Блок. Холодный день. Прочтение

      Холодный день





                Мы встретились с тобою в храме
                И жили в радостном саду,
                Но вот зловонными дворами
                Пошли к проклятью и труду.

                Мы миновали все ворота
                И в каждом видели окне,
                Как тяжело лежит работа
                На каждой согнутой спине.

                И вот пошли туда, где будем
                Мы жить под низким потолком,
                Где прокляли друг друга люди,
                Убитые своим трудом.

                Стараясь не запачкать платья,
                Ты шла меж спящих на полу;
                Но самый сон их был проклятье,
                Вон там – в заплеванном углу...

                Ты обернулась, заглянула
                Доверчиво в мои глаза...
                И на щеке моей блеснула,
                Скатилась пьяная слеза.

                Нет! Счастье – праздная забота,
                Ведь молодость давно прошла.
                Нам скоротает век работа,
                Мне – молоток, тебе – игла.

                Сиди, да шей, смотри в окошко,
                Людей повсюду гонит труд,
                А те, кому трудней немножко,
                Те песни длинные поют.

                Я близ тебя работать стану,
                Авось, ты не припомнишь мне,
                Что я увидел дно стакана,
                Топя отчаянье в вине.
                Сентябрь 1906   





А.А. Блок. «Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ»:


«
Эпиграф

                Солнца, счастья шел искать ...
                И белье, и упованья   
                Истаскал в своем скитанье.
                Гейне.
»

Строки - из стихотворения «Умирающие».

     – «Мы встретились с тобою в храме // И жили в радостном саду…» – это могло происходить, например так, как в  его «томе I»:

                «Покраснели и гаснут ступени.
                Ты сказала сама: «Приду».
                У входа в сумрак молений
                Я открыл мое сердце. — Жду —

                Что скажу я тебе — не знаю.
                Может быть, от счастья умру.
                Но, огнем вечерним сгорая,
                Привлеку и тебя к костру.

                Расцветает красное пламя.
                Неожиданно сны сбылись.
                Ты идешь. Над храмом, над нами —
                Беззакатная глубь и высь.
                25 декабря 1902»

     Однако... В предыдущем стихотворении («Передвечернею порою…») Поэт в своем Городе увидел расщелину с видом на Ад:

                «…И там, в канавах придорожных,
                Я, содрогаясь, разглядел
                Черты мучений невозможных
                И корчи ослабевших тел…»

     В этом – откуда туда попадают…
               
                Ты шла меж спящих на полу;
                Но самый сон их был проклятье,
                Вон там – в заплеванном углу...

     Разница невеликая.


 
Из Примечаний к данному стихотворению в  «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах»  А.А. Блока:
«
      – «И вот пошли туда, где будем //  Мы жить под низким потолком ...  – Имеется в виду переезд Блока из  квартиры отчима на новую "демократическую" на Лахтинской улице.
     Андрей Белый вспоминал: "А.А. оканчивает университет, переселяясь с женой из прежнего материнского дома в свой дом;  ( ... ) эмблема другого ухода, начавшегося до того: ухода из атмосферы 1900-1902  годов  ( ... )ухода, мучительно сопряженного и с отказом от близких друзей  ( ... ) у А.А. появляются новые связи; иные проблемы стоят перед ним" (Белый, I.  С. 235).
     –  «Сиди, да шей, смотри в окошко...  – Образ имеет автобиографическую основу. Т.Н. Гиппиус [сестра Зинаиды Гиппиус, художница. Ей посвящены некоторые стихотворения в книге «Пузыри земли»] сообщала в письме к Белому от 26  января 1906  г.:  "Л.Д. (Блок) сидит и вышивает"(ЛН. Т. 92.  Кн. 3.  С. 237).
»

*
*
Даниил Андреев. «Роза Мира». Книга X. Глава 5. «Падение вестника»:

     «…Сперва – двумя-тремя стихотворениями, скорее описательными, а потом всё настойчивее и полновластней, от цикла к циклу, вторгается в его творчество великий город. Это город Медного Всадника и Растреллиевых колонн, портовых окраин с пахнущими морем переулками, белых ночей над зеркалами исполинской реки, – но это уже не просто Петербург, не только Петербург. Это — тот трансфизический слой под великим городом Энрофа, где в простёртой руке Петра может плясать по ночам факельное пламя; где сам Пётр или какой-то его двойник может властвовать в некие минуты над перекрёстками лунных улиц, скликая тысячи безликих и безымянных к соитию и наслаждению; где сфинкс «с выщербленным ликом» – уже не каменное изваяние из далёкого Египта, а царственная химера, сотканная из эфирной мглы... Ещё немного – цепи фонарей станут мутно-синими, и не громада Исаакия, а громада в виде тёмной усечённой пирамиды – жертвенник-дворец-капище – выступит из мутной лунной тьмы. Это – Петербург нездешний, невидимый телесными очами, но увиденный и исхоженный им: не в поэтических вдохновениях и не в ночных путешествиях по островам и набережным вместе с женщиной, в которую сегодня влюблен, – но в те ночи, когда он спал глубочайшим сном, а кто-то водил его по урочищам, пустырям, расщелинам и вьюжным мостам инфра-Петербурга.»
     »