Юрка

Часть 1, Люция и Лилит http://proza.ru/2021/09/20/703
Часть 2, Джи http://proza.ru/2021/10/14/770
Часть 3, Юрка http://proza.ru/2022/02/06/1302

На одной Земле, в одном дымно-слякотном Городе, сорокалетний Юрка рылся в телефоне, мечтая о сигарете. Он зависал в кафе после изнурительной смены на стройке, ожидая жену Танюшку с детьми.
Детей у них было двое: Настя да Вася. В районном ДК проходил фестиваль школьных коллективов, и Настька играла там в спектакле «Марья-Моревна», а мама с мелким болели в зале. Отец же, работавший допоздна, на спектакль не успел. Откровенно говоря, он был даже рад: полчаса бездумного одиночества - редкий подарок.
Кафе наводнялось участниками фестиваля, прибывшими из городков и весей Необъятной. Ребята облепили столики у окон, - серьёзные, взъерошенные воробьи. Одним глазом они неотрывно сканировали экраны, а другим наблюдали за местностью. Зал, наполненный взвесью из щебета и музыки, походил на суп.
Пригретый, Юрка едва не заснул, буквы на экране поплыли.

Клюнув носом, он перевел тяжелый взгляд на столик в углу, освещенный фонарем из-за стекла. Стол словно бы плыл, обезноженный. На высоких стульях сгрудились четверо. Две девчонки с длинными, струящимися волосами, наверняка из танцевального (Рябинушка? Березка? Юрка смутно помнил программу).  Пацан лет  пятнадцати  с длинной челкой, разбитой килем острого носа, весь утыканный серьгами, в ветхой куртке угловатого покроя и выцветшей рубашке. Беленький худощавый парень в огромной толстовке.
Очерченные лучом скулы, тонкие пальцы с картонными стаканами, мрачновато горящие глаза. Челкастый мальчик шевелил мраморными губами, пуляя слова. Девчонки смеялись. Голоса выделились из шума, и Юрка вдруг четко услышал.
-Заставляют лоб об пол расшибать, да ну на?
-В башку вколачивают. Я про эволюцию затирал на этом уроке, так поперли из класса, - ответил светлый парнишка и цыкнул.
-Не, у нас на деревне до такой дичи не доехало... - парень с челкой скривился, - И чо, прям головы не поднять?
-Тогда тебя гидрой революции объявят. И срубят голову, да? - вступила светлая девчонка в желтом свитере с ромашками. На лице ее полосой лежала тень. - У нас не так. Мы в Рябине вообще языческие танцы реконструируем. Ну как... источников не осталось. Сами додумываем.
Белобрысый щелкнул пальцами:
-Короч, одна хня была... группа у нас, играли на фестах, так выпнули с фестов и еще предков отымели. Группа называется «Азазелло», эти дебилы сказали, что мы сатанисты и подрыватели. Тексты такие были, по типу «жги, зажигай, пусть жрецы отъедут в рай». Сук, чуть сами на нары не отъехали.
Ребята заржали. Темноволосая коснулась плеча «подрывателя». Люминесцентные глаза сияли фонариками.
-Перестали играть? - спросила она теплым низковатым голосом.
-Ага, щас! Записываем миник. А так в самодеятельности детишек подучиваем. На гитарке играть и все такое. Энергия в мирное русло. Кста, вспомнил... Тебя как звать?
-Лиля. А сестру Люся. А братца нашего Жихарку ты уже знаешь.
-А, ок, приятно. Я Серый. Короч, еще научный кружок был в школе, по астрономии, его тоже прикрыли, училку выгнали.
-Разлагает умы? - светленькая Люся подалась вперед. Порывистая, звонкий голос колокольчиком. Точно как Танька в юности.
-Ну тип, упоротые предки малолеток настучали, что она о большом взрыве вещала.
-Медь! Жесть! - свистнул челкастый  Жихарка.
-На канале в тачке рассказывали, что ее чуть в тюрячку не упекли.
-За большой взрыв? Тип, она его и устроила?
Ребята заржали чуть принужденно.
-Не-не, за репосты, она инфу о золоте на научный кружок репостила, которое потом религиозному кружку ушло.
-Медь...
-Жесть...

Ребята замолчали, переведя взгляд в телефоны, за окно, отхлебывая кофе.
Подвески в ушах Жихарки горели нестерпимо. Особенно алела пятиконечная звезда, словно та, с пионерского значка из детства.

Двадцать пять лет назад Юрка носил серьгу, длинную челку и баллоны в сумке. Закончив со скрипом художку, он увлекся граффити, черпая вдохновение в западных фильмах и молодежных журналах. В их крошечном городке полотен было в достатке: гаражи, бетонные ограждения, переходы, недострои. Перчатки без пальцев, желтая сумка с красками и банками, вольготные штаны и волосы... Время свободы, время, когда ростки едва проклюнулись навстречу новорожденному светилу. Молодые собирались на площади у мозаичной плиты с изображением солнца и луны. Солнце и луна смеялись круглыми щеками, подмигивая из эпохи, бьющейся за тонкой стенкой времени... Казалось, сделай шаг, и попадешь в детство с нагретыми пятаками и холодной газировкой из автомата.
Всюду орала скрипучая музыка, сходили с ума голуби и воробьи. Пионерские галстуки развевались на рюкзаках, пионерские значки сияли каплями крови среди знаков анархии и пацификов.
Обратная сторона плиты была голой. Юрка изобразил там Вселенную из  стихотворения. А стих вот откуда взялся.
Иногда Юрка рисовал для школы  по просьбе классухи. В бывшей «пионерской комнате» он ваял афиши и плакаты, нещадно терзая журналы Костер и Пионер. Журналы использовал для коллажей. На одном развороте он нашел стихотворение в прозе за авторством поэта-вундеркинда Влада Березина.

«Вселенная - старая-старая бабка. Вселенная - босоногая пионерка из города с мозаикой; солнца на площади. Пионерка в ветхом сарафане, с дикими косами, летящими по ветру. Ее пальцы окрашены зеленью и черникой;, вокруг нее витают частицы, - шлейф одуванчиков над лугом. Ее лицо с малахитовыми глазами знакомо всем, - лицо заботливой; бабушки, смешливой; подружки, случайной хозяйки, давшей напиться».

«Мозаика солнца на площади» - прямо как у них в городке. Только на картинке, иллюстрирующей стих, мозаичной была сама площадь.
Картинку он перенес на плиту.
Уверенным контуром. Залить. Заштриховать. Длинные ресницы. Волосы утекают за кадр.
Девочка в сарафане. На коленях - блокнот. Может, рисует звезды. Может, комиксом, человеческую судьбу.
Картина влекла молодых. Вскоре ее покрыли вопли души, скетчи, ругательства, символы, логотипы. Лицо не тронули, лишь подвели маркером глаза и губы.
Под ней играли на гитаре, пели, курили, общались, танцевали.
Танька из параллельного класса плясала под бит, вздымая узкие запястья в бисерных феньках. Льняные кудри, клочками выкрашенные фиолетовым, горели огоньком паяльника в лучах холодного солнца. Танька...
После школы оба поступили в универы Северной Столицы. Синие от голода, они как-то встретились на тусовке земляков и до утра жались друг к другу, как выкинутые в канаву щенки. С тех пор не расставались.
Юрка, правда, из универа вылетел: пришлось хвататься за любую работу, не до учёбы тут.  На предков расчёта не было, батя спивался, мать чахла.  Загремел в армию, Танька ждала, доучиваясь. Обосновались  в Северной.
Работал все больше по стройкам: подсобником, бетонщиком, монтажником. Изредка скетчил в блокнотах.
Танька студенткой пахала в рознице, да так и осталась. Череда съемных квартир. Дети. Кабальная ипотека на однушку. Шестидневка. Работа за еду. Нет денег, денег нет. Жена сорвала спину. Грузчик не вышел - будь любезна таскать тяжести. Три грыжи. Год по больницам, реабилитации.
Расходилась.
Теперь дочке двенадцать, сыну - шесть. Тяжкие думы: на что жить?
Реальность кренилась в бездну, как заплутавший корабль.
И не только на частном уровне: батя не дополз до подъезда и замерз; мамка на пенсии угасла; тестя, выгнанного по старости с работы, разбил удар...
В бездну клонилось общество, государство, планета.
Просвещенность сменялась невежеством, гуманизм - религией, свобода - закрепощением. Честный труд ввергал в нищету.  Вор на воре погонял вором .
«Хлеба и зрелищ, своре - костей, бить по головам дубинами, чтоб отупели, закабалять долговыми цепями,  и рабы не дернутся», - так рассуждали правящие классы, почесывая пузо в особняках.
Сорокалетние же нищие, зажатые между Сциллой детей и Харибдой престарелых родителей, не находили сил восстать. Труд на износ, вялое «ура!» детским успехам, звонок маме... Игра-стрелялка, тупое копание в телефоне, вредная еда и питье, курение по две пачки в день. Энергии хватало лишь на перепалки с сотнями таких же несчастных в интернете.
При чтении новостей к горлу подкатывала ненависть. Снова распилили бюджет, воткнули храм на место сквера, упразднили институт или больницу, запретили учиться, повысили пенсионный возраст, угрожают кому-то самыми длинными в мире ракетами. Голову сосулькой пробило. Завалило в шахте. Загрызли дички.
Охватывал липкий страх - за детей, живущих глупыми роликами и мечтами о легких деньгах. За себя, дурака, лежащего под  долговой гильотиной. За жену, спину сломавшую на службе у буржуя и выкинутую на улицу без выходного пособия. Барин разорился и сбежал за границу. Пять тысяч сотрудников - по миру.
Так жил Юрка до сегодняшнего дня - мыслями в селе Безнадега Беспросветного уезда.

А тут - словно кончился тяжкий сон. Взор прояснился. Внимательный, цепкий взор художника.
Пальцы Жихарки монотонно скроллили ленту. Обрезанные перчатки, лет триста им.  Прикид старомодный, панковский, что ли.  И чёлка, длинная не по моде. Глаз не видать.
А девочки… сестры, выходит? У них слишком долгие косы, как у святой Инессы; в этом возрасте обычно режут под корень и нещадно красят.
Странная эта тень на лице беленькой, - маска, сквозящая янтарем в прорезях.  А у второй - кошачий, сиамский глаз, светящийся из-под темной пряди, упавшей на фосфорическое лицо, белое, словно у статуи.
Языческие танцы? Опасное нынче занятие. Еретическое.  И как прошли на фестивать?
…Странная  троица ладно, но свойский Серега, может быть, даже сосед... Не боится петь запрещенку. Родители недосмотрели? А то и сами бы спели, да кишка тонка?
Юрка стукнул себя по лбу.  Думал, что дети - птенцы, щелкающие клювом в гнездышке виртуала? Легкая добыча саблезубых хищников капитала? А выкуси. Туп был, отец двоих. Туп и слеп.
А что же мы, взрослые, - терзался Юрка, - так и помрем рабами бессловесными? Вспомнил домовой чат в тачке (так прозвали мессенджер ТЧК), где две недели лаялись насчет сосулек и гололеда, но к действиям так и не перешли.
А ведь стоило... стоит перейти! Начни со двора своего.

-В центре Млечного Пути нашли загадочные нити длиной в сотню световых лет...  - зачитал Жихарка, - Струны нашли, а на Земле треш какой-то мракобесный.
-Угу, - откликнулся Серый - я тож видел.
-Скиньте, - попросили девчонки.
Серега вспомнил:
-У нас есть тема такая. Песня, короче, о Вселенной. Космонавты в межзвёздной экспедиции,  как крысы в банке. Стали щи друг другу ломать. Пошло месилово. Перебили друг друга нах. И корабль дальше летел мертвый.
-Скинь! - попросили трое.
-Коннект?
Законнектились.
Лиля размотала древние наушники.
- Послушаем! О, стоп, мама пишет. Сейчас будет. Она у нас препод. Да ты ее видел, Серый. Народ, собираемся? А ты, Серый?
-Мои ща тоже причалят.
Юрке сделалось тоскливо. Захотелось послушать Серегину песню. Захотелось схватить баллон и орать росчерками на бетонном заборе.
«Все для граффити» - ввел он в поисковик.

-Пааап! - Настя и Васька, счастливые, бросились к нему от тяжелой двери. За ними шла бледная, родная, милая Танька, с потертой сумкой, в замызганных сапогах и сером пуховичке.
-Все круто, мы выступили класс! Жалко ты не видел!
-А коктейль можно?
-А мороженое?
-Угомонитесь, что разорались?
Таня с улыбкой прижалась холодным носом к его виску.
-Ох, бедняга, ты тут уснул, что ли? Слушай, я все думала...
-Я тут подумал...
Заржали.
- О жилконторе, да? Надо как-то прижать этих уродов. Собраться всем домом нормально. Сегодня опять соседку на скорой увезли. На льду проехалась.
- Совпали мысли, Танюшик.
-Вася, быстро сядь. Настя, курточку повесь туда...  Давай обмозгуем насчет жилконторы. Че да как, - Таня примостилась рядом, - О, у тебя баллоны на экране?
- Ага. Есть одна задумка...

Столик в углу опустел. Серега ушел к своим, а троица, одевшись, покинула кафе. Сквозь разрисованное окно было видно, как к ним торопливо бежит маленькая девушка, или женщина, или бабушка - не разберешь. Бывают такие легкие, словно невесомые бабушки. Или женщины, словно девочки. С дикими косами, в кое-как накинутом пальтишке, летящие, не касаясь слякоти, асфальта, волн, струн. Летящие к своим детям, детям с горящими сердцами в руках, к тебе, ко мне, к любому из нас.

***

Представите себе дом, двери которого ведут куда угодно, дом между мирами с рогатой маской над входом.
Одна из дверей таит маленькую кухню с окном, выходящим на кудрявые сопки, на блестящие озера, на ясное розоватое небо.
На кухне суетятся Лилит, Люция и Джи, - Тьма, Свет и Движение, на холодильнике дрыхнет кот Рыжков, лелея во сне Мир, а в углу я - рассказчик этой истории, случайная тень, упанк Анна.
Скоро разверзнутся Мать-Вселенная и Отец-Хаос, а пока дети увлечены смертной ерундой, зависнув в уютном слепке пространства-времени.
-Значит, так. Строгаем груши, яблоки, лимон, и сюда... - Люська кидает фрукты в фаянсовый чайник.
-Прям в заварку? И чо, норм будет? - сомневается Джи.
-Прям в заварку. Только руки убери, помой сперва! Я сама положу.
-Я панк! - Джи кидает ломти в рот. - А ничо такие груши, сладкие!
-Наглость восьмидесятого уровня! Не...
-Народ! - прерывает Лилька, изучавшая пейзаж... -я вот думаю.
-Да ладно! - изумляется Джи – чтоб гирлянды снять уже, май все-таки?
Люция сияет, звонкая.
Лилит улыбается краешком губ.
-Это да. Но я думаю, как у них пойдёт теперь, в мире Юрца? Смогут?
- Мириады раз было, и опять смогут. Во время-то посмотри! Очеловечилась вкрай, сестренка?
-Смогут, - Люция кивает на Рыжего. - Вон и кот спит. Мир, значит.
-Значит, мир...
Лилька гладит  кота по толстой щеке, и тот довольно урчит.