Хроники корейской жизни. Чёрное солнце...

                .                Сон – дверь за грань?

                ЧЁРНОЕ СОЛНЦЕ.
                http://proza.ru/2021/11/15/1012

    Си Гён стояла у окна, наблюдала за стихающим городом.

    Ей удалось снять этот домик на крыше семиэтажного здания в скромном районе Сеула. И пусть он был мал, продуваем всеми ветрами, промерзал зимой и плавился от жары летом, зато за эту халупу не просили много – главный и немаловажный факт.

    Сигён была одиночкой, считай, круглой сиротой. Отца не помнила – умер рано, а мать быстро нашла себе мужчину, вышла замуж. По большой любви, как хвасталась соседкам во дворе.

    Чон тоже её любил, баловал подарками и жаркими ночами.

    Только для Сигён его появление в семье обернулось настоящим кошмаром.

    Едва ей исполнилось одиннадцать, Чон превратил малолетнюю падчерицу… в наложницу, а потом и в игрушку для его дружков.

    Гён пыталась рассказать о своей беде матери, но, когда однажды решилась и направилась к ней в спальню, застала маму и Чона в разгаре любовных утех. Став невольной свидетельницей, даже горько рыдая от унижения и стыда, смогла понять, как счастлива мать с отчимом, заметила, как он с нею нежен, как ценит их чувства, называет «королевой», «радостью»…

    Постояв в нерешительности, Гён вернулась в комнатку. Догадалась, что мать ей просто не поверит – раз, решит, что дочь ревнует – два, что оговаривает её любимого мужа – три,  и… т. д.


    Терпела до окончания средней школы.

    В старшую даже не пыталась поступить – не сдала ни один тест. Из-за хронического стресса память была никудышной, хоть и зубрила часами.

    Когда получила очередной провальный тест, забрала документы из школы.

    Директор отказался выдавать на руки в отсутствие родителей.

    Убедила:

    – Зачем я вам такая? Или любой другой школе? Вы же видите сами, что толку от меня нет никакого. И не будет. Всё становится только хуже и хуже. Видимо, больна. Зачем школу позорить? Позвольте уйти, прошу Вас.

    – Но куда ты с незаконченным образованием устроишься, Гён?

    – Грязи вокруг полно, – лишь обречённо махнула рукой.

    Тяжело вздохнув, директор выдал документы, не в силах смотреть на худенькую бледную девочку, в глазах которой была лишь погребальная мгла…


    Собрав нехитрые вещички, с рюкзачком за спиной Сигён покинула ненавистный родной кров. На столе в комнатке оставила записку: «Больше не могу быть его наложницей и забавой для его нетрезвых друзей. Очнись, мама!»

    Позже узнала, что мать не поверила записке (что и ожидалось), кричала на весь двор, что негодница-дочь решила разрушить её счастье…


    Прошло пять лет.

    За эти годы Сигён многое пришлось пережить: и голод, и холод, и унижения, и обман, и насилие, и предательство. Ох, и хлебнула же она…


    Годы шли. Немилосердная судьба несколько ослабила железную хватку.

    Гён было уже двадцать два года. Работала ночным продавцом в маленькой лавочке, что специализировалась на сигаретах и разной хозяйственной мелочи, типа соль-спички, газ баллонный для плиток, свечки и пр. Ей нравилось здесь работать: ночь, тихо, малолюдно. Покой. Да, платили мало, но на оплату квартирки на крыше хватало. Оставались гроши, кои обеспечивали оплату коммуналки, а уж оставшиеся крохи шли на рис и, иногда, рамён. И только. Когда понимала, что от истощения скоро упадёт, брала подработку: отнести, привезти, выгулять, присмотреть…

    Самая большая проблема была в одежде. Не на что было купить. Смирив гордость, пришлось протоптать дорожку к мусорным контейнерам. Чтобы достать приемлемые одёжки, приходилось охотиться за ними в элитных районах, а там были свои соискатели. Вынуждена была прикинуться бродяжкой, стать своей среди человеческих отбросов. Стыдно, унизительно, но это обеспечивало хоть какую-то одежду, подчас почти новую и модную, даже обувь находилась.

    Вот с такого наряда «от кутюр» и началась новая история её жизни…


    Принеся как-то очередные находки домой, Гён три дня перешивала тряпочки, ушивала, удлиняла, украшала… Получилось очень прилично, в меру модно, даже элегантно.

    В той сумке с вещами ещё и полная коробка косметики оказалась (парень (муж) выбросил вещи бывшей девушки (жены)?). Пришлось Гён осваивать и эту хитрую науку – быть настоящей женщиной.

    Получилось не сразу, но, учитывая ночной график работы, удивила (насмешила) немногих.

    Поняла, что научилась в полной мере, когда мужчины стали оборачиваться вслед. Но это не обрадовало девушку. Никого к себе не подпускала. Память о прошлом так и не отпустила. Едва какой парень (мужчина) ею увлекался, тут же обрывала знакомство. Даже в мечтах не могла себя представить обычной, счастливой, тем паче – любимой.

    Так и влачила существование, пока однажды в домике не прорвало трубу водоснабжения.

    Вот тогда и познакомилась с Каном. Кан У Ён. Помощник мастера из соседней фирмы бытового обслуживания.

    Он починил всё быстро, чисто, молча. В кредит – неслыханная щедрость.

    – Я всё сразу и оплатил, когда комплектующие приобретал. Расплатитесь частями, постепенно, – успокаивал нервную юную хозяйку. – Дело житейское. Не у всех наличные свободные есть, всё будет хорошо. Я Вам верю. Верьте и мне. Я всегда приду на помощь – соседи.

    И правда: стал частым гостем в её домике. И повод всегда был веским: окно выбил ураган, железный лист с крыши сорвало, старенький кран заклинило, петля на двери лопнула…

    Сигён металась, брала подработки: разносила заказы от ателье рядом, распространяла флайеры и постеры для колледжа, выгуливала собак в богатом районе, убирала за ними на улицах…

    Так уж вышло, что ключи от домика на крыше быстро обрели дубликаты и пользовались ими часто.

    Хозяйка здания как-то выловила жиличку на улице.

    – Вас там уже двое? Почему не сообщила? Оплата другая теперь будет!

    – Я одна была и буду. Это просто друг. Починит поломку и уйдёт.

    Зыркнув свысока «я наблюдаю за тобой», хозяйка отпустила грустную девушку, что не отрывала печальных глаз от земли. Уходя домой, проворчала:

    – Ишь, тихоня-тихоней, а парня себе какого отхватила-то…


    Его звали У Ён. Тоже из низов. Сам всего в жизни добился. Но ему везло всё же больше – имел родителей и сестру. Семья. Им тоже было очень тяжело, но всё-таки они держались вместе.

    Он давно наблюдал за этой хрупкой и явно нездоровой девушкой за прилавком, часто заходил в лавочку, покупал мелочёвку. Пытался заговорить, но быстро понял, что девушка его не замечает вообще! Как и любых других покупателей мужского пола. Купил – оплатил – вышел.

    Удивлялся первое время, потом сообразил, что это не от равнодушия или глупости (тем паче, «инаковости»), а, скорее всего, от большого горя, от перенесённых потерь и ударов «щедрой» жизни. Вздыхал сочувственно, но не мог понять, как помочь. Чем. Что пробьёт её щит, уменьшит боль и залечит раны.


    – Мама… не удивляйся только… Я тут заметил одну… эээ… бродяжку? Нет, скорее, сироту… – делал вид, что наслаждается вкусом зелёного чая. – Она вещи из мусорного контейнера брала…

    – Ох-хо-хоо… бедная-бедная… Не позавидуешь такой судьбе. Кто знает, что в её жизни случилось? – повздыхала, покачала головой. – Помню, у сестры в деревне мерзкий случай был. Мать умерла у соседки, а старшая дочь, чтобы наследство не делить, оболгала младшую, опозорила при всей деревне, сказала, что она её мужа соблазняла… В общем, довела несчастную до побега из дома. В чём была. Вытолкнула из родового гнезда, как кукушонок… Вот о ней сейчас и вспомнила я. Ведь той, младшей сестре, тоже, наверняка, пришлось познакомиться и с обносками, и с объедками, и с нищетой, и презрением… Какая жизнь бывает жестокая… Бедные женщины… так их всех жаль…

    – Я тоже не смог равнодушно пройти мимо. Стыдно, но проследил за ней. Одна живёт, бедствует. А вещи те перешила так мастерски! Носит часто…

    – Не приведи Бог так жить, конечно… – вскинула строгие глаза на сына. – Не сближайся. Не пытайся стать для неё всем. Нет! Никогда согласия на это не дам. Не потому что бедная, а потому что для тебя это – ступень вниз. Понимаешь? Тебе нужна девушка, что приведёт тебя наверх, пойми. Мы и так едва концы с концами сводим… Не подведи нас, сын. Позволь подняться хоть на ступеньку, поднять склонённые вечно головы, разогнуть согбенные спины. Умоляем…

    Ён стиснул зубы, сдержал слова возмущения и… поклонился матери до пола. Понял, что его семья никогда не поддержит и не примет нищенку. Не будет надёжной спины и покоя. Никогда.


    Когда ему поступил тот вызов, обрадовался. Уже знал этот адрес. Вызов стал поводом быть ближе к девочке из лавки, к той, что давно запала в душу. Потому решился помогать, договорился с мастером об оплате, просил все заявки с этого адреса передавать только ему. Оправдался просто:

    – Бывшая одноклассница. Соседка. Знал её семью.


    Месяц за месяцем, услуга за услугой, маленькая помощь, незаметная защита (несколько раз оберегал её от нападений озабоченных нетрезвых парней и мужчин), втайне оплаченный счёт, штраф, страховка… Пользовался её забывчивостью и рассеянностью (теряла квитанции), потом ловко возвращал квитки в её квартирку, благо, ключи были в доступе.

    Си Гён, обнаружив оплаченную квитанцию в шкатулке для бумаг, долго хлопала глазами.

    – Оплачено? Когда? Так… число… год… месяц… Всё верно, всё в порядке. Но когда же я оплатила? Не помню… Ох… не голова, а решето… А вот этот штраф… И это оплачено? Не может быть… Нет, пора к врачу… Ага, на какие деньги ты туда пойдёшь? Да… спасибо, оплачиваю автоматически. Если б ни эта привычка, точно выселили бы меня отсюда давным-давно… Но, как, кто объяснит?..

    Так и недоумевала часами.


    Близилось Рождество.

    В лавочке царило оживление: свечи, спички, петарды, бенгальские огни были нарасхват, как и газовые баллоны для плиток – не успевал хозяин подвозить товар!

    – Гён, ты жива, моя птичка? Не устала? Бледная очень… Смена?

    Только качала головой, приветствуя очередного клиента.

    Лишь под утро стало спокойнее – схлынул покупатель.

    Девушка устало осела на табурет, выдохнула протяжно, протянула ноги, смежила веки…

    Не успела задремать, как аромат тушёного мяса заставил очнуться от сонной одури. Распахнула глаза, удивлённо уставилась на свёрток, что стоял на прилавке: завёрнутое в платок что-то большое, от него и шёл восхитительный запах.

    Вздохнув, встала, ошарашенно осмотрелась вокруг: тихо, пусто даже в переулке – никого. Потрясла головой, протёрла кулаками глаза – видение не исчезло. Выдохнув поражённо «ну, хозяин», решилась и развязала презент: контейнеры с праздничным ужином! Мясо, водоросли, овощи, приправы, соусы… Всё горячее, свежее, пахучее. С опаской ещё раз осмотрелась и… придвинула табурет. Взяв палочки, с острым чувством вины и незаслуженного изобилия, принялась за мясо – стыло быстро, зима. Ела медленно – не привыкла (отвыкла) к такой пище. Всё, что могла себе позволить эти годы, рис и лапша. Потому была так худа и слаба до болезненности. А тут – мясо. Съела чуть-чуть, несмело добавила сладкий соус. И всё. Понимала, если сейчас съест всё – окажется в реанимации. А кто за неё платить будет? Вот и держалась.

    – …Тук-тук… Я со срочного вызова… Ах, какой запах…

    Топая ногами, отряхивая снег с сапожек, в лавочку вошёл, запорошенный снегом, У Ён. Отряхнул лохматую «русскую» шапку, куртку, чемоданчик для инструментов. Разделся, обернулся, осмотрел прилавок и замер.

    – Можно войти? Простите, не сообразил спросить сразу. Не помешаю? Вы не одна? С кем празднуете, госпожа? С Рождеством всех вас!

    – Здравствуйте, господин Ён. Я одна. Не считая этого презента от хозяина, – кивнув на контейнеры, скупо улыбнулась. – Присоединяйтесь, прошу Вас. Мне это не осилить в одиночку. Остынет. С Рождеством Вас!

    Ёну едва хватило мастерства актёрства, чтобы не удивиться и не обидеться. Это он принёс ужин! Улучил миг, когда девушка рухнула и уснула от усталости. Но сказать теперь правду не мог, лишь усмехнулся тайком: «Пусть думает на хозяина. Вот он удивится! Будет отбиваться, когда она станет благодарить… А она подумает, что стесняется доброго поступка… Любопытно было бы посмотреть на это! Умора…»

    Справившись с противоречивыми чувствами, поклонился девушке, сходил, вымыл руки и сел ужинать. Это мама приготовила, думая, что для сына и сменщика будет славный ужин. Теперь сын был смущён, но рад, что Гён поест настоящей домашней еды, в коем-то веке.


    Грянула ранняя весна, зацвели сакура и вишни, сливы и груши, яблони и персики, миндаль и инжир… Настал сезон ханами – любования цветами. Сезон любви, семьи, радости, обновления чувств.

    Вот и У Ён поддался всеобщему настроению – любить, заботиться, любоваться, растворяться…

    Стал открыто ухаживать за Сигён. Больше не находил сил скрывать любовь, что выжигала грудь.

    Девушка, напротив – словно каменела, остывала в ответ, стоило только подойти ближе, сделать шаг навстречу, одарить лаской, добрым словом.

    Едва возвращалась со свидания, падала на кровать и рыдала часами.

    Что так мучило? Прошлое. Оно встало непреодолимой стеной, отгородив измученную юную душу от простого человеческого счастья: любить и быть любимой. Оно наказывало ежеминутно и было бесчеловечно жестоко.

    – Любовь? Счастье? Муж? Дети? Семья? Ты забыла, кто ты есть? Кем была? И после этого думаешь, что стала чистой? Достойной? Отмыла слезами? Пустые надежды. Ты была грязью и мерзостью, ею и осталась. Лишь испачкаешь парню репутацию и испортишь жизнь. Отступись, Гён. Тони в болоте тихо. Одна. Иди на дно молча и в одиночку… Прояви милосердие к тому, кого любишь…

    После таких «задушевных» бесед с собой ей становилось совсем лихо…


    Развязка грянула на Белый День.

    Сигён уступила мольбам парня, разжав душу лишь на миллиметр, дав себе минимальную каплю радости. Совсем крошечную. Пылинку. На миг.

    Был праздничный вечер, ужин со сладким и таким запретным для неё – шоколад и вино.

    Пара была у окна: Гён сидела на широком подоконнике, Ён лежал головой на её коленях, устроившись на матрасике во всю длину ладного тела.

    Разговор не клеился.

    Ён уже несколько раз за вечер хотел признаться в любви, но, едва почувствовав его порыв, она решительно качала головой, пресекая любые попытки сблизиться ещё больше. Словно боялась самих слов, высказанных вслух.

    Разнервничавшись, встал с подоконника, опустился перед хозяйкой на колени, взял ледяные тоненькие пальчики в плен.

    – Как только ты будешь готова, я поговорю о нас с родителями. Нужно решать этот вопрос быстрее. Давно пора. Им придётся смириться с моим выбором, если я для них действительно что-то значу. Я готов пойти на конфликт.

    – Нет. Остановись. Опомнись. Это разобьёт им сердце, понимаешь? Не стоит так торопиться. Поверь, семья и семейный лад – самое важное в жизни, и самая большая удача. Не теряй их. Сбереги. И пойми – я не стою таких потерь.

    – Стоп. Не желаю этого слышать! Ты – та, кто мне дороже всего на свете. Ты – смысл моей жизни. Три года – достаточный срок, чтобы понять, что ты – тот человек, кого я давно искал, кто мне нужен. И что для меня значишь. Я сделал свой выбор, пойми. Я не передумаю и на смертном ложе.

    – Я устала, – еле прошептала. – Прости, Ён. Можешь меня оставить одну?

    Хотел возразить, заспорить, но сразу заметил, как сильно побледнела до синевы, как задрожали пальчики. Склонился, поцеловал руку и лоб любимой, встал, оделся и тихо вышел прочь. Дал ей время подумать, решить, решиться. Надеялся, что передумает и, наконец, позволит себе быть счастливой.


    Она так и просидела у окна до рассвета. Не думала, не терзалась, даже не плакала. Вынесла себе приговор давно. Как только поняла, что Ён влюбился по-настоящему. Всё надеялась, что разочаруется, отступится, забудет… Не вышло.

    То, что сказал несколько часов назад, подвело черту и дало «старт» приговору.

    Она стала опасна парню в буквальном смысле: как только он откроется семье, может всё потерять – они не смирятся с его выбором. Разразится скандал, в результате парень окажется без средств, крова и семьи. На улице. Станет сиротой. Заставить же пережить то же самое того, кого любишь – эгоизм и преступление.

    Гён просто не могла себе этого позволить! Уж она-то знала, что такое сиротство и ненависть близких.

    Заметив за соседним зданием розовую полоску зари, решилась.

    Прибрав в квартирке, отключила все коммуникации, открыла и застопорила замки двери, спокойно достала аптечку, собрала все препараты снотворного (врач выписывал). Подошла к кровати, села, выпотрошила блистеры, запила капсулы бокалом шампанского. Грустно усмехнулась:

    – Шампанское на завтрак… Как истинная леди…*

    Покрутив хрустальный бокал в пальцах, разбила его о край тумбочки, длинным острым осколком резко и сильно полоснула по горлу слева направо…

    Последнее, что увидела в окне, поразило до радостных слёз: за стеклом порхали крупные снежинки! Кружились, кувыркались, вспыхивали в косых неярких лучах солнца алмазными всполохами, будто загорались чарующим огнём на миг перед тем, как упасть в грязный колодец двора этажки.

    – Как фонарики на ёлке… Помнишь, папа? Ёлка! Ты зажёг новую гирлянду… Она так же вспыхивала алмазными огоньками… Так хорошо тогда было, родной…

    Снежинки всё кружились, становились крупнее и гуще, заслоняли небо и солнце, что от обилия снежинок превращалось в чёрное на миг, потом вновь сияло ярко и как-то радостно.

    Вскоре снегопад перерос в настоящую метель, что запуржила весь город, залепила окна и витрины, двери и лестницы!..


    Три дня город трудился, убирал, сгребал, вывозил горы снега. Его было столько, что и старожилы не помнили подобного обилия.

    – Весна называется! Всё в цвету, а тут – настоящая зима.

    Как только всё вывезли, вымели, вытерли, высушили, вернулось с ветром тепло, принеся на лёгких воздушных крыльях настоящую весну и радость.

    Жизнь продолжалась.

                *…Как истинная леди… – отсылка к голливудскому фильму «Завтрак у Тиффани», 1961 г.

                .          Сон, увиденный на Рождество Святое.
                .          Помяни, Господи, душу неупокоенную и несчастную. Буде к ней милосерд. Аминь.

                07.01.22 г.

                Фото из Интернета.

                http://proza.ru/2022/01/27/72