Ксанка я. Глава четвертая

Повесть не претендует на звание документальной.

Начало истории
http://proza.ru/2022/02/11/1889

Глава четвертая. Немецкие самолеты.
2 июля бомбили Псков и Великие Луки. Над нашей деревней три или четыре раза пролетели проклятые немецкие самолеты. В ужасе мы все попрятались в подвал.
—Мама, а где наши самолёты?!—кричал Сенька.
—А нету их, и не будет—с усмешкой сказала тётя Руфь.
—То есть, как это не будет?—спросила мама, уронив ложку, которой она кормила Васятку.
—А так, милочка. Половину аэродромов с самолётами вместе разбомбили, а те самолёты, что остались, к Москве улетают. Разве что только два-три смельчака найдутся, но что они против стольких немцев?
Я натянула подол юбки на колени. Мы совсем беззащитны...

Вечером по небу тянулось большое зарево. Это горела наша железнодорожная станция. Пахло гарью и копотью. Мама с другими жителями нашей и соседней деревень пошли туда и пробовали тушить, но пожар был слишком сильным.
На следующий день снова летели самолеты. Немецкие. А наших не было. Я и Сенька, тайком сбежав из погреба, забрались на дерево и наблюдали за немцами. Мне было очень страшно, что немцы нас заметят и убьют. А Сенька ничего не боялся и даже показывал кулак самолетам.

Под вечер, когда немецкие самолеты возвращались, откуда ни возьмись, появился наш "ястребок". Немецких машин было три, а он один. Но он сумел прошить пулемётов очередью крыло одного самолёта и брюхо второго. Потом прошили его. "Ястребок" загорелся, оба крыла его были насквозь изрешечены. Тогда наш самолет со всей дури понесся на немецкий и протаранил его. Вражеский самолёт упал. Упал и наш. Последний был похож на груду железа. Пилот, бывший там, конечно, погиб. Но и немецкий тоже.
Две оставшиеся машины покрутились над полем, и улетели на запад.

Когда они исчезли в небе, мы с Сенькой спрыгнули с дерева и побежали к самолётам.
Они все ещё дымились. Мы с опаской обошли немецкий и подошли к нашему. Эта была груда горячего железа. И какие-то проводочки. И шлем. Догорающие остатки шлема.
Со стороны деревни (все это происходило на Маковом луге) подбежали первые люди.
С удивлением обнаружив нас, они сразу стали задавать вопросы.
Через час на поле некуда было и яблоку упасть. Посередине поля торопливо рыли могилу для останков нашего пилота.
Некоторые женщины плакали, вспоминая своих ушедших на фронт мужей. Мама не плакала. С того дня, как папа ушёл на фронт, она не проронила ни одной слезинки. Она стала очень решительной, серьёзной и молчаливой, после рассказов тёти Руфи прятала крупу, сушила из хлеба и тоже прятала сухари. А тридцатого июня зарезала нашего Хряка. Почти все мясо спрятала в коровнике, под половицей.
Мы ничего не понимали.

Ну, в общем, закопали останки нашего пилота. Стали расходиться, боялись, что за немецким самолётом прилетят его дружки.
Дома мама нас с Сенькой хорошенько выдрала, не хуже бабушки, и поставила в угол. За то, что мы убежали без спросу во время налёта.
"Подумаешь! А вот если бы папа был дома, она бы так не посмела!"—вполголоса шептали мы, с обидой смотря на мать.

После 2 июля в Пскове началась эвакуация. Так как вагонов и машин для этого было выделено мало, те, кто хотел уйти, шли пешком.
Не знаю, как в городе, а у нас из деревни ушли, в основном, только беженцы и буквально две семьи. Большинство решили остаться. Не хотели от своего хозяйства уходить. Да и бомбили немцы дороги сильно.
Тётя Руфь, Ревекка и Исаак остались. Во время одной бомбежки тётю Руфь ранили осколком в ногу, теперь она сильно хромала и не могла много ходить.