужин один кусочек хлеба и кипяток.

Кормили пленных в столовой, что была на первом этаже, и строго по графику. Первыми ели пленные англичане, потом пленные французы. Русские ходили в столовую последними и было их в два раза больше, чем англичан и французов вместе. Поэтому между русскими была очередь по комнатам. Вскоре выяснилось, что последним еды не хватало. Тогда стали очередь между комнатами менять каждый день. Комната, где был старшим Роот, голодной не оставалась. Алекс сумел договориться с поварами и русские пленные  по очереди стали помогать поварам. Они мыли котлы, переносили продукты со склада и делали уборку в столовой.

 Николая выписали из больницы через три дня.В сопровождении конвойных его, и ещё нескольких пленных, доставили из больницы в новое помещение.

Ему досталась кровать, стоящая против входа. Он был ещё слаб, но шёл сам, на своих ногах. Лицо осунулось и совсем заросло волосами, глаза ввалились. Ему тоже выдали таз, миску, кружку и ложку.

 — Здорово брат, как ты? — спросил Валентин, подойдя к Николаю.

 — Добре. Встал, теперь оздоровлю —усаживаясь на свою кровать сказал Николай.

 — А мы только вчера сюда перебрались — сообщил Александр Роот, приближаясь к Николаю.

 — Вот в тазах бельё сполоснули — показал на висевшее над головами постиранное бельё, и добавил — вода хоть и холодная, а всё же постиранное к телу приятней. Мылись тоже в этих тазах и тоже в холодной воде. А всё равно, как будто камень с горба свалился, даже на душе легче стало.

 — Мыла нехватка. Но делятся те, кому из дома высылают — добавил подошедший офицер, сибиряк Соболев Игнатий.

— Теперь и нам разрешат домой отписать. Немцы требуют. чтобы на немецком письма прописывали, так ведь дома-то никто не прочтёт — вступил в разговор сосед Николая, Алексей Сытин.

 —  Но наши приспособились, стали писать одно слово на немецком, а потом его перевод   на русском — смеясь заметил Валентин.

 — Вымыться тоже хочется.

 — Я узнаю, кто мылом богат и помоешься и состирнёшь бельё. Даже нитки с иголкой поспрашиваю. Только их от немцев прятать нужно. Они иглы сразу отбирают и наказывают. Это старожилы предупредили. Поштопаться сможешь.Вот только пуговиц нет, немцы оборвали все. Надо чтобы пуговицы на шинель  из дома прислали, да какие похуже, чтобы опять не отобрали. Через два-три дня на работу погонят. А пока карантин. Немцы тифа боятся.

 — С нашей роты,есть ещё кто ?

 — Конечно есть. Все помогали тебе идти. Того, кто падал, немцы пристреливали.
 
 — Как же вы меня смогли, голодные-то?

 — Ты сам шёл, только под руки тебя держали. Колонной шли. По четыре человека в ряд. Вот и менялись, то одни тебя ведут, то другие. Да, не кормили нас. Десять дней не кормили. Хорошо поляки воду передавали, да хлеб, да картошку варёную, пока по Польше шли. А когда шли по Германии, так нам только евреи, то воду, то хлеб давали. Да и то ведь к колонне никого не подпускают.Ну а кто осмелится, так немцы поверх голов стрелять начинали, те пугаются, всё побросают, да бежать. А если кто подобрать захочет, из колонны шаг сделает, так хорошо если прикладом в ухо получит, а то и пулю в живот.

 Евреи видят такое дело, так мальчишек посылать стали, они шустрые,  подбегут к краю дороги и оставят воду или молоко в кувшинах. Вот первые подходят, поднимают и дальше передают.  А кто из мальчишек запоздает на дороге оставить, так в колонну хлеб бросят, а наши ловят, да делят. А ты не ел и не просил. Ты пить только в бараке стал просить. Мы когда останавливались, так сами тебя поили.

А в Германии немцы выходили только поглазеть на нас, а ещё плевали, да свиньями обзывали, их дети из игрушечных пистолетов в нас стреляли, как-будто это мы на них напали, а не они на нас с оружием пошли.

 — А я к союзничкам сходил. Ты знаешь, что я там увидел, у французов и у англичан?— обратился Александр к Валентину — а то, что туалетные кабинки там открыты. А у нас уборная закрыта. Для нас кабинет на улице, на свежем воздухе.

 — Да мы привычные. Нам на улице не страшно посидеть, подумать.

 — А вот меня интерес взял, отчего так? Им в тепле, а нас на мороз?

Пойду к коменданту, узнаю, почему такое не равноправие между пленными.

Роот оказался очень шустрым волжским немцем. Он не только взял под свою ответственность ключи от туалетных кабинок, но привёл парикмахера, чтобы постричь всех в долг.

 — Ты знаешь, что сказал комендант, когда я задал вопрос о кабинках? Он сказал, что мы варвары и не умеем с ними обращаться. Ну я его заверил, что всё будет хорошо. Теперь на ночь буду открывать, дежурство установим.Соблюдём немецкий порядок, пусть не сомневается.

Письма домой разрешили отправлять один раз в месяц. Но можно было отправить открытку. Правда всё это стоило не малых марок. А их ни у кого не было.

А вскоре у Александра и Валентина появились марки.
Все письма, которые пленные написали домой, нуждались в переводе для немцев. Александр и Валентин обеспечивали этот перевод и получали за работу не большую плату.

 Роот владел чистым немецким языком, без акцента, поэтому всегда мог договориться. Получив первые деньги, они пошли в буфет и купили настоящей еды. Это были сосиски и хлеб. На всех сосисок не хватит, поэтому решили их мелко покрошить и добавить каждому в суп.

 — Валентин, как ты думаешь, наша рота вся погибла или всё же кто-то уцелел?

 — Я видел как наши убегали в лес. Если бы нас не накрыло, мы тоже в лесу бы спрятались, а потом бы уж показали гадам. Ежова Георгия в плен раненым взяли, идти долго он не смог, упал на дороге и не встал. Немец подошёл и в голову. Не мучился, царствие небесное.

 — Война, война. Горя-то сколь — вздохнул Николай — чё хоть про нас слыхать, долго ли нам куковать здесь?

 — У Александра, а-а-а теперь у Алекса, спросить нужно, вот уж проныра.Всё что хочешь выведает.
 
 — Спроси Валя, спроси. А воду-то когда приносят?

 — По утрам. Ночь поспишь и воду принесут. А я пойду, мыло поспрашиваю. А ты отдыхай. Отдыхай брат — он похлопал Николая по плечу и направился к выходу.

Николай лёг на матрас, набитый соломой. Подушки не было. Подушек ни у кого не было. Он свернул шинель и положил её под голову, укрылся тонким одеялом, другого не было.
Засыпал Николай под песню "Бродяга". Пели офицеры тихо, с тоской в голосе. Каждый думал о своём и вспоминал своё, только ему, дорогое до боли в груди.

 По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах.

.
Идёт он густою тайгою,
Где пташки одни лишь поют,
Котёл его сбоку тревожит,
Сухарики с ложками бьют.
 
На нем рубашонка худая
Со множеством разных заплат,
Шапчонка на нем арестанта
И серый тюремный халат.
 
Бежал из тюрьмы темной ночью,
В тюрьме он за правду страдал.
 Бежать больше не было мочи
 Пред ним расстилался Байкал.
 
Бродяга к Байкалу подходит,
 Рыбацкую лодку берет
И грустную песню заводит,
 Про жизнь свою что-то поёт.

«Оставил жену молодую
И малых оставил детей,
Теперь я иду наудачу,
Бог знает, увижусь ли с ней!»

Бродяга Байкал переехал,
Навстречу родимая мать.
«Ах, здравствуй, ах, здравствуй, родная,
 Здоров ли отец мой и брат?»

«Отец твой давно уж в могиле,
 Сырою землёю зарыт
 А брат твой давно уж в Сибири,
 Давно кандалами гремит».

 Пойдём же пойдём мой сыночек
Пойдём же в курень наш родной
 Жена там по мужу скучает
И плачут детишки гурьбой.

Начало: Скудара -1    http://proza.ru/2021/03/19/1902
продолжение: Скудара-37 http://proza.ru/2022/01/15/939