Курская заря. Ч1. Г7. Близкий друг

Курская заря.
повесть.

Часть 1. Не пробитая скала.
Глава 7. Близкий друг.

предыдущая глава:    http://proza.ru/2021/12/24/1723 

            Весь день, тридцать первого января 1943го года, Роза продолжала стенографировать, на немецком, беседы командования Красной армии с плененным фельдмаршалом умирающей 6й армией вермахта, практически не оставляя немцев без своего присутствия, за исключением случаев, когда на то давались целевые указания.
            Через пару часов после обеда в штаб 64й армии прибыл командующий Донским фронтом генерал-полковник Рокоссовский Константин Константинович. Штаб Донского фронта базировался всего в пяти километрах от штаба 64й армии. Но командующий приехал не из штаба, он еще вчера уехал на совещание в ставку командующего Сталинградского фронта Еременко Андрея Ивановича по некоторым, очень трудным вопросам поставленными Москвой, основными из которых были: вопрос о военнопленных, число которых росло ото дня ко дню невероятными, и не виданными ранее темпами, и вопрос о передислокации основных сил фронтов после капитуляции 6й армии вермахта.
            Битва под Сталинградом длилась почти полгода, за ноябрь, декабрь и январь внешнее кольцо окружения отодвинулось от Сталинграда на сотни километров. Четыре фронта, участвующие в Сталинградской битве, Сталинградский, Донской, Юго-Западный и Воронежский, контролировали огромный участок фронта, от Астраханской области, южнее Сталинграда, чуть-ли не до, Воронежа. После ликвидации Группировки 6й армии фашистов, Среднее и Нижнее Поволжье окажется в глубоком тылу советской обороны, высвободятся огромные военные силы Красной армии, которые необходимо передислоцировать на другие участки фронтов войны, с их пополнением и переформированием. Что делать со ста тысячами плененных фашистов никто, до конца не понимал. А ведь их необходимо обеспечить жильем, которое эти поскудники сожгли, жилья не было у оставшихся в живых Сталинградцев, которым жить было негде, ведь и в Сталинграде, и вокруг него были одни руины и пепелища, а самое главное – обеспечение пленных продовольствием и медицинской  помощью, в противном случае большая вероятность возникновения голода и эпидемий. И все это командованию Красной Армии надо было решать, и решать немедленно, зачастую за счет своих армейских ресурсов, в ущерб собственным потребностям войск.
            После полуночи Рокоссовский возвращался обратно. В пути, около одиннадцати утра, узнал о пленении генерала Паулюса и перемещение его в штаб 64й. Прямо на пути к себе немедленно меняет цель прибытия, направив свой конвой в штаб генерала-лейтенанта Шумилова. В пути, практически во время всего движения, конвой Рокоссовского постоянно наблюдал большие и не очень большие группы военнопленных или бредущих вдоль фронтовой дороги, либо сидящих… лежащих вокруг костров на обочинах дороги, опушках леса недалеко от заполненных, резервами техники, дорог и передвигающейся, по пробитым в снегу дорогам, пехоте. Пленные не пытались бежать, они понимали, что бежать им некуда, да и не зачем... внутри ледяной русской зимы, на бескрайних, во все стороны света, просторах.

            После обеда прошло совсем не много времени, как по охране прошло известие о прибытии Рокоссовского. Шумилов встретил командующего Донским фронтом на пороге своего штаба… Успел. Когда генерал-лейтенант выходил на крыльцо штаба, Константин Константинович уже вылез из машины.
            Командарм 64й пытался коротким докладом отрапортовать Рокоссовскому о пленении и допросе фельдмаршала Паулюса, но генерал-полковник остановил его.
            - Не надо Михаил Степанович… давай лучше познакомь скорее с… - чуть в сторону глаза, словно вспоминая слово… опять глаза в глаза, - …с фельдмаршалом.
            - Тогда прошу, Константин Константинович, за мной.
            Открыл дверь, уверенным шагом пошел вперед...
            Константин Константинович Рокоссовский вновь пытался склонить фельдмаршала к написанию приказа о капитуляции его группировки, на что получил приблизительно такой же ответ, который тот дал генерал-лейтенанту Шумилову. Правда на этом Рокоссовский беседу не завершил, под различными предлогами возвращаясь и возвращаясь к главному вопросу текущего дня – полной капитуляции военной группировки 6й армии, это было важно не только с точки зрения сохранения жизни солдат – это еще имело огромное политическое значение, как внутри страны, так и в переговорах с союзниками, которые с июля 1941го не прекращались ни на день. В итоге, под камеру кинохроники, группа военной хроники, по приказу командующего Донским фронтом, прибыла из штаба фронта в 64ю, в конце концов, Паулюсом было подписано воззвание к немецким солдатам и офицерам о сложении оружия. О капитуляции и прекращении сопротивления в воззвании не было и намека.
            Все это время их беседу переводил переводчик - старший лейтенант Шмидт Антон Александрович … никому, из действующих лиц при допросах и беседах больших немецких чинов с советским командованием, кроме капитана особого отдела, не было известно, что им помогал разговаривать внук легендарного лейтенанта Шмидта Петра Петровича, возглавившего в 1905м году восстание моряков на крейсере «Очаков» в Севастополе, единственный офицер Российского флота, поддержавший первую социалистическую революцию в России. Не знала об этом и Роза, он ведь сказал ей, что… однофамилец. Начиная со второго февраля Шеиной объявили, что стенографирование всех разговоров уже не требуется, у Розы появилось много свободного времени.
            2го февраля последние очаги сопротивления в Сталинграде прекратили свое существование.

            Через несколько дней высоких офицеров вермахта увезли в, организованный для высших гитлеровских чинов, лагерь военнопленных. Переводчик, старший лейтенант Шмидт, последовал вместе со штабом Паулюса, и еще долго сопровождал его беседы с советскими представителями. Миссия лейтенанта Шеиной на этом была завершена. Ей предложили остаться при штабе Донского фронта, но она настойчиво просила, чтобы ее доставили по месту ее службы в 5ю гвардейскую дивизию. Во второй половине февраля она прибыла в штаб арт-разведки пятой гвардейской.

            Роза уже садилась в машину, отъезжая из штаба 64й армии, когда к ней, торопясь успеть, быстрым шагом, подошел капитан особого отдела, на ходу крича:
            - Лейтенант Шеина!.. Роза!
            Он минуту назад узнал, что она отъезжает. Все предыдущее время был уверен, что Шеина согласится остаться при Рокоссовском, но…
            - Так и не успел Вам ничего про мужа вашего рассказать. Извините, Роза. Времени совсем не хватает.
            Она на него смотрела чуть улыбаясь.
            - До свидания, товарищ капитан. – Протянула ему руку. – Война кончится не завтра… может быть наши пути и пересекутся.
            Тот медленно пожал руку переводчицы.
            - В следующий раз только за вами приеду, Роза. Командарм благодарен Вам за вашу работу.
            - Служу трудовому народу. – без пафоса, тихо, словно скороговоркой, сказала Шеина. Помедлив еще какое-то время, села в машину.
            Особист аккуратно закрыл дверцу штабной легковушки…
            

            Историческая справка.
            О Фридрихе Паулюсе…

            После дополнительных переговоров с прибывшими начальником штаба 64-й армии генерал-майором И.А. Ласкиным и двумя офицерами Паулюс к 12 часам 31 января 1943 года был доставлен в Бекетовку, где его встретил командующий 64-й армией генерал-лейтенант М.С. Шумилов. В тот же день Паулюс был допрошен. В мемуарах адъютанта Паулюса - В. Адама, указывается, что при знакомстве Шумилов назвал пленного командующего «фон Паулюсом», на что последний указал, что не является дворянином.

            Вскоре Паулюс был представлен командующему фронтом генерал-полковнику К.К. Рокоссовскому, который предложил ему издать приказ о капитуляции остатков 6-й армии, чтобы прекратить бессмысленную смерть её солдат и офицеров. Паулюс отказался пойти на это, поскольку он теперь пленный, а его генералы подчиняются в соответствии с поступившей директивой непосредственно Гитлеру. На этом беседы о капитуляции 6 армии не были прекращены, и на следующий день Паулюс согласился подписать воззвание к солдатам и офицерам о сдаче оружия, в связи с бессмысленностью продолжения сопротивления. 2 февраля 1943 года последние очаги сопротивления немецких войск в Сталинграде были подавлены.

            Недоедание среди солдат вермахта началось еще в период пребывания их в Сталинградском «котле», а по официальным сводкам Вермахта еще до Сталинградского «котла». Получаемых рядовыми 1800 суточных калорий сентябрьского рациона было недостаточно, в этот период немцы еще находились в наступлении. Возможности грабить мирное население исчерпаны еще до ноября 1942. С 26 ноября 1942 года норма хлеба была снижена до 350 г., с 8 декабря — до 200 г. 56 голодных смертей было зарегистрировано в период 26.11–22.12. Через два дня прибавилось еще 8 умерших от голода. С 7 января гибло по 120 человек в день. Хлеба стали выдавать 50–100 г. в сутки, а кое-где — 38 г. Приоритет отдавался немцам. Итальянские и венгерские бойцы днями оставались без продовольствия. Конец января отмечен случаями каннибализма. Еще в декабре начали резать коней, в январе немецкое воинство не гнушались крыс, выловленных в подвалах Сталинграда.

            Холод.

            Нельзя назвать русскую зиму 1942–1943 экстремально морозной, но для истощенного человека борьба с холодом и ветром при отсутствии в степи топлива обречена на поражение. Ватных комплектов обмундирования поначалу хватало не всем. Вымирание контингента с лихвой удовлетворило потребность в теплой одежде, снимаемой с трупов. Однако использование вещей покойников способствовало распространению вшей.
            За частую солдаты вермахта предпочитали снимать теплую одежду с убитых красноармейцев, которые были одеты в полушубки из овчины, ватные стеганные галифе, теплое махровое исподнее, валенки.
            Немецкие подразделения в январе 1943 года превращались в, непонятно как одетых, бандитов.

            Вши.

            Уже в октябре по немецким захватчикам разгуливали полчища вшей, распространявших сыпной тиф. Германские войска пытались бороться с непривычной напастью химикатами в порошке, тогда как советская армия использовала апробированное в гражданскую войну оружие: стрижка наголо, баня и прожарка одежды.

            Отказ Паулюса капитулировать.

            В январе 1943 года командующему фельдмаршалу Фридриху Паулюсу было предложено спасти личный состав от кровопролития и капитулировать. Отклонив ультиматум, он обрек группировку из 6-й германской армии, 3-й и 4-й румынских армий, 2-й венгерской армии, 8-й итальянской армии, итальянского альпийского корпуса и хорватского полка на разгром. Остатки войск сложили оружие ко 2 февраля. Количество сдавшихся поражало: 93 тысячи по советским данным (из них 24 генерала и 2,5 тысяч офицеров) или более 100 тысяч по германским подсчетам. 40 тысяч нуждались в срочной госпитализации.

            Состояние попавших в плен.

            Дистрофия — 70%.
            Авитаминоз — 100%.
            Обморожение — 60%.
            Психическое истощение — 100%.
            В предсмертном состоянии — 10%.

            Плен.

            Под Сталинградом в поселке Бекетовка экстренно был организован лагерь №108. Госпитализировано 35 тысяч пленных, 28 тысяч отправлено на лечение в другие лагеря. 20 тысяч трудоспособных оставили для восстановления Сталинграда. Остальных направили в другие районы. Пешие переходы пленников по морозу к пункту назначения или транспортировки другим образом, приводили к дальнейшему истощению и гибели в пути. Однако, как раз среди отправленных за пределы Сталинграда оказалось больше всего выживших. К июню погибло 27 тысяч пленных — от ран, сыпного и брюшного тифа, дизентерии, дистрофии.
            Стремясь проявить гуманность к большому количеству пленных, для обеспечения пропаганды, Советская сторона была не подготовлена к такому количеству узников. С начала войны до ноября 1942 года в лагерях содержалось всего около 20 тысяч военнопленных, выполнявших две задачи: служить рабочей силой и пропагандистской афишей перед союзниками и врагом. Пленение почти ста тысяч вражеских солдат привело к коллапсу сил содержания военнопленных.

            Верхушка фашистской власти в германии, оккупировавшей почти всю Европу, была вынуждена реагировать на советское официальное сообщение о взятии в плен около 91 тысячи солдат и офицеров, нацистское правительство сообщило немецкому народу о том, что 6-я армия полностью погибла. В течение трёх дней все немецкие радиостанции передавали похоронную музыку, в тысячах домов Германии воцарился траур. Рестораны, театры, кинотеатры, все увеселительные заведения были закрыты, и население рейха переживало поражение под Сталинградом, переживало очень трудно, пафосно, выстраивая на этом национальную ненависть к Русским, ко всему русскому, приблизительно так же, как выстраивалась национальная ненависть, нацистской верхушки власти к Русским, на… Украине с 2004 года по 2022 (момент написания данной главы), доводя эту ненависть до параноидального инстинкта.
            В феврале Паулюса и его генералов привезли в Красногорский оперативный пересыльный лагерь № 27 НКВД в Московской области, где им предстояло провести несколько месяцев. Пленные офицеры по-прежнему воспринимали Паулюса как своего командующего. Вскоре Паулюс заявил: «Я являюсь и останусь национал-социалистом. От меня никто не может ожидать, что я изменю свои взгляды, даже если мне будет грозить опасность провести в плену остаток моей жизни». Паулюс ещё верил в мощь Германии и что «она будет с успехом сражаться».

            В июле 1943 года в красногорском лагере был создан Национальный комитет «Свободная Германия». В его состав вошли 38 немцев, 13 из которых были эмигранты (Вальтер Ульбрихт, Вильгельм Пик и другие). Вскоре Главное политуправление Красной Армии и Управление по делам военнопленных и интернированных (УПВИ) НКВД рапортовали о своём новом успехе: в сентябре того же года прошёл учредительный съезд новой антифашистской организации «Союз немецких офицеров» (СНО). В нём приняли участие более ста человек, избравших президентом СНО генерала Вальтера фон Зейдлица.
            Для Паулюса и его соратников, которые были ещё весной переведены в генеральский лагерь в Спасо-Евфимьевом монастыре в Суздале, это было предательством. Семнадцать генералов во главе с фельдмаршалом подписали коллективное заявление: «То, что делают офицеры и генералы, ставшие членами „Союза“, является государственной изменой. Мы их больше не считаем нашими единомышленниками, и мы решительно отказываемся от них». Но через месяц Паулюс неожиданно отозвал свою подпись из генеральского «протеста». Вскоре его перевели в селение Чернцы в 28 км от Иванова. Высшие чины НКВД опасались, что из Суздаля фельдмаршала могут похитить, поэтому отправили его в глушь лесов. Помимо него в бывший санаторий имени Войкова прибыло 22 немецких, 6 румынских и 3 итальянских генерала.
            В бывшем санатории у Паулюса стало прогрессировать заболевание кишечника, по поводу которого он был неоднократно оперирован. Однако, несмотря ни на что, он отказывался от индивидуального диетического питания, а только попросил доставить ему травы майоран и эстрагон, которые он всегда возил с собой, но чемодан с ними потерял в боях. Ко всему прочему он, как и все пленники «санатория», получал мясо, масло, все необходимые продукты, пиво по праздникам. Пленники занимались творчеством. Для этого им были предоставлены все возможности: дерева вокруг было предостаточно, так что многие занимались резьбой по дереву (даже вырезали для фельдмаршала жезл из липы), холсты и краски были в любом количестве, сам Паулюс тоже занимался этим; писали мемуары.
Тем не менее он по-прежнему не признавал «Союз немецких офицеров», не соглашался на сотрудничество с советскими органами, не выступал против А. Гитлера.
            Летом 1944 года фельдмаршала перевели на спецобъект в Озёрах. Почти каждый день из УПВИ на имя Л. П. Берии составлялись отчёты о ходе обработки Сатрапа (такой оперативный псевдоним был присвоена ему в НКВД). Паулюсу вручили обращение 16 генералов. Интеллигентный, нерешительный Паулюс колебался. Как бывший штабист он, видимо, привык просчитывать все «за» и «против». Но целый ряд событий «помог» ему в этом: открытие Второго фронта, поражение в Белоруссии, потеря союзников, тотальная мобилизация в Германии, вступление в «Союз» 16 новых генералов и лучшего друга, полковника В. Адама, а также смерть в Италии в апреле 1944 года его сына Фридриха. И, наконец, покушение на А. Гитлера офицеров, которых он хорошо знал. Его потрясла казнь заговорщиков, среди которых был и его друг генерал-фельдмаршал Э. фон Вицлебен. Свою роль сыграло, видимо, и письмо его жены, доставленное из Берлина советской разведкой.
            Фридрих Паулюс свидетельствует на Нюрнбергском процессе.
8 августа Паулюс совершил то, чего от него добивались полтора года, — подписал обращение «К военнопленным немецким солдатам и офицерам и к немецкому народу», в котором говорилось буквально следующее: «Считаю своим долгом заявить, что Германия должна устранить Адольфа Гитлера и установить новое государственное руководство, которое закончит войну и создаст условия, обеспечивающие нашему народу дальнейшее существование и восстановление мирных и дружественных отношений с нынешним противником». Через четыре дня он вступил в «Союз немецких офицеров». Потом — в Национальный комитет «Свободная Германия». С этого момента он стал одним из самых активных пропагандистов в борьбе с нацизмом. Регулярно выступал по радио, ставил свои подписи на листовках, призывая солдат Вермахта переходить на сторону русских. Отныне для Паулюса обратного пути не было.

            10 ноября 1949 года в Баден-Бадене скончалась жена Паулюса, с которой он так и не увиделся. Паулюс узнал об этом только через месяц.
После войны «сталинградских» генералов всё ещё держали в плену. Многие из них затем были осуждены в СССР, но все 23, кроме одного умершего, позднее вернулись домой (из 94 тысяч солдат — около 6 тысяч). Однако Паулюс на родине побывал уже в феврале 1946 года как участник Нюрнбергского процесса, выступив как свидетель обвинения. Его появление там и выступление на суде в качестве свидетеля стало неожиданностью даже для самых близких к Паулюсу офицеров, не говоря уже о сидевших на скамье подсудимых В. Кейтеля, А. Йодля и Г. Геринга, которого пришлось успокаивать. Некоторые из пленных генералов обвинили своего коллегу в низости и предательстве.
            После Нюрнберга фельдмаршал полтора месяца находился в Тюрингии, где встречался и со своими родственниками. В конце марта его снова привезли в Москву, и вскоре «личного пленника» Сталина (он не разрешил отдать Паулюса под суд) поселили на даче в подмосковном Ильинском (по некоторым источникам в Загорянском). Там он изучал труды классиков марксизма-ленинизма, читал партийную литературу, готовился к выступлениям перед советскими генералами. У него были свой врач, повар и адъютант. Паулюсу регулярно доставляли письма и посылки от родных. Когда он заболел, возили на лечение в Ялту. Но все его просьбы о возвращении домой, о посещении могилы жены наталкивались на стену вежливого отказа.
            Однажды утром в 1951 году Паулюса нашли без сознания, но успели спасти. Потом он впал в сильную депрессию, ни с кем не разговаривал, отказался покидать постель и принимать пищу. Сталин решил освободить фельдмаршала, не назвав при этом конкретной даты его репатриации.
Только после смерти Сталина, 24 октября 1953 года, Паулюс в сопровождении ординарца Э. Шульте и личного повара Л. Георга уехал в Берлин. За месяц до этого он встречался с руководителем ГДР В. Ульбрихтом и заверил того, что будет жить исключительно в Восточной Германии. В день отъезда «Правда» опубликовала заявление Паулюса, где говорилось, исходя из ужасного опыта войны против СССР, о необходимости мирного сосуществования государств с различным строем, о будущей единой Германии. И ещё о его признании, что он в слепом подчинении прибыл в Советский Союз как враг, но покидает эту страну как друг.

            В ГДР Паулюсу были предоставлены охраняемая вилла в элитном районе Дрездена, машина, адъютант и право иметь личное оружие. В качестве начальника создаваемого военно-исторического центра он начал в 1954 году преподавательскую деятельность. Читал лекции о военном искусстве в высшей школе казарменной народной полиции (предтеча армии ГДР), выступал с докладами о Сталинградской битве.
            Все годы после освобождения Паулюс не прекращал доказывать свою лояльность к социалистическому строю. Руководители ГДР хвалили его патриотизм и не возражали, если свои письма к ним он подписывал как «генерал-фельдмаршал бывшей германской армии». Паулюс выступал с осуждением «западногерманского милитаризма», критиковал политику Бонна, не хотевшего нейтралитета Германии. На встречах бывших участников Второй мировой войны в Восточном Берлине в 1955 году он напоминал ветеранам об их ответственности за демократическую Германию.
            Скончался Паулюс 1 февраля 1957 года, как раз накануне 14-й годовщины гибели его армии под Сталинградом. Главной причиной смерти, по одним данным, являлся боковой амиотрофический склероз — нейродегенеративное заболевание, при котором сохраняется ясность мышления, но наступает паралич мышц, а по другим — злокачественная опухоль.
            На скромной траурной церемонии в Дрездене присутствовали несколько высоких партийных функционеров и генералов ГДР. Через пять дней урна с прахом Паулюса была погребена возле могилы его жены в Баден-Бадене.
            Не хочется вспоминать о тех исторических персонажах, которые уничтожали наших предков. Но и сейчас, на полях интернета… на экранах телевизоров, в прессе, современные западные политики очень хотят… просто жаждут, повторить путь таких исторических личностей как: Паулюс, Гитлер, Наполеон!

            Продолжение главы 7.

            Лида сидела у костра, из разбитой мебели, разожжённого посередине фойе, как они считали дома культуры. Но один их бойцов оказался сталинградцем, и настойчиво объяснял всем встречным, что это музыкальный театр, все от него отмахивались, название «дом культуры» было привычней и фигурировало во всех приказах и командах.
            Уже давно стемнело. Лида, покушав каши с тушенкой, уже с полчаса сидела у костра. Хотела уснуть, сквозь головную боль, но это никак не получалось.
            Языки пламени костра казались Лиде очень большими, их меняющиеся рисунки становились все медленнее и глубже, но какой-то сильный звук разрушил их глубину… кто-то бросил в костер новые деревяшки и резвые огоньки вновь увеличивали скорость полумрака и обостряли слух… Проходили вязкие мгновения, языки пламени опять становились… медленными и глубокими. Они освещали спокойные спящие лица бойцов, сидящих и лежащих вокруг костра. Многие из них спали, кто-то храпел, а кто-то сидел настежь, открыв рот, запрокинув голову за спину. У Курочкиной очень шумела голова. Поворачивать из стороны в сторону её стало еще больней, чем два… три часа назад, когда она очнулась после контузии. Лида была забинтована, ей казалось, что голова стала намного больше по размерам. Огонь весело отражался в ее глазах, создавая внутреннее душевное тепло и… спокойствие. Вокруг туда-сюда бегали солдаты, выполняя свою бесконечную работу, где-то там, за стенами дома культуры постреливали, будто напоминая, что война не кончилась, а Лида сидела возле костра на сложенной в несколько раз большой портьере, кисти рук беспомощно спускались с ее колен.
            Со второго этажа упала железяка! Металлический звук заставил ее резко повернуть голову, чего она сделать не смогла, но резкая боль пронзила ее голову и тело. Она ойкнула. Спящие не шелохнулись. Лида выпрямила спину, не сильно потянулась, при этом почувствовав холод, медленно аккуратно легла на портьеру, подложив сложенные ладошки под щёку. Глаза ее поновой моргнули на языки пламени костра, моргнули еще раз… еще раз…

            …было отчетливо слышно, как на улице, к крыльцу с одним львом, второй был разбит орудийным выстрелом, подъехал автомобиль. Лиде, почему-то это стало очень интересно: «Там же проехать негде все кусками кирпичных стен завалено?». Она приподняла голову, через непомерно большие языки костра посмотрела на улицу. На улице светило солнце. Было много белого, белого света, необычного света… теплого света. Она медленно поднялась на ноги. Тело было легким, не смотря на одетый полушубок. Лида поправила шапку на голове… на голове не было бинтов, но ее это ни капли не смутило, она медленно пошла на улицу, где ярко светило солнце. Она аккуратно обходила спящих солдат. Спящих было много, как будто спать легла вся их рота, а фойе дома музыкального театра никак не кончалось. И вот она выходит в яркий свет между двумя белыми львами. Именно между двумя львами, никаких сколов на скульптурах, белые ослепительные львы, смотрящие в разные стороны, будто охраняя ее – Лиду.
            Белый снег слепил глаза. Совершенно было не понятно, почему на крыльце дома культуры стояли оба льва, они стояли на месте, несмотря на то, что один из них точно разбит пушечным снарядом. А внизу длинной… без выщерблин от пуль и осколков, лестницы – легковушка. Передняя дверь открывается, из машины вылезает, как всегда улыбающийся во все свое большое лицо, Яша.
            Он смотрит на нее – она смотрит на него. Лида медленно, хотя хочется быстрее, спускается на несколько ступеней… Яша разводит руки в стороны!..
            «Куда ж ты тогда пропала, Лидочка?..»

            - …Сержант Курочкина! - Лида открывает глаза, лейтенант склонился над ней, отпрянул, когда она подняла голову.
            - Двух фрицев, обмороженных, осмотреть надо. Вылезли сволочи откуда-то в темноте, чуть не грохнули их. Пальцы черные.
            - Сейчас, товарищ лейтенант.
            Она попыталась вскочить на ноги, но сразу ощущает острую боль в голове и все темные стены здания идут кругом, спасает костер, он яркими бликами остается на месте.
            После двух обмороженных немцев появились другие, «нихьт шиссен», «Nicht schie;en» уже звучало не второй, ни пятый, не десятый раз. Их как будто прорвало из разбитой плотины. Они шли и шли из ближних развалин, некоторые, выходя из темноты, бросали оружие. Почти у всех были тяжелые обморожения конечностей, у многих спасти пальцы не было никакой возможности. Единственно, чем можно было им помочь, это перевязать и отправить в госпиталь на переправу, с этой стороны, в этой части города, госпиталей не было.
            На улице немцам разожгли еще один костер, к костру, в фойе музыкального театра, где отдыхали наши солдаты, их не пустили. Под дрова фрицев заставили разобрать кузов разбитой машины. Было трудно определить ее марку, но деревянный кузов, хоть и изуродован, но не сгорел, а доски пригодятся на оба костра.
            Почти до рассвета Лида перевязывала пленных. Раненных, среди них было не много… обморожены и больны - были все.
            Опять, бесконечно уставшая, уже к утру, вернулась к месту, где во сне встретилась с Яшкой. Тьма на небе уже ослабла. На ее месте дремал солдат. Он тут же вскочил, увидев подходящую Лиду. Отошел в сторону, уступая место любимой, в роте, санитарке.
            Уже наступило 31е января, заканчивался первый месяц 1943го года. Лида села на согретое место, не прошло и минуты провалилась в дрему, не заметив, как опять улеглась на сложенную портьеру, боец молча укрыл ее теплой тряпицей. Лида уснула… и, словно тут-же, услышала пальбу.
            Курочкина открыла глаза. На крыльце бойцы стреляли в верх… в воздух.
            Лида вскочила, инстинктивно таясь за колонну и пытаясь осматривать пространство вокруг себя, пытаясь разобраться где враг, но опасности, очевидно, не было. Она вышла на крыльцо к однополчанам, у всех были радостные возбужденные лица. Один рядовой озорно глянул на смущенную Курочкину:
            - Генерала ихнего взяли, сестричка! Сдались немцы… наша взяла! – перезарядив винтовку, выстрелил вверх.
            - Отставить пальбу! – Громко приказал лейтенант, убирая свой пистолет в кобуру.
            «Не зря ты ко мне, Яшенька, сегодня приснился.» - подумалось Лиде: «Ты именно это мне и хотел сказать, что побили мы фрицев под Сталинградом!.. Где ты? Как ты?» Она рассеянно улыбалась, смотря куда-то за Волгу, по которой с берега к берегу, в обе стороны шли катера и баржи. Между ней и родной Волгой, которая намного уже шириной, в ее родном городе Калинине, по старому Твери, за открытой с востока площадью были разрушены… все здания и все строения…

            …А Яков Никитин, в это время, лежал в одной из палат московских госпиталей. Еще пара недель, и будет два месяца, как догнала его наша пуля, пуля ППШ, когда он спасал собой немецкого офицера… языка, так трудно им доставшегося, и не дошла она до его горячего сердца побольше сантиметра. И операция уже сделана давно, в первой половине декабря, а он до сих пор лежит на множестве растяжек, шевелиться можно только под наблюдением врачей.
            Искусно молоденький доктор, девчонка еще, извлекла ему эту пулю. Все говорят, что операция была сложнейшая, а один пожилой доктор назвал ее уникальной. Несколько раз в день Якова поворачивали, чтобы поменьше возникали пролежни, и заставляли сокращать различные мышцы тела, чтобы они совсем не зачахли. Пару раз в неделю Никитина осматривала оперировавшая его хирург. Но только недавно начала отпускать Якова… боль в грудной клетке, ведь ребра его были вскрыты для извлечения пули искусными уверенными руками молодой девушки… военного хирурга.
            31 января 1943го года, в половине одиннадцатого утра, Яшка лежал в своей палате и смотрел в белый потолок палаты и конечно думал о Лиде. Ему всегда было радостно думать о ней. Внутри у сердца что-то щекотало, боль всегда становилась чуть заметной, забывая про треклятую боль удавалось сделать глубокий вздох.
            Час назад был очередной утренний медицинский обход. Опять в палату, во главе группы докторов, вошла его хирург. У Яшки, как всегда, когда он видел эту молодую девушку, посветлело в Душе.
            - Ну здравствуйте, бессмертный! – как всегда подошла она к его постели. – Как ты сегодня?
            Легкими движениями пальцев проверила натяжение струн на его груди, поддерживающих натяжение разрезанных ребер, которые уже полтора месяца сращивались после извлечения пули, и вскрытие, для этого, грудной клетки.
            - Не волнуйтесь, доктор, убежать не смогу.
            Врачи заулыбались.
            - Ну вот – уже и шутки, дело явно на поправку!
            Она ниже открыла его грудь, опустив до пупка одеяло. Внимательно осмотрела рубец на ребрах. Вздохнула.
            - Если бы ты, доктор, смотрела, как я русского отплясываю, а там куда смотришь… чего интересного? Мне даже неудобно перед тобой.
            Вокруг опять все заулыбались, больные в том числе… Никитин говорил не тихо.
            - Ошибаешься, больной. Мне-то как раз ты очень интересен… Очень интересен!
            Она повернулась к немолодому доктору:
            - Порфирий Матвеевич, посмотри, - пальцем показала на затянувшийся шов. – какой чистый! – и уже Никитину. – Вы сильный человек… - посмотрела в историю болезни, - Яков Михайлович. У вас все очень хорошо заживает.
            - Тут хошь не хошь заживет, ведь так скорее встать хочется, что мочи лежать нету. Ну а силушкой-то меня мамка не обидела, это точно. – один из соседей по палате заржал.
            - Да. Вижу, что тебе скорее встать хочется. У меня подружка была, такая же непоседа. Ей все время надо было куда-то идти… бежать, что-то делать. Всем надо помочь.
            Никитин сузил глаза, чуть подумав, с лаской и радостью заговорил, было видно, что о сокровенном:
            - Да… и у меня знакомая есть в медсанбате… такая добрая… милая, тоже лишь бы помочь кому-нибудь. Себя не жалеет… Красавица. Волосы тёмно-золотые, непослушные. Хоть и обстриженные – косынкой не удержать… так и вьются шапкой. Улыбнется – будто светится.
            Зина насторожилась. А парень продолжал, глядя в сторону, словно любуясь девицей.
            - …доброты невероятной. Видишь ее – все расцветает вокруг. – он замолчал, грустнея и тяжело вздыхая.
            Один доктор из свиты приблизился к Широковой, пытаясь что-то сказать, но Зинаида, она была старшей в консилиуме, остановила его, подняв руку, а Яшка, не обращая ни на кого внимания, будто сам с собой:
            - …Её у нас все любят, воюет уже давно, от самого Калинина, с конца сорок первого…
            Зина тяжело задышала.
            - …Я-то с ней летом познакомился, на западе ото Ржева, наша рота месяца полтора там рядом с медсанбатом квартировала. Ну как тут не посмотреть на них, все девчонки – красивые!.. – он замялся, - слов нет! Ну другой раз подсобишь им, ну там дрова поколешь, воды натаскаешь, им воды с раненными всегда очень много надо…
            Сосед через койку прыснул смехом:
            - Во молодец… и рубильщик, и таскальщик! – по палате пронесся заметный смешок.
            - Чего ржёте, жеребцы? Завидуете что ли? - Громко, насколько мог, без сильной боли, кинул Яшка.
            - А как ей фамилия? – словно не своим голосом, не громко, спросила Зина. Поперхнувшись в конце фразы, кашлянув, словно поправляя препятствие в горле.
            Никитин задумался:
            - Курочкина… Лида Курочкина. Фамилия-то у нее добрая, наша! Деревенская.
            Сказал многозначительно, как бы гордясь, что Лида, по фамилии, Курочкина.
            Зинаида с трудом сдерживала самообладание. Она не дождалась от Лидочки ответа на свои письма, отправленные на адрес ее родителей в Калинин, после ее письма в марте 1942го. И никаких весточек больше не было. А одно письмо вернулось с припиской на почте: «Дом разрушен. Данного адреса не существует.»
            - Так, солдат, - она сказала эти слова тяжело и жёстко, - а ты ее полевую почту знаешь?
            Никитин посмотрел ей в глаза, немедленно замолчав. Их взгляды пересеклись, от них как будто полетели искры. Секунды проходили в полном молчании, может быть удивлении.
            - А Вы… с ней знакомы, что ли, товарищ военврач.
            - Она… она моя самая близкая подруга была перед войной. Мы учились вместе… в медицинском. – сказала медленно, с большим переживанием. В голосе чувствовались срывы от волнения сильного человека.
            Мотнула головой, глубоко вздохнув.
            - Значит так, - сказала громко и чётко, голос сильно изменился, стал стальным, - вот эти растяжки, - она мазнула их зеленкой, - снять сегодня, остальные через три дня. – Обратилась к старшей медсестре. – Записывайте в историю болезни: репродуктивность тканей идет хорошо, опухолей после сращивания костей не наблюдается, келоидная ткань имеет здоровый цвет. – Уже обращаясь к Никитину. – Вот что, герой! Через недельку будем вставать.
            Никитин моргал на хирурга и не знал, что ей ответить.
            - И еще, я к Вам подойду через два… нет, скорее три часа, поговорить про Лиду.
            Она встала, уже собираясь уходить, но опять посмотрела на Никитина. Дотронулась до своего подбородка:
            - А вы молодец, еще спляшите русского.
            Пошла к другому тяжёлому больному, через койку. Консилиум двинулся за молодым хирургом. Никитин пытался вспомнить свою полевую почту, но в волнении никак не мог, а была она у него на всех его письмах. Тут только он сообразил, почту Лиды - не знал никогда. А если бы и знал… где она сейчас воюет, после ранения???

            Когда врачи ушли из палаты, сосед, который заводил разговор о «рубильщиках, и таскальщиках» снова поддел Никитина, лежащего в глубокой задумчивости:
            - Ну и чего, у тебя с этой девахой все сложилось? – кинул он с ехидной усмешкой.
            Яшка смотрел в потолок… через несколько мгновений:
            - Эй! Сердечник… Ты там чай не помер? Яшка?
            - Ай! Ты мне?.. – Никитин повернул к нему голову.
            - С девчонкой-то с этой у тебя все сложилось в конце?
            - Я ее в госпитале встретил, когда ее ранили. А на следующий день увезли ее в тыл… так и потерялись.
            - Аа-а-а. Эх ты, растяпа. А слов-то, слов-то.
            Никитин вздохнул.
            - Вот, после войны… женюсь на ней!
            - Когда ты ее найдешь, посмотри вокруг, не будет ли там меня рядом. Я бы ее спать ночью не отпустил.
            - Ты, это… хлебальник свой прикрой, а то ведь я встану через недельку. Она для нас для всех – как святая была… для всей роты.
            Многие в палате вздохнули. Почему-то стало совсем тихо. Наверняка каждый представил свою главную красавицу на свете. Кто постарше, скрытно сбросил слезу в подушку, вспомнив жену… дочек, а юнцы, не знавшие бабьей ласки – закусили губу, борясь с горячим желанием страсти. Но впереди перед каждым из них была… война.
            А в это время в Сталинграде уже взяли Паулюса, Яшка еще ничего об этом не знал, он думал про Лиду в одной из палат московского госпиталя, а его приятель снайпер Сиротин вогнал пулю из своей снайперской в голову офицера охраны немецкого фельдмаршала!
            После завтра… Сталинградская битва будет победоносно завершена!
            

Продолжение:   http://proza.ru/2022/03/01/2002 

11.01.2022
Олег Русаков
г. Тверь