Тёмная луна. Часть вторая

        Васса Темнова.

Наверное, я ничего не хотела бы изменить в своей жизни.
Она полна загадочных хитросплетений, и если б мой отец, например, выбрал бы военную стезю, я возможно, прожила бы другую жизнь, но он избрал этот путь, и моя судьба пошла по иной колее.
Сколько себя помню, мне всегда было скучно.

Отец занимал должность губернского прокурора, и был редким гостем дома. У нас была роскошная квартира, вышколенная прислуга, и прочее.
Мы ни в чём не знали нужды. Я была младшим ребёнком в семье, моя сестра Лида была старше меня на семь лет, и это сказалось на наших взаимоотношениях.
Она была милой, её голос звенел хрустальным заливистым колокольчиком , я напротив неё была смуглой дурнушкой, а она нежной орхидеей.

Вокруг неё толпился рой воздыхателей, и у  родителей был выбор.
Каждый хотел породниться с дочерью прокурора.
Отец приобрёл в губернии большое влияние, если что случалось, все бежали к нему. Естественно, он улаживал их проблемы, но по-видимому небезвозмездно.
Я была слишком юной, чтобы разбираться в этом.Я радовалась жизни-впереди было светлое будущее.
Часто гуляла по городу, особенно мне нравились солнечные дни, когда душа открыта нараспашку и ты светишься от счастья.

Мама была довольной, её глаза искрились от гордости.
Она занимала видное положение в губернском городе, и все дамы слетались к ней на огонёк.
Одно время к нам зачастила помещица Прохорова Лукерья Дорофеевна, я её избегала, она была мне неприятна.
Она слишком громко разговаривала, и от неё веяло злобностью. Лукерья Дорофеевна
пыталась меня приручить, но у неё ничего не вышло.
Я терпеть её не могла, к тому же бородавка на её носу вызывала отвращение.
Сидя в столовой за обедом, мне даже кусок в горло не шёл из-за этого, и я попросила маму, чтобы мне подавали еду в комнату.

Тогда Прохорова перенесла своё внимание на Лиду и сюсюкалась с ней, Лиде видимо нравилось такое общение, и она приветливо встречала эту крепостницу.
Видимо у Лукерьи Дорофеевны появились проблемы с законом и она каждый день обивала порог нашей квартиры, и долго ждала появления отца, который приходил домой поздно.
Соседство с этой грубиянкой меня не привлекало , и я убегала то в парк, то на карусель.
Но скоро она исчезла, видимо уладила с отцом своё дело. Глаза её, до этого понурые, светились радостью, она возродилась и сияла как медный пятак.

Прошло наверное, полгода и как резко изменилась наша жизнь.
Отца сняли с работы, и мы покатились под откос. Его обвинили в взяточничестве, объявили арест на наше имущество, но он как-то выкрутился и скандал замяли.
У отца были сильные покровители, видимо, он делился с ними.
Потом он уехал в другую губернию , нашёл хорошую работу и не вернулся к нам. Поговаривали, что у него появилась другая женщина.

Мама спокойно приняла этот удар, только мы с сестрой пострадали.
Рой её женихов мгновенно улетучился, и она осталась одна. Я как-то слышала, как она горестно вздыхала в своей комнате,и постучалась к сестре.
Мы обнялись и плакали вместе с ней. С того дня мы с Лидой стали ближе, и могли делиться нашими переживаниями.
Я перестала выходить на улицу, потому как местные ребятишки, завидев меня, обзывали воровкой, а взрослые мужчины приставали с гнусными предложениями.

Я полюбила ночь, и возненавидела день.Ночью мне было спокойнее, я гуляла по городу, никто ко мне не подходил.
Я забрала себе отцовский охотничий нож, и постоянно метала его в деревья, добиваясь меткости. Нож всегда был при мне, без него я не гуляла.

Мне минуло пятнадцать лет, и я из гадкого утенка превратилась в лебедя.
Мама восторгалась моей красотой и пророчила мне хорошее будущее, но передо мной стоял пример сестры, которой было двадцать два года и никто не брал её замуж.
Я облазила все окрестности, и очутилась у Святовского озера.
Здесь я чувствовала себя как дома. Мне полюбились эти места-вокруг тишина и покой.

Озеро было глубоким, и мне хотелось опустить свои ладони в его воды.
Там я познакомилась с лесничим Трифоном, и мы с ним на лодке объездили его вдоль и поперёк.
Трифон рассказывал мне, что раньше здесь была церковь, но ушла под воду, и можно услышать звон её колоколов.
Верила ли я в это, не знаю. Этого звона я ни разу не слышала.

Но зато я любовалась луной, она была круглой, как и само озеро и вселяла в меня благоговейный трепет. Мне почему-то хотелось, чтобы она была тёмной, как и моя фамилия.
И я придумала-пусть она будет коричневой, под цвет моих глаз.

Я быстро взрослела и понимала, что мир сложен и люди порой невыносимы, я мечтала покинуть Тамбов и уехать далеко - далеко, и начать жить заново.
Неожиданно к сестре посватался чиновник Никитин , ему давно нравилась сестра.
Он был в годах и не решался конкурировать с молодыми претендентами и ждал своего часа.
Лида дала своё согласие. Они жили душа в душу, часто путешествовали, но детей у них не было.

Мама тоже нашла своё счастье в лице одного богатого господина. Он был проездом в Тамбове, и повстречал её у общих знакомых. Одна я была неприкаянной.
Я чувствовала себя никому не нужной, и  решила утопиться в озере,но Трифон меня спас.
Со мной что-то случилось, или озеро действительно было святым, а я грешной, или я сильно перепугалась, но отныне луна для меня стала навсегда тёмной, как глина,испещренная трещинами, ведь и жизнь моя дала трещину, которая разрасталась у меня на глазах,и готова была поглотить меня, и смять как колос под серпом.

Видя моё подавленное состояние, мама с отчимом отправили меня в Москву к дальней родственнице Наталье Устиновне,видимо я для них стала лишней и мешала их счастью.
Та напомнила мне Лукерью Дорофеевну, такая же самодурка.
Она сразу же запретила мне ночные прогулки, и я целыми днями сидела при шторах, так как свет меня раздражал.
К тому же мы договорились с мамой, что для меня она будет переводить значительную  сумму в месяц на одежду, питание, и прочие расходы. Но эти деньги оседали в кармане нечистоплотной родственницы.

Бывало я голодала, к тому же одежда стала мне мала, и обувь тоже.
Я хотела написать письмо Лиде и попросить у неё денег, но мне не на что было купить конверт.
Но мне помог наш дворник Степан Еремеевич, вот предобрейший человек, он стал моим маяком в этом страшном для меня мире.
Он купил конверт и отправил письмо сестре, я её попросила прислать денег на имя Степана Еремеевича.
Как я обрадовалась, когда получила перевод и потратила их на одежду и обувь.

А ещё я познакомилась с сыном дворника, его звали Демидом.
Он был старше меня на три года и мечтал стать художником.
Но у Степана Еремеевича не было денег на учение сына и юноша самостоятельно пытался овладеть этим непростым ремеслом. Я чувствовала его гениальность.
Когда в своей тёмной каморке он брал кисть и палитру в руки-его лицо светилось счастьем.
Порой у него не было денег на краски и холсты и я покупала их в лавочке возле нашего дома.
Я устала жить у Натальи Устиновны, эта мегера доводила меня до слёз и истерики. И только Семён Еремеевич и Демид удерживали меня от самоубийства.

Мне уже невмоготу было сидеть по вечерам взаперти. Я хотела ночных прогулок, а Наталья Устиновна мне запрещала.
Я терпела, но в один из вечеров, когда эта самодурка отправилась в церковь ко всенощной, я отцовским ножом открыла дверь и выбежала из своей темницы. Наконец я почувствовала себя свободной и душа моя ликовала.

Я глянула на небо и увидела тёмную луну, меня пронзил восторг, я громко засмеялась и пустилась со всех ног в соседний парк.
При мне был нож, и я опять начала его метать в деревья,со временем я восстановила свою технику, и теперь бросала сразу по несколько ножей.
Я увеличила расстояние до пяти метров,потом до семи, и девяти, бросала ножи с разных позиций-с разворота, с закрытыми глазами, стоя спиной,в кувырке, сидя на шпагате.Но это было потом.

Вернувшись к тётке я увидела её злобную мину, она пыталась меня учить, какой должна быть скромная девушка, но я пригрозила ей, что напишу маме и запрещу ей присылать деньги, которыми не пользовалась.
К тому же я показала нож и вонзила его рядом с ней.Она отступилась и оказалась жидкой на расправу.
Я торжествовала.

Теперь каждую ночь мы гуляли с Демидом, и я рассказала ему всё о себе. Он внимательно слушал.
Его поразила моя тёмная луна и он попросил у меня разрешения писать картины с этой луной.
Я была не против.
В один из вечеров, когда я оттачивала своё мастерство в метании ножей, ко мне подошёл мужчина и пригласил в цирк.
Им срочно нужен был яркий номер для привлечения публики.
Я согласилась.

Меня нарядили в серебристое трико и я метала ножи при свете факелов.
К тому времени цирк нуждался в оформителе, и я порекомендовала Демида.
Его взяли-он писал декорации и афиши.
Он предложил для меня псевдоним для выхода на манеж.
Так я стала Тёмной луной, и на моей голове была лунная  корона, нарисованная им.
Мой номер пользовался успехом и я неплохо зарабатывала.

Я чувствовала, что Демид испытывает ко мне трепетное чувство, может и любовь, но не могла ему ответить взаимностью.
Для меня он был сотоварищем, братом, жилеткой, на которой я могла выплакаться. Я понимала, что мне с ним не по пути,и мне нужен другой мужчина.

Со временем Демид приобрёл признание, у него появились заказы.
Он покинул цирк,  взял себе псевдоним Рудольф Порецкий и лейтмотивом его картин была тёмная луна.
Он купил себе квартиру с мастерской, туда съезжались богатые аристократы.
Он писал портреты многочисленных семейств-детей, сморщенных старух, тучных мужчин, тощих дам. Это претило ему как художнику, но давало возможность жить на широкую ногу.

Я тоже не бедствовала.Мой номер в цирке имел успех.
К тому же я стала натурщицей у Рудольфа, и он мне платил неплохие деньги за каждый сеанс.
Я ушла от Натальи Устиновны и снимала уютную квартирку недалеко от цирка. Но мне нужно было устраивать личную жизнь, ведь молодость скоро пройдёт, и вряд ли я надолго задержусь в цирке.

Рудольф задумал несколько картин со мной. В том числе и с девушкой на пшеничном поле, Он долго обдумывал сюжет, и требовал от меня усидчивости.
Я покорилась ему, и часами лежала на жёстком полу.
Его фантазия не знала предела, ему не нужно было ехать за город и искать антураж для картин.
Его интересовала только я, остальное он придумывал на ходу. Так и появилась эта картина.
Она была яркой и зрелищной. Многие хотели её выкупить, но Рудольф отвечал отказом.

Я как-то обмолвилась Рудольфу про Святовское озеро, которое спасло меня от депрессии, и в котором я пыталась утопиться.
Там впервые я увидела тёмную луну и стала не такой как все.
Рудольф загорелся этой идеей, он расспрашивал меня о мельчайших деталях-как выглядит озеро, на какой лодке мы плавали с Трифоном, какого цвета была вода.
Я как могла ему объясняла.
Несколько дней он размышлял и обдумывал сюжет картины.

Он нарисовал лодку, скользящую по озеру, кирпичную дорожку глиняной луны, мрачность пейзажа, меня, задумчиво глядевшую на мужчину в лодке, опутанного верёвками.
Себя он изобразил клоуном в рыжем парке и сатанинскими разноцветными глазами.
Не хватало лишь образа жертвы.
Рудольф долго искал типаж, неоднократно перерисовывал его.
Ему казалось, что для этого  нужно особое лицо, способное отобразить ужас и отчаяние перед смертным часом.

Во мне поднималась волна страха, становилось жутко от мрачности происходящего, я трепетала от безысходности судьбы, во мне зрел надрыв. Я хотела, чтобы Рудольф наконец закончил это жуткое полотно, и всё бы осталось позади.
Мне казалось, что эта картина принесёт нам несчастье и мысленно молилась, чтобы гроза пронеслась мимо.

В одном из ресторанов Рудольфу повстречался молодой человек, лицо которого показалось ему подходящим для ночной жертвы.
Он быстро срисовал его в альбом и долго варьировал варианты выражения облика прототипа.
В конце концов ему удалось найти верное решение, и картина была наконец закончена.
Я вздохнула свободно и забыла о ней как о страшном сне.
Но видимо судьба решила иначе, а мы не догадывались к чему это приведёт.