Р. Л. Стивенсон. Остров сокровищ. Глава 4

                Глава 4

                МАТРОССКИЙ СУНДУК



     Я тотчас всё рассказал матери, ничего не утаивая и сожалея о том, что не сделал это вовремя. И стало ясно, в каком тяжёлом и опасном положении мы оказались.
     Несомненно, часть капитанских денег — если они у него были — причиталась нам. Но не стоило обольщаться, что его бывшие подельники, особенно Чёрный Пёс и слепой нищий, откажутся от доли добычи в пользу уплаты долгов покойника. Я даже не помышлял о том, чтобы по указке капитана ехать верхом на лошади за доктором Ливси: мать осталась бы в одиночестве без всякой защиты. Но и оставаться в доме было нельзя, ведь мы пугались любого звука — будь то падение углей на каминную решётку или тиканье часов. Повсюду нам чудился стук приближающихся шагов.
     Стоило мне подумать о мертвеце, лежащем в гостиной и об отвратительном нищем слепце поблизости, который мог оказаться перед нами в любую минуту, — у меня, как говорится, мурашки пробегали по телу. Действовать надо было безотлагательно, и мы решили отправиться вдвоём за помощью в ближайшее селение.  Что ж, сказано — сделано. Забыв как следует одеться, мы ринулись из дому прямо в сумерки и морозный туман.
     Деревушка расположилась в нескольких сотнях ярдах от нас, но её совсем не было видно: она находилась на другом конце бухты, в направлении прямо противоположном тому, откуда явился слепой. Я надеялся, что, по всей видимости, он туда же вернулся. Мы были в пути недолго, но несколько раз останавливались чтобы взяться за руки и прислушаться. Но ничего подозрительного не уловили — только шелестел прибой и перекликалась лесная живность.
     В деревушке уже горели свечи, и я до сих пор помню облегчение, которое испытал, увидев их жёлтое мерцание в дверях и окнах. Но никакой помощи в этом местечке мы не получили. Никто, к своему стыду, не пожелал сопроводить нас в «Адмирал Бенбоу».
     Чем больше мы рассказывали о своих треволнениях, тем больше здешние обитатели избегали разговора с нами. Имя капитана Флинта мало что говорило мне, но многих оно заставляло трепетать от страха. Некоторые припомнили, что работая в поле на приличном расстоянии от «Адмирала Бенбоу», заметили на дороге компанию чужаков и, приняв их за контрабандистов, удрали восвояси. А кто-то видел незнакомый люггер в бухточке, называемой Киттовой Дырой. Вот почему лишь намёк на дружков нашего капитана всех страшно пугал. Однако несколько человек взялись съездить за доктором Ливси, жившим поодаль, но никто не вызвался защищать наш трактир.
     Говорят, что малодушие легко передаётся, но, если ему противостоять, то становишься смелей. Когда все отказались нам помочь, моя мать обрела дар красноречия. Она заявила, что не желает упускать деньги, по праву принадлежащие её мальчику, оставшемуся без отца.
     — Если никто не осмелится пойти с нами, — добавила она, — мы с Джимом не побоимся и вернёмся обратно той же дорогой. А вам, здоровым мужикам, увальням с жалкими душонками, должно быть стыдно! Мы откроем этот чёртов сундук даже под страхом смерти. Я буду весьма благодарна вам, миссис Кроссли, за эту сумку — мы положим в неё наши законные деньги.
     Естественно, я поддержал мать, и все разом закричали, что это безрассудство. Но и после этого никто не согласился проводить нас. И всё же помощь была оказана: мне дали заряженный пистолет для защиты от нападения и было обещано оседлать лошадей, чтобы держать их наготове в случае погони. А один парень отправился верхом к доктору за вооружённой подмогой.
     Казалось — моё сердце выпрыгнет из груди, когда мы вдвоём холодной ночью решились на эту опасную затею. Полная луна уже поднималась сквозь красноватый туман, и было очевидно, что следует поторопиться, иначе на обратном пути станет светло, как днём, и нас могут заметить. Мы шли быстрым шагом, прижимаясь к изгороди и стараясь не шуметь. По дороге ничего серьёзного не случилось, и мы с облегчением вздохнули, когда дверь «Адмирала Бенбоу» закрылась за нами.
     Я сразу же запер дверь на засов. Какое-то время мы простояли, тяжело дыша в полной темноте. В доме никого не было, кроме мёртвого тела капитана. Мать взяла на кухне свечу и мы, держась за руки, вошли в гостиную. Капитан лежал в той же позе, — на спине, с открытыми глазами, вытянув руку.
     — Опусти шторы, Джим, — прошептала мать. — Они могут увидеть нас с улицы. А теперь, — сказала она после того, как я выполнил её просьбу, — надо взять у него ключ… Не представляю, кто решится его ощупать…
     И она слегка всхлипнула после этих слов.
     Мне пришлось встать на колени. На полу, рядом с рукой лежал небольшой кружок из бумаги, зачернённый с одной стороны. Без сомнения, это была чёрная метка. Я поднял её и на обратной стороне прочитал написанное красивым, ровным почерком: «У тебя есть время до десяти вечера».
     — Ему дали срок до десяти, — сказал я.
     Не успел я произнести эти слова, как тотчас раздался бой наших старинных часов. Неожиданный звон поверг нас в ужас, но, сосчитав удары, мы успокоились: было всего шесть часов.
     — Теперь ищи ключ, Джим, — сказала мать.
     Я обшарил все карманы капитана. Несколько мелких монет, напёрсток, моток ниток с парой толстых иголок, скрученный лист табака, надкусанный с краю, матросский нож с изогнутой рукоятью, карманный компас, огниво — вот всё содержимое его карманов. Я уже начал    отчаиваться.
     — Может быть, на шее? — предположила мать.
     Преодолевая отвращение, я разорвал ворот его рубахи и действительно, на куске просмоленной верёвки, которую я тут же перерезал найденным ножом, висел ключ.
     Эта удача воодушевила нас, и мы, не мешкая, помчались наверх в комнатушку, в которой долгое время обитал капитан и где со дня его приезда стоял сундук.
     Он ничем не отличался от обычных матросских сундуков. На его крышке виднелась выжженная калёным железом буква «Б». Видимо, обращались с сундуком довольно грубо: углы были порядком отбиты.
     — Давай сюда ключ, — сказала мать.
     Хотя замок был очень тугой, она всё же крутнула ключ и немедля откинула крышку.
     Наружу вырвалась едкая смесь запахов табака и дёгтя. Сразу бросился в глаза добротный костюм, тщательно вычищенный и аккуратно сложенный. Мать предположила, что его ни разу не надевали. Под костюмом мы обнаружили набор вещей различного свойства: квадрант, оловянную кружку, несколько пачек прессованного табака, две пары пистолетов хорошей работы, слиток серебра, несколько дешёвых заграничных безделушек, два компаса в медной оправе и пять или шесть экзотических раковин из Вест-Индии. Я до сих пор удивляюсь, зачем он таскал с собой повсюду эти раковины всю свою неприкаянную, непутёвую и грешную жизнь.
     Однако ничего стоящего мы не нашли, кроме серебра и безделушек, нам не нужных. На дне лежал старый шлюпочный чехол, белый от въевшейся в него морской соли. Мать с нетерпением отбросила его, и мы увидели последние вещи, лежащие в сундуке: свёрток из промасленной парусины, похоже, с бумагами, и холщовый мешочек с позвякивавшими монетами.
     — Пусть видят эти канальи, что я честная женщина, — сказала мать. — Я возьму только то, что мне причитается, и ни фартинга больше. Подержи сумку миссис Кроссли!
     И она принялась отсчитывать монеты, бросая их сумку, которую держал я. Дело было нелёгким и долгим, ведь монеты были намешаны разные: дублоны и луидоры, гинеи и пиастры и ещё какие-то, неизвестные мне. Гиней было меньше всего, а мать умела считать только их.
     Когда половина суммы уже была отсчитана, я резко схватил мать за руку: в морозном воздухе летел звук, от которого у меня замерло сердце, — по замёрзшей дороге стучала палка слепого.  Стук приближался, пока мы стояли замерев и едва дыша. Затем резкий удар в дверь, поворот ручки, стук засова — слепой пытался войти. На минуту воцарилась тишина. И вот снова послышалось постукивание, но, к нашей неописуемой радости, оно стало постепенно стихать, и наконец исчезло.
     — Мама, — прошептал я, — забирай всё, надо уходить.
     Я был уверен, что запертая дверь показалась слепому подозрительной, и он постарается привести сюда всю свою волчью стаю.
      В ту минуту я искренне похвалил себя за то, что запер дверь. Если бы вы знали этого ужасного слепого — вы бы меня поняли.
     Но мать, хоть и была напугана, — отказалась брать лишние деньги, а на меньшие упрямо не соглашалась. Она говорила, что ещё нет семи часов и у нас ещё много времени, и, что она знает свои права и уступать их никому не собирается. Она с упрямством убеждала меня в этом до тех пор, пока с далёкого холма не прозвучал короткий тихий свист.
     Мы мгновенно прекратили спорить.
     — Я возьму только посчитанное, — сказала мать, вставая на ноги.
     — Надо взять вот это для ровного счёта, — сказал я, беря парусиновый свёрток.
     Вскоре мы наощупь спускались вниз, оставив свечу у пустого сундука. Мы отворили дверь и спешно покинули трактир. И сделали это очень вовремя. Туман быстро рассеивался, и луна освещала холмы ясным светом. Только в лощине и вокруг двери трактира висела туманная дымка, которая помогала сокрыть наше бегство. Но почти на полпути к деревушке, у подножия холма, мы должны были выйти на лунный свет.
     На этом наши злоключения не кончились — до нас донесся топот бегущих ног. Оглянувшись, мы заметили быстро приближающийся и качающийся свет ручного фонаря.
     — Сынок, — неожиданно сказала мать, — возьми деньги и беги скорей. Я сейчас лишусь чувств.
     «Ну вот, всё кончено», — подумал я. И с жаром начал проклинать трусость соседей, винил мать за её честность и скопидомство, за её былую легкомысленную храбрость и теперешнюю слабость.
     Но всё-таки фортуна улыбнулась нам. Когда мы проходили по небольшому мостику, я помог матери, которая шла качающейся походкой, спуститься вниз, к берегу. Она с глубоким вздохом прислонилась к моему плечу, и я не знаю, где я нашёл столько сил, чтобы неуклюже стащить её на берег и засунуть под арку низкого моста. Там можно было сидеть только согнувшись, и вдвоём мы не помещались. Наш трактир был совсем рядом.