Колымская трасса. Остановки по требованию Глава 21

                Глава 21. Остановка по просьбе адмирала Г.И.Невельского

"Безумству храбрых поем мы песню", - эта строчка А.М.Горького может служить эпиграфом к главе, в которой речь пойдет об адмирале Г.И.Невельском. В предыдущей главе, рассказывая  об истории освоения Приамурья в XVII веке, уже  были  ссылки  на его книгу "Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России 1849-1855 г.г".
 
Но в голове застряла и другая строчка: "Настоящих буйных мало", - это уже из В.Высоцкого. И хочется думать, что не пациентов московской психиатрической больницы имел в виду автор.

В Государственном архиве Костромской области сохранилось свидетельство о рождении Г.И. Невельского: «1813 года генваря ... дня мы нижеподписавшиеся сим свидетельствуем, что из дворян недоросль Геннадий, законный сын лейтенанта Ивана Алексеевича сына Невельского, действительно родился тысяча восемьсот третьего на десять года, ноября двадцать третьего числа, в сельце Дракино, крещен села Богородского священником Устином Андреевым, а при крещении восприемником был майор Григорий Петров сын Горталов. http://costroma.k156.ru/d/09_nevelskie.html

Отец адмирала  Иван Алексеевич Невельской  родился в 1774 году, умер в 1823 году. Он окончил Морской корпус и получил чин мичмана в 1795, в 1802 году  вышел в отставку, прослужив во флоте семь лет. В 1812 году Иван Алексеевич был в числе прочих костромских дворян назначен для службы в костромском ополчении, но в поход не вышел, так как был признан негодным по состоянию здоровья и отпущен домой.

В 1810 году Иван Алексеевич женился на дочери своего близкого соседа, заседателя Солигаличского уездного суда Тимофея Михайловича Полозова.
 
Женитьба Ивана Алексеевича на Федосье Тимофеевне Полозовой ввела Невельских в родственные связи с Полозовыми — одной из старейших костромских дворянских фамилий. Тимофей Михайлович  был участником войны с Турцией 1770 года. Его братья: Борис Михайлович, секунд-майор, Павел Михайлович, поручик лейб-гвардии Преображенского полка, и Степан Михайлович, капитан Навагинского пехотного полка, — все были участниками Отечественной войны 1812 года, из них Степан Михайлович отличился в сражении под Кульмом и при взятии Парижа в 1814 году.

В 1823 году, когда мальчику было всего десять лет, ушли из жизни отец и дед Тимофей. Все заботы о воспитании Геннадия взял на себя дядя  Петр Тимофеевич Полозов.
Мальчик  рос в  помещичьей семье, насквозь пропитанной морскими традициями. Все это определило судьбу юного Геннадия.

8 апреля 1829 года юноша  был зачислен кадетом Морского корпуса. Обладая отличными способностями, Геннадий Невельской обратил уже тогда на себя внимание преподавателей.

Плавания молодого Невельского начались еще с первого года его пребывания в корпусе. Вначале они проходят в «кадетской» эскадре по Финскому заливу, а с получением офицерского чина Невельской назначается вахтенным офицером на линейный корабль «Прохор», уже в составе эскадры Балтийского флота.

В 1832 году Невельской одним из  лучших окончил Морской кадетский корпус, получил чин мичмана и в числе избранных стал слушателем только что созданного Офицерского класса (прообраз будущей Военно-морской академии). В 1836 году мичман Невельской успешно сдал экзамены за курс офицерского класса с присвоением чина лейтенанта флота.

По окончании Офицерского класса лейтенант Невельской был назначен в эскадру адмирала Федора Петровича Литке. В эти годы он  как отлично подготовленный морской офицер  состоял вахтенным офицером при Его Высочестве Великом князе Константине Николаевиче.
 
Сын императора Николая I цесаревич Константин  в возрасте 9 лет был назначен генерал-адмиралом и определён под попечительство адмирала Литке. Фактическим попечителем юного Великого князя на многие годы стал Геннадий Невельской.

Федор Петрович Литке (1797—1882) - знаменитый мореплаватель, один из основателей Русского Географического общества (1845 г.) и его вице-президент, а впоследствии президент Академии наук, ввел Г.И. Невельского в Географическое общество. Именно благодаря общению с этим выдающимся деятелем русской науки и посещению заседаний Географического общества у Невельского возникла мысль об исследовании дальневосточных окраин России, тогда мало кому известных. Особенно же Невельского интересовали река Амур и остров Сахалин.

Невельской изучил все доступные на то время документы, касающиеся Дальневосточной окраины России и соседствующих с ней государств. Эти сведения он детально излагает в своей книге: освоение материковой части, походы казачьих атаманов, заключение Нерчинского трактата - только часть грандиозной дальневосточной эпопеи. Другая, не менее увлекательная и даже авантюрная - изучение Северо-Восточной части Тихоокеанского побережья.


Из книги Г.И.Невельского:

"Участники первой Камчатской экспедиции Витуса Беринга лейтенанты Шпанберг, Вальтон и мичман Рельтинг в 1738–1739 плавали из Камчатки вдоль Курильской гряды и доходили до Японских островов Мацмая (Хоккайдо) и Ниппона (Япония). Во время этого путешествия они получили сведения от курильцев, что весьма близко от Мацмая к северу лежит большая земля Кэрафуто (Сахалин), что на южной её оконечности живут айны — народ, одноплеменный курильцам, и, наконец, что эта земля находится близ устья большой реки Шунгала (Сунгари-Ула), то есть Амура.

В 1742 году участник 2-ой экспедиции Витуса Беринга лейтенант Шельтинг на дубель-шлюпке "Надежда" прошел вдоль восточного берега Сахалина и вышел в пролив, названный впоследствии проливом Лаперуза.

Вслед за этими мореплавателями и наши промышленники начали посещать ближайшие к Камчатке Курильские острова, они встречались с японцами и всегда были принимаемы ими дружелюбно. Между тем, около этого же времени выбросило на берега Камчатки японскую джонку, спасшиеся на ней японцы долгое время жили у нас в Верхнекамчатске и потом были доставлены нашими промышленниками на Курильские острова к японцам".

Эти экспедиции и сведения, полученные от промышленников и от находившихся на Камчатке японцев, дали понятие об Японии и о том, что Сахалин (Карафуто) — большая земля, лежащая близ устья большой реки Амура; что земля эта населена различными инородцами, ни от кого независимыми, и что русские впервые из европейцев открыли и частично описали Сахалин.

Трудности  снабжать Камчатку продовольствием было причиною того, что в 1745 году из Камчатки был послан проект, в которой доказывалась необходимость для России обладания Амуром и возможность возвратить его, действуя с моря, то есть с устья реки. Таким образом, вследствие затруднения в перевозке хлеба и других запасов из Якутска в Охотск по дороге, едва проходимой,  после многих лет река Амур опять возобновляется в памяти русских.

Выполняя условия Нерчинского трактата, Россия осваивала побережье Охотского моря с севера на юг до впадения реки Уды в море, южнее Удского острога граница не была определена. Амурский лиман, Сахалин располагаются  южнее условной границы, эта часть не имела четкого разграничения между государствами, она не была изучена и   почти до середины XIX века  в правительстве России были распространены мифы и легенды о китайских больших городах, расположенных в дельте Амура, о 4000-тысячной китайской армии охраняющей эти рубежи.

Россия к тому времени наладила успешную сухопутную торговлю с Китаем в приграничном городе Кяхта и очень боялась рассердить соседа излишней активностью на море.

Кяхту можно назвать "братом" Санкт-Петербурга: оба города построены по воле Петра Великого. Строительство города на окраине  империи в бурятских песках соответствовало интересам государства, так как давало возможность торговли с Поднебесной.

5-го июля 1725 года в Петербурге полномочным послом в Китай назначили Савву Рагузинского. Охрану  границы Рагузинский отвёл бурятам, которые славились как отличные стрелки, наездники и "следопыты", умеющие различать следы лошадей и скота, переходивших границу.

Рагузинский распорядился о строительстве Ново-Троицкой крепости которую заложили в степи на берегу реки Кяхта. Когда-то на этом месте существовал русский сторожевой пост Барсуковское зимовье. Крепость назвали в честь Троицина дня - дня ее закладки, позднее она превратился в город Троицкосавск. А с 1934 года город стал именоваться на бурятский манер Кяхтой.На другом берегу реки Кяхта (менее 300 метров) одновременно с Троицкосавском построили китайский город Маймачен.

Торг происходил, как в каменном веке, - меновой:  исключительно товар на товар. На пушнину Россия выменивала предметы быта, ткани, специи, чай. Частные коммерческие сделки были возможны только в Маймачене. Закрытый от всего мира  Китай так образом хотел обезопасить свои отношения с северным соседом.

25 августа 1728 года здесь состоялся первый торг. На него приехали 10 русских и 4 китайских купца. В 1729 году селенгинский комендант полковник Иван Бухгольц доложил в Петербург, в Коллегию иностранных дел, что "торг с китайцами на Кяхте, в Троицкой слободе уже открыт". С тех пор сюда из разных мест России стекались предприимчивые люди.

В 1857 году Карл Маркс проанализировал феномен русской торговли с Китаем в статье, которую опубликовал на первой полосе New York Daily Tribune:

"Торговлей этой, которая происходит на своего рода ежегодной ярмарке, руководят двенадцать посредников, из которых шестеро являются русскими и шестеро китайцами; они встречаются в Кяхте и,  так как торговля исключительно меновая,  устанавливают нормы, по которым должны обмениваться товары, поставляемые каждой стороной. Со стороны китайцев основным предметом торговли является чай, со стороны русских — хлопчатобумажные и шерстяные ткани. За последние годы торговля эта, как видно, значительно возросла. Десять или двенадцать лет назад количество чая, проданного русским в Кяхте, не превышало в среднем сорока тысяч ящиков; однако в 1852 г. оно уже составляло сто семьдесят пять тысяч ящиков…"

Кяхта — единственный город Российской империи, который находился на самоуправлении. На одного жителя Кяхты приходилось в 150 раз больше налогов, чем в среднем по империи, однако почти четверть городского бюджета тратилась на образование. В крошечном, даже по меркам XIX века, городке, насчитывалось девять учебных заведений, среди них: реальное училище, женская гимназия, женское приходское училище, четырёхклассное городское училище.
 
Известный геолог-исследователь  Северо-Востока, участник Первой Колымской экспедиции Сергей Дмитриевич Раковский вырос в Кяхте, закончил там реальное училище. (см."Очерки по истории Российской геологии. Часть 7 http://proza.ru/2020/05/27/858)

Вернемся к книге Г.И.Невельского:

"Заключения таких авторитетных и знаменитых европейских мореплавателей  каковы: Лаперуз, Браутон и Крузенштерн о невозможности для мореходных судов входа в лиман  и в устье реки Амура с севера и юга, об отсутствии гаваней на побережье Татарского залива и, наконец, о влиянии на реке Амуре китайского правительства, охранявшей будто бы её устье значительной флотилией (с 4000 людей), весьма естественно возродили вопрос: для чего нам добиваться обладания рекой, которая не имеет сообщения с морем и поэтому представляет для нас ничтожное значение? Для чего нам ещё приобретением Приамурского края распространять и без того уже растянутую нашу границу с Китаем, когда утвердившееся его влияние на этот край будет вредить только выгодной для государства кяхтинской торговле? Наконец, к чему нам этот край, когда на прибрежьях его нет ни одной гавани?

 И действительно, если бы упомянутые заключения знаменитых мореплавателей были безошибочными, то благоразумие и выгода наши требовали бы оставить этот край без внимания. Для нас было бы всё равно, где бы ни была проведена граница с Китаем, лишь бы она была только южнее устья реки Уды, при котором находился наш пост со значительным поселением.

....Итак, весь вопрос состоял в том, справедливы или несправедливы заключения знаменитых мореплавателей. Но кто мог тогда заподозрить ошибочность заключения такого авторитета? Кто мог поднять тогда завесу, спущенную им на этот край?

....Между тем, сведения, собранные от удских тунгусов, показывали, что гиляки, занимавшие низовья Амура, находятся в независимом от Китая положении, и что устье Амура должно быть доступно для входа в него судов с моря. Наконец, рассказы якутских купцов, которые вели торговлю с удскими и тугурскими тунгусами, давали повод сомневаться в справедливости заключения об устье реки Амура, выведенного Лаперузом, Браутоном и Крузенштерном, и в справедливости донесения нашей миссии из Пекина о положении Приамурского края и обитавших в нём народов.
 Эти обстоятельства и все сделанные попытки к устройству сообщения Якутска с берегом Охотского моря возбудили сожаление о потере Амура и ясно показали, что только эта река может открыть удобный путь из Сибири к океану".

 В 1843 году  контр-адмирал свиты Е.В. Путятин планирует экспедицию к морским границам Китая и Японии. Путятин считал, что «Благоразумно исследовать восточную нашу границу с Китаем… Доселе мы знаем только то, что на всем протяжении восточного берега нет ни одного благонадежного порта. Залив между материком и Сахалином нам вовсе не известен. Отыскание более удобного порта в этих местах, чем Охотск, уже само по себе не есть предмет бесполезный, а потому можно было бы поручить экспедиции осмотреть и описать означенные малоизвестные берега. С плаванием судов в Охотском море не было бы несовместимым соединить и новую попытку для открытия сношения с Японией".

Министр финансов в правительстве России, аргументируя отказ финансирования экспедиции Путятина на содержание которой требовалось 250 000 рублей серебром, в особой записке Николаю I писал:

 "При неразвитии или, лучше сказать, несуществовании нашей торговли в Восточном океане и неимении в виду, чтобы когда-либо могла существовать даже эта торговля без утверждения нашего в Приамурском крае, — единственной полезной целью отправления Е. В. Путятина, я полагаю, будет поручение удостовериться, между прочим, в справедливости сложившегося убеждения о недоступности устья реки Амур, — обстоятельства, обусловливающего степень полезности для России этой реки и орошаемого ею края. Но для разрешения этого вопроса не требуется снаряжения такой большой и дорогостоящей экспедиции, а гораздо лучше, в отношении политическом и финансовом, произвести исследования Амурского лимана и устья реки Амур через Российско-Американскую компанию, поручив ей отправить к устью этой реки на счет казны надлежащее судно из колонии".

 Экспедиция Российско-Американской кампании под руководством лейтенанта Гаврилова в силу минимального финансирования - 5000 рублей  не  смогла выполнить тот объем исследований,который дал бы однозначный ответ на возможность судоходства в дельте Амура.

"Для разрешения этих вопросов,- пишет Невельской,- была необходима посылка особой экспедиции; но после сейчас сказанного ясно, что представлять правительству прошения о снаряжении экспедиции с этой целью было уже невозможно, ибо после его решения, в котором были заинтересованы первые сановники государства, не только нельзя было ожидать на это согласия, но, напротив, тех, которые осмелились бы сделать подобное представление, ожидало бы явное или тайное преследование.

 Озарить этот край светом истины и этим отклонить высшее правительство от потери его навсегда для России возможно было лишь случайно и при содействии лиц, твердо убеждённых в ошибочности взгляда на этот край, — взгляда, унаследованного от авторитетных, знаменитых мореплавателей и последующих за ними экспедиций. Тут нужны были люди, которые решились бы действовать в сложившихся обстоятельствах вне повелений, — люди, вместе с тем одушевлённые и гражданским мужеством и отвагой, готовые на все жертвы для блага своего отечества!"

И такие люди нашлись, отчетливо понимая, что в случае неудачи их неминуемо ждут самые серьезные репрессии, они вступили в противостояния с государственной машиной. Во главе этих смельчаков стал Г.И. Невельской.

План Невельского был бы откровенной авантюрой, если бы ему явно и не явно не помогали сочувствующие этому замыслу влиятельные государственные деятели: генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич, начальник Главного морского штаба князь Александр Сергеевич Меньшиков (правнук сподвижника ПетраI), генерал-губернатор Восточной Сибири генерал-майор Николай Николаевич Муравьёв.

По ходатайству генерал-адмирала, великого князя, и рекомендации Ф. П. Литке  в декабря 1847 года Невельской был назначен командиром военного транспорта «Байкал», который строился по заказу Морского министерства на верфи Бергстрема и Сулемана в Гельсингфорсе.

В разговоре с князем  А. С. Меньшиковым, Невельской  спросил: не признается ли возможным употребить вверенный ему транспорт для исследования устья Амура и его лимана и на опись юго-западного берега Охотского моря, показываемого на морских картах точками. На это его светлость заметил, что "по позднему выходу транспорта, дай бог, чтобы Вы пришли в Петропавловск к осени 1849 года, что сумма денег ассигнована на плавание транспорта только на один год, следовательно у вас не будет ни времени, ни средств к исполнению этого поручения".

Далее Геннадий Иванович пишет:

"Из этого замечания князя Меньшикова я видел, что главная причина к отстранению моего предложения заключается в том, что не будет времени к исполнению его; испрашивать же особых средств для этого нельзя, по нежеланию вступать об этом в сношение с Китаем. Следовательно, чтобы иметь надежду достигнуть предложенной мной цели, необходимо было удалить эти препятствия, то есть:

 а) постараться, чтобы транспорт мог придти на Камчатку в мае месяце и к июню можно было бы сдать весь груз в Петропавловске, то есть чтобы всё лето 1849 года было свободно, а следовательно, чтобы и времени, и суммы, назначенной для плавания транспорта, было достаточно для исследования устья Амура и его лимана, и

 б) чтобы это исследование было произведено как бы случайно, при описи юго-западного берега Охотского моря, соседственного с Амурским лиманом. К достижению вышеупомянутых целей приступил я немедленно.

В начале января 1848 года транспорт был только что заложен, так что к обшивке его располагали приступить только весной. Я объяснил строителям Бергстрему и Сулеману, что князю Меньшикову было бы приятно, если бы транспорт был готов к июлю месяцу, и просил их ускорить работы. Это было необходимо ещё и потому, что только при раннем выходе из Кронштадта на таком малом судне, как «Байкал», можно было надеяться достигнуть Петропавловска благополучно и заблаговременно.
 Строители, ввиду желания князя Меньшикова, бывшего тогда генерал-губернатором Финляндии, дали мне обязательство опустить на воду транспорт к июлю месяцу, ранее времени, означенного в контракте более чем на полтора месяца".

Князь Меньшиков посоветовал Невельскому заручиться поддержкой его плана генерал-губернатора Восточной Сибири Н.Н.Муравьева. Геннадий Иванович пишет письмо в Иркутск. где находилась резиденция генерал-губернатора.
"... Высказав его превосходительству мою полную уверенность в его готовности сделать всё полезное для вверенного ему края, я в то же время уведомил его, что надеюсь выйти из Кронштадта, в начале августа и быть в Камчатке в начале мая 1849 года, - пишет Невельской в письме, -  Постигая всю важность для России познания этой страны, я употребил бы всю мою деятельность и способности, чтобы представить добросовестную картину мест, доселе закрытых от нас мраком; я бы исследовал, во-первых, до какой степени доступно плавание для мореходных судов в реку Амур и её лиман и, во-вторых, имеются ли на берегах этого края гавани, в которых с удобством можно было бы основать порт, то есть постарался бы разрешить главные вопросы, остающиеся доселе сомнительными. Но для этого необходимо, чтобы мне было повелено:

1) По приходе в Петропавловск сдать весь груз в этом порту.

2) Из Петропавловска отправиться к восточному берегу Сахалина до 52° северной широты и отсюда, следуя с описью вдоль сахалинского берега к северу, войти в лиман Амура для исследования устья Амура и лимана, в видах разрешения главного вопроса: в какой степени доступен вход в лиман и реку с севера и юга.

3) Описать юго-западный берег Охотского моря и берега Татарского залива, в видах отыскания на этих берегах удобной гавани, и наконец:

4) В случае, если бы в продолжение навигации 1849 года я не успел окончить эту опись, то на зимние месяцы идти к югу и, с раннею весною 1850 года, возвратиться обратно в Татарский залив для окончания описи; после чего следовать в Охотск и, сдав транспорт, со всеми офицерами возвратиться сушею в Петербург".

Это письмо я закончил так: "Конечно, мне было бы гораздо легче отвезти груз в Петропавловск и Охотск, как это доселе предполагалось, чем брать на себя подобную трудную работу, да ещё на маленьком судне и с ничтожными средствами, но, постигая всю важность подобных исследований для отечества и сомневаясь в безошибочности заключения знаменитых мореплавателей об этой стране, осмеливаюсь просить Вашего участия в этом деле и ожидать на это письмо Вашего уведомления
. 10 февраля 1848 года, С.-Петербург.

...По приходе в Кронштадт с транспортом я немедленно явился в Петергоф к князю  А.С.Меньшикову. Князь удивился моему скорому приходу и, когда я объявил ему, что транспорт около 20 августа выйдет из Кронштадта и что я помещу весь доставленный груз, был весьма доволен и благодарил меня.
 В это время я застал у князя Льва и Василия Алексеевичей Перовских (Лев Перовский - граф, министр внутренних дел, его брат Василий Перовский -граф,  генерал-адъютант, генерал от кавалерии, член Государственного Совета).
 
Пользуясь расположением ко мне князя и имея в виду ходатайство Н. Н. Муравьёва, я решился сказать князю: "Итак, ваша светлость, я со своей стороны сделал всё возможное, чтобы прибыть на Камчатку в мае месяце и иметь лето 1849 года свободным, а потому осмеливаюсь просить вашу светлость разрешить употребить мне это время на опись юго-западного берега Охотского моря и при этом случае побывать в лимане Амура, в который официально меня занесут свежие ветры и течения, постоянно господствующие в этих местах, как пишет Крузенштерн".

 На это князь отвечал: "Бесполезно рисковать идти туда, где положительно известно, что вход весьма опасен и для твоего транспорта невозможен. Кроме того я уже говорил, что граф Нессельроде не решится представлять об этом государю, особенно теперь, когда решено уже, что эти места должны принадлежать Китаю".

 Перовские {С этого времени я пользовался особым расположением Л. А. Перовского, и он везде и всегда меня обеспечивал) при этом заметили, что, кажется, нет причины отклонять моей просьбы, если я указываю, что это можно сделать случайно.

 Тогда князь Меньшиков, сказав, что об этом хлопочет и генерал-губернатор Муравьёв, приказал мне сейчас же ехать в Петербург к вице-директору инспекторского департамента М. Н. Лермонтову, взять от него представление Муравьёва, рассмотреть его и составить проект инструкции, который и доложить ему.
Проект инструкции, составленный Невельским был такого содержания содержания:

"По сдаче груза в Петропавловске следовать в Охотское море, тщательно осмотреть и описать залив Константина (залив Академии) и соседственный с ним юго-западный берег Охотского моря, до лимана Амура; исследовать лиман этой реки и её устье и описать северо-восточную часть Сахалина до 52° северной широты. Затем отправиться в Охотск, сдать транспорт и с офицерами через Сибирь возвратиться в Петербург. По прибытии в Камчатку находиться в распоряжении генерал-губернатора Восточной Сибири ввиду содействия с его стороны в возлагаемом на вас поручении".

Прочитав этот проект, князь вычеркнул лиман и устье Амура, а вместо этого написал: "и осмотреть юго-западный берег Охотского моря между теми местами, которые были определены или усмотрены прежними мореплавателями", и при этом сказал мне, что исполнение мной распоряжений генерал-губернатора должно ограничиваться лишь пределами этой инструкции, в противном случае подвергаюсь строжайшей ответственности. На это я сказал князю, что мысы Ромберга и Головачёва определены Крузенштерном и около этих мест существуют сильные течения, которые могут увлечь транспорт в лиман Амура, и поэтому я буду иметь случай осмотреть как его, так и устье реки.

 "Это, — отвечал князь, — будет бесполезно, ибо, повторяю, лиман недоступен; хотя я этому не доверяю и вполне сочувствую необходимости его исследования, но ныне, когда решено, что этот край принадлежит Китаю, без высочайшего повеления сделать это невозможно, и вы подверглись бы за это строжайшей ответственности. Впрочем, если подобный осмотр будет произведен случайно, без каких-либо несчастий, то есть потери людей или судна, и без упущения возложенного на вас поручения, — описи и исследования Константиновского залива и окрестных с ним берегов, куда и предполагается перенести Охотский порт, — то, может быть, обойдется и благополучно.

 Данная вам инструкция сообщена Муравьёву. Хлопочите скорей выйти из Кронштадта, я вами доволен, но чиновники весьма сердиты на вас и беспрестанно жаловались генерал-интенданту".

21 августа 1848 года транспорт «Байкал» вышел из Кронштадта. Экипаж транспорта состоял всего  из 28 членов команды и рабочих, остающихся в Петропавловске. 12 мая 1849 года корабль вошел в Авачинскую губу и через 8 месяцев 23 дня по выходе из Кронштадта  бросил якорь в Петропавловской гавани, против порта, больных на транспорте из 42 человек экипажа не было ни одного.

Донося из Петропавловска князю Меньшикову о своем прибытии, я писал: "При содействии неутомимых моих помощников мне удалось совершить это плавание благополучно и прибыть в Петропавловск с бодрой и здоровой командой, не имея никаких повреждений в корпусе судна, а равно и никакой порчи в грузе. Этим оправдалась надежда моя — быть в Петропавловске в начале мая 1849 года.
 
Таким образом, я надеюсь, без особых расходов для казны, исполнить возложенное на меня Вами поручение. Надеюсь приступить к нему с июня месяца, начав опись с северо-восточного берега Сахалина и продолжая её далее до Тугурской губы".

 Вместе с этим донесением начальник Камчатки, капитан 1-го ранга Ростислав Григорьевич Машин, донося в свою очередь князю А. С. Меньшикову о приходе в Петропавловск транспорта «Байкал» в совершенной исправности, с бодрой и здоровой командой, в заключение писал, что никогда еще не доставлялось в Камчатку такого хорошего качества и прочности материалов и запасов, а равно и в такой полноте, без всякой порчи их, какие доставлены ныне на транспорте «Байкал», и что вследствие этого наши сибирские порты обеспечены по крайней мере на четыре года.
Итак, как говорится:"Или грудь в крестах, или голова в кустах, - не имея прямого повеления идти для описи берегов, считавшихся китайскими, а получив только лишь копию с инструкции на эту опись, которая могла быть и не утверждена, Невельской решился идти из Петропавловска на поиск  путей возможного судоходства в устье Амура.

"Призвав их к себе в каюту офицеров,- пишет Геннадий Иванович  в книге,- я объяснил им сущность амурского вопроса, важность для России справедливого его разрешения и объявил, что из Петропавловска мы должны как можно скорее следовать к Сахалину и в Амурский лиман, чтобы достигнуть упомянутой цели, и что я вполне уверен, что каждый из них готов переносить все опасности и трудности, которые неминуемо должны встретиться при достижении этой цели".

"Господа, — сказал я им, — на нашу долю выпала столь важная миссия, и я надеюсь, что каждый из нас честно и благородно исполнит при этом долг свой перед отечеством. Ныне же я прошу вас энергично содействовать мне к скорейшему выходу отсюда транспорта. Все, что я вам объявляю, должно оставаться между нами и не должно быть оглашаемо".

Утром, 30 мая, при тихом ветре с берега, транспорт вышел из Авачинской губы и направился к восточному берегу Сахалина.