Ты где стоишь?

                Вождём верховным был наказан
                сурово воин молодой -
                за все грехи единым разом
                ответить ... стойкой строевой.

     Установленное распорядком дня тридцатиминутное послеобеденное личное время близилось к построению. Безмятежное житие курсантской казармы, в основном, кучковалось по интересам. Немногочисленные бодрствующие одиночки, расслабившись на табуретах или оседлав прикроватные тумбочки, перечитывали письма, перелистывали тайные блокнотики с незатейливыми армейскими виршами и едкими остротами, увлечённо начищали до сверхзеркального блеска латунные пряжки кожаных поясных ремней. Уставшие мерзляки вкушали сладость последних минут истомной дрёмы, пригревшись возле приоконных отопительных батарей. Развешанные по свободным батареям и трубам портянки благоухали подсыхаемым душком, внося свой неповторимый вклад в общий букет казарменного бытия.

     Унылость дневальной службы взбодрил телефонный звонок. Дневальный по роте лениво поднял трубку. Услышав нечто важное и не успев положить её на место, страж армейского распорядка хрипло потревожил мирный покой казармы строгой командой:
     - Курсант Данилов, к командиру батальона!

     Вызов курсанта к командиру батальона командой дневального ничего хорошего не предвещал. Личное проявление наивысшего начальственного интереса к наинизшему субъекту в батальонной иерархии всегда организовывалось строго по уставной инстанции, то есть через ротное командование. Демонстративное же попрание столь незыблемого устоя, как правило, являлось следствием неблаговидного курсантского проступка, свидетелем которого стал сам полковник Ершов.

     Вызываемый Данилов в это время меломанил в кружке почитателей набравшей силу молодежного обожания «Новой волны». Собравшись в бытовке, армейский микроколлективчик проводил личное время в приятном обществе исполнителей советского рока, в меру громко голосивших из динамика кассетного магнитофона «Весна».

     Не дослушав душевную «Ночную птицу» в исполнении Никольского, Николай рванул на вызов, поскольку знал, как малейшее опоздание пропорционально увеличивает время предстоящей экзекуции. Подтягивая на ходу ремень и оправляя форму, мучительно вспоминал возможный залет, по поводу которого наверняка и пожелал его лицезреть комбат: «Где же? Что же? ... наверное, с Воробьем за клубом засёк ...» Апрельская оттепель подсушила недостроенную часть забора с тыльной стороны училищного клуба, и она, вместе с широким штабелем кирпичной заготовки, представляла собой удобную и скрытую от начальственного ока площадку для уединенного покуривания и созерцания окружающего мира. Впрочем, начальство сего подозрительного уединения, мягко говоря, не одобряло, желая курсантскую братию лицезреть максимально ближе.

     «Нет, тогда бы обоих вызвал», - мысль продолжала лихорадочно работать, - «Может руки в карманах держал или расстегнут был ... Может, где ляпнул чего крамольного? Может …» Додумать не успел, вспомнить и даже близко предположить, что же из многочисленных мелких нарушений мог заприметить лично комбат, Данилов так и не смог. Более же серьезные проступки, требующие разбирательства на высочайшем батальонном уровне скрывались надежно.

     А кабинет комбата вот он, пора входить. Вздохнул, постучал, услышав медвежье-басовитое «Входите», открыл дверь, вошел. Быстро найдя взглядом нейтральный предмет, коим оказались настенные часы над сидевшим за столом экзекутором, доложился как можно бодрее:
     - Товарищ полковник, курсант Данилов по вашему приказанию прибыл.

     Судя по глубокой поперечной складке между кустистых и задумчиво нахмуренных бровей, командир курсантского батальона Василий Васильевич Ершов внимательно изучал деловые бумаги. Не отрываясь от важного занятия, и не удостоив взглядом вошедшего, комбат коротко бросил:
     - Ну?
     «Что «Ну» ... баранки гну», - ответ напрашивался сам собой, но вымолвилось обычно-виновато-самоосуждающее:
     - Виноват.
     - Ну?

     «Где же и как я прокололся? И что от меня надо бугаю этому? Сидит, нукает, хоть бы намекнул. Сознаться про руки в карманах, а вдруг не за это, тогда сам себе добавлю ...», - крутилось в курсантской голове, а сказать-то пока кроме «Виноват» и нечего. Стоит, молчит.

     Полковник продолжал тщательно изучать документ, и штрафнику ничего другого не оставалось, как принять вид внимательного наблюдателя. По опыту он знал - стоять надо «Смирно», виновато смотреть и виновато молчать, может экзекутор сам на что намекнет.

     Прошло минут десять, не железные ноги курсанта в напряженном стоянии начали затекать в недвижимости. Стараясь незаметно, одну ослабил.
     - Ты где стоишь? - легкое движение без полковничьего внимания не осталось.
     - Виноват.
     - То-то же.

     Комбат Ершов слыл человеком закаленным душой и особенно телом. Гигант. Ростом - «Во», кулачищи - «Во», голосище тоже - «Во». В разговоре своеобразно по-волжски «Окал», что как бы округляло эти три «Во» в одно большое «Ого-го». Но не это главное. Главное то, что в своем кабинете полковник поддерживал температуру, соответствующую бодрому состоянию его дюжего организма. Слегка заиндевевшая штора, закрывавшая половину окна, явно указывала на широко открытую форточку. Висевший под настенными часами большой термометр сию догадку подтверждал, четко отмерив десять градусов по Цельсию. Чернильные и шариковые авторучки, а также прочие жидкосодержащие пишущие приборы к суровой закалке полковника относились с уважением, стараясь иногда что-либо из себя выдавить, но всё же писательские лавры разумно отдавали карандашным собратьям. Именно по этой причине комбат в момент курсантского прибытия старательно работал простым карандашом.

     Данилов, в относительно легком чистошерстяном обмундировании без шинельки и точно не сибирской закалки, тоскливо разглядывал часы и термометр, отмеряя нудный ход времени, и уверенно замерзал.  А посему опять попытался пошевелиться, незаметно ослабив ногу сначала одну, потом другую, авось комбат и не уследит.

     Хрустнул сломанный карандаш. Полковник исподлобья хмуро глянул на курсанта, правая лохматая бровь гневно изогнулась.
     - Ты где стоишь?
     - Виноват.
     - То-то же.

     В ожидании полковничьего откровения в мыслях курсанта повторялось одно и то же: «Декабрь зловещий подходил к черте другого дня, и сын у матери спросил: где елка у меня ... Декабрь зловещий подходил ...». Совершенно нелепая по содержанию стихотворная пародия на славную детскую песенку «В лесу родилась елочка» давно уже навязчиво вертелась в его голове. И именно сейчас, несмотря на текущий не декабрь, как нельзя лучше подходила к соответствующей обстановке, неожиданно помогая переживать молчаливое смирностояние.

     Экзекутор, похоже, тоже слегка примерз, потому как, поерзав на стуле, встал, шумно выдыхая, несколько раз поприседал и направился к двухпудовым гирькам-грелкам, стоящим в углу кабинета.

     Пока полковник гирьками жонглировал как яблоками, курсант незаметно потоптался. Да что же это, комбат опять через плечо:
     - Ты где стоишь?
     - Виноват.
     - То-то же.
     «Декабрь зловещий подходил ...»

     В меру согревшись, комбат вновь сел за стол, посмотрел на часы, что-то для себя по ним определил, вероятно, время завершения воспитательного процесса, произнес:
     - Вам всё понятно, товарищ курсант?
     - Так точно.
     - То-то же. Свободен. Ротному доложиться не забудь.
     - Есть, - промямлил замерзшими губами Данилов и, скрипнув как по насту задубевшими каблуками, повернул закоченевшее тело кругом, вышел из холодильника.

     Молчаливая экзекуция продолжалась сорок минут.

     Перемещаясь в направлении командира роты, Николай пытался продрогшим серым веществом сообразить: а о чем же ему докладываться? Сам ведь ничего особенного не вспомнил, комбат секрета не выдал, что делать? Додумать не успел, канцелярия - вот она, пора входить.

     Ротный ожидал штрафника с нетерпением. Вошедшему чуть оттаявшему нарушителю задал справедливый вопрос:
     - И что натворил?
     «Они что, сговорились? Откуда мне знать? Может сказать про забор или про руки в карманы?» - мысли Данилова пока не оттаяли, поэтому он молчал.
     - Ну?
     «Баранки гну ...»
     - Виноват.
     - Ну?

     Курсант молчал. В голове вновь завертелось: «Декабрь зловещий подходил ... Так, надо пластинку поменять». Придумал в уме считать, досчитал до трехсот: «Значит, минут пять прошло, ротный не смотрит, пишет что-то, пишет .... Пора попробовать «Смирно» на «Вольно» поменять». Ротный, не глядя:
     - Ты где стоишь?
     - Виноват.
     - То-то.

     «Да что же они, точно сговорились? Так и до вечера проторчать можно. Здесь хоть тепло. Надо ещё посчитать: Раз, два, три … шестьсот. Так минут десять есть. Всё ноги затекли, пробую».

     А командир роты и сам понятия не имел, за что его курсанта комбат вызывал. Хитер полковник ... проверяет. Однако докладывать ему о наказании виновного придется. А наказывать же следует за что-то ... Видимо из этих соображений ротный сделал пристрелку:
     - На заборе сидел?
     «О как, прямо в точку попал, может и правда видел?»
     - Так точно.
     - А-а-а ... едрит твою дивизию ... Когда уже там заборы достроят ... или развалят ... Нашли злачное местечко ... Минус одно увольнение, доложи замкомвзводу. Свободен.
     - Есть.
     Что и требовалось. Оба с облегчением вздохнули.