Скудара-40

       Гибель сибирского города Барнаула.

 Напрасно боялась Наталья, что Аграфена будет причитать, да плакать, когда увидит Илью.Но  не успел Илья перешагнуть порог дома, как подскочила с лавки Аграфена и, улыбаясь во весь рот, с горящими от счастья глазами, всплеснув руками, воскликнула:

 — Ох каков герой  наш Илюшенька, богатырь! А то, что исхудалый весь, так это дело поправимое! Были бы кости, а мясо-то мы нарастим, не горюй, солдатик мой золотой. Пришёл, жив-здоров и слава те Господи. Вот Ванечка с Санечкой да Миколушкой тоже придут — прижимаясь к груди Ильи, говорила радостно Аграфена.

 — Ну с лёгким паром, тебя сынок! Как банька-то домашня, баска?

 — Ой баска. Еле на ногах стою.

 — А ты сядь за стол-то, сядь — и обратившись к Наталье , спросила:

 — А что жена, мужу с баньки-то, с устатку-то не нальёшь разве? Поправиться бы надо с долгого пути, снять усталость с плеч.

 — Ну так как же, нальём, нальём, и солдатику, и себя не обнесём -- доставая из шкафа стеклянные стограммовые стаканчики, приговаривала Наталья.

 — Вот и ладненько, вот и правильно, как глоток сделашь, так и полнёхонька ложка рот не дерёт. Вот и покушаешь. Молодец жена, правильно решашь — принимая стаканчик с чистейшей деревенской самогонкой, одобрительно высказывалась Аграфена.
 
 — А я в окошко-то сглянула, а у Натальи банька дымиться, ну думаю, чего это она на ночь глядя затопила, не иначе как солдат с фронту явился — засмеялась Аграфена.

 — А я как лёг на полок, так и заснул. Кругом тишина, да покой, как будто и войны нет.

 — Баня это хорошо сынок, баня-то она завсегда здоровье поправлят. Вот мои соколы явятся, так я им уж таку баньку натоплю! С духмяными травами, чтобы забылась эта беда, чтобы силы от земли-матушки возвернулись в тело, а душа спокой обрела. Миколушка-то в плену у германца, ты знашь?

 — Знаю, мама Феня, знаю.

 — А Санечку с Ванечкой видел ли где?

 — Не довелось, матушка. И Николая тоже увидеть не довелось. Фронт-то он большой. Армий много.Нашего брата тьма. Всё в единой одёже, пойди, узнай.
 -- И то правильно. Когда все под одно одемши, так как будто и на одно лицо будут.

 — Родные мои. Выпьем за нашу жизнь! Чтобы шла она до своего часу и чтобы никто её не посмел оборвать раньше времени — Илья выпил и отставил стаканчик в строну. Аграфена выпила и не поморщилась, словно это вода или её каждодневный напиток.

 — А мне сказывают, мол не жди уж, коли ни слуху ни духу. А как же не ждать-то? Батя сказывал, что в турецкую и похоронные известия приходили, а солдаты возвращались. Да ведь и то сказать-то, сам же говоришь, что фронт большой, ну где углядеть кажнова? Они германца бьют, им некогда с начальством якшаться.
 
 — Это правда, якшаться с начальством времени нет. Это война, либо ты, либо тебя, Тут уж не зевай.

 Наталья отпила немного и молча слушала их разговор, она понимала, что им обоим нужно выговориться.

 — Как же не ждать, коли они мне так тяжко достались? Мыслимое ли дело, молоденькой девчонке и сразу трое малых деток пали на руки. Бывало братец Михаил Петрович в тайгу уйдёт, а я одна с ними, они ревут и я реву. Вот скажи, чего они ревели-то? Сытые, чистые, в тепле. Нет, как возьмутся и в крик. Вначале один, а потом и все трое. Бывало маменька услышит, так забежит. Меня наругат, что её не скликну. А когда? Их ведь не кинешь одних.

 В это время в дом вбежала Пелагея.

 Возвращались они уже, когда на небе сияли звёзды.
 Всю обратную дорогу Аграфена рассказывала Пелагее, какой фронт большой и начальники не знают, и не ведают, кто у них жив, а кого убили.

 Никто из родственников не решился сказать ей правду. Все знали, как любит  и как дорожит мама Феня своими детьми и как ждёт их.Никто не посмел лишить её надежды.
 
 В ночь с 1 мая на 2 мая 1917 года, Пелагее всю ночь снились кошмары.
Она видела сон, что спускалась с горы, а дорогу ей внезапно преградила огромная огненная змея. Она извивалась и, раскрыв свою огненную пасть, пыталась ударить Пелагею в лицо. От извергающей пламя, змеиной пасти, Пелагея увёртывалась, пытаясь убежать, но змея всюду преграждала ей путь. Пелагея металась по постели, стонала и всхлипывала, звала на помощь.
 
  Услышав крик Пелагеи, Аграфена прибежала в её комнату.

 — Пелагеюшка, мила моя, ты чё это кричишь-то? Худое во сне что ль привиделось?

 — Да, мамаша. Привиделось. Змею огненную видела. Она норовила в лицо ужалить.

 — Да Господь с тобой, что же это ты  подумала–то перед сном такое, что змея, ещё и огненна  приблазнилась?

 — Да ничего не думала. Вчерась, как от Ильи пришли, я так устала, что только до постели  дошла, так и уснула сразу. Это к утру уж такая страсть привиделась. Будто на горе стою  и хочу вниз спустится, а она не пускает.

 — Ну надо же. Горы–то к горю снятся. Неужто ещё какое горе нас ждёт? Уж и без того столь горя на плечах несём. Неужто ещё уготовано?

 — В Барнаул надо ехать, что-то душа заболела. Кабы там чего не стряслось.

 — А чего там стрясётся-то? Обокрадут разве, а так что там доспеется?

 Ну а коли и обокрадут, так уж управляющий сообщит куда следоват. Ты-то сама искать не кинешься? Нет! Ну так и чё спешить туда? Ты погодь, погодь, не торопись. Всё успеется. К вечеру поедешь, там передохнёшь и завтрева к вечеру возвернёшься.
 А сёдня надо мясо прибрать, день ото дня и совсем лёд стает. Вот приберём мясо и езжай куда хошь — сделала вывод Аграфена.

 Пелагея послушалась, взялась за домашнюю работу, а душа так и рвётся куда-то. Занесли мясо,стали  просаливать, да укладывать его в бочку. Часть на колбасу оставили. Да только за что ни возьмётся Пелагея, всё из рук её валится. То кусок мяса выронит, то нож уронит, то соль рассыпет.

 — Да что же это такое? Сил больше нет! Ещё сон этот из головы не идёт. Поеду — решила Пелагея и пошла запрягать лошадей.

 Аграфена посмотрела ей вслед, пожала плечами и принялась доделывать начатое.

День был хороший.

 Радостно светило весеннее солнце. Весело играли его лучи, отражаясь в весенних лужах и в окнах домов.

 Дорога хоть и была влажной, от недавно стаявшего снега, но не грязной.
Лошади весело бежали по дороге. Она извиваясь шла между полей, на которых пробивалась весенняя зелень озимых. Лёгкий ветерок дул в лицо.

 Только Пелагею это не радовало и, чем ближе она подъезжала к Барнаулу, тем тревожней становилось у неё на душе.

 Вот дорога свернула в лес, потом пошла вдоль реки Обь.С реки подул холодный ветер, он то затихал, то налетал с новой силой резким порывом.

 Уже издали, она заметила над городом чёрный дым. А вскоре в воздухе запахло гарью.
Где-то далеко еле слышался колокольный набат.

 — Матушки мои, неужто пожар? — подумала она и погнала лошадей. Навстречу ей бежали люди с узелками и сумками. В основном это женщины с детьми.
 
 — Родимые, подскажите, что горит-то?

 Но обезумевшие от страха люди не сразу понимали, чего от них хотят и боясь остановиться, либо отмахивались рукой, либо припускали сильнее и бежали прочь.

 Чем ближе она подъезжала к городу, тем больше встречалось бежавшего народу. Они были в саже и копоти,  на некоторых оборванные одежды. У кого-то были узелки, но в основном это были женщины с детьми без вещей. Дети ревели от испуга, все бежали куда-то не останавливаясь.

 

 Она старалась гнать лошадей быстрее и вскоре сама увидела, что горит город, вся его центральная часть. Это та часть, где стоял дом старабабоньки, Анны Сергеевны Сафоновой и, их с Николаем, торговый дом.

 Она подъехала ближе к городу, он горел.

 Пламя бушевало, его языки жадно лизали чёрный дым над городом. Оно, направляемое ветром,огненными дугами перебрасывалось с одного строения на другое.
 Крыши вспыхивали, трещали деревянные перекрытия, рушились железные кровли. Над ними тут же взметалась вверх чёрная гарь, сизый дым и брызги горящих искр, затем всё накрывало жаркое пламя .
Порывистый ветер подхватывал огонь и нёс его с одного квартала на другой, швыряя  на крыши деревянных построек.

 Пламя  с хрустом и треском, пожирало деревянные строения, тротуары, телеграфные столбы. В воздух взлетали горящие головешки и падали на крыши строений.
 А ветер всё раздувал и раздувал огонь.

 В этом страшном аду мечутся матери, с истерическим плачем ища своих детей. Не человеческие, душераздирающие крики людей, погибающих в буйстве огня. Не смолкающий рёв и визг горящих животных.

 Прямо перед ней, запутавшись в телеграфном проводе, упала в огонь лошадь. На её спине тут же вздулись кожаные пузыри и затрещала кожа, издавая запах палёной шерсти.
Пелагея попятила лошадей и собралась повернуть назад, в это время сзади себя, она услышала что, её кто-то окликнул.

  — Пелагея Петровна, Пелагея Петровна, разворачивайтесь сюда, нельзя вам в пламя-то, погибните — это кричал ей Фёдор.

 Обезумевшие люди, выскакивая из огня, кидались к ней, пытаясь завладеть её повозкой. Они хватались за вожжи, за её руки,в надежде сбросить её с повозки, но она развернула лошадей и поспешила к Фёдору.

 От гари и удушливого дыма, Пелагея сама стала ощущать себя обезумевшей.

 —  Матушка, Пелагея Петровна, поехали домой. Нас пожар не хватил. Поехали, не нужно здесь быть. Ничего уже не сделать, всё погорело — Фёдор развернулся и погнал лошадь. Ничего не понимая, Пелагея поехала следом.

 И хотя на их улице не было пожара,но всё было в дыму и серой золе. Она сыпалась сверху вместе с чёрной сажей.

 Фёдор помог Пелагеи слезть с повозки, завёл в ограду лошадей,поставил их на место. Медленно, с застывшими глазами, она шла, как безумная. Навстречу из дома выскочила Лукерья.

 — Пелагеюшка Петровна, горе-то какое, горе-то. Пожар. Погиб наш город. Как есть погиб. Как жить-то таперь будем? — вопила Лукерья.

 Пелагея не глядя на Лукерью прошла мимо, вошла в дом и села на лавку.

 Шумно, с грохотом и стуком, вошёл в дом Фёдор. В руках у него были узлы и короб.Пелагея перевела взгляд на Фёдора и увидела знакомую вещь. В голове мелькнула мысль, что короб точно такой, какой был у неё в отделе,  "Золото" , где хранились золотые изделия.

 Фёдор поставил короб у ног Пелагеи и сверху на него сложил два узла.

 — Вот. Что могли с управом, то и спасли. Вовремя я там сгодился. Пока крыша полыхала, Иван-то Фёдорыч сгребал всё в узел, да в окно мне скидывал, а я ловил и в бричку. Потом на него стропилы валиться стали, он весь обгоревший выскочил. Я его к бабке Марфе увёз. Она ожоги-то ему вылечит, что и следа не останется, ну и к памяти вернёт.

 Видя, что Пелагея безучастна, он отставил узлы в сторону и открыл короб.

 — Ну вот, что могли.

 — Благодарствую — прошептала Пелагея и, поднявшись с лавки, отправилась в свою комнату.

 Фёдор закрыл короб и понёс его следом за Пелагеей. Она зашла в комнату и легла на кровать.Фёдор поставил короб у дверей, потом принёс узлы.
Через час Лукерья приготовила ужин поднялась на второй этаж, пригласить Пелагею к столу.

 Она лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок.

 — Пелагея Петровна, поужнать спускайтесь. Я всё сготовила, жду вас.

Пелагея молчала. Лукерья поняла что у Пелагеи бессознательное состояние и решила помочь ей придти в себя.

 — Клин клином вышибают — подумала Лукерья и закричала:
 — Горим! Горим! Пожар!

 На крик прибежал Фёдор, глаза у него были в половину лица.
Пелагея опомнилась.
 — Что горит? — спросила она.
 — Всё горит! — кричала Лукерья — вставайте, бежим вниз!

 Пелагея вскочила.
 — Ты чего Луша, где горит-то? — поинтересовался Фёдор.

 — Внизу горит — уже спокойно ответила Лукерья.

 — Ступай вниз, покажи где горит.Пошли, пошли — подталкивая жену к выходу,
 говорил Фёдор.

 Пелагея тоже поспешила следом. Когда спустились вниз Лукерья сказала:

 — Видите, стол накрыт? Ну вот здесь и горит. Садитесь паужнать.

 — Фу, ты! Нашла время озоровать — возмутился Фёдор.

 — Так а чё делать-то, когда Пелагея Петровна в паморках. Вот я клин клином.

 — Паужнать не хочется — спокойно сказала Пелагея.

 — Ну хотя бы чаю откушайте с брусникой мочёной али со смородишным вареньем.

 — Наливай — согласилась Пелагея.

 — Ладно,что окна не распочала, а то б задохлись счас. Как же таперь жить-то будем? —  сокрушалась Лукерья.

 — Как-то будем — так же спокойно ответила Пелагея.

 —  Я навершны, да гляну куды ветер. Не приведи Господь развернётся в нашу сторону. Ночь спать не придётся таперь.

 — Давай бласловясь. В пекло-то не лезь понапрасну — перекрестив мужа, попросила Лукерья.

 Некоторое время женщины сидели молча. Пелагея встала из за стола, подошла к окну. В небе стояло зарево от жара исходящего от горящих углей сгоревшего города.

 — В одночасье города не стало. Это надо же такому случится? Война идёт, а тут пожар. Как знамение какое — размышляла Пелагея.

 Лукерья убрала со стола, прибрала чистую посуду и стала поджидать мужа. Фёдор пришёл утром, весь в грязи и саже.

 — Ой слава Те Господи, жив, здоров. Я всё жду, да думка всяка в голову-то лезет, кабы чего лихого не случилось.
 
Услышав разговор, вышла из комнаты Пелагея.
 — Ну, что там? — спросила она у Фёдора.

 — Горе там. Страсть сколь народца-то погибло. Кто в огне заживо погорел, кто в реке потонул, а кого и удавили.

 — Как это "удавили"? — удивилась Пелагея.

 — Так ведь люди, те, что горели, бежали к реке, чтоб спастись. Берег-то сырой ещё, склизкий. Вот они и валились друг на дружку, ну и давились.

 — А почему потонули-то? — спросила Лукерья.

 — Народ в кольце огня был. Вот и пробивался скрось огонь, потому и опалился и загорел даже. А где спасенье искать? В реке! Вот они всей толпой на пристань и ринулись, а она не сдюжила и рухнула в воду. Народ, что там был,  тоже вместе с ней в воду рухнул, вот и потонули многие.

 Лукерья перекрестилась — спаси Господи, вот ведь кака смерть-то— пробормотала она.

 — Я там помогал багром из воды их доставать, двух живых достал, слава Богу, обгоревши тока, да изрядно нахлебавшись. Откачали, живые, слава Те, Господи.

 — Да, слава Те, Господи. Дай Бог оздоровят — поддержала Лукерья мужа.

 — Отродясь такого буйства огня не видывал. Это ж надо! Дома сгорали на глазах. Вспыхивали  как порох. Головешки разлетались в разные стороны, где падали, там в тот же миг и пламя вздымалось. Вот страсть-то, вот страсть — не унимался Фёдор.

 — Ты мыться-то будешь, али так уснёшь? — спросила его Лукерья.

 — Ну полей,  ополоснусь, а спать-то когда? Некогда, кто наши дела делать станет? Вот перекушу и за работу! — ответил Фёдор жене.

 Пелагея решила вернуться в Новоеловку. Фёдор приготовил повозку и вывел лошадей за ворота.

 — Фёдор, нам нужно заехать к Жукову, узнать, семью-то он спас? — спросила Пелагея Фёдора.
 
 — Мне не ведомо, когда начался пожар, он был в Торговом доме. А когда я его увозил, он уже был в беспамятстве.

 — Ты не узнал, где его семья?

 — У кого? Улица их вся полыхнула, а где искать его семью не ведаю.

 — Я должна их отыскать. Надобно  прибыть на их улицу, там кто-то да отыщется. Им надобно про отца знать и ему про семью тоже знать надобно, чтобы за зря не горевать.

 — Не надо бы вам туда, на пожарище–то. Там угар, да погорелые тела, для чё вам это видеть?

 — Поехали, ты их улицу знаешь?

 — Да знавал и дома у него случалось бывать. Да только счас разве разберёшь?

 — Ну вот и ладно, вези — она села в повозку.

 — Пелагея Петровна, вы бы забрали короб  с узлами, сгодятся ведь.

 — Сгодятся. Только пока пусть здесь побудут.

 Чтобы попасть на нужную улицу, пришлось объехать стороной пожарище и вдоль реки Барнаулки пробраться на нужное место. Жар стоял такой, что казалось будто под ногами земля горит. Угарный газ, сизым покрывалом, тянулся, над тлеющими углями, к реке.

 Стройными рядами, вдоль улиц, выстроились скелеты печей и дымовых труб. Не было ни одного уцелевшего дома.Даже кирпичные здания, побывав в огненной гиене, стояли обугленные с чёрными глазницами.
 Приблизившись, Пелагея услышала раздающийся над пожарищем во многих местах, женский плач.
 Совсем рядом она увидела, как билась в истерике женщина, она заламывала руки и причитала:
 — Пости меня доченька моя, Настенька моя.

 У Пелагеи дрогнуло сердце, ведь дома у неё осталась дочь Настенька. А женщина продолжала причитать:
 — Прости моя ненаглядная, что не смогла тебя найти, не смогла сберечь.

 Пелагея с Фёдором поехали дальше по улице. До слуха доносились слова другой женщины:
 — Кормилец ты наш, как же так, нас уберёг а себя не спас. Как же мы теперь без тебя жить-то будем?

 Пока они добирались до нужного адреса, плач и стенания по погибшим слышались на всём пути. почти у каждого сгоревшего строения.
 
Свернув на нужную улицу, встретили на своём пути мужчину. Он стоял на коленях и беззвучно  плакал. Слёзы сплошным ручьём лились по его скуластому лицу.

 Фёдор остановил лошадей. Они с Пелагеей сошли на землю и подошли к мужчине.
Перед ним лежали три обгоревших тела.

 Оставив лошадей, Фёдор и Пелагея пошли пешком.

 От дома управляющего остался один фундамент, даже печь рассыпалась от высокой температуры.
 На фундаменте сидела женщина. Пелагея подошла к ней, села рядом. Фундамент был ещё горячим.
 — Вы дочь Ивана Фёдоровича?

 Женщина утвердительно кивнула.
 — Погиб отец и даже мощей не нашли — ответила дочь управляющего.

 — Иван Фёдорович жив, он обгорел и его отвезли на лечение.

 — А где он, ему надо сказать, что мы все живы. Вот только из одёжи ничё себе не успели взять. В чём были, в том и пробивались скрось огнь. Теперь одёжа в ремках, обгорела вся.

 — Я передам Ивану Фёдоровичу, что семья его жива. Даст Бог выздоровит. Вы про отца вот у Фёдора узнавайте. Где сами-то находитесь?

 — Пока нигде. У реки на берегу  спасались. Потом отца искали.

 — Фёдор — позвала Пелагея. Он подошёл к женщинам.

 — Всю семью Ивана Фёдоровича свези в наш дом. Накормите, да поищите, во что им переодеться. Поди осталось что-то, что беженцам не отдала. А я поеду тятю предупрежу.

 — А в какие хоромы разместить?

 — Пусть сами выберут, мою только оставь мне.

 — Где вас найти Фёдору, он скоро прибудет за вами.

 — На берегу мы все, там и отыщемся.

 Пелагея завезла Фёдора и, развернув повозку, ударила вожжами по бокам лошадей, они тут же рванулись вперёд, стремительно ускоряя свой шаг.

 начало Скудара-1 http://proza.ru/2021/03/19/1902
продолжение: Скудара-41 http://proza.ru/2022/03/02/1576