Сон о Тао Юань-мине

«…УСТРЕМИТЬСЯ ЗА ЛЁГКИМ ВЕТРОМ»

СОН  О ТАО ЮАНЬ-МИНЕ

Картина из интернета.

«Я хотел бы тот час же
      устремиться за лёгким ветром, -
С ним подняться бы в выси,
      с ним искать бы тех, кто мне близок!» Тао Юань-мин. /1/

Дул лёгкий ветерок.
Выходя из леса, я встретил китайца.
Не очень удивился, поскольку давно ждал встречи с ним, но почувствовал, что
взволнован.
«Не обмолвился словом,
        а душа уже опьянела.
Не ждала она даже,
        Чтоб с вином содвинулись чаши», - вспомнил я его стихи.

Он приветливо мне улыбнулся, и разве мог я не улыбнуться в ответ?!
Я никогда его не видел, но тотчас узнал, и что-то мне подсказывало, что мой
русский будет ему понятен, так же как и мне его китайский.
- Привет, Тао, каким ветром тебя занесло?
- Лёгким и попутным.
- Долго добирался?
- Долго. Пришлось дожидаться, пока ты получишь моё послание и пожелаешь
встретиться.
- Да, знаешь ли, то да сё, суета всякая, не мне тебе рассказывать, как это
бывает. И в твоей жизни этого хватало.
- Даже с избытком. Но всё же мы встретились.
«Дорога длинна,
      Но стремлюсь я к тебе постоянно…
Вина не моя,
      Что мой путь оказался столь долгим». /2/
- Ни твоей, ни моей вины здесь нет, да и не важно это. Важно, что встрече мы,
оба, похоже, рады. А что это за стихи ты прочитал?
- У нас их называют Юэфу, а у вас «народные песни», когда автор неизвестен.
- Понятно. Кое-что из этих сокровищ и мне знакомо. Но, помнится, в отличие от
обычных тем твоих стихов, поэты Юэфу всё больше о любви песни пели и пели
красиво.
«Я думала часто,
Что вы человек двоедушный,
И рада, что стали
Отныне мы с вами чужие.
Попала в беду я,
Как рыба в поток загрязнённый,
И долго придётся
До чистой струи добираться».

Или вот как замечательно сказано об отчаянии оставленной девушки:
«Любимый к другой
Ушёл и покинул меня.
Обиды такой
Тебе никогда не забуду.
Распахнуты двери,
Я их запирать не желаю -
Отныне не нужно
Любовь мне беречь для тебя».

- Отличные стихи, согласен.
- Спору нет. Сочинялись они примерно тогда же, когда и ты творил, а было это
давненько. Но стихи эти нетленны, как и сама любовь. К тому же, переводчик сумел
не только донести до нас смысл песен, но и сделал это с изяществом и мастерством
достойного соавтора.
Но давай-ка мы отправимся ко мне и продолжим эту приятную беседу у меня дома.
Я давно приготовил кое-что специально для нашей встречи.
- В кувшине?
«В кувшине вина
        глубокий таится вкус».
- Извини, такая тара вышла нынче из моды.
- Ладно, не важно. Лишь бы содержимого хватило. А то, знаешь ли,
«…ни разу я в жизни
        не сказал, что вина довольно.
  А сказал бы "довольно",
        и ушло б от меня веселье».
- Сегодня скажешь. И веселье при нас останется.
- Это будет мой новый опыт.
- Не только это. Жизнь не стоит на месте. И хотя суть её не изменилась, опыта уж
точно поприбавилось.
Кстати, не только вино я для тебя приберёг:
Я приготовил,
Чем порадовать друга:
Вино и стихи.

- Прекрасно. Надеюсь не только хокку, хотя японская поэзия мне тоже нравится.
Японцы наши младшие братья по культуре. Они позаимствовали у нас иероглифы
и много чего другого, но в поэзии нашли свои формы стихосложения, своеобразные
и покорившие мир образностью и лаконизмом.
- Твои стихи покорили меня в не меньшей степени. В моей нынешней жизни я во
многом равняюсь на то, как ты когда-то жил. А узнал я об этом из твоих стихов.
«Вижу тех, кто лелеет,
     словно клад драгоценный тело.
Час придёт превращенья -
     и сокровище их исчезнет».
Или вот что мне особенно у тебя нравится. Прошли века, а для тех, кто ищет свой
Дао, это всегда будет замечательной подсказкой и добрым советом:
«Когда не отбросишь
     Забот о преуспеянье,
То всё, чем живёшь ты,
     Окажется слишком жалким!».
Должен признаться, забот о преуспеянье я не отбросил, но беспокоит меня теперь
преуспеянье собственного сознания. И хотя особыми успехами я не могу
похвастаться, но, как говорят, «ещё не вечер». К тому же не моё это дело
заниматься оценкой того, чего мне удалось или удастся достичь.
Ты ведь в своё время очень скромно оценивал результаты собственных усилий:
«Но пока в моей жизни
     неразвёрнутые стремленья…».
«Так долго на свете,
     а всё никаких успехов».
«Так свои устремленья
     я в жизнь претворить и не смог».

Излишне ты скромен, уважаемый Тао. Весь мир теперь читает твои стихи. Так что
сами мы себе не судьи.
- Пожалуй. Ну ладно, показывай, где твоя хижина.

- Хижины с того времени, как ты «устремился за лёгким ветром», перевелись.
Дворцы, правда, остались.
- Дворцы обычно, если и гибнут, то в последнюю очередь.
- Верно, но всё же и их разрушено предостаточно. Время и человеческое неразумие
ничего не щадят.
«Под диким бурьяном  Развалины древних дворцов», - писал  Ду Фу. /3/.
- Да, разрушали дворцы из ненависти к их обитателям, забывая, что воздвигнуты
они человеческим гением. И свидетельства этой гениальности должны быть
оберегаемы и неприкосновенны. Но что нам с тобой до дворцов?! Было бы где от
непогоды укрыться, да книги хранить, и заветный кувшинчик, или что там у тебя,
куда-то спрятать.
- Есть такое место. Тебе понравится.

Тао только присвистнул, когда увидел мою «хижину».
- Э, брат, да не ошибся ли я адресом? Это что, действительно твой дом?
- Мой, мой, заходи. И твой тоже, насколько захочешь.
- Не привык я к излишествам:
«А хижине бедной
      к чему большие пространства?
  Достаточно если
      прикроет она постель».

- Да и мне было бы достаточно постели да розетки для компьютера, но так уж
вышло. У нас теперь дефолты всякие случаются и многое другое, о чём в ваши
времена не слыхивали.
Обычно дефолт – тяжкое для всех испытание, за исключением тех, кто его
организовал, а мне джокер выпал. Сидел я тогда на свободно конвертируемой
зарплате, которая к родной нашей денежке росла, как на дрожжах. Ну и купил эту
«хижину», случайно на неё наткнувшись, за небольшие деньги у прогоревшего
колхоза.
Теперь и сам не рад. Всё это надо в порядке содержать, раз обзавёлся. Постоянно
что-то чинить, менять, траву стричь, и прочая такая заморочка. Из-за этого стихи
твои лишний раз перечитать некогда.
- Да, имущество, сверх необходимого, это обуза. Излишества обременительны и
изнуряют заботой. Это вечная проблема – на что потратить скудные силы и
драгоценное время. То ли наводить порядок вокруг себя, то ли внутри себя – в
своём сознании. Даже в моём скромном домике внешнего порядка часто не хватало.
«В убогом жилище
     Прилежных рук не хватает,
И дикий кустарник
     Мои захватил владенья».

- Понимаю. Внешней упорядоченности обжитого тобой невеликого пространства
времени ты уделял немного. Но, мне кажется, ты и сам от этого не всегда был в
восторге. Как там у тебя:
«И в ветхом жилище
      гуляет печальный ветер,
А буйные травы
      от глаз мой двор заслонили».

- Верно, хотелось бы достичь гармонии и внутренней, и внешней. Тем более, что
внутренняя, если и достигается, то скрыта от глаз людей. Не знакомые с истинной
мудростью судят о человеке по внешним признакам, которые более говорят о
деятельной активности и предприимчивости, чем о мудрости. Преуспеть можно
различными и не всегда добродетельными способами, но мудрости можно достичь,
лишь служа истине. Приходится выбирать, чему посвятить жизнь.
Выбрав мудрость, будь готов к тому, что внешне жизнь твоя многим покажется
неприглядной. С этим нужно раз и навсегда смириться и идти своим путём.
Аскетизм, конечно, не должен быть самоцелью. Если жизненные обстоятельства
сложились удачно, то минимальный комфорт можно себе позволить, ибо нищета
унизительна. Но удобства жизни, роскошь и радости чрева не должны становиться
главной целью. Здесь, как и во всём остальном важно соблюдать меру. Как писал
наш многомудрый Ли Эр: «Воздержание - это первая ступень добродетели, которая и
есть начало нравственного совершенства».
И я имел в виду именно это, когда писал:
«Когда не отбросишь
     Забот о преуспеянье,
То всё, чем живёшь ты,
     Окажется слишком жалким!».
- Отличные стихи, Тао. Мне они здорово помогли в то время, когда я ещё
колебался, не зная, на что употребить отведённое мне «время под солнцем».
Я выбрал целью, как и ты, внутреннюю гармонию. 
- Теперь понимаю, почему и твой двор не в идеальном состоянии.
- Верно. Откуда ему взяться? Само собой ничего не делается, а я каждый день
разрываюсь между хозяйственными заботами и соблазном зарыться в книги.
Вот и теперь:
Тепло и дожди,
Бурьян почти у крыльца.
За книгой сижу.

Это по твоим мотивам.
- Давно хокку начал писать?
- Да нет, и не уверен, что буду этим заниматься, но пока фиксирую интересные мне
моменты быстротекущих дней. Как писал Высоцкий: «Пишу в блокнотик впечатлениям
вдогонку».
Ладно, Тао, хватит нам у крыльца топтаться, проходи  в дом, а то, похоже, сейчас
дождик припустит.

Едва мы зашли в каминный зал, как и в самом деле, сначала крупными каплями, а
затем и очередями струй забарабанил по крыше обильный осенний дождь.

Эта половина дома у меня практически не жилая. Можно сказать «для приёмов».
А поскольку гости в мою глушь забираются редко, то и температура там, обычно,
ниже комфортной. Но для Тао, привыкшего жить в своей развалюхе, «…за бедной
дощатой дверью», это были сущие пустяки.
Всё же необходимые реверансные фразы нужно было произнести.
- Извини, Тао, здесь несколько прохладно. Я ведь не знал точно, когда ты
придёшь. А то бы ты уже сейчас парил свои старые косточки.
- Ладно, не извиняйся. Ты же знаешь, я не привык к комфорту, и не это для меня
главное.
- Знаю. О главном ты хорошо в своё время написал:
«Правду в сердце взращу 
      под соломенной крышей простой,
И смогу я себя
      человеком достойным назвать».
- Приятно, что ты это помнишь и считаешь нужным помнить.
- Истинные ценности не преходящи и забывать их нельзя.
- Да, но и в моё время не было единого мнения о том, что такое истинные
ценности, и сейчас то же самое.
- Это так, но пришёл ты именно ко мне, заходя, конечно, и к другим по пути,
зная, что наши мнения на этот счёт достаточно близки.
- Мне теперь только и остаётся «искать тех, кто мне близок», то есть тех, кто
принял мои идеи и пытается жить в соответствии с ними. Приятно, знаешь ли,
найдя, убедиться, что «Есть в мире сердце, где живу я...», - так писал ваш
Пушкин.
- Одного ты точно сегодня нашёл. Он перед тобой. Твои мысли и идеи давно греют
мне сердце. Спасибо, что тебе хватило мужества и терпения их выстрадать, а
главное – жить, им не противореча. Свой образ мысли ты вполне подкрепил образом
жизни.
Давай, располагайся, вот хоть в этом кресле. Тебе будет удобно. А я быстренько
организую всё необходимое, чтобы ты не торопился меня покинуть.
- К чему торопиться? Я уже никуда не опоздаю. Ты любишь поэзию, значит, беседа у
нас должна получиться. Да и хорошо у тебя здесь. Не то что у бедолаги Ли Бо, к
которому я заглянул по пути к тебе.
- Да, я помню, как сам он писал о своём доме:
«Мох покрывает стены,
Пыльный, пепельно-рыжий».
- «Из развалившейся кухни –
Гляжу – фазан вылетает», - подхватил Тао.
- «Книги перебираю –
Моль на них шевелится», - продолжил я.
- «Седая мышь выбегает
Из-под моей постели», - завершил нашу перекличку Тао. /4/.
- Но покинуть своё убогое жилище он ни за что не хотел:
«Если опять придётся
Мне уходить отсюда –
Лучше уйду в могилу,
Сгину в земле навеки».

- Да, он был верным последователем Кун-цзы, учившего:
«Благородный муж беспокоится о правильном пути и не беспокоится о бедности».
Ну а ты надолго здесь обосновался? Никуда из этой глуши не собираешься?
- Нет, мне здесь нравится. И место, и образ жизни. Как сейчас говорят, в
основном, правда, удачливые богатеи: «Чтоб я всегда так жил».
И как тут не вспомнить Ли Бо, писавшего о своих любимых горах Лушань:
«Вот тут бы жить и окончить мне
Последнюю из дорог».
Я знаю, конечно, что есть места во многих отношения получше, но «охота к
перемене мест» уже не имеет надо мною власти.
Раньше мне хотелось постранствовать по миру, набраться иноземных впечатлений.
Когда сорвалась моя поездка в США, ещё до развала Союза, я, помнится, очень
расстроился. А теперь, когда я могу ехать куда хочу, то даже загранпаспортом не
удосужился обзавестись.
Навестил меня здесь как-то мой московский друг и поэт, немало поколесивший по
свету. Понравилось ему здесь, но всё же он очень удивлялся.
- Как это ты сидишь здесь безвылазно?
- Совершенно спокойно, представь себе, зная, что и за границей горох не под
печью сеют.
А недавно я песню услышал:
«Я ни разу за морем не был.
Сердце тешит привычная мысль:
Там такое же синее небо,
Там такая же сложная жизнь».
Впечатлений мне и здесь хватает. Есть на этот счёт замечательная китайская
пословица: «Мудрый познает жизнь, не выходя со своего двора, остальным же надо
путешествовать».
Понимаю, звучит это, пожалуй, нескромно: мудрый, дескать, выискался. Но
совершенно искренне могу сказать: самолёты, поезда, такси, визы, чемоданы,
таможни – вся эта неизбежная суета уже не для меня. Дочь не раз приглашала меня
к себе в Швецию, но мне и в районный центр за чем-то необходимым съездить и то
пытка. К тому же интернет позволяет мне, коли охота есть, побывать где угодно с
минимальными потерями времени. Разумеется, море на дисплее это не реальное море
с его звуками, запахами и прочими замечательными свойствами. Но с этим
приходится мириться. Всё иметь невозможно. Приходится выбирать, и главное –
этот выбор меня нисколько не напрягает. Но другим я его не навязываю и следовать
моему примеру не призываю. Считаю, однако, вместе с грибоедовским Фамусовым,
что большая часть так называемых «туристов» от нечего делать «рыскают по свету,
бьют баклуши». Набираются впечатлений, пытаясь заполнить ими бездонную яму,
называемую скукой. Мне же интереснее коллекционировать мысли, а для этого
куда-то ездить совсем не обязательно. И не могу не признать, уважаемый Тао, что
именно ты был для меня Цзы-учителем жизни. У тебя я вычитал и признал достойным
подражания:
«Поле вспахал я
     И всё, что нужно, посеял.
Время настало
     Уже читать мои книги.
…Так я мгновенно
          вселенную постигаю…
Это не радость,
     То в чём же она иначе?».

Много лет назад я впервые прочёл эти строки и по доброму очень завидовал тебе –
бедному отшельнику – «постигающему вселенную» после праведных трудов
земледельца. Маяковский написал, как бы о тебе: «землю попашет – попишет стихи».
Вот бы и мне так, мечталось тогда.
Но, от тогда до сегодня пришлось пройти довольно тернистый путь, чтобы, наконец,
мечта моя сбылась.
Да и у тебя обратный путь в деревню был непрост. Не зря же ты писал:
«В мечтах о деревне
     Прождал я всё-таки годы
Покамест сегодня
     Я не поселился в ней…».

- Это точно. Решение оставить службу далось мне нелегко.
А сохранить «твёрдость в бедности трудной» было ещё труднее.
«Когда-то давно
     От голода я страдал
И, бросив соху,
     Решил чиновником стать:
Себя прокормить
     Уже я больше не мог,
И стужа с нуждой
     Обвили меня всего.
…Решенье моё
         Лишь стыд принесло с собой.
А я до конца
     Остаться честным хотел
И, пыль отряхнув,
     Вернулся домой к полям…».

- Всё же ты справился. Мог бы и я тебе много чего порассказать на эту тему.
Очень извилистым маршрутом добирался я до этих мест. Но, в конце концов, мы
пришли к одной и той же мысли:
«Разве жизнь на приволье
     не разумней всего, что есть?».

Это ведь твои стихи, не так ли?
- Да, и мне приятно, что ты их помнишь.
- А как мне приятно, что тебе приятно! Но попробую наше общение ещё более
приятным сделать.
У нас говорят: «Соловья баснями не кормят», а дорогого гостя тем более.
Может, покачаем мой «кувшинчик»?
- Мог бы и не спрашивать. Знаешь: не откажусь. Слегка даже и заждался уже этого
твоего предложения.
- Извини, Тао, ты прав, заболтался я, но мы всё наверстаем.
- А можно я, забыв о скромности, буду иногда себя цитировать, если что к месту
вспомнится?
- Сделай одолжение, не стесняйся. Я буду только рад услышать твои стихи в
авторском исполнении. Но мне кажется, сейчас у тебя на уме то самое:
«Но досадно мне то,
      Что пока я на свете жил,
 Вволю выпить вина
       Так ни разу и не пришлось!».

- Угадал.
- Это было нетрудно.

Я быстренько собрал на низеньком столике всё, что могло нам с Тао пригодиться, и
уселся в кресло напротив моего гостя. Налив вино в бокалы, я процитировал его
стихи:
«Не теряя мгновенья,
      Вдохновим же себя усердьем.
 Ибо годы и луны
      Человека не станут ждать».

Давай, Тао, за встречу.
Мы выпили.

Отдав должное послевкусию незнакомого напитка, Тао сказал:
- Надеюсь, ты понимаешь, что в последних процитированных тобой строках я вовсе
не усердие к вину имел в виду?
- Конечно. Но будем считать, что над прочим мы сегодня уже поусердствовали. Я
так точно. До встречи с тобой неплохой участок леса успел расчистить. А теперь
подошло время и за столом не лениться. И в древние времена говорили, да и сейчас
говорят: «Вино это зло». Конечно, зло, если только тем и заниматься, что
бутылочку качать. А у меня и другие радости имеются. Но даже если вино это зло,
то со злом нужно бороться, усердно его уничтожать. Вот давай этим и займёмся.
- Ладно, убедил.
- Довольно легко, заметь.
Я снова наполнил бокалы.
- За тебя, Тао, моего дорогого гостя.
- Спасибо.

- Я думаю, - продолжил я начатую тему, - мы оба с тобой прекрасно знаем, что
значит «ненавидеть хозяйский свисток», под который тебя сытно и вкусно кормят, а
порой, так и не очень сытно. Ведь, как у нас говорят: дадут хлебца – дадут и
дельце. Может оно и справедливо. Даром кормить других никто не обязан, но если
проявился у тебя талант поэта, а ты должен в канцелярии какие-то циркуляры
составлять, то надолго терпения может и не хватить. Вот ты, например, не
выдержал, ушёл на вольные крестьянские хлеба, а века спустя и я за тобой
последовал.
И помимо меня для многих твоё решение уйти со службы и жить в деревне послужило
примером.
- Так ведь и я не первый на такое решился. Из преданий о прошлом дошли рассказы
о благородных, образованных отшельниках, искусных в мудрой и изящной
словесности. Один из них Чжан Чжун-вэй, которому я в знак великого почтения
посвятил стихи:
«Учёный Чжун-вэй
      Любил свой нищенский дом.
Вокруг его стен
      Разросся густой бурьян.
Укрывшись от глаз,
      Знакомство с людьми прервал
Стихи сочинять
      с искусством редким умел…
В житейских делах
      Беспомощный был простак…
Не прочь бы и я
      всегда подражать ему!".

И ведь среди покинувших службу были не только простые чиновники, но и добившиеся
весьма высоких чинов и должностей. Чжан Чжи, например, о котором рассказал в
своих записках Сыма Цянь, дослужился до сановника дафу, но ушёл в отставку и до
конца дней уже не служил /5/. Ян Лунь ведал у себя в области науками и тоже ушёл
со службы. И другие были. Так что мне было на кого равняться.
Долгое время, однако, я разрывался между двумя противоречивыми чувствами.
С одной стороны, служба ради хлеба насущного, как теперь говорят, «наступала на
горло» моей песне, моим душевным устремлениям.
С другой стороны, свои поступки я старался соотнести с идеями учёных мужей, чьи
заветы представлялись мне мудрыми. Одним из них был Кун-цзы, который «Латал и
сшивал,  упорядочить мир хотел».
- Да, я помню твои стихи о нём:
«Но того человека
      Пусть и нет уж на белом свете,
Будет в тысячелетьях
      Он тревожить сердца потомков».
- Верно, это ему посвящено. Так вот, он утверждал:
«Благородный муж идет на службу, дабы выполнить свой долг». А понятие долга не
было для меня пустым звуком. Следование долгу означало преодоление в себе
стремлений к эгоистическому обустройству личной жизни, когда радости моего Я
стоят на первом месте и закрывают собой весь остальной мир.
Второй столп мудрости Ли Эр учил о дисциплине духа, как пути к достижению
могущества: «Побеждающий других силен, а побеждающий самого себя могуществен».
Кун-цзы отшельничество представлялось своего рода искушением, слабостью, а
поддавшиеся ей, считал он, забывают о долге.
Я много об этом думал и, в конце концов, решил, что если Конфуций и прав, то
лишь отчасти. Не радоваться жизни уходили в своё уединение мудрецы-отшельники,
а совершенствовать своё сознание, размышлять над сложными проблемами бытия с той
степенью сосредоточенности, которая невозможна среди городской суеты и
обязанностей, связанных со службой.
В толпе трудно возвысить свой голос, даже если твоим голосом говорит Истина.
Она нужна далеко не всем. А те, кому от неё может не поздоровиться, бегут от неё
и защищаются ложью. И уходит жизнь на бессмысленные с ними споры.
«Вот бывают же люди, -
     Даже в доме одном живут, -
Что принять, что отбросить –
     Нет единства у них ни в чём».

Как не уйти от таких людей?! В пылу своих вечных разногласий они и не заметят
твоего ухода. А для тебя это будет спасением, избавлением, дорогой к
просветлению.
Жизнь многих отшельников была самоотверженным подвигом при тяжких испытаниях.
Когда при императоре Цинь Ши-хуане для конфуцианцев настали трудные времена,
именно отшельники спасли многие канонические книги от полного уничтожения.
И для меня настало время, когда мои представления о долге перед правителем и
долге перед собственным призванием вступили в противоречие, разрешить которое
можно было, только уйдя в отставку. И тогда:
«Укрыл я следы
     за бедной дощатой дверью.
Уйдя далеко
     От мира, порвал я с ним».

Следуя долгу служить и быть полезным правителю, я обрекал себя на мучительное
для меня пребывание в мире лжи и обмана, тщеславных устремлений чиновников,
интриг и ежедневной пустопорожней болтовни людей, которых я не мог игнорировать,
поскольку нас связывали служебные отношения. Я терпел, сколько мог, крепился, но
пришло время, и терпение иссякло. Всё чаще и чаще приходила и мучила мысль:
жизнь так коротка, и неужели посвятить её нужно работе, которая хотя и
гарантировала хлеб насущный, но неизбежно превращала мою жизнь в порочный круг,
в котором кроме сытого желудка всё было зыбко и ненадёжно, включая самую службу.
Сколько чиновников было изгнано со своих должностей, став жертвой зависти и
клеветнических наветов!
И я решил:
«На пахоте труд мой
     Меня не введёт в обман!».

И хотя знал, что этот труд пресыщения мне не подарит, а превратности погодных
условий могут обречь на голод, но я знал также, что «Лучше горсть с покоем,
нежели пригоршни с трудом и томлением духа»./6/
Да и почтенный Ли Эр – своими разумными поучениями немало повлиял на моё решение
вернуться к деревенской жизни. Из материальных благ нужно довольствоваться тем,
что имеешь, - учил он, - главной целью сделав духовное богатство.
«Знающий меру доволен своим положением».
Кто примет эти его идеи, тот окажется на пути к великой радости.
- Многие из тех, кто ценил именно «сознательное существование», в той или иной
форме повторяли эти мысли впоследствии. В частности в девятнадцатом веке Ницше
в свойственной ему афористичной форме призывал: «Беги в своё уединение!», имея
в виду, что только в уединении можно сосредоточиться на главном. Его Заратустра
в основном этим и занимался.
- Счастлив тот, для кого работа и то, чем он сам хотел бы заниматься в жизни,
совпадают. Для такого труд уже и не работа вовсе, как некое нежелательное
занятие, к которому он принуждается обстоятельствами, а радостное продвижение по
Дао-Пути. Тогда сама работа и есть вознаграждение за неё.
А как же служение-долг, к которому призывал Кун-цзы? – спросишь ты.
А так, что в этом вопросе их взгляды совпадали.
«Найди любимое занятие, и тогда ты никогда не будешь больше работать...", - это
слова Кун-цзы.
Осмыслив всё это, я решился:
 «Без хлопот, не служа,
       тридцать лет я на свете провел,
 И не смела тогда
      пыль мирская коснуться меня.
Все сильнее к стихам
      возрастала давнишняя страсть –
Я в лесах и садах
      не испытывал суетных чувств…».

- Браво, Тао! Да ты счастливчик! Тридцать лет прожить, не будучи ни в чьём
услужении – завидная участь. Хотел бы я побить твой рекорд, но не знаю, удастся
ли.
- Ну что ж, от души тебе этого желаю.
- Вот за это я бы выпил с особым удовольствием.
- Готов присоединиться.
Мелодично зазвенели наши соприкоснувшиеся бокалы.

- Должен заметить, - продолжил свою мысль Тао, - успех и радость на Дао-Пути
ждут лишь при твёрдом следовании принципу разумного самоограничения. Отсекая
всякие необязательные излишества, экономишь драгоценное время жизни для
главного.
- С этим невозможно не согласиться. Среди людей, всерьёз размышляющих о духовном
росте, эта идея становится всё популярнее. Тот же Ницше в своё время
провозгласил «хвалу малой бедности». И современные мыслители всё чаще приходят
к таким же взглядам на Дао-Путь.
Один московский поэт, гостивший у меня пару лет назад, тоже призывает жить
«...чистотою наполнив сердца,  истребляя желаний избыток»./7/
Желания, связанные с потребностями плоти, если пустить дело на самотёк,
множатся, разрастаются и стремятся подчинить себе всего человека в ущерб его
духовной составляющей. Поддашься им и из обиталища духа превратишься в
«ротожопу», как писал В.Пелевин. Даже если и осознаешь порочность такого пути,
далеко не всегда остаётся время, чтобы поправить дело.
«Дни юности нашей
Проходят стремительно быстро.
Казалось, ступил лишь –
А смотришь, кончается жизнь.
Ты мне не поверил? -
Взгляни, как растаял бесследно
Тот иней искристый,
Что утром лежал на траве». - Это из песен Юэфу.

Поэтому я отношу себя к везунчикам, к которым обстоятельства жизни всё же, хоть
и не сразу, но и не поздно, оказались благосклонными. Мне довелось прочесть твои
стихи и ещё кое-что, что, в конце концов, и привело меня в этот уединённый дом.
Всё песню хочу сочинить на твои стихи, лирический герой которых очень на тебя
похож.
«Далеко на востоке  живёт благородный учёный,
 И одет он всегда  в неприглядное рваное платье,
 И из дней тридцати  только девять встречается с пищей,
 И лет десять, не меньше,  он носит бессменную шапку.
 Горше этой нужды  не бывает, наверно, на свете,
 А ему хоть бы что -  так приветлив на вид он и весел.
 Я, конечно, стремлюсь  повидать человека такого.
 И пошёл я с утра  через реки и через заставы.
 Вижу - тёмные сосны,  сжимая дорогу, теснятся.
 Вижу - белые тучи  над самою кровлей ночуют.
 А учёному ясно,  зачем я его навещаю.
 Сразу цинь он берёт,  для меня ударяет по струнам...
 ...Я хотел бы остаться  пожить у тебя, государь мой,
 Прямо с этого дня  до холодного времени года».

Перед «благородным учёным» - твоим двойником, Тао, – почтительно склоняю голову.
Полагаю, прочтя это, многие задумались о своей жизни, а кто-то, возможно, и
изменил её, «истребляя желаний избыток».
За это стоит выпить, как ты думаешь?
- Конечно, стоит. За идеи, изменяющие сознание людей в сторону большей
духовности!
Бокалы снова пропели нам свою короткую песню.

- К сожалению, Тао, не всем, хватило решимости следовать голосу сердца.
Многие мечту свою так и не осуществили.
Один из них – Ду Фу, верный и достойный друг Ли Бо.
Сколько горечи и тоски по несбывшемуся в его стихах!
«Если бы литература  Мне помогла хоть немного:
Освободила от службы  Вечной погони за хлебом.
Ныне ж мое положенье  Схоже своею тревогой
С чайкой, которая мечется  Между землею и небом…
Всю жизнь я стремился  Уйти в одиночество, в горы,
И вот уже стар  А свое не исполнил желанье.
Давно бы я бросил  Служебные дрязги и ссоры,
Лишь бедность мешает мне  Жить в добровольном изгнанье».

- Что ж, понять его нетрудно, и я от души ему сочувствую, тем более, что и сам
колебался немало. Но, в конце концов, мне всё же стало невмоготу тратить жизнь
на «служебные дрязги и ссоры». Годы зрелой жизни быстротечны, как впрочем и
остальные, и я почувствовал непреодолимое желание посвятить их делам, к которым
влеклась моя душа.
«…Сердцу волю я дам
      без боязни раскаяться в том.
...Эту шапку сорву
      и в родное селенье вернусь.
Вам меня не обвить,
      путы выгодных мест и чинов!».

- Этими стихами, Тао, ты и моё сердце разбередил. Разница, однако, между нами в
том, что у меня не было «родного селенья», куда бы я мог вернуться. Моя жизнь в
деревне началась в доме без окон и дверей. Немало пришлось потрудиться, чтобы
снова сделать его пригодным для проживания. Да и окрестные жители не сразу
примирились с моими «чудачествами». В частности, я призвал их прекратить
браконьерские порубки в близлежащем лесу, который и лесом-то уже трудно назвать.
Вначале меня «не поняли». Дело дошло до прямых столкновений. Кое-кому досталось…
Только это их и убедило, что я настроен серьёзно. Обещали и дом сжечь, и меня в
лесу закопать, но со временем они всё-таки признали мою правоту.
- Ну, за это точно стоит выпить.
- Отчего же не выпить?!

К явному удовольствию Тао я быстренько разжёг камин.
Любуясь игрой многоцветного пламени, он сказал:
- Живой, но укрощённый огонь – какое же это чудо! – отрада для глаз, дарящая
живительное тепло. И мне бы такой камин не помешал, но в моей хибарке ему и
места бы не нашлось.
- А раз в моей нашлось, то это приятное обстоятельство стоит отметить.
- Ещё как стоит.

- Когда-то, - заметил Тао, - я написал:
«Для защиты от стужи
      мне довольно холстины грубой».

Но довольство это было вынужденным. В холодное время года трудно радоваться
жизни и писать стихи, когда в доме лишь чуть теплее, чем снаружи.
Дрова у меня всегда заканчивались раньше, чем морозы, а самодельное вино,
гревшее изнутри, быстрее, чем в других домах.
- В молодые годы грела ведь ещё и любовь. Хорошие есть об этом стихи Юэфу:
«Морозные дни
Нам года конец предвещают,
На северном ветре
Снежинки, танцуя, летят.
С тобою вдвоём
Под тяжёлым лежим покрывалом,
И так нам тепло
Как жаркою летней порой».
- Да, верно, но только «под тяжёлым покрывалом» всю зиму не пролежишь, а когда
приходилось выбираться, то сразу и попадал из любовных объятий в объятия стужи и
печали. Винить, однако, было некого. Я сам избрал для себя такую жизнь.
«Разве ждал я обилья,
      что превысит меру желудка?
Мне другого не надо,
      как наесться простой крупою.
Для защиты от стужи
      мне довольно холстины грубой.
Под некрашеной тканью
      я спасусь от летнего солнца.
Даже скудости этой
      не привык я иметь в достатке -
Вот что горько и больно,
      вот что ранит меня печалью.
Значит так и должно быть,
      ничего не поделать с этим...
И тогда остаётся
      От наполненной чарки радость".

- Ну, Тао, ты просто гениально подвёл меня к следующему тосту. Хочу выпить за
тебя, мужественно перенёсшего все унизительные тяготы бедности и им вопреки
оставившего нам – твоим потомкам – замечательный образец скромной жизни и
много-таки образцов великолепной поэзии.
- Спасибо, не скупишься ты ни на вино, ни на похвалы.
- Ты этого вполне заслуживаешь, Тао.
Мы выпили.

- Должен заметить, Тао, из твоей поэзии следует, что не только чарка утешала
тебя и дарила радость.
«Что же мне помогает
     Утешенье найти в печали?
Только память о древних
     Живших в бедности мудрецах!».

- Отрицать не стану. Доступная мудрость древних, способна отвлечь от многих
горестей.
О многих превратностях судьбы можно забыть, раскрыв хорошую книгу.
- Золотые слова! Но вот что меня смущает. Ты написал как-то, что находишь
наслаждение «В шести совершенных книгах». /8/
- Да, и что не так?
- Не так уж они оказались совершенны, хотя мудрости в них предостаточно.
- А какие книги ты готов назвать совершенными?
- Ну, наверно те, в которых не только заключена Истина, но и разъяснено, как она
может изменить жизнь к лучшему, а также защитить себя от взбалмошных тиранов.
- Ты имеешь в виду Цинь Ши-хуана?
- Его в первую очередь. Согласись, вряд ли он считал сжигаемые по его приказу
книги совершенными, а казнимых приверженцев конфуцианского канона истинными
мудрецами. Он видел в них, в первую очередь, осуждение его методов управления
страной, а значит и его самого. Не хватало седьмой книги, прочтя которую, он уже
не посмел бы сжечь первые шесть. Но это не упрёк составителям шести книг,
поскольку седьмая о торжестве Истины не написана до сих пор. Без неё, однако,
древняя китайская мудрость, как и любого другого народа, остаётся несовершенной.
Из-за этого несовершенства и пылали неоднократно костры из книг. Да и сейчас,
возможно, где-нибудь пылают.
Цензура – это те же костры, поскольку результат практически один и тот же: книги
изымаются из обращения, мысли, подчас весьма незаурядные, и аргументы авторов
становятся недоступны пытливому читателю.
Цензоры, составители списков запрещённой литературы, люди подчас интеллектуально
весьма ограниченные, принимают за меня решение, что такие-то книги мне, или кому
бы то ни было, читать не следует. Ты, вероятно, знаешь, и Кун-цзы однажды
неосторожно высказался: «Изучать неправильные взгляды вредно». Как будто
правильными взглядами можно обзавестись, не изучая духовное наследие наших
предшественников, среди которого что-то правильно, а что-то нет.
А для Цинь Ши-хуана эти слова были оправданием, когда он сжигал конфуцианские
трактаты. Так опрометчиво брошенная фраза наделала много беды и руками
императора себя же и сожгла.
Но усилия как любителей костров из книг, так и цензоров тщетны. Всегда были и
будут энтузиасты, подлинные почитатели Слова и Истины, которые самоотверженным
трудом своим, а то и с немалым риском для жизни, спасут для потомков гонимое
Слово. И примером для них всегда будет служить знаменитый Фушэн, знавший
«Шуцзин» наизусть и по памяти восстановивший её текст после сожжения.
- Были и другие старцы, прятавшиеся по пещерам от императорского гнева и вопреки
этому гневу восстановившие и хранившие в тайниках драгоценные книги. Почти
пятьсот конфуцианцев были казнены, но истинных мудрецов это не испугало и не
остановило в их подвижничестве.
- К сожалению с тех пор,по сути, мало что изменилось.
Кун-цзы жаловался, что птица  Фэн с вестью о мудром правителе и торжестве добра
к нему не прилетала. Но и к нам она лететь не торопится. Совершенная книга о
переустройстве мира на началах Справедливости, как руководство мыслителям и
правителям так до сих пор и не написана.
- Но будь она даже написана, это совсем не значит, что все властители тут же
примут её наставления и рекомендации. Для этого нужно, чтобы Истина и
добродетельное управление страной заботило их больше, чем роскошь и излишества,
предоставляемые обычно властью.
Кун-цзы в своё время много думал о разумном управлении государством. Его мудрые
мысли на этот счёт были широко известны. Но следовали его рекомендациям далеко
не все, а те, кто следовал, следовали им не всегда.
В книге «Лунь юй»  рассказывается, как  однажды Цзи Хуаньцзы, луский правитель,
получил от своих верноподданных в подарок певичек и танцовщиц. Подарку оказались
настолько рады, что на три дня дела правления при дворе были заброшены. Узнав об
этом, возмущённый Кун-цзы покинул царство.
- Да, луский правитель певичками интересовался явно больше, чем делами
управления.
- Не он один, но это лишь подтверждает мысль, что совершенная книга, даже будучи
написана, сама по себе жизнь не изменит. Писать такие книги и склонять
правителей следовать их предписаниям бывает опасно. Потому, возможно, Кун-цзы и
покинул правителя, вспомнив кстати и совет безумца, который, согласно легенде,
обратился к нему на улице со словами: «Брось все! Брось все! Ныне опасно
участвовать в управлении».
- Вполне возможно, что покинув, луское царство он сохранил свою жизнь, поскольку не
в его правилах было лицемерить и заискивать, безропотно мириться с
пренебрежительным отношением к управлению государством, а говорящие правду
всегда в опасности. Вероятно и раньше что-то вызывало его неудовольствие, а
певички были лишь каплей, переполнившей чашу терпения.
- Кун-цзы высоко ценил искреннее, а не декларативное отношение к своему долгу.
«Когда приверженные добродетели не распространяют ее, когда приверженные
Дао-Пути не искренни в нём, то какая разница – пребывают они в этом мире или нет?»,
- учил он своих учеников.  Пассивно взирать на бесчинства и самодурство, - это
было не для него. Быть советником, чьими советами пренебрегают, унижало его
достоинство и он понял, что его дальнейшее пребывание при дворе бессмысленно.
С точки зрения Кун-цзы луский правитель «... нарушил порядок неба», и
примириться с этим было невозможно. Покинув луское царство, он выразил тем самым
свой протест и остался жив.
- А ты, уйдя со службы, спас в себе поэта, убедительно рассказавшего потомкам
о преимуществах уединённого, но творчески активного образа жизни.
Как ты думаешь, стоит ли за это выпить?
- Не надейся, что я скажу «нет» или «довольно».
- Отлично, значит нам предстоит нескучный вечер. За тебя, Тао.
- Спасибо.

Мы выпили, и Тао придвинул своё кресло поближе к камину.
- Какое блаженство! Тепло и снаружи и изнутри. Такое в моей жизни бывало не так
уж часто.
- Наслаждайся, сколько заблагорассудится. Дров у меня – немеряно. И вина, для
такого случая, я думаю, хватит. Знаешь, Тао, не раз я в своих фантазиях
представлял себе нашу встречу, и вот - ты мой гость, и, похоже, тебе здесь
нравится.
Вот и сбылось:
Держит друга в объятьях
Мягкое кресло.

- Ещё бы мне не нравилось: крыша от дождя не протекает, в доме тепло, угощают
вином и стихами. А что это такое приятное мы пьём?
- Специально для тебя держал эту четырёхлитровую бутыль вина. Я думаю это
более-менее похоже на то, к чему ты привык. По крайней мере, по крепости.
- Как, всего четыре литра?
- Не волнуйся, старый пьянчужка, есть и ещё. И поверь, для тебя-то я не пожалею
этого «зла».
- Ну, спасибо, успокоил. Под вино беседа лучше идёт.
- Смотря, какое вино. Не пил ты советский «Солнцедар».
- Название красивое.
- А качество убойное. Теперь, после развала Союза, ничего подобного мы больше не
употребляем. Заботясь о нашем здоровье и собственных сверхприбылях, наши
винадистрибьютеры наладили торговые отношения со всем миром. И теперь за большие
деньги из наших скромных доходов мы пьём хорошее вино, которое в
стране–производителе копейки стоит. Так что качество вина, конечно, неплохое, но
соотношение цены и качества вряд ли может быть хуже.
Но ведь не только качество вина имеет значение для беседы. От того, сколько
выпьешь, тоже многое зависит. Хотя наш известный юморист Жванецкий
и утверждает, что «Алкоголь в малых дозах безвреден в любых количествах».
- Хорошая мысль, и дозы ты наливаешь как раз, чтобы её подтвердить.
- Или опровергнуть. Там видно будет. Надеюсь, не скоро.
- Давай выпьем, чтобы надежды твои сбылись.

- Хорошее вино, - удовлетворённо заметил Тао. – Чем больше пью, тем более
сомневаюсь: неужели это и в самом деле «зло»?
- Я тоже готов разделить твои сомнения. Тем более, что к единому мнению в этом
вопросе люди так и не пришли. Но скорее всего всё зависит от чувства меры.
- Чувство меры! Да, все знают, что это такое, и почти все забывают, когда
начинают пить.
- Совершенно с тобой согласен. Но нынче я и не хочу об этом помнить. Пусть всё
следует Дао, который мне подсказывает: уж сегодня, по случаю такой приятной
встречи, можно позволить себе выпить немного лишнего.
- Лично я, если позволишь, готов даже много лишнего выпить. Да сгинет «зло»!
Да здравствуют самоотверженные борцы со «злом», то есть мы!
Как писал Ли Бо, «Пока не разлучила нас судьба, Вином полнее чарку наливай».
- Отличный тост, Тао. За победу над «злом»!

- Вино, что надо, - опять похвалил Тао, что мне, конечно же, приятно было
слышать. – Ароматное и не очень хмельное.
- Это как раз и хорошо. Хотелось бы, общаясь с тобой, сохранить способность
мыслить по возможности трезво.
- Это не так уж трудно, если пить некреплёные вина.
- Да, верно. У нас, правда, более в почёте зелье повышенной крепости, и говорят,
что слабоалкогольные напитки для слабых алкоголиков, но нас-то это задеть не
может. Да и привыкли вы в Древнем Китае пить слабое молодое вино, как у нас
раньше чаи гоняли часами напролёт. Ли Бо прославил, если уместно так сказать,
ваше вино:
«Луское пью вино,
Но пей его хоть весь день
Не опьяняет оно:
Слабое, милый друг».

- Да, он и его друг Ду Фу знали толк в том, как увеличить вином приятность
общения.
«Забыли мы
Про старые печали,
Сто чарок
Жажду утолят едва ли.
Ночь благосклонна
К дружеским беседам,
А при такой луне
И сон неведом,
Пока нам не покажутся,
Усталым, Земля - постелью,
Небо – одеялом».

- Ну что ж, спасибо ему за хорошие стихи. Примем их как руководство к действию.
Печали мы к себе за стол не пустим, ночь для бесед у нас впереди, луна, возможно
ещё и покажется, если дождь прекратится, а уж сколько чарок мы выпьем – считать
некому. И если нам, «усталым», постелью покажутся наши кресла, беда невелика.
Лишь бы беседа наша оставалась разумной, относительно трезвой и интересной.
- Ты правильно заметил: «относительно трезвой». И это лучшее, на что мы можем
рассчитывать, если у тебя помимо этой бутыли и в самом деле ещё что-то
припасено. Так, знаешь ли, сложилось, что трезвенников среди моих друзей было
не много. Сейчас я даже сомневаюсь: были ли они вообще. А если и были, то вряд
ли они писали хорошие стихи.
«В рамках узости трезвой
     Человек безнадёжно глуп.
Он в наитье свободном
     Приближается к мудрецам».

- Известная точка зрения, и до, и после тебя исповедуемая многими.
«Что пользы в трезвости? Трезвость – источник мыслей бесплодных», - писал Омар
Хайям  и многие эту мысль за вами повторяли.
Но знаешь ли, Тао, у меня подозрение, что полной ясности в этом вопросе ты
всё-таки не достиг.
- Это почему же ты так считаешь?
- Потому что, порой ты сам себе в своих стихах противоречишь. Вот, например:
«Старинным друзьям
     Приятен мой взгляд на жизнь.
Кувшин захватив,
     Толпою они пришли.
Как в древней стране,
     Расселись мы под сосной,
Налили не раз –
     И снова пьяны уже».

Кстати, Тао, во дворе, у меня, на лужайке, растёт сосна, под которой мы могли бы
прекрасно разместиться на свежем воздухе, если бы не дождь.
Я посадил её уж не помню сколько лет назад. Теперь она уже достаточно взрослая
красавица, которой я каждый день любуюсь из окна. Я так и зову её: «сосна Тао».
Под ней хорошо и думать, и вино пить, и любоваться окрестностями. Но вернёмся к
твоим стихам. У тебя там дальше:
«И чарку мы пьём,
     Порядок всякий презрев».

И что же из всего этого презрения к порядку получается?
«Забыли про всё,
     Не знаем себя самих,
И знать ли теперь
     Нам ценность вещей вокруг?».

Вот и выходит, что, если «В рамках узости трезвой   Человек безнадёжно глуп», то
выпивохи, дошедшие до стадии, когда не знают «себя самих», не намного умнее.
Выходит, не остановись вовремя, и себя забудешь и «ценность вещей вокруг», и
остаются только радости чрева и неконтролируемые сознанием поведение и речи, за
которые, возможно, ещё и извиняться придётся.
«Досадно одно -
     я не слишком ли наболтал?
Но вам надлежит
     человека в хмелю простить».

Так ты писал о себе и, конечно же, Тао, я заранее тебе всё прощаю, надеясь, что
и ты мне простишь, если будет чего, а скорее всего, будет. Вряд ли я столь же,
как ты, крепок в искусстве застолья.
- Скромничаешь.
- Это для того, чтобы мы выпили за мою скромность.
- Можно и за это.

Дождь прекратился. Сквозь облака в окно просвечивала осенняя луна, и её света
нам было вполне достаточно.
- Люблю осень до наступления холодов, - заметил Тао, - когда урожай собран и
помещён на зимнее хранение. Забот становится намного меньше, больше времени
можно уделить книгам и размышлениям. А золотые осенние деньки, сухие и тёплые,
сами по себе награда за завершённые труды.
«Я нигде не бываю, -
     Выйду так, полежать без дела,
Или сяду спокойно
     И за цинь возьмусь и за книгу».

- Я тоже люблю это время года. Особенно, когда все эти комарики-кровососы
куда-то исчезают. Тогда я возобновляю свои ежедневные прогулки  в лес и вдоль
реки. Провожаю улетающих птиц, любуюсь неисчислимой в своих цветовых оттенках
палитрой осенних красок, расчищаю завалы в лесу. Из валежника заготавливаю дрова
на зиму. Ну, грибочки там, само собой. Нынче всё это, кроме работы в лесу, уже
позади, а впереди, как поётся в песне Визбора, «зима будет большая, только
сумерки да снег».
Не все любят зиму. Я, пока шоферил в Москве, тоже без энтузиазма к ней
относился. Не любил я эти столичные снежно-химикатные хляби, неубранные грязные
сугробы на дорогах и во дворах, наледи на тротуарах и сосульки на крышах,
целящие прямо в темечко, шубы, шапки, шарфы, в которых всегда или слишком жарко,
или недостаточно тепло. Но здесь, в деревне, зима стала для меня любимейшим
временем года. Хозяйственные хлопоты сведены к минимуму: только расчистка
снега да поддержание в доме комфортной температуры. В лес хожу почти ежедневно,
благо он неподалёку. Зимой лес, сам знаешь, красив необыкновенно, и
морозный воздух пьянит почти как вино, которое мы пьём, да и кровь по телу
разогнать с помощью топора очень даже полезно. Возвращаюсь – румянец во всю
щёку, кислород в крови бурлит, впечатлений от виденных красот – немеряно, да ещё
и аппетит, которого при летней жаре никогда не бывает.
Приму традиционную рюмашку, закушу, неважно чем, и к себе в кабинет, к своим
любимейшим занятиям.
«От всех зимой отгородясь,
На прожитьё оставив денег,
Надеюсь расписаться всласть,
До одури, до обалденья».

Геннадий Шпаликов – автор этих строк – лишь надеялся, а мне это реально удаётся.
О результатах не мне судить, но сама по себе такая жизнь мне очень нравится.
- За это стоит выпить. Чтобы наступающая зима оправдала твои надежды и подарила
новые муки и радости творчества.
- Спасибо,Тао. Как можно за такое не выпить?!
Бокалы звякнули с радостной готовностью.

- Кстати, Тао, а цинь твой при тебе?
- А что же, по-твоему, у меня в сумке?
- Похоже, что цинь. Вот я и намекаю, что пора его доставать. Но вот только
намекнул и уже не уверен, что правильно сделал.
- Это почему же?
- Да опасаюсь я, что он цел останется. Всё же для меня это инструмент скорее
экзотический, чем хорошо знакомый. Вряд ли я смогу по достоинству оценить твою
игру, и неизвестно ещё, как ты на это прореагируешь.
- Это ты на Юй Бо-я намекаешь?
- Именно. Его история произвела на меня впечатление. Судя по вопросу, тебе она
тоже известна.
- Да. Согласно преданию, Бо-я и его друг Чжун Цзы-ци лучше всех разбирались в
игре на цине. Когда Цзы-ци умер, то Бо-я от отчаяния, что никто больше не сможет
по достоинству оценить его игру, разбил свой цинь.
- Вот-вот, а поскольку я знаток древней китайской музыки весьма посредственный,
то и опасаюсь за твой инструмент. Так что играй в своё удовольствие, а на мою
реакцию не обращай внимания.
- Договорились.

Цинь зазвучал,
Песня тронула сердце.
Думы о прошлом.

Тао играл и пел, а я думал о том, как сильно изменилась жизнь с тех пор, как
цинь был в Китае самым популярным музыкальным инструментом. Вон, стоит у стены
моя «Ямаха» - отличный синтезатор, в котором скрыто столько гармоний и
диссонансов, что ими можно выразить чуть ли не все звуки на свете. Что-то
похожее на цинь в нём тоже есть. И сколько всего помимо этого!
Исполнив несколько песен, Тао отложил цинь в сторону и, как мне показалось, не
совсем машинально взял в руки свой пустой бокал.
- Да, Тао, инструментом ты владеешь виртуозно, насколько я могу судить, и голос
у тебя приятный. Полагаю, в своё время, многим девушкам ты разбил сердца.
- Слава историкам, они об этом умалчивают.
- И сам ты, конечно, тоже ничего не расскажешь?
- Конечно, я же, как говорят в Англии, джентльмен.
- Тогда я предлагаю выпить за тебя, Тао – скромного, но несомненного покорителя
женских сердец. Так играть! Так петь! Такие стихи сочинять! – Ну кто же устоит?!
Тао довольно ухмыльнулся и подставил мне пустой бокал.

Выпив вино, он ненадолго задумался, как бы вспоминая былое, а затем сказал.
- Как ты понимаешь, когда всё в далёком прошлом, в памяти остаётся самое
главное, и обычно оно похоже на то, что происходит почти со всеми людьми.
Имена не имеют значения, но о любовных переживаниях можно сказать очень красиво
словами, которые не изгладятся из памяти людей.
Среди песен Юэфу есть настоящие шедевры любовной лирики.
Вот, например, портрет женщины, которую я никогда не видел, но люблю, когда
вспоминаю эти стихи о ней:
«Цветы в волосах,
Как лотос - причёска её,
Лицо обрамляют
Упавшие тучи волос.
Весенние ветры
Не знают, как к ней прикоснуться,
Шуршат осторожно
Шелками одежды её».

- Да, Тао, эти стихи прекрасны. Но я знаю ещё одну замечательную песню, и мне
очень даже легко представить, что она тебя касается.
«Долгая ночь,
Сон не приходит ко мне.
В небе луна
Горит так лучисто и ярко!
Чудится мне
Чей-то голос, зовущий меня,
Но тщетно ему
Отвечаю, что да, я согласна...».

Это ведь твоему чудному голосу, поющему о любви под аккомпанемент циня,
предполагаемая красавица отвечает согласием.
- Приятно, порой, иметь дело с человеком, у которого богатое воображение, -
заметил Тао. Тебе и рассказывать ничего не надо.
- Что ж, выпьем за воображение – один из основных инструментов поэта.
- Охотно. За воображение – энергию и живую воду любого творчества!

- Вот слушал я, как ты играешь, Тао, и думал о колоссальных переменах,
произошедших  в жизни, со времени, когда ты растил свои овощи и писал стихи.
Бессмысленно их перечислять, жизни на это не хватит, а потому, я хочу сейчас
сказать о том лишь, что нас с тобой более всего интересует: о творчестве и его
необходимых предпосылках.
Творчество – синоним творения, создания чего-то нового, до тебя не
существовавшего. Например, придумать когда-то первый горшок означало осуществить
акт творчества. А забить потом этими горшками базарные площади – это уже была
задача ремесленников. При всём многообразии размеров и форм горшков основная
идея этого полезного изобретения – вмещать  и хранить в себе что-то нужное его
владельцу, или же просто служить украшением – остаётся неизменной. Не всё так
просто, конечно. В индивидуальном плане творчеством является и совершенствование
уже имеющихся ценностей и навыков, разработка нюансов. То есть творчество
осуществляется на разных уровнях. Но всегда его необходимой предпосылкой будет
изучение уже имеющегося опыта.
В твоё время с этим попроще было, ибо объём накопленных знаний был не
сопоставим с нынешним.
Вот ты написал:
«Я в раздумьях о древнем;
         о, раздумья мои глубоки!».

И я верю, что так оно и есть. Глубина размышлений определяется степенью
заинтересованности в предмете и полнотой его изучения. А учеником ты был
добросовестным. Уж не помню, кто из ваших мудрецов сказал: «Ремесленники
совершенствуют свое мастерство там, где работают; благородный же муж постигает
свой Дао-Путь через учебу». Учился ты много, как только выпадало для этого
время.
«И только читаю
     Тысячелетние книги,
Всё время, всё время
     вижу подвиги старины».

Книг в твоё время было не так уж много. Они были дороги и редки.
Никто из отшельников не мог позволить себе обзавестись достаточно полной
библиотекой. Кто-то владел одним сокровищем, кто-то другим.
- Это верно. Часто жажда ознакомиться с содержанием той или иной книги толкала
на рискованные путешествия в многие ли пути через территории, охваченные войной.
Времена были неспокойные. Не все на такое решались, и тогда оставалось только
мечтать о том, как
«…чудным твореньем
     Мы вместе бы восторгались,
Неясные мысли
     Друг другу толкуя в нём».

- Да, книг было мало. Но знания и мудрость, в них заключённые, казались тебе
необъятными.
Иногда ты думал, что просветление недалёко:
«Вот-вот я достигну
     Годов, когда нет сомнений».

То печально говорил о том, что надежды твои не сбылись:
«Так свои устремленья
      я в жизнь претворить и не смог».

Но эта печаль неизбежна и неизбывна для любого человека, стремящегося к
просветлению. Сколь многие могли бы повторить твои слова!
До тебя Фань Ли /9/ написал: «Все настигнуты птицы – и становится лишним лук».
Это прямо-таки формула завершения дао жизни и дао познания. Но дао жизни
конечно, тогда как в поисках истины предел недостижим. Ситуация, когда
«становится лишним лук» непредставима, если охотишься за птицами познания.

Долгое время книг не хватало. Не все могли позволить себе их покупку. Как
трогательно звучат стихи японского поэта Такубоку Исикавы как раз об этом:
«Как хочется книг!
Купить бы новые книги!».
Я говорил жене.
То была не просьба,
А только мечта…».

Нынче же ситуация парадоксальная.
С одной стороны, книг стало много, они относительно доступны, а в электронном
виде целые библиотеки занимают места меньше, чем твой цинь. В путешествиях в
тысячи ли для прочтения нужной книги отпала надобность.
С другой стороны, книг стало столько, что правильно сориентироваться в этом
безбрежном океане редко кому удаётся. Всю жизнь можно этим заниматься.
А результат всё равно непредсказуем.
Бертран Рассел писал: «Докантианские философы имели огромное преимущество перед
послекантианскими: им не нужно было тратить многие годы на изучение Канта».
А сколько помимо Канта мыслителей, чьё творчество заслуживает изучения!
Впору впасть в отчаяние: невозможно освоить накопленное человечеством духовное
наследие даже за несколько жизней.
В какой-то степени решению этой проблемы помогает открытие так называемых
«вечных вопросов».
Вечны они потому, что кочуют из века в век, не получая решения, которое бы всех
устраивало. Если люди придут по этим вопросам к согласию, то наступит эра
счастливого человечества – извечной мечты. Даже и не знаю, над чем тогда будут
ломать головы мудрецы. Ты написал, как бы об этом времени:
«Если мир и согласье,
     Если в жизни радостей много,
То к чему ещё нужно
     Применять учёную мудрость?».

Что такое счастье, добро и зло, истина, любовь, смысл жизни, совесть и
справедливость? – Это примеры «вечных вопросов», которые остаются нерешёнными,
как бы ни менялись условия жизни. Они не перестают будоражить общественное и
индивидуальное сознание, побуждая к поиску всё новых и новых на них ответов.
Теперь, если говорят о творчестве, то в первую очередь имеют в виду как раз
попытки по-новому взглянуть и ответить на эти, как иногда их ещё называют
"прокляые", вопросы.
Вот пример из книги «Дао де цзин» высокомудрого Ли Эра.
Вопрос о смысле жизни в его интерпретации принимает форму выбора: на что
направить усилия человека, посвятить ли жизнь накоплению богатств или обретению
мудрости?
«Что более важно: приобрести больше собственности или стать более сознательным?
…Существует проблема владения многим. Существует проблема приобретения большего
и большего.
Чем больше вы имеете, чем больше вы приобретаете, тем больше вы должны
присматривать за собственностью. Тем больше вы можете потерять. Что же это такое
- вы владеете собственностью или собственность владеет вами?
Но если вы отказываетесь от вещей, вы можете освободиться и от этой
зависимости».

Ли Эр не первым задумался над этим вопросом. Важно, однако, то, что он понимал
его непреходящую значимость и давал чёткий ответ: стать «более сознательным», то
есть более мудрым, важнее, чем заниматься накоплением богатств.
А мы с тобой, хоть и не написали мудрых трактатов, самим образом жизни
присоединяемся к выбору Ли Эра. Ведь Дело – это тоже Слово, которое всегда
убедительнее слов.
Оставив службу, ты всё-таки «…научился твёрдо бедность переносить», и потому
твои стихи звучат весомо и убедительно.
Мне повезло: я, как ты видишь, не бедствую, но «проблему приобретения большего и
большего» решил, оставив это жлобское занятие, в надежде «стать более
сознательным».
Как говорил Ли Эр, «Достойный муж надевает на себя худую одежду, но в себе имеет
драгоценный камень».
Насчёт камня не знаю, не мне судить, но из шмоток я многое уже по деревне
раздал, и ценю теперь в одежде не «лэйблы», как нынче говорят, а прочность и
удобство. Даже хокку на эту тему сочинил:
Шёлковый галстук
Висит без пользы. Ношу
Удобную рвань.

- Это ещё не предел, - заметил Тао. - Некоторые даже и от худой одежды
отказывались.
Известно о некоем Ян Ван-суне. Будучи в преклонных годах и чувствуя, что смерть
не за горами, а за плечами, он завещал своему сыну похоронить его полностью
обнажённым. Сын здорово встревожился, поскольку это было нарушением обычая.
С другой стороны и волю отца нельзя было нарушить. И тогда он обратился за
помощью к старинному другу отца, надеясь, что тот убедит его отказаться от
своего странного распоряжения. Друзья списались, и Ян Ван-сун так объяснил другу
причину своего странного желания: «Теперь стали чрезмерно роскошествовать.
Я велю зарыть меня голым для того, чтобы исправить мир».
И сын выполнил последнюю волю отца.
- Увы, исправить мир почтенному Ян Ван-суну не удалось. Его протест против
ненужной роскоши имел незначительный резонанс.
Нынче родственники покойных, как и прежде, соревнуются друг с другом в
бессмысленной трате средств на похоронах: «чтобы долго помнили и говорили». От
этих лакированных гробов и огромных мраморных склепов нормального человека
оторопь берёт. А ведь покойнику до этого, как и всего остального, дела
уже никакого нет, хоть голым его похорони, хоть в золотом саркофаге.
- Да мудрости в такого рода расточительстве немного. Как шикарно ни похорони
незначительного человека, всё равно его скоро забудут. Никакие гранитные глыбы
на могиле не сделают никчемную жизнь более ценной.
Но в обозримое время ненасытные потребители благ вряд ли они сдадут свои
позиции.
- Не очень мне нравится твой вывод, и тост к нему как-то не придумывается.
- Не беда, Тао, давай выпьем хотя бы за то, что, сегодня мы вместе и у нас есть,
что выпить.
- Всё ещё есть?
- Есть, есть, не волнуйся.
- Замечательно, да у тебя там какой-то волшебный, невыпиваемый сосуд.
- Сосуд обычный, просто мы много болтаем.
- Это верно и тоже замечательно. Сколько было в моей жизни одиноких вечеров,
когда чарка с вином и была моим единственным собеседником.
«Хоть один я сегодня,
      но я первую чару выпью.
 А она опустеет -
      наклониться кувшин готов».

- А я помню другие твои стихи на эту тему:
«Я хочу говорить -
      никого, кто бы мне ответил.
Поднял чарку с вином
      и зову сиротливую тень».

Давай выпьем, Тао, за праздники встреч людей, которым есть что сказать друг
другу, за друзей и единомышленников.
- С великой радостью.

- Да, Тао, одиночество – это великая проблема и тоже «вечный вопрос». Оно
осталось, но качество его изменилось. Сейчас это больше одиночество среди людей.
Как там у Байрона: «Среди других я не с другими был».
Но даже если кто-то и находит себе более-менее уединённый уголок, то и там, в
полной мере тяготы и преимущества одиночества испытать уже невозможно. Ты
хлебнул их полной чашей. Я о себе уже не могу этого сказать. Телевизор,
мобильник, интернет, джип под окном отшельничество в традиционном понимании
делают невозможным.
Представляю, как тебе порой хотелось сразу же поделиться пришедшей к тебе важной
мыслью, обсудить её с другом, который мог бы её оценить. И ты маялся тоской
одиночества, как Ду Фу, разлучённый со своим другом.
«Как жаль, что нельзя мне сейчас же уехать к Ли Бо…».

И у отшельников есть потребность в общении. Как говорил Кун-цзы: «Человек не
может жить только с птицами и животными!».
Потому и навещали они иногда друг друга, а затем помнили эти встречи всю
оставшуюся жизнь.
Но бывает, что и общение не приносит ожидаемой радости. У тебя есть об
этом горькие строки:
«Так нигде и не видел
      никого, кто меня бы понял...».

Конечно, ты не мог тогда предвидеть, как много будет почитателей твоей поэзии в
будущем. А кроме того, в силу обстоятельств, тебе ведь тоже приходилось
прибегать к иносказаниям, которые не всем были понятны:
«Спрятал я свои мысли
     в стороне от сказанной речи…».

Но мысли, глубокие и интересные, к тебе приходили, это несомненно.
Потомки это оценили. Ты теперь «вечнозелёная сосна», Тао.
- Вечнозелёная сосна?
- Да, это Ли Бо:
«Не зря я сравнил тебя
С вечнозеленой сосной».

Давай выпьем, Тао, за твою вечнозелёную поэтическую крону.
- Моя врождённая скромность шепчет, что следовало бы отказаться, но вино у тебя
такое приятное…
- За тебя, Тао, - скромного гения китайской поэзии.
- Ну как тут откажешься?!

- Сейчас, с появлением интернета и возможности практически без ограничений
запуливать туда любые тексты, ситуация сильно изменилась.
Царит непомерное самомнение. Масса «мыслителей», являющихся таковыми лишь в их
собственном воображении, спешит засорить интернет и вообще «ноосферу» незрелыми
плодами своей умственной деятельности.
Твоя проблема, Тао, - это проблема аудитории. Её решило время: твои стихи нашли
своего читателя и ценителя.
А сейчас аудитория - пожалуйста, вот она: выкладывай в интернет, что хочешь.
Было бы что.
Когда-то говорили об информационном голоде. Тоталитарные режимы держали свои
народы на голодном пайке. Теперь же, когда «железные занавесы» пали, мы говорим,
что человек, не имея надёжных ориентиров, тонет в океане информации и
дезинформации. И потому главная задача мыслящей личности состоит сейчас именно в
правильном выборе этих ориентиров. Сделать это не просто. Самостоятельно мыслить
не все умеют. Владельцы СМИ умышленно дезориентируют аудиторию, формируя у них
"лоскутное сознание", чтобы решать задачи тех, кто хорошо им за это платит.
Трудно предвидеть, к чему это приведёт. Пока же можно отметить лишь резкое
сокращение интереса к литературе вообще и к серьёзной, концептуальной литературе
в особенности. Люди всё меньше верят в принципиальную возможность понять
что-либо в этом мире. Тысяча предлагаемых ответов на вопрос означает лишь, что
ответа нет. Ну и зачем тогда напрягаться? «Срывай цветы удовольствия» пока
можешь до них дотянуться. «Работай, потребляй, сдохни», - вот к чему призывают
нынче СМИ замороченный ими же народ. Этим народ, в основном, и занимается –
«и жить торопится, и чувствовать спешит».
Для этого нужны деньги и много.
Деньги! Деньги! – Больше и быстрее! Ну и зачем таким торопыжкам стихи?

От всего этого хочется уединиться в какую-нибудь хотя бы относительную глушь,
где можно было бы «вдали от обезумевшей толпы»/10/ спокойно собраться с мыслями
и жить в ритме, который ты сам себе изберёшь, а не в том, который тебе
навязывает мегаполис. Вот я и уединился, как в своё время это сделал ты.
Как и у тебя
«Овощей в огороде
      У меня изобилье всяких».

И значит горячая овощная похлёбка – традиционная еда китайских отшельников – мне
гарантирована. Может и сверх этого что-нибудь у меня найдётся, отказываться не
буду, но специально напрягаться ради этого я не стану – жаль жизнь на это
тратить. Столько в мире духовных радостей! Что такое в сравнении с ними радости
чрева?!
- Ты прав, пожалуй, но немного вина к овощной похлёбке тоже не повредит.
- Конечно, не повредит, если оно есть, но может и не быть.
- Давай выпьем, чтобы было.
- Давай, Тао, отличный тост!

- Скажи, - спросил Тао, - живя здесь, в относительном уединении, ты ставишь себе
какие-то конкретные цели?
- Это в прошлом. Пока я тут благоустраивался, конкретика присутствовала: то да
сё нужно было сделать, по минимуму систему жизнеобеспечения наладить – вода,
тепло, минимальный набор для овощной похлёбки. А теперь, как написал когда-то Ду Фу:
«Как будто в отвязанной лодке меня уносит речная вода...».

Моя нынешняя цель – неопределённость. Это не значит, что мне всё равно, что со
мной случится. Для меня важно, чтобы каждый день дарил мне какую-то радость.
Чаще всего так и случается. Минимум хозяйственных хлопот и максимум духовных
радостей – к такой пропорции я стремлюсь и обычно её добиваюсь. Книги,
размышления, прогулки в лесу, музыка, редкие встречи с друзьями – всё это
каким-то незаметным образом обращается в новое качество, в новое состояние моего
сознания, надеюсь более-менее просветлённое. Это и есть конечная цель.
Конкретнее сказать об этом невозможно.
Тот же Ду Фу, вероятно не в лучший период своей жизни, написал:
«Нас по жизни несет, словно ветром степную траву».
 
Вот это крайне нежелательно. Понятно, что в жизни любого человека присутствуют
так называемые объективные факторы, которые рождаясь он не выбирает: время
рождения, среда взросления, страна проживания и так далее. Но не всё они
определяют. Не зря же чедлвек наделён свободой воли. Даже степная трава не
упустит шанса зацепиться за землю, пустить корни, зацвести и дать семена. Потому
и остаётся трава на земле. Тем большую активность должен проявлять человек,
выстраивая свою жизнь.
Некоторые современные мыслители, не без веских к тому оснований, человечество
называют «чел-овечеством». Свободу воли как раз и нужно употребить для выбора,
кем быть: человеком или «чел-овеком».
Мою цель можно и так определить: утвердиться в звании человека.
Когда-то ты написал, что Вечность всех уравняет:
«Через тысячу лет,
     Через десять тысяч годов
Кто будет помнить
     Нашу славу и наш позор?».

Но всё же, пока люди живут на свете, качество и содержание их жизни будет для
них небезразлично.
Кто-то проживёт успешной «ротожопой», над которой на кладбище взгромоздят
очередную глыбу гранита – ничтожный и презренный, с моей точки зрения, итог
жизни.
А может быть иначе.
«Дао-Путь Вэнь-вана и У-вана, - говорил Кун-цзы об этих достойных людях, - не
погиб на земле, а растворился в людях. Достойные наследовали великое, а
недостойные – малое».
Я не замахиваюсь на звёзды, но хочу прожить остаток жизни спокойно и достойно.
Стараясь избегать крайностей аскетизма и гедонизма, я не отказываюсь от простых
радостей жизни, но принимаю их лишь при условии, что совесть моя останется
спокойной.
- Ну что ж, мне всё это очень близко, и, я думаю, за это нам тоже стоит выпить.
- Конечно, Тао, я сделаю это весьма охотно.
 
За чистые сердца и спокойную совесть – прекрасные достоинства человека!

Мы выпили, а потом ещё и ещё, уж не помню сколько раз.
В конце концов, приятно расслабленные и слегка утомлённые мы, как я и предвидел,
уснули в наших креслах.
 
Тао разбудил меня осторожными прикосновениями к плечу.
Ночь не минула ещё. На очистившемся от туч небе сияла полная луна. Ярких звёзд
тоже хватало.
- Мне пора.
- Уже?
- Да. Мой «лёгкий ветерок» поджидает меня, чтобы нести дальше по волнам памяти
тех, в чьей памяти я всё ещё живу.
- Ну что ж, хотел бы я тебя задержать, да не смею. Уверен, ты проснулся так рано
не без причины. Ты очень хорошо сделал, что навестил меня. Мы замечательно
провели время.
«Я в жизни искал
      задушевного друга
И вправду же встретил
      того, кто мне дорог».
-  И сердце приветно
      сливается с сердцем, - закончил за меня Тао своё стихотворение.

- Я знаю, у вас в Китае существовал обычай «сун» - проводов далеко уезжающего
друга. Ты не будешь возражать, если я провожу тебя?
- Ни в коем случае. Но ты же, вероятно, знаешь и то, что по этому обычаю по пути к
месту расставания мы должны будем останавливаться, читать стихи и…
Тао как бы смущённо замолчал.
- Что «и»?
- И пить вино.
- Ну и что тебя смущает?
- По-моему, мы всё выпили.
Я рассмеялся.
- Не волнуйся, есть у меня заначка.
- Ну, тогда всё в порядке.

Первую остановку мы сделали у «сосны Тао». С удовольствием выпили вина, а затем,
взглянув на небо,исполненное лунного света, Тао прочитал свои стихи:
«И блестят и горят
     Надо мною просторы небес.
И бела и светла
     Предо мною равнина реки.
Далеко-далеко
     на все тысячи ли сиянье.
Широко-широко
     озаренье небесных пустот».

Браво, друг мой! Лучше о такой ночи и не скажешь. Даже не знаю, чем тебе и
ответить. Ну, разве лишь, чтоб соблюсти всё-таки обычай:
Ты не пришла…
Я не печалюсь, однако.
Звёздная ночь
И без тебя хороша.

- Ладно, не скромничай. Ночь хороша, хороши обычаи дружбы и проводов, и на душе
хорошо. А остальное не так уж и важно.

И вот мы у реки.
- Давай простимся здесь, - сказал Тао. – Как-то печаль начала нарастать. Самое
время расстаться у направить мысли от тебя куда-то туда… куда я уйду.
«Хоть истинный друг
     никогда не наскучит,
А всё ж наступило
     Нам время расстаться».
Не знаю:
«Удастся ли чем   
     умерить мою печаль?».

С тобой было хорошо.
- Взаимно, Тао.
- Давай по последней что ли…
- Давай…
Прежде, чем выпить, Тао призадумался и слегка тряхнул головой.
- Что-то трудно стало стихи припоминать.
- Ещё бы, мы, наверно, бочку выпили.
- На счёт бочки не знаю, но с тобой мне удалось побить мой личный рекорд.
- И мой не устоял.
Последние стихи, которые прочитал Тао, тоже были о вине:
«Удастся ли чем
     умерить мою печаль
Я мутным вином
     сумею себя отвлечь:
 Что будет в веках,
     о том не дано нам знать,
  И пусть хоть оно   
     продлит это утро дня».

Не знаю, Тао, то ли тебя назвать китайским Омар Хайямом, то ли его самаркандским
Тао Юань-мином, но вы друг друга стоите.
Состязаться с вами означало бы слишком много о себе мнить, а потому я просто
процитирую стихи Ли Бо, очень, мне кажется, подходящие к данному случаю.
«На речном берегу
Предстоит нам расстаться с тобой
Одинокий твой парус
Умчится далёко-далёко.
Словно лёгкое облачко
Ветер тебя понесёт.
Для меня ты - как солнце,
Ужели же время заката?».

- Да, хорошие стихи, спасибо. И хотя скоро время рассвета, а не заката, нам и в
самом деле пора прощаться.
- Ну, давай, как у нас говорят, на посошок.
- Не откажусь.

Мы выпили, крепко обнялись, а затем Тао лёгкими шагами ушёл в утренний туман по
дороге вдоль реки.

- Прощай, Тао, шепнул я, наблюдая как контуры его фигуры таяли в белесости
тумана.   
«Ты скрылся, покорный
     пути земных превращений,
И в мир не вернёшься,
     Чтоб снова облечься в плоть….».

И мне тоже захотелось:
«…Устремиться за лёгким ветром, -
С ним подняться бы в выси,
       С ним искать бы тех, кто мне близок!».

Но, рано мне ещё.

*****

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Стихи Тао Юань-мина даны в переводе Льва Эйдлина.
2. Стихи Юэфу даны в переводе Бориса Вахтина.
3.  Перевод Леонида Бежина.
4. Перевод Александра Гитовича.
5. Сведения взяты из примечаний к  сборнику «Тао Юань-мин. Стихотворения. М.,1972.
6. Екклезиаст 4:6.
7. Стихи Сергея Барсукова.
8. Имеются в виду шесть книг конфуцианского канона: «Шицзин» - «Книга песен», «Шуцзин» - «Книга преданий», «Ицзин» - «Книга перемен», «Чуньцу» - «Вёсны и осени», «Лицзи» - «Книга установлений» и «Юэцзин» - «Книга музыки».
9. Фань Ли. V в. до н.э. сановник государя страны Юэ.
10. «Вдали от обезумевшей толпы» - название романа Томаса Гарди.


Рецензии
Спасибо за настроение, давно не испытывал такого лирического состояния. Если это и есть просветление, пусть будет так.
С уважением

Борис Крылов   22.10.2022 06:15     Заявить о нарушении
Спасибо, Борис.
Ничего не может быть для автора лучше, чем узнать, что благодаря его текстам кто-то, если и не испытал, то хотя бы приблизился к просветлению.
Рад такому вашему состоянию.

Наилучшего.

Алексей Алейников 4   22.10.2022 09:35   Заявить о нарушении