Ермошка Добродей и куриный бог Книга 3

Здесь приведены лишь две ознакомительные главы сказки. Полностью книга выложена на издательском сайте ЛитРес.

Аннотация:
«Ермошка Добродей и куриный бог» – третья часть книжной серии о приключениях девочки Оли и её лучшего друга – домовёнка Ермошки (первая часть «Ермошка Добродей и волшебные часы», вторая часть «Ермошка Добродей и заколдованная кукла»). В этой книге героям вновь предстоит пережить массу захватывающих приключений в мире, полном духов крестьянского подворья: сараешников, скарбников и др.
    Действие развивается в Сытный день, что считается у дворовых духов, общими именинами. Под горячую руку разгулявшегося дворового Чурая попадает заносчивый отчим героини, и ей приходится учиться состраданию к нелюбимому родственнику. Чтобы выручить его, Оля и Ермошка заключают с озорными духами двора опасное магическое пари.
    Необыкновенные похождения героев сказки будут интересны как детям младшего школьного возраста, так и их родителям.


1. После моря
Глава первая, в которой Оля возвращается домой с отдыха на море с удивительной находкой…

– Ну, и чего там, на море-то? – в который раз бабушка принималась выпытывать у Оли новые подробности летнего путешествия в Крым.
– Нормально, – неохотно тянула девочка, отводя глаза.
–  Это что ж такое? Чего ж тогда весь народ гуртом туда ездит? Нормально – это у нас в дому нормально, ни жарко, ни холодно. А там, поди, как в сказке, – мечтательно продолжала допытываться бабушка, – какое оно море? Водичка-то, поди, тёплая, как парное молоко, а?
– Нормальная, баб, вода как вода, только шибко солёная – пыталась завершить надоевший допрос внучка.
– Ну, и чего этот, новый папка-то? Как он тебе, а?
        Этого вопроса Оля уже стерпеть не могла, и, пробурчав себе под нос что-то типа «да вообще никак», стремительно скрылась в своей комнате.
        Девочке вовсе не хотелось обижать добрую бабушку, которую она любила всей душой, но вопросы о «новом папе» не только злили, но и казалось, причиняли физическую боль. Если до поездки она просто терпела редкие моменты присутствия неприятного чужого человека, то после более близкого знакомства поняла, что уже не может переносить надменного лощёного Колясика, как сладко называла его мама.
         Порой Оле казалось, что она ненавидит его гораздо больше, чем двух злобных и по-настоящему опасных колдунов, которые обитают в старом сарае. Девочка не могла спокойно слышать даже упоминания о Колясике, сразу перед глазами возникала круглая самодовольная физиономия этого противного вальяжного детины, манерами и голосом напоминающего кота Матроскина из известного мультика.
        Острые иглы ревности кололи девочку в самое сердце при одном лишь воспоминании о том, как заискивающе, словно бездомный котейка, мама ловит взгляд ненавистного Колясика, скрытый за туманными стёклами очков. Именно он, этот пришлый невесть откуда щёголь, разлучил их с мамой. Из-за него Оля так много страдала и плакала. Он виноват в том, что задурил маме голову, и она, бросив их с бабушкой, ушла жить к нему в далёкую неприступную многоэтажку.      
         Поначалу Оле даже понравилось – новый мамин муж не сюсюкает с ней, будто с младенцем, как многие другие взрослые. Но вскоре Оля поняла, Колясик вообще совершенно равнодушен ко всему на свете, кроме своих любимых гаджетов. Его глаза цвета жидкого студня, зимой и летом прятались за тёмными очками, смотрели на мир с неизменным презрением.
         Поездка на море, которая по маминому замыслу должна была сблизить их и превратить в благополучную и полноценную семью, напротив рассорила всех окончательно. Между Олей и Колясиком словно разверзлась бездонная пропасть. Их маленькой семье так и суждено было остаться «неполной».
        Это страшное словосочетание «ваша неполная семья» Оля услышала от одной маминой подруги, ярко накрашенной тётеньки, и тогда это прозвучало как – «неполноценная». Оля не хотела, чтобы их с мамой и бабушкой считали плохими или какими-то ущербными, поэтому изо всех сил пыталась угодить маме. 
        Но в течение всей поездки девочка с тоской наблюдала, как мама вьётся перед надменным чужаком, пытаясь во всём ему угодить, изо всех сил сглаживая острые углы в их отношениях. Колясика же больше занимали онлайн-игры и общение в чате. Однажды вечером Оля не выдержала и сказала напрямую: «Мама, зачем так унижаешься перед этим, разве ты не видишь, что он любит свой смартфон гораздо больше тебя!» После этой фразы, вырвавшейся в запале, все заметно смутились. Колясик даже оторвался от вечного шныряния по виртуальным просторам, и неопределённо хмыкнув, промолчал. Лишь мама испуганно тряхнула дочку за плечо и в отчаянии вышла прочь.
        Видимо, по этому поводу у мамы с её новым мужем всё-таки состоялся неприятный разговор, и на следующее утро Оля с мамой отправились на пляж вдвоём, без Колясика. К слову, Олю это совершенно не расстроило, чего нельзя было сказать о маме. Она словно превратилась в царевну Несмеяну, а Колясик потом то и дело зыркал на девочку уничтожающе, словно хотел сказать, что именно она, Оля – причина всех бед и разладов в семье.
         Но девочку теперь было бесполезно пугать недобрыми взглядами, она уже была не та маленькая доверчивая малышка, как прежде. Оля помнила, что противостояла свирепым духам-колдунам, которые, кстати, по сей день обитают повсюду и не только в ярких фильмах, а на самом деле.
        Окончательно мамины надежды на примирение рухнули, когда дочь вовсе отказалась общаться с «чужим дядькой» и подтвердила своё желание навсегда остаться жить с бабушкой. 
        При этом никакие семейные распри не смогли омрачить радости знакомства с морской стихией. Девочка с восторгом плескалась в накатывающих пенистых волнах, а иной раз, нырнув в солёную воду, пыталась открыть глаза, чтобы получше рассмотреть дно и парящих в мутном тумане кружевных медуз. Порой ей удавалось обнаружить обломки ребристых ракушек и обглоданные морем до размера неровных прозрачных бусин стекляшки, сквозь которые можно было смотреть на солнце и проплывающие на горизонте парусники.
        Главным Олиным морским трофеем стал найденный на берегу маленький серый камушек с дырочкой посредине, обрамлённой белой слюдяной полоской. Оля нашла его совершенно случайно, точнее можно сказать, что камушек сам её нашёл. Девочка положила пригоршню гальки на своё лёгкое платье, чтобы его не унёс ветер, а одеваясь после купания, обнаружила камень, случайно закатившийся в карман. Показав маме неожиданную находку, Оля была не готова к такой бурной реакции:
– Это же Куриный бог, – громко закричала мама, всплеснув руками. На минуту Оле показалось даже, что мама расколдовалась и забыла о своём несмеянстве. – Теперь нужно срочно загадать желание и носить его как кулон.
         Позже Оля полюбила подолгу внимательно рассматривать волшебный камень, но вот с желанием не спешила. Слишком много разных задумок одна важнее другой роились в её голове, и девочка решила отложить столь важное дело на потом.

        За время короткого путешествия на морское побережье в бабушкином подворье произошли большие перемены. Во-первых, бабушка завела кур, а во-вторых, во дворе появилась большая красивая будка, а в будке теперь проживал белый кудрявый щенок Куська. Бабушка объясняла необходимость обзавестись собакой просто:
– За курочками-то ведь догляд должон быть. А тут всё ж таки, какой-никакой сторож. Затявкает на ворюгу, тот и поостережётся во двор соваться.
        Но охранник из щенка оказался никудышный, мало того что он был скромным и робким, так ещё и куры его обижали, клевали, норовя попасть острым клювом прямиком в нос. А тут прицепилась к нему ещё одна напасть – стала с левой стороны шёрстка скатываться да лезть, оголяя розовый бочок.
        Всё бы ничего, да обнаружила бабуля страшное преступление, что сотворилось перед самым носом сторожа-недотёпы. Кур-то подменили! Грешила хозяйка на сварливую и завистливую соседку:
– Наши-то курочки были крепеньки, гладеньки. Не куры, а барыни! А у Андревны – заклюки недокормленные, все грязные, растрёпанные. А теперь что?! Глянь, вместо пары моих красавиц ходят две какие-то замарашки. И где он, скажите на милость, был, этот сторож кучерявый? Куда смотрел, когда кур моих родных подменяли? Поджал, поди, хвостик и дрожал в будке, не тявкнул даже. Ох, выкину я его! Ох, выкину!
        Оля знала, что бабушка добрая, однако если уж осерчает – то всё! Вполне может осуществить обещанные угрозы. Девочке было до слёз жаль щенка, но она не знала чем ему помочь. 
        Ермошка, что перебрался на постоянное житьё в Олину комнату и обитал теперь в большом дубовом шкафу, зорко наблюдал за происходящим, давая всему свои бескомпромиссные объяснения: 
– Да и как етот Куська, смиреный да пужливый, может противостоять такой здоровенной коровяке – Андревне. Собачонок-то капелюшечный совсем! Дык ещё и дворовой его невзлюбил, вот и гнобит, вон – весь бок повыдергал! Как пить дать – его работа.
– Ермошенька, что ещё за дворовой? И за что он нашего Куську мучает? – обеспокоилась вязаная кукла Варюшка. 
– Знамо дело за што, за то, што собочонок белой масти, а ето ужо дело известное, не терпят дворовые беляков на своёй вотчине. Теперь изведёт животину, анахфема!
– Ой, да что ж это такое! – запричитала кукла Варюшка и в ужасе закрыла вязаными руками круглые глаза-пуговицы.
        Оля взяла подружку на руки и прижала к себе пытаясь успокоить:
– А это точно, Ермоша?
– Да чё тут гадать, уж веками проверено, ежели дворовой не залюбил – всё, считай, пропала животина. Хошь лошадь белая, хошь корова, хошь даже кот – будет издеваться, обижать, пока до смёртушки не доведёт. Ну вот не терпит беляков и всё тут. Хотите, сегодня ночью проверим. В засаду пойдём.
– Ермоша, а кто это такой – дворовой?
– Да обалдуй один… смотрителем нашего подворья приставлен.

2. Засада
Глава вторая, в которой друзья заключают сделку с дворовым Чураем Калиткиным, который не желает быть товарищем…

        Оля с Варюшкой уже видели десятый сон, когда их стал бесцеремонно будить шумливый Ермошка:
– Просыпайтесь, сонные тетери, а то всё добро провороните! В дозор пора!
        Выйти из дому не застигнутыми бабушкой оказалось не так-то просто, в ночной тишине половицы скрипели особенно громко, и друзья решили лезть в окно. Но оконные створки не поддавались, и открыть их удалось только с помощью волшебных чар. Ермошка прищёлкнул пальцами, и упрямый старый дом нехотя подчинился хозяину, пропуская заговорщиков в тёмный ночной двор. Под окном лежали старые доски, поэтому Оле не пришлось прыгать в пугающую темноту. Крепко прижимая к себе куклу, девочка двигалась почти наугад, еле поспевая за торопливым топотом домовёнка. 
        Засев в высокую траву у сарая, они наблюдали, как тихо и мирно дремлет в своей будке щенок. Казалось, прошла уже целая вечность, а ничего сверхъестественного не происходило. Где-то топилась банька, окуривая округу ароматным дымком.  Ласковым тёплым светом мерцали окна домов, а за их стенами журчали приглушённые звуки телевизоров. Лишь две неугомонные собаки вяло переругивались на какой-то дальней улице их околотка.
        Именно теперь, в наступившей сумеречной дремоте, стала очень ощутима непохожесть их микрорайона на весь окружающий мир. Действительно, этот странный островок почти настоящей деревни, прозванный в народе посёлок Отселуха, располагался практически рядом с центром – за железной дорогой.
        Со всех сторон частный сектор теснили высотные дома, помпезные супермаркеты, но он не утонул в индустриальном море, а сохранял свою индивидуальность и сельский уклад. Многие отселухинские жители держали хозяйство: кур, уток, кроликов, коз, коров и даже свиней. Словно в подтверждение Олиных мыслей, в соседском хлеву обиженно замычала корова.
– Так, кажись, Чурай на ночную смену выперся, – шёпотом сообщил Ермошка, легонько ткнув Олю локотком, очнись, мол.
– Кто? Чурай?  – встрепенулась девочка.
– Брательник двоюродный. Чурай Калиткин. Местный дворовой, поставлен на подворную службу под моим началом. Вредный, как анчутка, да ещё и пакостник известный. Любит ветряные вихри по двору гонять. Меня задирать побаивается, дык на мелкой животинке злобность вымещает, гадёныш. Глянь-глянь, во-он он как раз к собачонку направляется.
        Оля прищурилась, вытянула шею, но так никого и не увидела, кроме лёгкого шевеления в траве рядом с будкой. Затем она рассмотрела, что около Куськи копошится некий лохматый комок неопределимого цвета, а сам щенок забеспокоился, стал отчаянно рваться с привязи, жалобно поскуливая.   
– Ишь, каков охальник! – возмущённо топнул ногой домовёнок и сжал кулаки. – С боку у кутёнка шёрстку рвёт, изгаляицца. А ну, подь сюды!
        С этими словами Ермошка щёлкнул пальцами, и в ту же секунду прямо перед ним, словно из воздуха, образовался серый несуразный человечек в потрёпанной кепке. Серыми были не только его мятые брюки, майка и рваный пиджачишко, но и реденькие волосы, и даже кожа. На вид, если бы тот дорос до нормального человеческого роста, ему можно было бы дать лет от тридцати до пятидесяти, а так он напоминал усохшего и состарившегося ребёнка. И хоть дворовой был выше Ермошки на целых две головы, но так сильно сутулился и как-то трусливо приседал, что почему-то казался гораздо ниже домовёнка.
– Ну, что ты, Чурашка, безобразишь? А?! Невинную собачонку беззаконно кнокаешь? – с угрозой в голосе вопрошал его Ермошка вместо приветствия.
        После столь сердитого выговора дворовой ещё больше ссутулился и присел так, что казалось, будто он хочет ввернуться в землю, как сверло в стену. Он что-то неопределённо блеял и мычал, но Ермошка продолжал наседать на несчастного, требуя немедленного отчёта.
– А ну, отвечать! Негодник бесстыжий!
– Нет, годник и стыжий, – вдруг гнусаво заспорил серенький человечек.
– Ах, ты ещё и пререкаться вздумал? Ухорез несусветный!
– Сусветный, сусветный! – не унимался Чурашка, всё более сутулясь от сердитых слов, как от ударов.
– А ну не перечить, когда тебя старшой спрашивает! – сердился Ермошка.
         «Надо же! – удивилась Оля. – Ну, какой же домовёнок – старшой? Этот помятый дядечка раз в пять по годам старше Ермошки, да и ростом значительно выше. Это ж всё равно, как бы первоклассник командовал физруком!» Но допрос с пристрастием продолжался, из чего явствовало, что главный в паре именно домовёнок. Чурай, пристыженно топтался на месте, жамкая в руках свою и без того измятую кепку, и казалось, чрезвычайно смущён, как вдруг неожиданно громко взвизгнул: 
– А вот чё всё Чурашка да Чурашка?! Развели беляков цельный двор, плюнуть не в кого! Одних кур два десятка, дык ведь нет мало им энтого, оне исчо и пса завели! Белее снега, ни единого серого пятнышка! И вообще, не должон я тут перед вами отчитываться!   
– Чево-о? – гневно протянул Ермошка.
        Боевой пыл дворового тут же угас, он сник и скукожился. Но в оконфуженном состоянии продержался лишь несколько секунд, а затем снова встрепенулся, словно драчливый петушок-подросток:
– А ничего! Я вам дворовик, а не ком с горы! Я свою службу знаю туго! И не перед какими человеческими девчонками доклад держать не обязан! Я с человечьим родом отродясь не знался и дружб не заводил. Не запятнан. Чист перед нашенским обчеством! Не то что некоторые тут… начальнички.
        После бурного протестного выступления, Чурай словно опомнился и, испугавшись неожиданного приступа собственной наглости, приготовился пуститься в бега. Такой вывод можно было сделать из того, как он согнулся словно вор, укравший что-то и спрятавший за пазуху, по тому, как заходили желваки по широким татарским скулам да по бегающим глазёнкам. Опередив дворовика, Ермошка повелительно и нарочито спокойно приказал:
– Остолбеней! Спрячь глаза свои простакишные. Сейчас тятя говорить будет.
        Чурай, который уже успел сорваться с места и готов был вот-вот, придав себе ускорения, исчезнуть из-под начальственного ока, застыл прямо в воздухе в нелепой танцующей позе. Ермошка задумчиво расхаживал вокруг поверженного, заложив руки за спину. Он специально медлил с расправой, и это не предвещало ничего хорошего. Оле даже стало немного жаль нескладного вздорного человечка.
        Наконец, насытившись властью над обездвиженным бунтовщиком, Ермошка подозрительно спросил:
– Так что, Чурай Калиткин, говоришь, не запятнан перед обществом? Так ли? А слыхал ли ты про новый закон о защите зверья от злобных дворовиков, овинников да сараешников? А?! Отвечать!
– Слыхом не слыхивал, – пролепетал Чурай и побледнел, став из грязно-серого – светло-пепельным.
– А знаком ли ты, невежда, с соглашением о мирном сосуществовании духов и человеков?
– Ну знамо дело… энто все завсегда…
– Громче!
– Знаком, – еле выдавил из себя дворовик и с ненавистью в прищуре зыркнул на Олю.
– А кто кому должон подчиняться, ты, надеюсь, помнишь? Отчекань. 
– Всякий дворовой прикреплён ко двору всякого дома, находясь в прямом подчинении у ответственного доможила, и является его младшим помощником. Обязан слушаться того беспрекословно, выполнять всякки поручения и говорить почтительно, – словно молодой солдат оттарабанил  зазубренный устав Чурай Калиткин.
        Оставив подчинённого в подвешенном состоянии (причём в прямом смысле этого слова), Ермошка повернулся к Оле и Варюшке, отведя их чуть в сторонку:
– Вот даже н-не зн-наю, что с етим олухом и делать? – тихонько зашептал домовёнок, опасливо оглядываясь, не прислушивается ли к разговору Чурай.
– Ермоша, ты ж главный. Прикажи ему, пожалуйста, чтобы он моего пёсика не обижал. Ты ведь можешь.
– Приказать-то я ему прикажу. Да ведь ето ж такенный жук! Не знаю даже хто из них зловреднее: Свирка, Кочебор или етот гражданин Калиткин? Он сделает вид, что послушался, возьмёт под козырёк, а втихоря потом, ещё чего доброго, только назло изделает, может малого щеня и вовсе со свету извести. Я ж их знаю, отродье подворное. Никакой управы на них нету, оне добра совсем не понимают!
– А вот то, что ты его при Оле так унизил, он никогда не простит, – неожиданно вмешалась в разговор Варюшка. – Дворовик, по-моему, вообще всех людей люто ненавидит.
– От одних ненавистников только-только отвязались, а тут – на тебе. Ещё один нарисовался, – расстроилась Оля.
– Так я, кажется, знаю, что предпринять. Приказывать – бесполезно, ежели дворовик обозлился, ты его хоть убей, будет вредить исподтишка.
– И что же делать, – в голос спросили девочки.
– Будем договариваться.
         Ермошка вернулся к висящему в воздухе Чураю и, щёлкнув пальцами, опустил того наземь:
– Ну что ж, уважаемый товарищ дворовик. Претензию мы вашу услышали, обсудили. Понимаем вашу неприязнь к белым зверюшкам и даже частично… мм… разделяем. Но! Ведь и животинка-то ни в чём не виновата. Как вы рассуждаете, товарищ?
        Чуя, что разговор пошёл в нужное русло и теперь можно гнуть свою линию, дворовик приосанился, поставил руки в боки и принялся крикливо поучать:
– А я вам вовсе ни какой и не товарищ. По мне так товарищи – пережиток прошлого. Я сам себе товарищ, мне и самого себя много. Для чего вообще энтот товарищ нужон? А я вот разумею, что товарищ нужон, штоб тока  сэкономить поболе.
– На чём ето? – искренне удивился Ермошка.
– Да хоть на столовке, – продолжал наставлять Чурай, – придёшь так, бывало, к товарищу, и подавай мне чаю с сухарями, али чего там у него в запасе имеется. На игровой приставке сколь можно сэкономить, берёшь какого-никакого товарища и режешься с ним в картишки цельну неделю. Я уж не говорю про то, какую кучу деньжищ можно сэкономить на семейном психологе! Вываливаешь на товарища все свои горести, промблемы – и всё! Пущай он и разгребает, раз уж он – товарищ.
        Из всего сказанного Олю удивило не столько невероятная наглость дворовика, сколько то, что ему знакомо понятие «семейный психолог». Однако она не стала вмешиваться в переговоры. Но Ермошка тут же озвучил Олины мысли почти дословно:
– Ето уже не товарищество и тем более не дружба, а какое-то использование другого в своих корыстных целях, получается!
– Я дворовик дисциплинированный. Ко своёму подворью приставлен, сам слуг не имею и никому никаким товарищем тоже быть не желаю! Мне хоть по причине малой должности никого использовать не положено, да и чужого добра – даром не нать, но ежели мне чего дадут, то я и не отказываюсь.
– И чего бы ты хотел? – хитро ввернул Ермошка, прервав торопливую чураевскую белиберду.
– Среди наших дворовых служащих ворюг отродясь не водилось, да вот только среди людишек полным полно ротозеев. Как тут устоять? Так что ежели, например, я вижу, что обронила кака-то растяпа кусочек съестной, платок носовой али копеечку, то мы энто расцениваем как нам, что ни на есть, натуральный подарок, ну типа штоль чаевых за службу.
         После этих слов Чурай плотоядно осклабился, обнажив щербатый рот, и захохотал резким каркающим смехом. Его смех с отрывистым «э.. э.. э…» можно было принять за приступ сильной икоты.
        Со словами: «Ну, всё понятно!» Ермошка привлёк подруг пошептаться.
– Ну, чего он там? – поинтересовалась Оля.
– Да всё как всегда, юродствует по своему обыкновению. Говорить он может что угодно, но смысл всегда один – без оплаты ни на какие сделки етот басалай  не пойдёт. Так, давайте посмотрим, у кого что имеется в наличии?
– Может, я домой сбегаю за конфетами?
– Нет, надоть ловить момент и срочно! Я его хорошо изучил, у етого оборотня, решения меняются по сто раз в час. Следующего раза может и не случиться. А так я его обещанием свяжу, месяца два можно будет не вспоминать об етом гадёныше.
         Общий сбор подати вредному мздоимцу составил: розовый бантик с Олиной косички, белая пуговка с её же ночнушки, две шерстяные нити, что Варюшка мужественно выдернула из собственной шевелюры, Ермошка поделился пластиком жвачки, двумя леденцами и огрызком красного карандаша. О том, что все Ермошкины богатства совсем ещё недавно лежали на Олином столе девочки скромно промолчали.
         Ермошка преподнёс дань Чураю, взяв с того магическое слово не обижать и не пугать Куську, хотя сам отлично знал, что действует обещание дворового совсем недолго, однако пару месяцев пёс всё же мог жить спокойно. Собрав улов в свою серую кепку, прохиндей, казалось, остался весьма доволен. С плохо скрываемой презрительной усмешкой, мол, объегорил простаков, Чурай глумливо раскланялся и тут же исчез со стуком чокающихся гранёных стаканов. Лишь на том месте, где только что стоял дворовой завертелся маленький ветряной торнадо, с минуту покрутив по двору пыль, он присмирел и затаился.    
        Перед тем как отправиться спать, Оля подошла к Куське. Пёсик лежал выставив на обозрение больной оголённый бок. На розовой кожице были видны крошечные капельки запёкшейся крови. Видя, как расстроена хозяйка, Ермошка поспешно принялся за лечение, водя над ранками ладошкой и приговаривая:
         
У собаки злобной заболи,
у кошки вредной заболи,
а у Кусечки-дритатусечки
заживи-заживи-заживи!..

        Несмотря на то, что заклинание показалось весьма несерьёзным и похожим на глупую детскую поговорку, действовало оно разительно эффективно. Ранки на глазах затянулись, а на лысом Куськином тельце закучерявилась новая белоснежная кудрявая шерстка.