Между жизнью и смертью

Роковые бабочки
(Из одной диссертации)

«Эта сцена из гробницы вельможи Небамона (Фивы, XVIII династия) показывает его стоящим в ладье с метательной палкой в руке, которую использовали для охоты на птиц. Его дочь сидит у его ног, а жена стоит за его спиной (Джеймс Т.Г.Г. 1979 : 31). Картина в Британском музее, её высота – 81 см. В этом музее для выставки росписей из гробницы Небамона отведена особая галерея. 10-летний проект по оформлению выставки этой коллекции, названной куратором музея, Ричардом Паркинсоном, "величайшими из уцелевших картин Древнего Египта", завершился открытием экспозиции в январе 2009 г. cf. Parkinson 2008).

Сцена охоты нужна по двум причинам. Во-первых, в загробном мире тоже нужно добывать себе пищу. Во-вторых, древние египтяне обожали охоту, так что ею можно было и просто наслаждаться на том свете, как это изображено на фреске. Охота в заводях была, кажется, обычным видом отдыха для всей семьи. Во время ежегодного разлива Нила регион Дельты кишел живностью. В этих краях главными объектами охоты были рыба и птицы. При этом использовались лёгкие лодочки и самое простое оружие, такое, как бумеранги и остроги (первые для птиц, вторые для рыб). Иногда брали с собой кошку, чтобы она вспугнула дичь из зарослей папируса и притащила убитую птицу. Такая сцена есть на вышеупомянутой фреске.

Яркой особенностью этой сцены является то, что обитатели плавней изображены весьма правдоподобно. В то время как человеческие образы остаются в значительной степени стилизованными, фигуры животных можно сравнить с иллюстрациями из книг по естественной истории, так точно они представлены. Богатая детализация, мастерство живописца видно не только в дизайне, но и в сочетании красок, сложной цветовой гамме (чем особо отмечены фигуры птиц, бабочек и рыб), а также в скрупулёзном внимании к нюансам. Это бурная сцена, в ней много динамики. Был определён вид бабочек, изображённых в ней – данаида Хризипп, она же бабочка-тигр, широко распространённый активный мигрант (Gilbert & Zalat 2007:114).

Стоит отметить, что эта бабочка весьма вынослива: она может пересекать пустыни в поисках оазиса для жизни и размножения. Её гусеницы питаются растениями из семейства кутровых, и усвоенные ими алкалоиды остаются в тканях тел взрослых насекомых. Она ядовита для хищников (Ларсен Т. 1994 : 25). Древние египтяне не могли не заметить, что она выживает там, где гибнут другие. Также они заметили бы, что эту бабочку не клюют птицы и вообще не едят любые из насекомоядных. Таким образом, вполне возможно, что в ней видели обладательницу магической силы. Эти силы давали ей возможность жить и выживать в суровых условиях, при которых другие виды умирают.

Что самое поразительное в образе всех бабочек на этой росписи, так это то, как они необычайно натуралистично изображены. И контур фигур, и цвет, и анатомические детали свидетельствуют о том, что художник наблюдал за этими существами, за их жизнью в дикой природе и пытался должным образом их изобразить. Мы видим бабочек в двух разных позах: с распростёртыми в свободном полёте крыльями и с крыльями, воздетыми клином "паруса" в состоянии покоя. Из них одна самая крупная и детально проработанная видна справа от головы кошки. У неё чётко очерчена голова с двумя усиками и брюшко, вдоль которого опущены две из шести лапок.

Эта бабочка парит, широко раскинув крылья. Художник смог отразить её витальность и резвость. И вид, и поза её ясно дают понять, что эта бабочка активна. Но что всего сильнее в ней подчёркнуто – так это её свобода. Птицы в этой сцене сбиты в кучу и выставлены как жертвы. Так, три из них захвачены кошкой. А бабочки, в пику этому, вольно летают. У кошки в зубах, будто в капкане, крыло одной из жертв. Эта птица явно не сможет улететь, и вся её поза показывает отчаянную борьбу за жизнь. Рисуя парящую бабочку так близко к захваченной птице, что крылья двух созданий даже соприкасаются, художник, видимо, указывает, что между ними есть некая связь.

Быть может, свобода улетающей бабочки – это антитеза плену птицы. Это даже прямо может означать, что бабочка – символ воли. У кошки три пойманные ею птицы: одна в зубах, вторая в передних лапах, и третья – в когтях задних лап. Рядом с кошкой кружат ещё три бабочки, схожие между собою позой. У бабочки, что видна возле кончика кошачьего хвоста, чуть выше ступни Небамона, очень чётко выписаны крылья, но в этот раз они сложены и показаны сбоку. Так выглядят крылья бабочки, когда она уже приземлилась. То есть, бабочка эта отдыхает. Но она всё же не статична. Это ясно видно по двум её большим крыльям. Хотя у бабочки, вообще-то, четыре крыла, в движении они визуально сливаются и выглядят как пара.

Так что бабочка, очевидно, оживлённо хлопает крылышками, хотя и сидит на месте. Она полна энергии и готова взлететь в любой момент. Всё это резко контрастирует с судьбой птицы, зажатой в задних лапах кошки – она улететь не может. Два крылатых существа как два полюса судьбы уравновешивают друг друга, и это знаменует восстановление идеи гармонии. Крылья схваченной птицы, вздыбленные над телом, словно бы зеркалят позу бабочки, которую художник придал её не спроста. Для древних египтян служение гармонии было кредо, а там, где назревал хаос, его нужно было устранить, чем-то уравновесив, ради установления Маат (идеала миропорядка).

И художник блестяще решает эту задачу, "бросая" на одну чашу весов птицу-добычу, которая отчаянно рвётся из когтей, но не может улететь, а на другую – бабочку, которая пока не взлетела, но вольна сделать это, если того пожелает. И кажется вероятным, что бабочка может символизировать жизнь и свободу. Третья бабочка висит над птицей, которую кошка стиснула в зубах, чуть ниже локтя Небамона. У птицы и бабочки сильно трепещут крылья, но у первой от страха, а у второй – в предвкушении полёта. И вновь приведены в равновесие картины смерти и жизни, плена и свободы. У этой бабочки тоже воздетые и полусомкнутые крылья, и при этом её нарисовали под таким углом, будто она пытается сесть на крылья птице.

Её позой художник на что-то настойчиво указывает. И так же не случайна поза птицы-пленницы, которая, очевидно, изо всех сил рвётся на волю. На этом контрасте художник установил особую связь между бабочкой и птицей, ставшей добычей. И снова мы обнаруживаем дуализм: пойманная птица "против" свободной бабочки. Кажется, и это вполне разумно, что бабочка – аллегория свободы. Четвёртая бабочка в этой сцене охоты расположена над клювом пойманной утки, слева от предплечья Небамона. У неё самый статичный вид из трёх бабочек со сложенными в покое крыльями. Она тоже показана в профиль, контуры её тела, в том числе усики, и крыльев чётко очерчены.

Но крылья сомкнуты так плотно, что видны лишь с одного бока. Это, видимо, указывает на то, что бабочка не шевелит крылышкам. Она, можно сказать, сидит на спине птицы, изображённой слева от неё. Ни самой бабочке, ни той птице ничего не угрожает. Крыло на боку нарисованной в профиль птицы указывает на то, что та спокойно сидит, в точности так же, как и бабочка. В этой картине художник как бы сделал из бабочек альтер-эго птиц. Поза бабочек отражает их позу. Эту связь между бабочками и птицами также можно увидеть на примерах в левом верхнем углу картины. Хотя она повреждена и мы не видим её во всей полноте, можно указать ещё на трёх вольно порхающих бабочек.

Аналогично им все птицы, сгруппированные в стаю в левом углу, летят – они спаслись от охотника. В этом случае бабочки вновь означают свободу. Все бабочки на картине одного размера. И при этом их величина разительно контрастирует с реалистичными пропорциями всех других животных. По бабочке, показанной со спины, с распахнутыми крылышками, особенно ясно видно, что эти насекомые были нарисованы гораздо крупнее, чем следует. Как упоминалось выше, окраска и узоры этой бабочки позволяют идентифицировать её как данаиду Хризипп (Danaus chrysippus), тигровую бабочку, размах крыльев которой составляет около 50 мм.

Это самая крупная и самая распространённая бабочка в Египте. Если бы она была нарисована с соблюдением всех пропорций, то она была бы по размеру не больше клюва утки. Но в увеличенном, словно бы под лупой, виде, она сразу привлекает к себе внимание. Р. Уилкинсон указывает на значимость размера, цитируя Генриха Шефера: "В сложном искусстве, таком, как египетское, есть два аспекта в акцентировании какой-либо фигуры. С одной стороны, это лишь демонстрация её важности без оглядки на эстетику, а с другой стороны, египетские художники всех эпох всё же могли оценить и красоту эффекта при построении композиции с нарочно увеличенным размером фигур". (Уилкинсон, 1994 : 39).

В продолжение своей мысли, Р. Уилкинсон замечает, что утрирование размеров отдельных фигур может быть также не более чем вольностью самого художника, и всё же эти элементы гиперболы основаны на осознании мастером важности того или иного объекта. Г. Шефер (1974 : 230) в своём разборе темы размера в египетском искусстве говорит: "бабочка на картине никак не меньше утки, а то и бегемота". Шефер развивает эту идею, говоря, что в ряде случаев преувеличение размера – это аспект перспективы. То есть, художник пытался указать на то, что увеличенный им объект просто находится ближе других к зрителю. В рассматриваемой сцене это едва ли имеет место быть.

Далее, Шефер подчёркивает, что чаще всего крупными габаритами подчёркиваются могущество и авторитет. В итоге, как он полагает, в центре внимания по воле художника оказывается та фигура, что явно затмевает все другие размерами. И, кажется, это правило применимо к рассматриваемой нами картине. Из-за своей небывалой величины бабочки в этой сцене сразу привлекают наше внимание к ним, а по правилам иерархического масштабирования живых существ это однозначно возносит бабочку на вершину шкалы. В сравнении с ними разные виды птиц, а также рыбы и кошка обычны по своим пропорциям относительно друг друга. И лишь бабочки огромны.


Хотя красота бабочек сама по себе, великолепно переданная с помощью мельчайших деталей художником, добавляет картине эстетического изыска, нужно помнить, что египетский мастер не был свободен от канона, он не мог пойти против него при всём своём таланте. Искусство Египта зиждилось на условностях стиля и законах символизма. В своей работе над заказом художник строго следовал заветам жрецов, которые явятся удостовериться, что на картине нет ни одной случайной детали, всё на ней служит своей цели в согласии с религией и традициями. Учитывая всё это, можно заключить, что утрирование размера бабочек указывает на их важность и особое значение.

А первое впечатление при взгляде на их вольные пируэты в воздухе даёт повод предположить, что бабочки несли в себе важную символику свободы и жизни. По Паркинсону, эта картина изначально была расположена на стене часовни, особой палаты над погребальной камерой. В эту часовню входили как члены семьи усопшего, так и жрецы, чтобы принести жертвы богам. Таким образом, это было достаточно "публичное" место, и росписи в нём могли увидеть многие люди, в разное время посещавшие гробницу. И все эти картины должны были подчёркивать высокий статус хозяина усыпальницы, а также устанавливать связь между жизнью земной и загробной.

На веб-сайте Паркинсона сказано: "… животные часто бывают включены в живописные сцены из-за их ведущей роли в мире символов. Эта грандиозная охотничья сцена на самом деле больше, чем просто окно в повседневную жизнь: птицы и кошка – это символы плодовитости и женского обольщения. А в самой экспедиции Небамона можно видеть поход с целью "овладения циклом творений и возрождений"". В этом контексте, как следует ожидать, бабочки тоже служат метафорой. Их жизненный цикл как раз и демонстрирует наглядно идею "создания" и "нового рождения".

Но всё же бабочки на нашей картине – это имаго, взрослые, вольно летающие насекомые, и, следовательно, им стоит приписать символизм свободы и жизни. Учтём и положение бабочек на картине относительно других объектов и персонажей. В этой сцене всего семь бабочек, собранных в две отдельные группы. Из них первая окружает кошку, а вторая расположена над птицами в левом верхнем углу картины. Давайте сначала рассмотрим бабочек вокруг кошки. Их четыре: две над кошкой, одна под ней, внизу, другая же – справа. Та, что справа, расположена прямо напротив кошачьей мордочки и птицы, рвущейся из зубов хищницы.

И точка расположения крупной бабочки с её демонстративно широко распахнутыми крыльями нужна для того, чтобы уравновесить образ птицы с её большими и вытянутыми крыльями. Сама позиция, избранная для бабочки, сохраняет важный баланс между жизнью и смертью. Кроме того, эта мегабабочка летает справа, то есть, к востоку от кота. С правой стороной связывали мощь, силу (Уилкинсон, 1994 : 64) и, следовательно, бабочка несёт её в себе, она, быть может, владеет магией. Не исключено, что, будучи расположенной с восточной стороны, бабочка собою знаменует восход, а значит, и возрождение сообразно тому, как Солнце восходит на восточном горизонте.

Это толкование могло бы дополнить собою предложенный выше символизм возрождения и свободы. Интересно, что к западу от кошки нарисованы заросли папируса. В то время как запад обычно ассоциировался с заходящим Солнцем и смертью, папирус означал новое рождение и жизнь в райских заводях. Та бабочка, что видна под кошкой, показана южнее, но она "смотрит" на восток. В Древнем Египте мёртвых изначально часто хоронили лицом на восток, что дополнительно символизировало возрождение. Две бабочки над кошкой занимают северную сторону и смотрят в разные стороны: одна на восток, а другая – на запад.

Таким образом, четыре бабочки "отмечают", будто стрелка компаса, все четыре стороны света либо своей позицией, либо позой. Р. Уилкинсон (1994 : 72) утверждает, что ориентация по сторонам света нужна для защитной магии. То есть, бабочки служат "амулетами" для птиц, действуя во всех направлениях. Их строй создаёт эффектное кольцо для жертв, пойманных кошкой, что обеспечивает баланс сил, даёт шанс жизни перед лицом смерти. Стены в гробнице Небамона – довольно-таки рыхлый известняк. Часовня, в которой находилась панель со сценой охоты, была вырублена в скале и облицована изнутри толстым слоем штукатурки из глины и рубленой соломы (С. Олдред, 1980 : 28). На этот слой был нанесён ещё один, тонкий и белого цвета. Когда он высох, на нём выполнили роспись.

Сначала художники начертили контуры, а затем мастер нанёс цвета и оттенки. Р. Уилкинсон (1994 : 89) напоминает нам о символизме такого материала, как камень, он заявляет: "незыблемость камня… также можно рассматривать как прямую связь с началом времён, с созданием Вселенной…. Использование изделий из камня в погребальном контексте явно было способом установить связь между видимым миром и божественным, который пребывал за его пределами как альтернативная реальность". Хотя в плане эта гробница предельно проста, использованная при её отделке штукатурка из глины и соломы тоже очень символична. Из жижи, смеси ила и глины, выброшенной Нилом, рождалась новая жизнь.

Ил – животворящая субстанция, в которой зародыши жизни были до начала времён, от которой зависело плодородие земли. То, на чём была написана картина, как бы усиливало значимость избранной темы и её основной посыл: идею возрождения. Все цвета на данной картине максимально отражают естественную окраску живых существ. Но её общий колорит тяготеет к оттенкам синего, причём это заметно не только по полоске воды под лодкой, но и по зарослям папируса, по оперению большинства птиц. Синий – это цвет небес и предначального океана, и, стало быть, это цвет жизни и возрождения (Уилкинсон, 1994 : 107). Но синий при этом также ассоциировался с солярной символикой, в которую входили те же птицы. В противовес окрашенным в синие тона птицам, бабочки яркие, оранжево-красные, в тот же цвет окрашивал открытые участки кожи на фигуре человека, если это был мужчина.

Р. Уилкинсон (1994 : 106) говорит, что этот насыщенный «кирпичный» цвет тоже символизирует жизнь и возрождение. Этот цвет присущ тигровой бабочке, что и делает её живым символом жизни и возрождения. Узор из пятнышек на пёстрых крыльях бабочек был воспроизведён так тщательно, что он максимально близок к окраске реального, живого насекомого. Но в окраске тела было замечено одна неточность: оно всё усеяно белыми крапинками. У реальной данаиды они есть лишь на голове и груди, да и то не всегда. Быть может, художник увлёкся, нанося узор, или пожелал сделать бабочку более нарядной, но это маловероятно. Он не мог следовать в своей работе одному лишь идеалу эстетики. Тут, вероятно, кроется другая причина, и она связана с символикой цвета.

Тело бабочки чёрное, а чёрный цвет – это цвет преисподней, цвет смерти. В то же время этот же цвет парадоксальным образом символизирует жизнь, ведь ил животворной реки Нил был чёрен. Белый – священный цвет чистоты, и, быть может, художник этими белыми блёстками на чёрном фоне хотел выразить магическую суть бабочки, которую не смели клевать птицы. С помощью узора из белых крапинок мастер слил воедино символизм двух разных цветов. Таким образом, усеянное белыми точками чёрное тельце бабочки будет одновременно знамением жизни и смерти (которая грозит птице). Теперь о цифрах. Четыре бабочки окружают фигуру кошки и пойманных ею птиц. Число четыре – символ целостности у древних египтян.

Выше уже упоминалось, что четыре бабочки также указывают на четыре стороны света, будучи расположены особым образом. Эта тотальность числа четыре, которое символизирует четыре стихии Вселенной (земля, небо, небеса (мир богов) и преисподнюю), ещё раз указывает на то, что бабочки не просто элемент декора, они логически завершают собой события в сюжете картины. В верхнем левом углу три бабочки. Число три также было важным, ибо оно выражало идею триморфизма. В этом тоже видится вариант совершенства и целостности, и это подкрепляет вышеупомянутую версию о том, что бабочки приводят действие на картине к закономерному финалу. А если считать их не группами (3 + 4), то всего их семь.

В Древнем Египте число семь – это идеал. Оно обладало огромной магической силой, ведь у самого Ра было семь душ (Уилкинсон, 1994 : 136). В древнегреческой традиции бабочка – символ души (Лиу, 2001 : 168). Не исключено, что семь бабочек, небесных созданий, были каким-то образом связаны с догматом о семи душах Ра. Все бабочки на картине, кажется, куда-то стремятся. Художник умело передал движения и других живых существ в этой сцене, что и сделало данную роспись одним из самых ярких образцов живописи на тему охоты в заводях. В интервью английской газете "Гардиан" Ричард Паркинсон, египтолог, служащий в Британском музее, сказал, что это "произведение искусства прославляет жизнь Небамона и оно излучает энергию" Бабочки – флюиды этой энергии, все их действия имеют значение. У центральной, крупной бабочки оба крыла полностью расправлены, как это должно быть во время полёта.

Эти распахнутые крылья показывают летящую бабочку во всей её красе и подчёркивают то, что она неуязвима, свободна. Р. Уилкинсон (1994 : 179) напоминает нам, что охота, отлов животных – это также и ритуал. В этом контексте чаще всего упоминают охоту фараонов на бегемотов, но Уилкинсон уверен, что другие охотничьи сцены в плавнях равнозначны сюжету боя с гиппопотамами и несут ту же символику. Она состоит в том, что акт охоты губителен для мира природы, он разрушает его, приводит в смятение, подобное хаосу. Должно вернуть утраченный порядок. Хаос, вызванный охотником на картине, должен быть укрощён силой Маат. И бабочки – один из способов восстановления баланса, гармонии.

Так что, возможно, они символизируют не только свободу, но и обещание новой жизни, в противовес образам схваченных птиц, которых ожидает скорая гибель от рук охотника. На этой картине художник показал крылья бабочек в разном положении с целью донести до зрителя свои идеи. И дислокацию и позы бабочек можно оценить как своего рода жесты, и у каждой из них они индивидуальны. По факту, художник выдал последовательно целую серию вариантов рисунка бабочки, позволяющую взглянуть на её полёт с разных сторон.  Г. Шефер (1974 : 227) описывает различные этапы действия в рамках одной картины как попытку художника передать свою мысль наиболее точно.

В этом случае бабочки активно кружат возле кошки с её жертвами. Крылья трёх бабочек вздыблены, что очень смахивает на молитвенный жест восхваления (адорации). Ещё раз: видимо, жесты бабочек обещают жизнь и свободу. Важно помнить, что говорит Шефер: "произведения искусства, изображающие живых существ или предметы, не имеют для нас того же значения, что и для древних египтян. Для них образы несли не только эстетическую, но и смысловую нагрузку в зависимости от качеств, присущих тому или иному живому существу". Жизненный пыл, переданный порхающими бабочками на картине, свидетельствует об этом....»

Хейнс Даун. Символизм и значение бабочки в Древнем Египте. Научный руководитель: профессор И. Корнелиус. Диссертация на соискание степени Магистра философии на факультете искусств и социальных наук в Университете Стелленбоша, 2013 г./The symbolism and significance of the butterfly in Ancient Egypt by Dawn Haynes. Thesis presented for the degree of Master of Philosophy in the Faculty of Arts & Social Sciences at Stellenbosch University. Supervisor: Prof I. Cornelius. March 2013