Сизая дьяволица

               Рассказ

               Аннотация: Сизая волчица жестоко расправляется с беременной женой Захара в отместку за убийство самца, но, в отличие от людей, не пощадивших ни ее щенков, ни сородичей, оставляет женщину в живых. Волчица не страшится и не бежит от людей — ей неведомы страхи! — и гордо, будто бросая вызов жестокосердному человечеству, смотрит в лицо собственной смерти.



     К первому декабря морозы неожиданно отступили. Снег, обильно выпавший накануне, за день превратился в непроходимое месиво. Мотоцикл ревел, сражаясь за каждый метр. Ухабистая дорога через сосновый бор имела одно преимущество — была значительно короче той, что сообщалась между селом и районным центром.
     Захар нервничал и, матерно ругаясь, надеялся, что через час-другой, к вечеру, мороз все же покрепчает, и дело пойдет быстрее. Утешало только, что куры и яйца все до единого проданы. На рынке в районе давно сложилась своя клиентура. После закрытия птицефабрики, где Захар проработал пятнадцать лет, иного выбора, как заняться торговлей, пока не оставалось. Жена Оксана не выходила из декретного отпуска, даруя дочерей одну за другой: Маришу, Аришу, Иришу, Глашу. «Все одни девки! — досадовал глава большого семейства. — Когда же за мальчонком очередь?» — «Будет и сынок, — уверяла его ласковая Оксана, всегда свежая, ухоженная, с копной золотистых волос. — Честное слово, будет, вот увидишь, погодь». Тогда отец, по-настоящему счастливый, брал дочерей в охапку и покрывал их лица звонкими поцелуями.
     К лету Оксана снова забеременела. Родная бабка предрекла внука. Действительно, Захар заметил, что жене полюбились пиво и мясные блюда. Бабка Серафима беззубо улыбалась: «Ничаво-о, зато мальчонка уродится! Вона, гляди, животина как пика торчит у нашей Ксанки, так что сынишка будет!»
     Забывшись в воспоминаниях, Захар не уследил за дорогой, и люлькой мотоцикл попал в рытвину. Колесо закрутилось вхолостую, изрыгая хлопья грязного снега. После безуспешных попыток выбраться спрыгнул с мотоцикла и огляделся: вокруг недвижно стояли сосны, впереди дорога резко поворачивала направо, исчезая за деревьями; сзади сосны стояли реже, и вдалеке поблескивала змейка железной дороги.
     Тишина стояла оглушительная.
     Мотоцикл застрял почти вертикально. Захар налег всей тяжестью на руль и техника нехотя поддалась. «Проблема решена», — подумал он, закуривая и торжествуя победу.
     Начинало смеркаться, но до села оставалось уже недалеко, значит, должен успеть засветло.
     Внезапно его внимание привлекло движение между сосен. Ощущение тревоги встрепенулось внутри живота. Мужчина напрягся, весь превратившись в слух, присмотрелся: за деревьями перемещался силуэт, очертаниями напоминающий крупную собаку. К нему присоединился другой, третий…
     Волки!..

     •••

     У Захара перехватило дыхание: он знал, что волки в этой округе озлобленные. С той поры как прикрыли птицефабрику, многие годы служившую им доступной кормушкой, животные голодали. От их нашествий скудело то одно, то другое хозяйство. Пропадала птица, мелкая скотина. Пострадали селяне: две женщины и один ребенок исчезли, а спустя некоторое время в бору обнаружили обглоданные человеческие останки. Местные власти информировали о бедствиях районное руководство, но оттуда им рекомендовали «не создавать ажиотажа, а принимать незамедлительные, но адекватные меры».
     Мужики тогда решили сами организовать облаву — взрывали норы и отстреливали диких животных. Волки отступили, притихли. Но селяне догадывались, что это временное затишье, и зимой нападения возобновятся с новой силой: голод сделает животных бесстрашными, а травля — осторожными и невероятно хитрыми.
     Единственный путь — взобраться на сосну и ждать, когда кто из односельчан будет возвращаться домой по этому проселку.
      «Черт, черт, черт, — залихорадило в голове, — ну, теперь мне точно мне крышка! Ксана, девчоночки мои, простите…»
     Медленно, подавляя дрожь, начал отступать. С каждым его шагом волки приближались, скалясь и изрыгая рычание; они продвигались синхронно — тройной шеренгой, образуя посередине клин, возглавляемый крупным самцом.
     Впервые Захар увидел, как сверкают алчностью глаза голодного хищника. Сердце заклокотало где-то под самым горлом, возникло неодолимое ощущение безнадежности. Возле сосны подпрыгнул и, цепко хватаясь за ветви, начал карабкаться наверх. Дикое рычание оглушило его, и он не сразу почувствовал, как обожгло огнем левую голень.
     Крик ужаса и боли вырвался из груди, когда увидел самца-вожака, сомкнувшего страшную челюсть на ноге; клыки пронзили сапог, впились в плоть. Под тяжестью извивающегося хищника Захар едва не сорвался с дерева; дико закричал и, извернувшись, ножом полоснул волка между ушей, затем по шее. Кровь обагрила дымчатую шерсть, и хватка мгновенно ослабла. Самец рухнул, а голодная, обезумевшая стая сородичей разорвала его в клочья.
     Следом округу потряс протяжный, жалобный вой; от него, казалось, содрогнулись сосны, стряхнув с ветвей пушистый снег.
     Волки в страхе разбежались, унося, словно трофеи, останки своего сородича.
     Одна крупная, сизая самка стояла поодаль. Ощетинившись, она с минуту не мигая смотрела человеку прямо в лицо, словно стараясь запомнить его. От ее белесо-голубоватых глаз веяло внутренней решимостью, холодом, какой-то жуткой и совсем не звериной осознанностью происходящего.
     Волчица обнюхала мотоцикл, снова задержала взгляд на мужчине, точно запоминая, и, угрожающе рыкнув, умчалась прочь…
     Ждать помощи — значит, рисковать: стая, утолив первый приступ голода, могла вот-вот вернуться. Нужно было немедленно выбираться из этой передряги. По рассказам старого Матвеича, заядлого охотника на диких собак, Захар вспомнил, что волки боятся огня.
     Спрыгнув с сосны, он отломил пышную сухую ветвь, разжег пламя зажигалкой и побежал к мотоциклу. От волнения ему не сразу удалось ухватиться за руль. Держа в руке импровизированный факел, импульсивно ударил ногой по педали. В эти мгновения он не ощущал боли, хотя видел, что рана на ноге кровоточит. Удача сопутствовала ему, и вскоре он благополучно выехал из бора.
     Вдалеке, на холме, виднелось село.
     Захар оглянулся: преследователи отстали, стало быть, необходимость в огне отпала. Тогда он выбросил горящую ветвь, направил мотоцикл на асфальтированную дорогу, где увеличил скорость.
     Вдруг пронзительный рык заглушил рев мотора. Захар инстинктивно задрал ноги и от неожиданности едва не съехал в кювет. Рядом, клацая челюстями, неслась сизая волчица. Захар кричал как обезумевший, стараясь отбиться от нее ногой:
     — Сгинь, зараза!..
     Хищница понемногу отстала, скрылась в придорожных зарослях. Оттуда она долго выглядывала, как будто старалась запомнить направление, в котором исчезал убийца самца-вожака, родителя ее осиротелых щенят.
     До самого дома Захар так и не сбавил скорости…

     •••

     Оксана встретила его со слезами и причитаниями. Ее напугали кровоточащие следы от клыков. Но вскоре, придя в чувство, обработала раны, перебинтовала голень.
     Ужин прошел невесело. Захар часто задумывался, вспоминая пронзительные, незвериные глаза волчицы: такого в природе быть не могло, чтобы животное осознанно стремилось отомстить за убийство самца. Оксана безучастно сидела рядом, ковырялась вилкой в остывающей еде. Слезы душили ее. Будь проклята эта дорога! Сколько раз она просила не ездить по ней, да и Матвеич ведь сколько раз предупреждал, чтобы объезжали проселок через бор…
     Матвеич, огромный, крепкий пятидесятилетний мужик, казалось, еще в материнской утробе люто возненавидевший волков, быстро прослышал о случившемся и немедля заявился к Захару в гости. Он шумно ввалился в дом и по запоздалому приглашению хозяйки умостился за стол, недвусмысленно взглянув на початую бутылку. Уже после первой стопочки физиономия старого охотника приобрела пурпурный оттенок, а разговор — целенаправленный характер:
     — Знаю я эту Сизую, сущая дьяволица! Немало хлопот мне доставила, когда я ее щенят продать замыслил: всех овец потягала, телочку задушила, а за цыплятами хаживала, будто в собственную кормушку. По следам меня, стервоза, отыскала. Знать, замыслила и меня к цыплятам отправить. Да не тут-то было! Я ее тоже подкарауливал, а когда встретились, то дьяволица успела ускользнуть, и я ей только заднюю лапу успел прострелить. С тех пор она повсюду следит трехпалым отпечатком, — тут Матвеич понизил голос:
     — Короче, вот, что скажу: держи теперь, парень, ухо востро: Сизая захочет отомстить за своего самца. Знаю я это волчье отродье — не отступится, пока своего не добьется. Потому ходи и оглядывайся. А коли чего, ко мне обращайся, помогу с радостью. За мной — вот те крест! — дело точно не застопорится…

     •••

     Ночью снова выпал снег.
     Захар долго не мог уснуть: рана безутешно ныла, а в глазах неотступно маячила зловещая сизая волчица. Рядом на плече тихонько посапывала жена. От ее ровного, как у ребенка дыхания, ему становилось спокойно. Иногда ему, правда, казалось, что она тоже не спит, просто лежит с закрытыми глазами...
     Во дворе послышался шум, залаял пес, лязгнула цепь. Захар вздрогнул: то ли ему почудилось, то ли в самом деле заскулил верный сторожевой Грот. Прислушался, но подозрительные звуки больше не повторились. Потом все стихло.
     Стараясь не разбудить Оксану, которая, кажется, уже уснула, Захар встал с кровати и прошел на кухню, там выглянул в окно. Двор освещался тускло — плафон с лампочкой занесло снегом. Возле сарайчиков — никакого движения. Грот безмолвствовал.
      «Наверно, померещилось», — утешил себя.
     Сзади бесшумно приблизилась Оксана — с распущенными волосами и в длиннополой ночной сорочке, в которой ее живот казался еще объемнее.
     — Все переживаешь? — прошептала сонно.
     — Мда, напрасно, может, — он одной рукой обнял жену за плечи, давая понять тем самым, что все в порядке и пора вернуться в постель.
     Оксана вздрогнула от неожиданности — по стеклу что-то громко ударило. Появление в окне волчицы сопровождалось раздирающим слух рычанием. Она возникла нежданно, словно выскочила из-под земли. Поджав уши и с остервенением стиснув окровавленные клыки, хищница впилась искрящимися глазами Захару прямо в лицо, потом посмотрела на молодую женщину и задержала на ней взгляд. Причем волчица даже не попыталась разбить стекло (хотя ей бы это удалось в два счета), она объявилась, чтобы заявить о себе и стремлении отомстить!
     Супруги отпрянули от окна. Женщина вскрикнула, схватилась за живот.
     В детской заплакала Глаша, на кухню выбежали Мариша и Ариша, разбуженные и перепуганные криком матери.
     Снаружи раздался ружейный выстрел.
     Волчица метнулась прочь от окна, издав напоследок устрашающий рык, от которого, казалось, содрогнулись стены дома.
     — Э-эх, не успел, тьфу на тебя, окаянная! — крикнул появившийся в окне Матвеич. Он сплюнул, лихо вскинул ружье на плечо. — Хитра чертовка, не проведешь задаром! Два часа караулил, дышал через раз. Пошел за угол облегчиться, а она тут как тут — видать, тоже подстерегала, заноза!
     — Что там во дворе? — вышел хозяин на крыльцо, накинув бушлат.
     — А дьявол его знает что. Айда, поглядим.
     Захар не на шутку взбесился, когда увидел пса с окровавленной глоткой, недвижно валявшегося возле будки. Под дверью сарайчика была вырыта яма, куры передушены, поросята в тревоге сгрудились в углу, но волчица их не тронула — решила, наверное, оставить про запас: ей и без лишних жертв удалось объявить войну!
     — Я убью ее! — прорычал Захар, сжав кулаки и окинув ночную мглу искрящимся взглядом.
     — А я помогу ее отыскать, — хитро подмигнул ему старый охотник.
     В деревне нашлось еще несколько добровольцев, захотевших расправиться с волками. Облаву решили организовать через пару дней, когда у Захара заживет нога. Душой «мероприятия» стал Матвеич. Однако слушок дошел до местного руководства. Облаву запретили: дескать, волков беречь следует — они, черти, красно-книжные. Да только в районе, если проведают, за такое самоуправство по голове не погладят. Всем достанется: бюджет села без того трещит по швам, а по такому делу и вовсе дорогу к кормушке прикроют, властно резюмировал тогда глава поселкового совета.
     Матвеич не находил себе ни места, ни покоя, его так распирало от желания поохотиться, что аж руки до мозолей расчесал.
     На второй день опять самовольно устроил засаду на сизую дьяволицу. Караулил всю ночь, не выпуская дробовик из рук.
     — Глазья не сомкнул, замерз, как проклятый, — жаловался наутро хозяину, заискивающе на него поглядывая. — Не помешало бы согреться, а?
     Захар не заставил себя долго уговаривать — ему тоже хотелось выпить, потому что никак не мог успокоиться — его всего трясло от ярости и жажды мести сизой дьяволице. Затем осмотрели двор. Никаких жертв, разрушений, только волчьи отпечатки на снегу, а среди них — трехпалые. Неоспоримо, Сизая приходила — такие отпечатки могла оставить только она, но ничего в этот раз не учудила.
     — Знать, задумала чего неладное, — Матвеич неистовствовал, однако подкараулить волчицу не удалось и в следующую ночь.

     •••

     После обеда Захар чинил птичник. Оксана со старшей Маришей собиралась навестить мать, живущую за оврагом, возле начальной школы. Молодая женщина любила бывать в отчем доме: здесь вспоминала детство, ощущала себя окрыленной, счастливой.
     К пяти часам вечера, пока еще было довольно светло, Оксана заторопилась обратно, а мать, собрав авоську с гостинцами внучкам, вышла проводить дочь до оврага. Там она на прощание поцеловала внучку, потом взглянула на дочь:
     — Ой, милая, все бабы жалеют Захарку. Вот же довелось пережить бедненькому. Только ты отговаривай его на волков-то ходить, опасное это дело. Сколько мужиков наших пропало, причем зря...
     — Перестань, мам, знаю, — нахмурилась Оксана недовольно, — места себе не нахожу, но ничего не могу поделать: он не хочет даже слушать меня, а не то чтобы обсудить этот вопрос.
     — Ай, — отмахнулась старушка, — все мужики из одного теста…
     — Гляньте, гляньте-ка! — Маришка несильно дернула мать за руку. — У-ух, волчище!
     Оксану будто кипятком обдало. Она посмотрела, куда указывала дочурка, и увидела сизую волчицу, очень крупную, готовую к бою.
     Хищница стояла совсем рядом, возле заснеженного куста шиповника — ощерившаяся, со взъерошенной шерстью, и смотрела на молодую женщину недвижным взглядом. Казалось, только и ждала, когда на нее обратят внимание.
     Оксана остолбенела: она узнала эту волчицу, ту самую, что напугала ночью!
     Сизая внезапно взвилась в полете, бесшумно, словно тень, приземлилась рядом и без единого звука набросилась на молодую женщину.
     — Ой, беда-а! — истошно закричала мать-старушка, прижала к себе Маришу, которая завелась в плаче.
     Оксана не успела опомниться, как от толчка в грудь упала в снег; лицо пронзила обжигающая немая боль. Перед глазами все поплыло, заискрилось, в голове зашумело. Потом все погрузилось во мрак.
     Разъяренная волчица вонзила клыки в щеку Оксаны, мотнула головой. Горячая кровь залила изуродованное лицо и шею молодой женщины.
     — Заха-ар! — пронзительный крик старой матери потряс округу, разлетелся до самых дальних уголков деревни, привлекая внимания, ужасая отчаянием...
     Хищница отскочила, облизываясь, вся напряглась, будто пружина, чтобы наброситься снова. Вдруг замерла, тупо уставившись на бесчувственное тело. Что-то внезапно переменилось в ней: она наскоро обнюхала живот Оксаны, неуверенно отстранилась. Потом безучастно глянула на зареванную девчушку и, встряхнув головой, села у изголовья своей жертвы.
     В позе сфинкса — гордая и неподвижная! — волчица спокойно наблюдала за человеком, осиротившим ее волчат. С топором в руке тот приближался, прихрамывая на раненую ногу, полный ужаса, ярости и отчаяния.
     Захар остановился бледный, вспотевший и задыхающийся. Под пристальным, гипнотизирующим взглядом животного на мгновение оцепенел. Ему вдруг показалось, что он неудержимо вязнет, растворяется в этой обволакивающей голубизне ее глаз; они как будто проникали внутрь, парализуя движения, подчиняли чужой воле, делали его мягким, податливым, как пластилин... Потом увидел Оксану, ее лицо — страшную кровоточащую рану, и вмиг пришел в себя.
     Волчица отрывисто покосилась на замолкшую Маришу, конвульсивно тряхнула головой и, ощерившись, с рыком метнулась навстречу Захару. Громыхнули выстрелы, и хищница с раздробленным черепом упала на окровавленный снег.
     — Не успел, старый пенек, проглядел! — сокрушался Матвеич, выпустив весь запас патронов в сизую волчицу. — Ведь знал, что по пятам ходит, а все одно — проглядел чертову собаку!..
     К оврагу сбежалась вся деревня.
     Женщины завыли — одна громче другой, запричитали наперебой.
     Захар тоже не стыдился слез...

     •••

     Оксану оперировали в областной поликлинике. Всей деревней собирали хирургу деньги на пластическую операцию. Захар постоянно находился в городе (дочки остались у бабушки): ночевал в гостинице, а утром снова бежал в больницу — проведать жену. Его очень беспокоило ее посттравматическое состояние: она впала в глубокую депрессию и не могла простить себе потерю ребенка: после гинекологической операции врачи констатировали бесплодность. Даже спустя несколько месяцев, разглядывая лицо в зеркале, молодая женщина не в силах была сдержать слез: шрамы неотступно напоминали ей о чудовищном происшествии, невосполнимой утрате.
     Овраг тот так и прозвали — Волчий.
     С разрешения районных властей селяне организовали истребительную облаву на волков. Вдохновителями предприятия выступили Захар и Матвеич. С остервенением они гнали волков, истребляли их без жалости. Эта расправа позволила Захару отчасти утолить жажду мести, однако он все равно не чувствовал себя удовлетворенным, отмщенным и по-прежнему ненавидел волчицу…
     Между тем, о Сизой в деревне начали слагать байки: многие селяне были уверенны, что в этой волчице затаился злой дух, который преследовал людей; или сама она являлась исчадием таинственного клана оборотней, прячущихся в бору.
     Захар только насмешливо улыбался, когда какая-нибудь старожилка при встрече вдохновенно излагала новую версию о мистической сущности волчицы, и нетерпеливо отмахивался, посмеиваясь в ответ на очередную придумку, что «кто-то видел Сизую»…
     Однажды Матвеич пригласил друга к себе — якобы подсобить по хозяйству. Выпили сначала по одной-второй рюмочке, затем отправились в сарай.
     Там показал трех волчат.
     Захар пожелтел от злости, заскрипел зубами, догадавшись, чьи то были щенята.
     — По следам отыскал нору Сизой, — похвастался охотник, — а в ней эти три замордыша сидят. Скулят жалостливо так, будто чуя, что их маменька на тот свет отправилась. У-ух, бесенята! Глазьями сверкают и тычут, как кинжалами…
     — Одного заберу, пожалуй, — мрачно проговорил Захар. — Вон того, на мать свою похожего. Будет мне хозяйство остерегать да своих же отшугивать.
     — На кой черт он тебе сдался! Своих почует и тебя, хозяина и кормильца, забудет — волком уродился, им же останется, — не на шутку встревожился за свой барыш Матвеич. — Продам, и денежка нам с тобой на выпивку будет. А, как тебе такая идея! Признайся, здорово я все продумал ведь…
     Захар покачал головой:
     — Нет, Сизая должна мне за Грота…
     Матвеич промолчал, обмяк, понимая, что спором барыш не спасти.
     Щенок сразу дался в руки, приветливо лизнул нового хозяина. Эх, малыш, он еще не ведал, как жесток мир — и волчий, и людской!
     Слегка хмельной, Захар возвращался домой огородами, волчонок покорно бежал за ним на привязи. Шли неспешно, с остановками. Вдруг щенок беспокойно заскулил, заметался, стал прижиматься к ногам.
     — Ну чего ты, уймись! — Захар посмотрел на него беззлобно; внезапно насторожился, почувствовав на себе чей-то взгляд, такой пристальный, что, казалось, проникал сквозь затылок. Медленно обернулся в сторону Волчьего оврага, чувствуя, как наполняется тревогой, и замер от удивления.
     Оттуда, в позе сфинкса, неподвижная и гордая, с сияющей шерстью, за ними наблюдала сизая волчица!
     Мужчина зажмурился, потряс головой. Снова посмотрел в сторону Волчьего оврага — никого, померещилось. Внутри все сжалось: он понял, что волчица никогда не оставит его в покое. Даже в мыслях.
     Волчонок тревожно метался у ног, жалобно скулил, будто внезапно осознал, что закончилась воля и теперь суждено ему служить покорной псиной.
     — Знаю, дружок, все разумею, — Захар ухмыльнулся, присел на корточки. — Давай, беги же, ищи своих и живи на волюшке, но впредь не попадайся мне. Клянусь, не пощажу…
     С этими словами погладил щенка по голове, потрепал по загривку и снял поводок.
     Волчок-кроха замельтешил в сторону леса, а Захар исподлобья посмотрел на пустынный Волчий овраг и, сжав кулаки, прорычал, совсем по-волчьи:
     — Теперь мы квиты с тобой, дьяволица, прощай!..