Жизнь после апокалипсиса

      
        Какие странные бывают сны
                или
        Жизнь после апокалипсиса      


       Осеннее солнце уже не казалось жерлом кипящего вулкана, а выглядело скучающим на сковородке блином. Пожухлые листья уже не падали с деревьев в сонной задумчивости, а неслись под завывание ветра неизвестно куда.
 
       Анне Степановне было далеко не двадцать, не сорок пять и даже не шестьдесят, но жизнь не казалась ей угасающим светом звезды. Она вполне еще согревала сердце, а годы… годы напоминали не листья, а сверкающий жемчуг, без сожаления рассыпанный за плечами. Ей не хотелось грустить о возрасте. Хотелось просто восторгаться каждым новым утром, любоваться яблоневым цветом, наслаждаться запахом увядающего леса, упиваться веселым гомоном детворы... Все, о чем мечталось когда-то, рано или поздно произошло. Все, что должно было свершиться, уже свершилось. Пенсия, превращающая для многих годы без работы в жизнь без радости, не стала для Анны Степановны концом света. Казалось, наступила совершенно другая, мало связанная с реальностью жизнь, прожить которую очень хотелось так, как хотелось, - в удовольствие.

       Утратив дружеские связи с коллегами по работе, она все больше времени стала проводить за компьютером и смартфоном. К своему удивлению, Анна Степановна очень быстро отыскала в умных мессенджерах институтских подруг. Но оказалось, что искала своих давних друзей с помощью интернета не только она. Получить по электронной почте письмо от школьного приятеля – Сергея Белова – было настоящим сюрпризом. Жил он в Воркуте, потому что, окончив в свое время горный институт, много лет проработал инженером, потом главным инженером на угольной шахте. Писал, что на пенсии, что пять лет назад похоронил жену, что сразу после увольнения подумывал перебраться в город их детства, но привычка – страшная вещь: расстаться со своей роскошной квартирой, покинуть Воркуту так пока и не решился.

       Когда-то Сергей был для Анны Степановны «лучшей подружкой». Так иногда случается, когда парень – настоящий мужчина, который никогда не предаст. Несмотря на симпатии, доверительный и даже сердечный характер взаимоотношений, в любовь их привязанность не переросла. Однако взаимное притяжение много лет спустя они почувствовали поразительно быстро. Уже через пару недель она делилась с Сергеем Петровичем тем, чем ни с кем другим поделиться бы не смогла.
 
       Нет, Анна Степановна не была затворницей, не отгораживалась от людей. Напротив, хотелось восполнить тот недостаток общения, который ей довелось испытать в молодости. За несколько месяцев после выхода на пенсию она сумела обрести подруг по настроению, таких же одиноких хозяек тенистых скверов, где, случалось, они никак не могли наговориться. С новыми приятельницами Анна Степановна ходила на выставки и в музеи, на концерты в филармонию и даже в цирк, чтобы, словно по волшебству, вернуться в детство и от души посмеяться. А спектакли в театре они и вовсе любили смотреть по два-три раза, после чего горячо, словно школьницы на диспуте, разбирали каждую постановку.

       Но все эти разговоры, а порою и споры не достигали той глубины откровенности, которая являлась камертоном настоящей большой дружбы. Анне Степановне недоставало самого главного – полноты, безраздельности, абсолютной веры в то, что интерес к ней, как к человеку, не сиюминутный, душевные порывы приятельниц искренни, а эмоции не на показ. С Сергеем все было по-другому, словно их не разделяли десятки лет, прожитых за тысячи километров друг от друга.

       Все, что происходило с нашей героиней в последние годы, было ожидаемо и не предвещало резких перемен, неприятных ситуаций и неудобств. Жизнь для нее обрела вполне ощутимые очертания некоего магнитного поля, внутри которого события были подчинены определенным физическим и моральным правилам, воспринимавшимся как уложение, данность. Однако сумятицу в устоявшийся порядок вещей вносила дочь, которая всегда была для нее на первом месте.

       Леночка жила в другом городе. Замуж она вышла сразу после окончания института, за офицера, которого вскоре перевели на новое место службы в Красноярский край. Молодой семье предоставили служебное жилье. Там, в небольшом суровом городке, у дочери родился сын, Димочка, которого Анна Степановна обнимала всего трижды. В первый раз, когда приехала к Леночке с зятем посмотреть на внучка, хотя прием не очень-то приветливым оказался. Позже дочь с внуком приезжали в гости к ней. Да, в общем-то, какие там гости! Что называется, не было бы счастья, да несчастье помогло… Не случались бы у дочери скандалы с мужем, не приезжала бы. Поэтому главным действующим лицом в их отношениях на долгие годы стал смартфон, по которому и сообщениями можно обменяться, и на внука полюбоваться, и друг на друга посмотреть. Часами наговориться не могли. Но однажды дочь обескуражила Анну Степановну неожиданной короткой фразой:
 
       – Продавай-ка, бабулечка, свою развалюху и перебирайся к нам!
 
       «Развалюхой» она дом бревенчатый называла, который муж (царствие ему небесное!), отец Леночкин, в свое время на окраине города построил и в котором Анна Степановна до сих пор жила.

       Помолчав немного, дочь закончила свою мысль:

       – Когда у человека шесть десятков лет за плечами – это, считай, апокалипсис. И когда он наступает, без поддержки близких уже не обойтись. Так что пакуй чемоданы!

       Предложение, в принципе, обыкновенное: возраст есть возраст. Пожилых, вместе со всем их имуществом, когда отношения между детьми и родителями нормальные, всегда «к рукам прибирают». Но к этому предложению, во-первых, привыкнуть надо. Во-вторых, в своем-то доме Анна Степановна хозяйка: хочешь лежи, хочешь щи вари… а в чужом – неизвестно еще как! В-третьих, оставить родные стены, где жизнь прошла, совсем не просто. Однако мысль о продаже дома и переезде стала настойчиво повторяться и вскоре превратилась, по сути, в главную тему их частых разговоров. А это уже надоедало, да что там, раздражение вызывало! К предложению со временем добавились пояснения, которые пролили свет на истинную его причину. Оказалось, дело было не в возрасте и не в стремлении дочери непременно жить вместе с матерью. Причина заключалась, главным образом, в необходимости «разъехаться» с сыном, то есть, в желании купить ему отдельную квартиру.

       Голоса Леночка не повышала. Несмотря на душевную истерию, старалась говорить спокойнее:

       – Мама, неужели ты не понимаешь? Мальчик стал большим, ему и с девочкой наедине хочется побыть. Да и какой он мальчик! Армия за плечами, университет через полгода оканчивает. Ты хочешь, чтобы он бобылем состарился? Конечно, это легче всего. Сейчас никто не женится. Друзья у него все, как один, бессемейные. Я так не хочу, я, как и ты, внуков хочу, мама. У меня ведь других интересов нет, кроме Димочки. Ну, согласись, пользы ты своим отшельничеством никому не принесешь. От тебя сегодня не это требуется. А через двадцать-тридцать лет твои «гнилушки» никому не нужны будут.

       «Двадцать-тридцать…» – это Леночка из деликатности сказала. Нет, ничего плохого матери она не желала, но седьмой десяток против ее собственных сорока с небольшим хвостиком казался возрастом, когда не просто предположить – утверждать можно: человеку отпущено лет десять, не больше. Оттого, как говорится, и торопила события: «глухую стену» еще успеть продолбить надо. Время пролетит быстро... а потом кого винить? Останется только локти кусать.

       Анна Степановна чувствовала, что не очень-то пока настойчивые попытки со стороны дочери разрешить возникшую проблему сдержанными беседами вскоре вполне могут перерасти в стремительную атаку. Поэтому она все чаще, если не как перед смертью, то, во всяком случае, ощущая себя фигурой для рокировки, пригодной разве что для обмена на квадратные метры, с щемящей грустью вспоминала свое бесхитростное житье-бытье, а, главным образом, годы, которые все, как один, принесла в жертву дочери.

       В молодости, постоянно спеша и опаздывая туда, куда опаздывать было нельзя, Анна Степановна умудрялась, за редким исключением, сама забирать Леночку сначала из детского сада, потом из школы, возить на занятия бальными танцами и живописью. И все-таки ничто так не развивало ребенка, как домашние игры, непосредственное общение дочери с матерью. По вечерам они собирали пазлы, занимались лепкой из пластилина, делали аппликации из скорлупы перепелиных яиц, придумывали удивительные фигурки из желудей, да много чего придумывали и чем занимались! Одним словом, без устали фантазировали. А по субботам устраивали походы в цирк, зверинец или ботанический сад, часто всей семьей. Так что на телевизор, как на вещь во многих отношениях вредную, времени у Леночки практически не оставалось.

       Анна Степановна ни на минуту не позволяла себе расслабиться. Хотелось все сделать хорошо и везде успеть. Такое отношение к жизни давалось не без напряжения. Нередко она нервничала по пустякам, остро чувствовала несправедливость, шуток зачастую не понимала. По любому поводу плакала. Умела слушать, могла что-нибудь посоветовать, сочувствовала всем и каждому, изо всех сил старалась помочь. Но близко, боясь обременить как людей, так и себя, ни с кем не сходилась. Дни летели с неимоверной скоростью, унося под вечер и силы, и даже мысли. Хотя ночами эти мысли не давали покоя. Казалось, что не все получалось так, как надо, и на следующий день нужно обязательно что-то исправить, чего-то добиться.

       Не случайно Анна Степановна напоминала себе загнанную лошадь. В конце концов, молодая женщина, к удивлению коллег, уволилась с престижной работы и устроилась там, где платили меньше, однако и над душой не стояли. Но не жалость к себе была причиной. Причиной было требующее все большего внимания и заботы доверчивое синеглазое создание.

       Однажды, во время очередной уборки в квартире, взгляд  Анны Степановны упал на полку в книжном шкафу, где стояли книги Цветаевой, томики стихов Ахматовой, Пастернака, Мандельштама, которые были кем-то подарены, либо еще в период страшного дефицита печатного слова приобретены по случаю, а теперь просто пылились... Наверное, тогда она и решила: если на общение с людьми времени у нее хватает не всегда, надо общаться хотя бы с книгами.

       Читала Анна Степановна урывками, но и тогда не могла отказать себе в удовлетворении странного желания навсегда запомнить, заучить проникновенные строки любимых поэтов о вечном: такой нашла выход, чтобы от цейтнота, когда и подумать некогда, круговерти и своей замкнутости не превратиться в робота.
 
       Тренируя способность владеть собой, Анна Степановна пыталась заниматься самовнушением, йогой. Выполняя некоторые упражнения, не требовавшие сосредоточения, снова и снова, как молитву, повторяла про себя стихи, придававшие ей сил. Она никогда никому их не рассказывала. Лишь иногда делала исключение для дочери.

       В шестом классе Леночка сломала голень. Перелом оказался сложным, потребовалось три операции, после которых применялась вытяжка. Без слез на дочь, совершенно обездвиженную и беспомощную, невозможно было смотреть. Матери позволили находиться рядом, но койкой обеспечить не могли. Однако ее это не остановило, и несколько суток она дежурила возле Леночки в кресле.

       Несчастный случай на заводе, который обезглавил семью, заставил молодую женщину полностью пересмотреть свои возможности. Когда перед поступлением дочери в институт потребовалась помощь репетитора по математике, она была вынуждена освоить специальность аудитора, оказывала услуги сразу нескольким коммерческим компаниям. Объем работы был такой, что приходилось и дома часами сидеть за компьютером. А параллельно физической нагрузки ради, как Анна Степановна часто шутила и чтобы дочь совсем уж ни в чем не нуждалась, она длительное время мыла допоздна подъезды в соседнем доме.

       Леночка вышла замуж, уехала в другой город, а мать все помогала ей, чем могла, и, в первую очередь, деньгами: пусть не знает проблем! Быть доброй, заботливой для Анны Степановны вошло в привычку, и не обязательно по отношению к дочери. Только бескорыстное благодушие позволяло ощущать ей душевное равновесие.
 
       После расставания с Леночкой Анна Степановна испытала такое безмерное одиночество, что белугой реветь хотелось. Не имело значения, кто находился рядом, какие люди были вокруг, все они своими разговорами, улыбками, объятиями только обостряли это гнетущее чувство. «Бежать, бежать, скорее куда-нибудь бежать!» – в который раз решала про себя несчастная женщина. Хотя, куда бежать? Разве можно избавиться от одиночества бегством?
 
       К этому тоскливому чувству примешивалось сильное беспокойство: как там, в холодном сибирском городке, ее Леночка? Она ведь такая неумеха, такая неприспособленная к самостоятельной жизни! Тревога за дочь, граничащая с паникой, не позволяла матери прийти в себя, принять одиночество как нечто неизбежное.

       В одну из поминальных суббот Анна Степановна проходила мимо церкви. До нее донеслись не очень понятные слова "...всякое ныне житейское отложим попечение" и удивительно протяжная мелодия Херувимской Симоновской. Песнь мгновенно проникла в самую глубь души. Женщина остановилась, прислушиваясь, а уже через минуту поднималась на крыльцо Божьего храма.

       Анна Степановна и раньше бывала в церкви. Но приходила как сторонний наблюдатель, как человек, который просто хотел увидеть и понять больше, чем жизнь мирская. Сейчас же она стояла у алтаря в смирении перед Богом как равная среди своих сестер и братьев.

       Внутреннее убранство храма, потрясающее своим строгим великолепием, торжественно-церемониальный порядок во всем, что ее окружало, богослужебные обряды, совершавшиеся в строгом соответствии с церковным календарем, со временем свели почти на нет преследовавшую ее тревожность, помогли обрести своеобразную психологическую защиту от чрезмерной впечатлительности.

       Но и тут характер давал эмоциональные сбои. Анна Степановна, например, с трудом могла сдерживать слезы от церковного песнопения. В своих фантазиях вместе с чистыми женскими голосами она нередко уносилась в самую бездну живописного голубого неба меж невесомых облаков под сводами храма. Наконец, она отыскала руководителя церковного хора и призналась в своей до некоторых пор тайной любви к духовной музыке. Уже на следующий день Анна Степановна сама разучивала православные стихиры. Все это было так удивительно, как во сне…

       Сергей писал ей каждый день, не мог не писать. Он как будто стремительно наверстывал то, до чего не дотянулся, чего по обидному недоразумению не испытал когда-то, не сделал, не совершил. Его письма возвращали Анну Степановну в привычную действительность. Но вместе с его сообщениями в мессенджере в сознании совершенно неожиданно возгорались какие-то фантастические, невероятно яркие всполохи. Становилось не по себе от внезапного прилива энергии, желания обязательно что-то делать, куда-то идти…

       Странно было испытывать на себе с одной стороны успокоительное влияние размеренного церковного порядка, с другой – непостижимого и будоражащего стремления бывшего одноклассника пусть к виртуальному, но сближению.

       Анна Степановна сообщала ему о каждом своем шаге: «Минула еще одна странная неделя… Сначала я подвернула ногу, выходя из магазина, – отвлеклась на телефон и не заметила ступеньку. Слава Богу, обошлось без последствий. Через пару дней на пешеходном переходе меня чуть не сбила машина. Но меня словно отвел кто-то на двадцать сантиметров в сторону. Я стала рассеянной. Магнитное поле, которое всегда на меня влияло, вдруг размагнитилось. Оно больше не работает, не заставляет сопротивляться и держать равновесие. Оно меня отпустило! Происходит что-то невероятное, и не только в моем сердце. Я, кажется, физически постоянно чувствую какое-то волнение, а, может, твое присутствие…»

       Она считала, что должна быть откровенной и не скрывала своих чувств: «Эта наша влюбленность друг в друга… она как тень. В последнее время преследует меня. Нет, не тень, а такой луч, прозрачный, спокойный, я чувствую его тепло. Это не мешает жизни. Как и прежде, я все делаю старательно, вдумчиво, но потом вдруг раз… и нырну в этот луч! Повитаю в облаках и обратно в реальность…
 
       Ты знаешь, Сережа, мне до сих пор снятся сны. Хотя, ты мне ни разу пока не снился… Спасибо. Если бы ты являлся ко мне еще и ночью, я бы точно подумала, что схожу с ума».

       Но настоящие неприятности подступали с другой стороны. Дочь в очередной раз обрушилась на Анну Степановну, на этот раз с обвинениями в эгоизме.

       – Ты живешь, мама, исключительно для себя. Ты совершенно не думаешь ни обо мне, ни о своем внуке! – восклицала Леночка. – Ты как будто не знаешь, что вот уже больше двадцати лет мы ютимся в малометражной двушке! Я тебя год назад попросила продать свой дом. Что ты сделала за это время? Ни-че-го. У тебя просто нет сердца!

       Дочь ошибалась. Сердце матери давно не находило себе места. Она, наконец, смирилась с мыслью, что перебраться к дочери с зятем, не смотря на все сложности отношений с ним, все равно придется. Однако этот переворот в сознании был равносилен тектоническому сдвигу земной коры. И Анна Степановна, как могла, старалась отодвинуть переезд.

       К тому же, ее постоянно что-то сдерживало, заставляло копаться в своих же собственных мыслях и душевных порывах. Ей казалось, неотложные дела и заботы шли по пятам. Церковь открыла глаза на многие вещи, которых она раньше не замечала или относилась к ним по-другому, намного проще.
 
       Возле ограды храма, куда Анна Степановна являлась теперь не только как прихожанка, но и как участница церковного хора, ее постоянно встречала женщина с покрасневшими глазами. Нет, она не плакала и не молилась. Вытянув лодочкой навстречу прохожим кисть правой руки, она смотрела на них молча, пожалуй, без всякой надежды. Анна Степановна носила ей сумки с продуктами, постоянно давала деньги, буквально одевала её.
 
       Как-то совершенно неожиданно получилось, что она помогла и матушке Ольге. Стояла невыносимая жара, а у попадьи не было лёгкого платья, все что-то синтетическое. Анна Степановна на свой вкус купила и подарила ей льняное красное платье. Подарила и деньги, приурочив этот подарок к именинам матушки, чтобы она могла несколько обновить гардероб и на свой вкус, а еще купить что-то к школе четверым своим деткам.
 
       Через пару дней на одной из городских улиц они снова встретились. То, что услышала Анна Степановна от попадьи было «холодным душем». Оказалось, что все подаренные деньги ушли на оплату вечеринки по поводу ее именин в одном из ресторанов. Матушка взволнованно благодарила благодетельницу за пожертвованные деньги, говорила о том, что уже тысячу лет никуда с батюшкой не выходила и взахлеб рассказывала, как им было хорошо в тот вечер.

       Пожалуй, именно после этого разговора, заставившего всерьез задуматься о проблемах собственной дочери, под иным углом взглянуть на ее просьбу, Анна Степановна стала срочно готовиться к переезду, – раздавать какие-то вещи нищим, книги – знакомым, искать риелтора, которому можно было бы доверить продажу дома. Да, теперь она точно понимала дочь. И, конечно, надо сделать все, как Леночка хочет. А сама… Ну, что сама? Видно, заканчивается ее время. Пора, как говорится, в тенек.

       Иногда Анна Степановна начинала размышлять глубже. Когда она вышла замуж, ее матери исполнилось пятьдесят шесть, свекрови – шестьдесят четыре. Первая была вся в работе, глубоко переживала пристрастие отца к алкоголю. Рано осунулась, рано покрылась морщинами, и, не смотря на живость своего характера, воспринималась дочерью женщиной довольно пожилой. Вторая и в день знакомства выглядела «бабушкой». Вечно в каком-то выгоревшем платке,  вечно в какой-то поношенной одежде, будто заранее уставшая на годы вперед… Но когда наша героиня приблизилась по возрасту к своей матери и свекрови в годы их зрелости, она поняла, что выглядеть так же, как они, желания у нее нет. Да она и не выглядела так. Тонкие каблуки, по-девичьи легкомысленные платьишки, накрашенные реснички, – все это в совокупности до сих пор, при желании, было бы ее грозным и эффективным «оружием». Почему так? Может быть потому, что женщины-дети войны и не могли быть похожими на женщин сегодняшних... На каждом поколении своя печать времени.
 
       А время летит до боли быстро. И, наверное, не так уж и важно, как выглядеть. Важно, сколько осталось. Вопрос, конечно, риторический. И все-таки... все-таки жизнь продолжалась. Может быть, это смешно, может быть, наивно, но ей иногда казалось, что чувства, какие она испытывала в ее возрасте, она испытывала разве что в детстве. Вот идет Анна Степановна по аллее городского парка. Вокруг ни души. Утренняя прохлада питает каждую клеточку тела необыкновенной свежестью. То там, то здесь невидимые птички извещают, что новый день наступил. Шаг, еще шаг... и она, легкая, почти невесомая, словно отрывается от земли, летит... Как хотелось обнять весь этот мир! Как хотелось жить еще долго!
 
       Она поделилась с Сергеем своим настроением, своим намерением вскоре уехать из города их детства навсегда, полагала, что он обязательно ее поддержит. Но реакция школьного друга оказалась неожиданной.

       Сергей Петрович недоумевал, почему ради мнимого душевного спокойствия дочери и удобства любимого внука надо приносить себя в жертву. Разве она не заслужила того, чтобы на склоне лет ее хотя бы оставили в покое? Он жалел ее. Но когда понял, что переубедить одноклассницу невозможно, кажется, забыл обо всем.
 
       С самого начала их откровенной и несколько странной переписки он воспринимал подругу детства так естественно, как будто они не просто знали друг друга, а знали близко много-много лет. Анна Степановна тонко чувствовала эту воображаемую близость, которая пьянила ее сознание. Нет, не так. Скорее, наша героиня ощущала безграничную нежность к дорогому ей человеку и порою растворялась, а временами пребывала, жила в ней. Очень хотелось вспомнить, в какой момент она начала светиться от счастья… Когда ее стала буквально переполнять радость от того, что в сердце проснулась целая гамма чувств...
 
       «Теперь ты занимаешь все мои мысли, я думаю о тебе день и ночь, – писала она ему. – Ты завладел моим сердцем безраздельно и основательно. Я знаю, ты родной мне. Да, я могу сказать: ты мой родной, ты мой любимый, ты мой… Сказать не тебе, себе! Тебе даже не собираюсь. Разве мои эмоции что-то значат? Разве они могут тебя приблизить? Разве я обладаю каким-то правом навязывать тебе мои смешные, наивные мысли? Но как бы ты далеко не был, Сережа, ты мой праздник, ты праздник, который теперь всегда со мной. Ты мой свет, моя радость. Боже, какое счастье...»

       Она думала, что ей надо идти на исповедь, каяться, просить, чтобы ее избавили от этого света. Как можно любить, радоваться жизни, да просто не давать погаснуть маленькому согревающему душу огоньку в ее возрасте, к тому же, в то время, когда дочери плохо?! Анна Степановна начинала чувствовать себя виноватой. Да, надо каяться. Но за что? За то, что жила тише воды, ниже травы? За то, что ничего для себя не требовала, не хотела и не просила?

       Их отношения с Сергеем напоминали хрустальный сосуд. Вдруг она своим счастьем ненароком с кем-то поделится, случайно о нем проговорится, и хрусталь разобьется. Поэтому однажды Анна Степановна твердо решила: никогда, никому! Хотя, на самом деле, хотелось всегда и всем…

       Между тем, тугая "спираль", закрученная дочерью вокруг родительского дома, начала стремительно раскручиваться. Риелтор, взявшись за дело, что называется, засучив рукава, каждый день приводил к Анне Степановне по два-три потенциальных покупателя. Наконец, один из них, даже не взглянув на дом, но внимательно изучив документы, решительно заявил:

       – Давайте оформлять!
 
       Оказалось, старое жилье мужчину не интересовало. На площадке, расчищенной от постройки, новый владелец планировал возвести крытый рынок. Поэтому радости не было. Передать в добрые руки дом, как на то рассчитывала Анна Степановна, не получалось. На душе кошки скребли: разрушить жилище, согревавшее много лет, – словно над святым надругаться. Но и через это переступила мать, во всем уступая дочери. В конце концов, нельзя фанатично цепляться за прошлое. Какой прок от этого прошлого дочери или внуку? Нет, смысл, а, значит, выражаясь языком молодых, и выгоду нужно искать в будущем.
 
       И все-таки предстоящая сделка и пугала и ранила, да, что греха таить, превращала Анну Степановну в бесправную куклу, что, учитывая ее возраст, выглядело оскорбительно. Кто и когда только научил Леночку этой расчетливости, этому холодному прагматизму?
 
       Однако продажу дома пришлось отложить. Причиной явился банальный грипп, который приковал больную к постели. Высокая температура, слабость, свинцовая тяжесть во всем теле, отсутствие аппетита – все симптомы коварного заболевания были налицо. Ночью спалось плохо. Днем Анна Степановна то погружалась в полузабытьё, беспамятство, то, терзаемая непонятной тревогой, ненадолго приходила в себя.

       За окном лил дождь. Старательно выводил свою заунывную мелодию ветер. Не к кому было обратиться за помощью. Не было силы встать. Вдруг показалось… за окном кто-то помахал ей рукой. И пропал, сгинул. Но нет, опять эта рука, пальцы-лучи греют стекло… Стук…

       Анна Степановна вздрогнула, открыла глаза. Вероятно, она снова задремала. И эта рука, ладонь, прижатая к стеклу, нерешительный стук в окно – всего лишь сон… Взгляд упал на прилипший к стеклу кленовый лист, который напомнил ладонь с растопыренными пальцами. В окно боязливо постучала ветка рябины. Да, это был сон. Но какие странные бывают сны!

 ;         ;         ;

       Дверь оказалась незапертой. Сергей Петрович вошел в дом, прислушался и едва уловил слабый голос женщины, доносившийся из какой-то дальней комнаты. Кажется, она читала стихи. Как ему был хорошо знаком этот голос, казалось, ничуть не изменившийся с тех школьных лет! Разувшись, он на цыпочках направился вглубь дома, наслаждаясь наступательной ритмикой стиха. Но неожиданно предстать перед одноклассницей Сергей Петрович, отнюдь, желания не испытывал. Поэтому, сначала негромко кашлянув, он окликнул ее по имени.

       Анна Степановна замолчала, но не отозвалась. И только когда в поле ее зрения появился высокий седой мужчина, она, ничуть не испугавшись и не удивившись, выдохнула:

       – Получается, я не заперла за собой дверь…

       – Да, Анечка, – он назвал ее ласково, как тогда, в молодости, – но я добросовестно стучал в окна...

       – Сережа, Сереженька! – воскликнула она неожиданно громко. – Но как ты нашел мой дом?

       – Пока, пока еще твой. Вчера я перечислил за него совсем немаленький задаток. Так что скоро он станет моим. – Сергей Петрович таинственно улыбнулся.

       – Как? Я ничего не понимаю.

       Она подтянулась на локтях к спинке кровати, чтобы не лежать, а сидеть в постели. Но тут ей показалось, что в своей ночной сорочке она выглядит далеко не по-пуритански, и поэтому стала поправлять на себе одеяло.
 
       Сергей Петрович, в свою очередь, отвел взгляд, чувствуя ее неловкость.
 
       – Как?.. – снова улыбнулся он, разглядывая большие напольные часы в деревянной оправе. – Очень просто. Я отыскал объявление о продаже твоего дома в интернете, благо, таких домов на сегодняшний день в нашем городке никто больше не продает. Риелтор указал в объявлении свой телефон. Поэтому я имел возможность убедиться, что ошибки здесь быть не может. И, наконец, для самоуспокоения я уничтожил задатком всех возможных конкурентов. Вот и все!

       – Но… – Анна Степановна не верила ни глазам и ни ушам своим. – Зачем тебе это надо?

       – Это надо тебе, ведь теперь ты сможешь помочь дочери деньгами. Ну, и я, наконец, решил перебраться из Воркуты в город нашего детства.

       – Получается, дом ты покупаешь для себя? Ты будешь в нем жить? Или забросишь все это?

       – Нет, здесь будет... цветник!  Ты не представляешь, как я соскучился на севере по ярким краскам и аромату цветов! А твое жилище превратится в уютный летний домик. – он ласково взглянул на нее. – Надеюсь, ты не возражаешь? Кстати, ты почему в постели? Ты больна?

       Анна Степановна вдруг ощутила, что болезнь куда-то улетучивается, что в руках появляются силы, испытала хорошо знакомое чувство: нестерпимо захотелось встать и что-то немедленно начать делать, куда-то идти…

       – Я почти выздоровела! – радостно сообщила она и задорно, по-детски блеснула глазами.

       – Так вот, – улыбаясь, продолжил Сергей Петрович, – здесь будет летний дом с палисадником – он замолчал и посерьезнел. – Ну, а жить, надеюсь, мы будем в другом месте. Кроме твоего дома, я решил приобрести еще и квартиру. Уже купил.

       Все происходящее выглядело слишком нереально. Поэтому она не очень-то улавливала смысл его слов.

       – Тебе некуда девать деньги?

       – Да, точно, мне некуда девать деньги. Зачем они мне, одному? Одному они мне совсем не нужны. – Сергей Петрович вздохнул. – С другой стороны, ну, причем здесь деньги! Я, Анечка… – сердце у него полетело куда-то вниз. – Я хотел бы, Анечка, просить у тебя…

       Часы начали отбивать полдень. То ли от торжественного звона медных колоколов, то ли от волнения он перестал говорить.

       Анна Степановна очень любила эти дивные звуки. Не было случая, чтобы они ей мешали. Но сейчас… сейчас она не могла дождаться, когда бой часов смолкнет.

              16 декабря 2021 года


Рецензии
Добрый вечер, Евгений!
Сразили тонкостью и деликатностью по отношению к героине. Так проникнуться и с такой тщательностью выписать тончайшие движения души женщины в возрасте, в котором более молодые даже не предполагают наличия... души со всей палитрой чувств!
Окончание воспринимается...как в детстве - и прискакал принц на белом коне и спас принцессу. Это замечательно, Евгений. Пусть будет место чуду. Нам его так не хватает в...элегантном возрасте!
С уважением,

Ольга Постникова   12.03.2022 20:51     Заявить о нарушении
Спасибо, Ольга! Ваши добрые слова очень приятны.
С уважением,

Евгений Николаев 4   13.03.2022 10:47   Заявить о нарушении
На это произведение написано 7 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.