Научи меня прощать. Глава 131

Начало повести: http://proza.ru/2020/02/28/1946
Предыдущая глава: http://proza.ru/2022/02/04/1000

- Сёма, ты слышишь, о чем я тебе говорю?!

- Что?

Задумавшись, Семён пропустил слова жены мимо ушей.

- Семён, ты издеваешься? Ты понимаешь, что учительницей нашего сына стала Злата?!

Мужчина недоумённо пожал плечами и спокойно намазал маслом ломтик батона.

- Какая Злата?

Соня медленно выдохнула, прикрыв глаза, стараясь успокоить сама себя, и снова набрала воздух в легкие.

- Какая Злата? Ты что, много Злат в округе видишь? Конечно, у нас же все соседки,
через одну – носят такое редкое имя!

- Погоди, - до Семёна начало доходить, - Златка? Та самая, которая с нашим Славкой в любовь играла?

- Ты лучше скажи, с кем она не играла! – зло выговорила Соня, досадуя, что Семён вдруг так бесхитростно обрадовался.

- Да брось ты, Сонюшка, - муж улыбался, глядя на неё, - нашла о чем вспоминать.

Она же уехала из города, как раз тогда у нас Павлуха родился. Это же семь лет прошло! Интересно, какая она стала?

- Интересно?! – по-настоящему разозлилась Соня, - так можешь сходить и посмотреть! Хотя, доложу тебе, ничего особенного. Женщина, как женщина.

Соня, конечно, лукавила. На самом деле, её поразило, насколько хорошо выглядела Злата. Ей самой пришлось прилагать столько усилий, чтобы держать себя в форме. А этой заразе, казалось, всё нипочем. Хотя, она же свободная птица, ни мужа, ни детей. Кем ещё заниматься, как не собой, любимой…

Соня вспомнилось её насмешливое: «Я уже думала, что вы с сыном не пришли».

Это воспоминание заставило лицо покраснеть.

- Да что с тобой, Соня? – Семён обеспокоенно смотрел на жену. – Ну, хочешь, переведём сына в другой класс…

- Ты думаешь, я не пробовала? – Соня плюхнулась на стул и провела рукой по алевшему лицу. – Директор сказала, что классы полностью укомплектованы, нужно искать тех, кто согласится «поменяться».

- Желающих не нашлось? – тут же догадался мужчина.

- Естественно. – Соня кивнула. – Я спросила Павлика, что он думает об учёбе в «городской»  школе, в центре, но он и слышать ничего не хочет. Злата ему понравилась, в классе его детсадовские друзья…

- Я его понимаю. – Семён с аппетитом доел бутерброд. -  Я бы тоже не согласился на другую школу.

- А нам что прикажешь делать?! – Соня была вне себя от досады.

- Я не пойму, почему мы что-то должны делать? – Семён встал, налил в свою кружку кипятка из только что закипевшего чайника. – В чем проблема? У Златы нормальное, подходящее образование! Раз она в школу работать пошла, значит, детей любит.

- Сёма, ты блаженный, прости Господи?! Это она детей любит?!

- Хорошо, допустим, ты права, не любит. Только почему ты сделала такой вывод, хотя ещё ни одного дня учёбы не прошло? Она обижает нашего сына? Обижает других детей? На основании чего ты обвиняешь человека, не пойми в чем?

- На основании того, как себя вела эта женщина семь лет назад! – Соня непроизвольно повысила голос.

- Не кричи! – Семён покосился на дверь. – Павлик услышит.

Он встал, плотнее прикрыв дверь на кухню.

- Я не понял, а с какими такими детьми она тогда «так» себя вела? Или всё-таки, конкретно с тобой? Соня, солнце моё драгоценное, успокойся. У тебя и семь лет назад не было особых оснований обвинять в чем-то Злату. Если кто-то и виноват был, так это я сам. Мне нужно было поговорить с тобой, а не прятаться от проблем. Я вас люблю, тебя и сына. Не понимаю, с чего ты завелась?

Соня обессилено опустилась на стул.

- Не знаю, Сёма. Вроде бы правильно ты всё говоришь. Но что-то не так... Можешь думать, что угодно. Что жена у тебя нервная, например! Но у меня какое-то чувство тревоги. И оно не проходит, понимаешь?

Семён рассмеялся.

- Соня, у тебя просто синдром мамочки! Сын вырастает, всё больше и дальше выбирается из-под твоего тёплого крылышка, ты теряешь контроль, для него ты больше не «всевидящее око». Кроме того, ты же выходишь на работу, переживаешь. Новые люди, коллектив, ты же так долго была домохозяйкой. Вот оттуда у твоего «чувства» и ноги растут!

- Не знаю, может быть. – Соня нехотя отпила глоток уже остывшего чая. – Хорошо, если бы ты был прав…

- Конечно, я прав!

Семён улыбнулся, чмокнул жену в щеку.

- Всё, идём спать!

***

Первого сентября нарядный Павлик с полупустым новеньким рюкзаком и букетом цветов, держась за руки родителей, шагал в школу.

В школьном дворе они сразу нашли место, где должен был стоять первый «В» класс. Оставив Павлика с приятелями, Семён с Соней отошли, встав чуть поодаль, на широкой лестнице, ведущей на небольшую школьную спортивную площадку. Стоять было удобно, весь двор, как на ладони.

На школьном дворе было по-«первосентябрьски» шумно, из больших колонок слышалось до боли знакомое: «Строчки ровные писать, тонким пёрышком в тетрадь, учат в школе, учат в школе, учат в школе!»

В волнении Семён так сжал руку Сони, что она невольно ойкнула.

- Извини! – Семён виновато завертел головой,  очередной раз отыскивая глазами сына, который скакал от возбуждения и долгого ожидания, как белка, ни минуты не оставаясь на месте.

- Вон! Вон она! – вдруг зашептала ему Соня, кивая головой в сторону черноволосой, высокой, стройной женщины в строгом синем костюме, идущей по направлению к «их» классу. Её тут же со всех сторон облепили будущие ученики.

- Где? – оживился Семён.

Он отыскал глазами Павлика и увидел, как сын галантно преподносит женщине цветы, глядя на неё во все глаза.

- И правда, Златка! Надо же! – Семён даже присвистнул. – Изменилась, но немного. Старше стала, солидней.

Он издалека рассматривал бывшую знакомую.

-Красивая… - протянул он, забыв, что не стоило говорить этого слова при Соне, которая тут же больно наступила ему на ногу.

Он поморщился.

- Извини! – Соня скромно опустила глаза, делая вид, что на ногу она наступила случайно, хотя сделала это вполне сознательно, от досады, увидев, с каким интересом Семён рассматривает старую знакомую.

- Ничего страшного. – Семён тут же улыбнулся. – Сонюшка, не кисни! Давай лучше подумаем, как отметить этот день? Может быть, устроим торжественный ужин? С Павликом, конечно. А потом – ещё один ужин, для нас двоих. При свечах! Что скажешь? Мы заслужили немного романтики! Вон какого сына вырастили аж до первого класса!

Лицо Сони озарилось счастливой улыбкой, она радостно хихикнула.

В самом деле, что это она?

Злата, конечно, красавица, с этим не поспоришь. Только у кого есть замечательные муж и сын, у Златы? Нееееет! Они есть у неё, у Сони! А эта надменная красавица пусть себе возвращается в пустой дом и сидит там в одиночестве, корпя над тетрадками, пялясь в зеркало на свою неземную красоту. Недаром в народе говорят «Не родись красивой…»

Соня благодарно сжала руку мужа и снова радостно улыбнулась…

***

Зина сновала по кухне, открывая многочисленные коробочки и пакетики. Она открывала их, нюхала, бормотала себе под нос: «Не то!» и опять шарила по полкам.
«Куда я его сунула?» - она мельком посматривала на женщину, рыдающую за её кухонным столом.

Обычно симпатичное, миловидное лицо сейчас было покрасневшим, глаза распухли и превратились в узкие щелочки. Она с трудом угадывала в этой страдальческой маске лицо невестки Ирины.

- Мама Зина, - приговаривала та между всхлипываниями, - вот за что он с нами так? За что?! Ну ладно я… Надоела, опостылела. Но дочка-то при чём?! Он же на Наташку, как на врага народа смотрит! Словно это она виновата в наших ссорах. Что мне делать? Я его люблю, дурака… А как он со мной поступил? Я что, вещь? Нравится, играем.  Разонравится – можно и в помойное ведро… Так, что ли?!

Зина молчала, сосредоточенно рыская по пакетикам.

- Нашла! – Она повернулась к жене Евгения. – Сейчас заварю тебе травок, чайку успокоительного попьёшь и полегчает. Ирина, послушай меня… Оставайся сегодня у нас. Наталке позвони, пусть после занятий к нам идёт. Нельзя вам сейчас одним.

- Спасибо, мама Зина… - Ирина снова всхлипнула и вытерла вышитым платочком нос. – Что бы я без вас делала… Останусь, конечно. Тяжело мне…

Лицо её сморщилось, она сделала судорожное движение, пытаясь прогнать вновь подступившие слёзы, но не смогла, и пара слезинок снова покатилась по красным  щекам.

Зина, колдовавшая у плиты, над закипающим чайником, смешала травы в заварочном чайничке, бросила в него щедрую горсть чайной заварки, добавила что-то из склянки и залила всё крутым кипятком.

Ирине, несмотря на слёзы, померещилось, что Зина – это и не Зина вовсе. Стены кухни видоизменились, превратившись в старый деревянный сруб, а свекровь (Ирина искренне считала Зину своей свекровью), как привиделось Ирине, преобразилась в полненькую, улыбчивую ведунью.

Ирина даже помотала головой, прогоняя морок. Это всё от нервов! Зина права, нечего сидеть одной, упиваясь жалостью к себе.

Она вдохнула густой, травяной, пряный аромат напитка, который Зина поставила перед ней в большой кружке в крупный оранжевый горох.

- Пей! Можно с сахаром, а лучше… Подожди-ка!

Зина снова полезла на какую-то очередную полку и вытащила баночку, накрытую вощеной бумагой и перевязанную шпагатом.

- Вот! – Она торжествующе выставила найденное богатство на стол. – Лучше с мёдом!

Она широко улыбнулась.

Ирина, уже сделав пару глотков чая, почувствовала, что, наконец-то, согревается.

- Мама Зина, - начала она уже спокойно, в последний раз вытирая распухший нос, - а ты веришь в приворот?

Зина удивлённо на неё посмотрела, налила себе того же напитка, только в чашку, присела возле стола.

- Ой, Ириша, даже не знаю, что тебе ответить. Если честно – не верю. Но я верю в нечто другое. Верю в Бога, в существовании души верю… Ещё верю в то, что наш мир – он не только материальный, раз есть душа. Вот в этом другом, недоступном нам, мире есть что-то такое, что иногда может проникнуть и сюда. Как через окно, что ли… Мне кажется, что некоторые люди умеют улавливать это нечто, эту энергию. Только не всегда эта сила хорошая. Отсюда и байки эти, про приворот, заговоры и прочую дребедень. На самом деле, всё это – суеверия. Если человек живёт по-Божески, то все эти вещи его не касаются.

Ирина покивала, но тень сомнения осталась на её лице.

- Может, она его приворожила, Лариска эта?

Зина вздохнула.

- Фильм помнишь? «Формула любви»* называется. Как там тётка барину молодому говорила? «Да не простыл наш батюшка, а с глузду двинулся!» Нет там никакого приворота. Просто Женька твой «с глузду двинулся». Как там это называется – кризис среднего возраста. Сколько сейчас ему? Сорок один стукнул. Вот кризис и есть.

- Думаешь? – Ирина шмыгнула носом, который перестал краснеть и постепенно возвращался к первоначальному естественному цвету.

- Уверена. – Зина кивнула. – Я не психолог, Ирина, и не психиатр. Но вот давай подумаем. Перед тем, как всё покатилось у вас под откос, изменился Женя?

Ирина подумала и кивнула.

- Изменился. Одеваться стал по-другому. Но это же естественно! Ведь он место работы сменил. Из театра ушёл в ресторан этот треклятый!

- Не скажи. Он уже в таком возрасте, когда привычки к определённому образу жизни прочно в человеке сидят, их сложно изменить. Что ещё замечала?

Женщина задумалась и сделала ещё глоток чая. Потом ещё один. Напиток, несмотря на непривычный травяной аромат, действительно успокаивал.

- Раздражительным он стал, - ответила она медленно, - всё ему дома не нравилось. Не так приготовила, не так рубашку погладила, не такие тапочки купила. Хотя раньше всё устраивало, хвалил он меня за то же самое, благодарил за заботу. А тут - как отрезало. Или отмалчивается, или ворчит, как дед старый. На Наташку стал срываться, злиться без повода…

Зина покивала.

- Ну да. Хочешь, продолжу за тебя? Ещё – стал плохо спать и перестал ходить на совместные прогулки и посиделки. Правильно я говорю?

Ирина удивилась.

- Ведь верно! Нас всегда в гости друзья звали, Майя с Олегом, помнишь их?
Зина оживилась.

- Это светленькая, с короткой стрижкой, смешливая такая? Муж у неё тоже вроде бы музыкант…

- Да! Олег с Женей в одном оркестре играли, только Олег – скрипач. Мы раньше очень тесно общались. Праздники вместе, поездки, пикники. Потом Женя стал от приглашений отказываться. Сначала новый год не захотел вместе встречать, затем Майя на день рождения звала, тоже не пошел, отговорился работой, хотя вполне мог сменами с другим музыкантом поменяться, мы с Наталкой одни ходили. Он тогда даже денег на подарок не дал, я ещё обиделась на него сильно, всё-таки это жена его близкого друга.

- Ирочка, я же не психолог, - снова повторила Зина, погладив женщину по плечу, - но мне кажется, я права. У Жени сложный период в жизни. Я ни в коем случае его поступки не оправдываю! Однако, только от тебя зависит, как ты будешь поступать. Сможешь ли ты простить Женю, или нет… То, что сейчас с ним происходит, это не навсегда. Он поймёт, что был не прав, всё-таки он – сын своего отца, но это произойдёт не прямо сейчас, к сожалению.

В уголках глаз Ирины опять заблестели слёзы.

- Я уверена в этом! – Зина говорила мягко. Её голос убаюкивал, словно Ирина была опять маленькой девочкой, а мама рассказывала ей на ночь сказку и поила теплым молоком. – Ирочка, твой муж оступился, сделал тебе очень больно. Однако, сохранится ли твоя семья – решать тебе. Знаешь, прощать – это очень сложная наука. Бывает, что человек говорит: «Я простил!», но прощение это только внешнее, душа же продолжает болеть и обижаться. Есть вещи, которые нельзя простить, как бы душа не старалась. Каждый решает за себя сам, здесь я не помощник.

- Почему? – Ирина подняла на Зину полные тоски глаза.

- Потому что, я не хочу остаться крайней. Допустим, я посоветую тебе простить мужа, а твоя душа не справится с болью, не по силам она тебе будет. Что тогда? Жизнь всё равно не вернётся в прежнее русло, станет только больнее, а кнут достанется советчику? То есть мне?

- Я никогда не стану тебя ни в чем упрекать! – голос Ирины зазвенел.

Зина улыбнулась понимающей улыбкой.

- Станешь, Ирочка. Не только станешь, но и врагом меня посчитаешь. Я такого не хочу и не допущу. Поэтому советов давать тебе не буду. Я могу тебе посочувствовать, буду сопереживать, буду помогать бороться с болью и унынием, но решать за тебя ничего не стану.

Она помолчала.

- Я тебя понимаю… - Зина встала и обняла молодую женщину. – Тебе сейчас страшно. Очень страшно. Ты не видишь будущего, переживаешь за дочь, продолжаешь любить человека, который, как ты считаешь, тебя предал. Тебе, Ирочка, хочется самоустраниться, хочется, чтобы проблему решил кто-то другой. Но так не бывает.

Ирина сидела, опустив голову на руки. Лицо снова стало миловидным, глаза -прежними, и только сильно припухшие веки говорили о том, что женщина недавно  безутешно рыдала.

- Мне так больно, мама Зина… Женю словно подменили, понимаешь? Словно я прожила много лет с другим человеком. Этого, нового Женю, я абсолютно не знаю. Я не знаю, как себя вести, не знаю, что говорить Наташе…

- Наташе надо говорить правду. – Зина внимательно посмотрела на невестку.

- Но она ещё не знает жизни, она привыкла, что у нас в семье всегда всё хорошо, что её родители любят друг друга!

- Думаешь, если её держать в неведении, будет лучше? – Зина вдруг стала строгой.

– Ирина! Очнись! Наташе шестнадцать лет. Она не младенец. Она всё прекрасно понимает, в наше тяжелое время молодежь быстрее взрослеет. Не стоит держать её за наивную школьницу. Утаиванием правды ты только сделаешь хуже, девушка озлобится и будет настроена против всего мира.

Ирина кивнула, обводя пальцем причудливый цветок на кухонной клеёнке.

- А как папа? Он всё знает?

Зина кивнула утвердительно.

- Конечно, он всё знает. Он даже говорил с Женей.

- Говорил?! – Ирина с удивлением взглянула на Зину.  – Но мне никто ничего не сказал, ни Женя, ни папа…

- Значит, скажут, когда посчитают нужным. Яков никогда ничего не делает просто так, если не сказал, значит, на то были причины.

Ирина задумалась на пару секунд.

- Поможешь мне, мама Зина? Поговорить с дочерью?

- Конечно. -  Зина согласно наклонила голову. - Наташа – моя внучка. Пусть и не кровная, но я её таковой считаю. Бог своих детей не дал, но я такая счастливая женщина, Ирочка… У меня есть Анечка, Наташа, ты и Олечка. Ваши семьи – это мои семьи. Как же не помочь родным людям?

Ирина допила чай.

- Ещё по чашечке? – Зина улыбнулась так радушно, что и бледное лицо Ирины осветила мягкая, робкая, полуулыбка.

Женщина подставила свою кружку, подумав, что её свёкор был очень прав, когда выбрал в себе в жёны эту, странную на первый взгляд, женщину, оказавшуюся настоящим человеком.

Человеком с большой буквы…

***

Женя в это самое время сидел у себя дома на диване и злился.

Скандал с женой выбил его из колеи, скоро начиналась смена в ресторане, а он никак не мог привести в порядок мысли.

Совсем его не понимают! Ведь просил же – не устраивать ругани, не опускаться до уровня базарной торговки. Евгений поморщился.

Когда его жена успела стать такой? Дерзкой, нетерпимой… Да она задушила его в тисках неуёмной заботы!

«Женечка! Не забудь надеть шарф, на улице холодно! Женечка, зачем ты положил себе столько жареной курицы, у тебя же гастрит, тебе это нельзя!» - вспомнил он привычное кудахтанье жены и поморщился снова.

То ли дело – Лариса! Королева, а не женщина!

Жареное мясо? «Женя, ты настоящий мужчина! Так и представляю тебя у костра, одетого в шкуры, сурового и мужественного!» Неважно, что после этого мяса мучила изжога, и он тайком совал в рот таблетку. Главное, что он целых пять минут чувствовал себя неотразимым и сильным, готовым свернуть горы.

«Женя, я так замёрзла!» И Евгений, снимая с себя шарф, обматывая его вторым слоем вокруг капюшона Ларочкиной курточки, ощущал себя Самсоном, хотя его самого начинало трясти от пронизывающего ветра, забрасывающего за шиворот ледяные хлопья снега.

Их связь с Ларисой длилась с зимы 1993-го.  Скоро год. Поначалу никто ничего не замечал, но потом оба потеряли осторожность, да и просто надоело скрываться и прятаться по углам.

Почему он слушал жену? Почему не ушел из оркестра раньше?

Кому нужны сейчас все эти концерты, эти Моцарты, Чайковские и Вагнеры? За один вечер в ресторане он сейчас чаевыми может заработать, как за неделю бесконечных концертов и репетиций, на которых «Бабах!», как они прозвали своего дирижёра Бахнина, гонял музыкантов до состояния тихой, безразличной отрешенности, бесконечно повторяя, что искусство – это жертвенность. Прозвище без сокращений звучало: «Баааа! Да это Бах!», впоследствии сократившись до скромного «Бабаха».

Пусть теперь катится со своей жертвенностью куда подальше.

Но особенно разозлил его разговор с отцом, состоявшийся недавно.

Яков специально пришёл к сыну, когда ни Ирины, ни внучки дома не было и, усевшись в свое старое кресло, попросил Евгения сварить ему кофе.

- Тебе же нельзя? – удивился тот, - из-за сердца…

- Нельзя растворимый, - спокойно ответил Яков. – Натуральный можно. Одну чашку в день. Я же знаю, что кофе у тебя есть.

Евгений смутился.

У него действительно был хороший кофе, который он «достал» через знакомого повара в ресторане.

«Вот Ирка, - тут же подумал он с досадой, - о каждом моём шаге отцу докладывает! Даже о такой малости разболтала!»

Ему не было жаль для отца кофе, конечно, нет. Просто мысль об очередном «предательстве» жены раздосадовала, лишний раз вызвав долго не проходящее  раздражение.

Он сварил кофе, разлил его по чашкам, принёс в комнату и уселся напротив отца с делано равнодушным видом, словно отец зашел, как в былые времена – просто посидеть с сыном и сыграть партийку в шахматы.

Яков пил обжигающий напиток маленькими глотками, смакуя каждый по отдельности, и из-под опущенных век рассматривал сына.

Изменился Женька. Дерганный какой-то, осунулся. Выражение лица меняется, как картинки в калейдоскопе. В глаза не смотрит, знает, что отец пришёл не награды раздавать.

Наконец, чашка опустела.

- Отличный напиток! – похвалил Яков, поднял проницательные глаза на сына. – Ну, рассказывай. Как ты докатился до жизни такой.

- Отец, ты о чём? – снова попытался сделать простодушное лицо Евгений.

- Женя, давай серьёзно. Ты же понимаешь, что я всё знаю. Если уж ты дошёл до того, чтобы раздавать пощечины родной дочери, то у тебя должна быть на это серьёзная причина. Что натворила Наташа?

Евгений поёрзал в своём кресле. На самом деле он не знал, о чем рассказала дочь деду, что ей на самом деле известно. Может быть, она просто ошиблась, приняв Ларису за его любовницу, потому что он был слишком с ней любезен в том кафе? Ирина, хоть и болтлива, но сор из избы выносить не станет, не беспросветная же она дура, чтобы выставлять себя перед всеми в виде рогоносицы. Она догадывается о существовании Ларисы, но наверняка ничего не знает…

Он уже забыл, что они с Ларой потеряли всякую осторожность и об их связи давным-давно известно всем знакомым.

- Наташа повела себя отвратительно! – начал Евгений с досадой. – Я пригласил коллегу в кафе, у неё был день рождения, жарко было, я всего лишь купил женщине мороженое. Это увидела Наташа. Видимо, решила, что нас связывают близкие отношения, запустила в Ларису камнем. Испортила женщине дорогое платье, его пришлось выкинуть, всё настроение насмарку, и в такой день! Как ты считаешь, я должен был спустить всё на тормозах?!

Евгений, сам поверив в только что рассказанную отцу историю, начал закипать, как медный самовар.

- Ты сам подумай, как мне было стыдно перед Ларой, перед людьми в кафе! Все смотрели на это представление, словно это кино! «Санта-Барбара» какая-то, честное слово!

Яков помолчал, кивая головой, а потом в лоб спросил:

- А что, разве Наташа была не права? Ведь эта женщина действительно твоя любовница. Кого ты сейчас пытаешься обмануть, Женя? Самого себя?
Евгений оторопел.

- Да хоть бы и так! – он вскочил со своего места и принялся нервно ходить по комнате. – Наташу мои личные дела не касаются!

- О как! – Яков удивленно посмотрел на сына. – Отчего же? Разве твоя дочь – не член твоей семьи? Разве она не имеет права знать, что происходит между её отцом и матерью?

- Не её ума это дело! – Евгений распалялся всё больше, нервничая и понимая, что попался с поличным. – Её дело – школу нормально закончить, аттестат получить и поступить в институт. А она лезет в дела взрослых!

Яков покачал головой.

- Женя, твоей дочери уже шестнадцать лет. В мои молодые годы девушки в этом возрасте выходили замуж и рожали детей. Это считалось нормой. Я понимаю, что времена изменились, теперь некоторые родители нянчатся с великовозрастными детьми чуть не до гробовой доски, но сейчас речь не обо всех. Речь о твоей дочери, а она уже вполне взрослый человек. Ты хоть в курсе, что твоя дочь устроилась подрабатывать? Ты в курсе, кто её друзья и почему она провела свой день рождения не с друзьями, а с нами? Женя, что с тобой случилось, когда ты превратился во врага собственной семьи?

Молодой мужчина вскипел.

- Знаешь что, папа… Я тоже взрослый человек! И кто дал право тебе или кому-то ещё вмешиваться в мою жизнь? Я сам разберусь! Без посторонних!

- Может быть, я тоже посторонний? – тихо спросил Яков и его лицо слегка побледнело.

Евгений испугался.

- Нет, конечно, нет, - пробормотал он извиняющимся тоном, - но даже тебе я не позволю вмешиваться в мою жизнь.

- Это я понимаю, - обреченно кивнул головой Яков. – Я пришел сюда не скандалить, не выяснять отношения, тем более – не воспитывать тебя. В моё время говорили, что воспитывать детей надо, пока они умещаются поперёк лавки.

Он помолчал, потёр виски, пригладил пышные седые волосы.

- Я просто хотел предупредить тебя, что наша семья никогда не примет другой невестки, кроме Ирины. Если ты считаешь, что можешь вот так просто разрушить вашу семью, из-за собственной мимолетной прихоти, несусветной глупости, не знаю, чего уж там ещё, то знай, я эту женщину никогда не приму в своём доме. Будь вы с Ириной уже в разводе и повстречай ты другую, я не был бы против. Но женщину, которая так бесцеремонно и бессовестно влезла в чужую семью, мы с Зиной видеть не хотим.

- Ах, вы с Зиной…

- Да! Мы с Зиной! Я знаю, что ты хочешь мне сказать: что это моя жена настроила меня против сына. Так вот, Зина даже не в курсе, что я пошёл к тебе.

Он тяжело поднялся.

Евгений, красный, как свекла, то ли от стыда, то ли от еле сдерживаемой ярости, стоял перед ним, опустив глаза.

- Ты меня знаешь, я не бросаю слов на ветер. Если не нужна тебе больше семья, если эта Лара тебе стала тебе дороже дочери, раз ты с такой легкостью портишь с Наташей отношения, вместо того, чтобы хотя бы попытаться спокойно всё ей объяснить – это твоё дело. Но я Ирину и внучку в обиду не дам. И Зина не даст.

- Это шантаж, отец? – глаза Евгения недобро сверкнули.

- Это предупреждение. Реалии жизни, так сказать. Надеюсь, что мои слова будут хотя бы кружкой холодной воды на голову. Чтобы ты начал думать тем местом, которое для этой функции предназначено.

- А иначе?

Яков вздохнул.

- А иначе, сын, мне будет очень тебя жаль.

Он, не торопясь, вышел, вскоре послышался звук захлопнувшейся двери.
Евгений продолжал стоять посреди комнаты, потом вдруг схватил со стола отцовскую чашку и швырнул её на пол.

Чашка не разбилась, стукнувшись о толстый, мягкий ковер. Покатившись, она остановилась, лежа на боку.

Евгений, внезапно устыдившись этой вспышки гнева, поднял уцелевший предмет, понес на кухню.

Прежде чем поставить чашку в раковину, он зачем-то заглянул в неё.
Остатки кофейной гущи, растекшись тёмными следами по стенкам, образовали на дне вполне четкий, явственный рисунок.

Это были полные, ухмыляющиеся в дерзкой усмешке женские губы, очертания которых он уже так хорошо знал, мечтая о них ночами, полными жарких сновидений.

Губы его любовницы…

Продолжение здесь:  http://proza.ru/2022/02/15/1221