Табор
– Э-э-э, подожди, не торопись, брат. Разговор серьёзный у нас. Не мэшай, а?!
– Минута простоя – 8 рублей.
– Чьто такое говоришь, эй! Ты бесплатно стоять должен, – выделился из среды остальных чернобородый рома, и направился к таксисту.
– Бесплатно я стою 10 минут. Прошло уже 12. Так вы едете?
– Чьто горячий такой, эй! Праздник сегодня. Подожди немного, счас поедем, – театрально вскинул руку собеседник, будто хотел ударить, и вновь влился в гущу громких цыганских импульсов.
Водителю ничего не оставалось, как вернуться к машине, и ожидать – это он уже понял – ОЧЕНЬ весёлой поездки. Минуты безустанно замыкали свой строго обусловленный круг, а неунывающие, мягко говоря, заказчики продолжали гутарить посреди большого двора со свойственной только горячей цыганской крови жестикуляцией.
– Так, я жду ещё 2 минуты, – выскочил таксист снова из машины. – Полчаса уже торчу здесь. Совесть есть у вас? Давайте шевелитесь, успеете наговориться ещё.
– Э-эй, красавчик, – пришла очередь цыганке поучить зарвавшегося шофёрика правилам хорошего тона. – Тебя кто так учил с людьми разговаривать? Сказано тебе было…
– Одна минута у вас, – взлетел вверх указательный палец, после чего таксист прыгнул в машину, и включил зажигание.
– Пеша, Чирикло, Ферка, Джофранка, Мирела, по коням! Айда в машину! – громкоголосо раздалась команда неугомонной цыганки, после чего вся компания бросилась осаждать такси. – Янко, мы скоро, пригляди за домом. Тсера, сядешь бабушке на ручки, давай, маленькая, бэги сюда.
– Э, э, вы чё, всем табором в гости собрались? – водитель явно стал беспокоиться состоянием собственной нервной системы.
– Твоё дело баранку крутить, – твёрдо заметил чернобородый, по-хозяйски размещаясь возле водителя.
– Ага, тогда доплАтите мне не только за простой, но и за перегруз. Слушайте, ну как мы поедем? – повернул парень голову к заднему сиденью с шестью (!) пассажирами.
– Дэти не в счёт, – огрызнулась цыганка постарше.
– Ну-ну, я вижу, какие здесь дети. Нигде не жмёт – нормально?
– Ай, ну чьто ты злой такой?! – неслабо приложился к плечу водителя чернобородый по имени Чирикло.
– О, ещё и на тяжкие телесные наездите.
– Давай уже трогай, тошнишь тут.
– Направляемся куда?
– Рядом тут, триста метров.
– 500 рублей.
– Э-э-э-э-эй, ты савсэм ободрать нас хочешь? – слился этот септет в один шумовой кошмар.
– Не нравится – можете выходить.
– Всьо-всьо, хорошьо, брат, хоть две тысчи заплатим. Праздник большой сегодня – Пасха. Радоваться надо. Давай, трогай. Но! Ха-га-га-га-га!.. – пошли вдруг раскаты хохота справа, а также позади УЖЕ взмокшей водительской спины. – За всьо заплачу, нэ обижу. Едем давай.
– Да не, я не поеду. Вы посмотрите, сколько вас.
– Тебя как зовут?
– Егор.
– Слушай, Егор, ты ж нормальный парэнь. Одни дэти, смотри.
– Я вижу только одного.
– Да вот Пеша и Джофранка просто выглядят так, жизнь тяжелая у нас, ой, чьто говорить, тяжело жить как стало… – начались тут плачи и визги.
– Так, всё, выходите давайте. Голова от вас болит уже.
– Брат, да ты чьто?! Плачу за всьо, отвечаю, брат, праздник какой. Ты празднуешь вообще?
– Я на работе праздную.
– Плачу за всьо, я тебе говорю, – громом прогремел «маленький» Пеша позади.
– А если гаишники остановят?..
– За всьо уплачу, сказал, без базара. Моё слово… Джофранка, скажи ему.
– Сказал, как зарэзал.
– Чьто зарэзал? Кого зарэзал? Как отрэзал… Дура ты. Чьто ты нэсёшь?..
Дальше этот гам пересказать было невозможно. Более того, Пеша ещё и драться полез с то ли сестрой, то ли супругой, маленькая (действительно маленькая) Тсера начала пискляво ныть, а остальные активно включились в разборку.
– Ну что такое с вами? Перестаньте волать, вы же не дома, – пытался Егор перекричать эти несмолкаемые басы. – А потом ещё обижаетесь, что к вам плохо относятся. Умолкните, наконец.
– Всьо, брат, всьо, ша! Ах ты ж… – в следующую же секунду снова включился Пеша в перебранку.
– Заткнулись, я сказал!!! И из машины давайте топайте!
– О-о, брат, ты не прав, как же ты не прав. Святой праздник сегодня, а ты решил обидеть нас, да?
– Эй, парень, разве хорошьо при жэнщине так вести себя, а? Плохо воспитывали тебя.
– Так, Надья, Джофранка, всьо, нэ трэщите. Поехали! – дал команду Чирикло.
– Я не хочу с вами ехать никуда.
– Вот тысча, видел? – показал чернобородый водителю мятую банкноту. – За всьо плачу, сказал. Гаишники будут, всьо порэшяю, отвэчаю, говорю. Я за базар свой…
– Ладно, поехали…
Сегодня Егор впервые вёз семь пассажиров, одного лишь из которых можно было назвать ребёнком. Адрес ему не назвали, повторяя вместо этого всего два слова – «триста метров». Гвалт не прекращался, но приходилось терпеть, раз уж несчастливый случай привёл в его авто целый цыганский табор.
– Так куда мы едем?
– Прямо едем. Хотя, можешь и направо.
– Что значит…
– Налево, налево поворачивай, – заорала Надья на самое ухо.
– Да тише вы, не глухой, – повёл головой Егор, включая левый поворотник. – Адрес не помните, что ли?
– Да какой адрес, брат, праздник какой сегодня.
– При чём тут праздник к адресу? Адрес говорите, – остановился вдруг таксист, почему-то совсем не разделяя весёлого настроения пассажиров.
– Да сто метров осталось. Скоро уже.
– Мы два километра проехали уже.
– Сто метров, говорю. Я за базар отвэчаю. За всьо плачу, брат. Чьто ты, брат?..
– Эй, а хочешь погадаю тебе? – улыбнулась Джофранка с Пешовых колен. – Дай руку, всю судьбу твою скажу, ничего нэ утаю. Всю правду о себе знать будешь, и прошлую, и будущую. Ни о чём тревожиться нэ будешь. Дай руку свою, – вцепилась она в Егора.
– Да угомонитесь вы, я же за рулём.
– Э, брат, нехорошо говоришь, злой ты очэнь. Чьто такое с тобой? Зачэм дочку обижаешь мою. Цыган нехорошо обижать.
– Какой дом? Далеко ещё?
– А чьто ты едешь медлэнно так? Давай газуй, брат. Газу-газу! «Ай да ну, да ну данай, ай да ну да ну данай. Ай да ченьери да не ломайся, сыр дэ наборови собирайся».
– О-о, ну-ну. А я-то думаю, когда уже начнёте. Станцевать не хотите? За всё уплачено. Давайте, не стесняйтесь.
Табор не уловил невесёлой иронии, и принял это грустное замечание за призыв к более активной концертной фантазии.
– «Ай да ну да ну данай тра дануданай, ай да ну да ну данай трада нуданай», – цыгане расправили, насколько позволяла площадь опелевского салона, руки с перстнями, а цыганки под сладкие голосистые трели заводили плечами подобно лебедям на лесном пруду, всё больше входя в раж. Ну и правильно, праздник ведь!..
– Я смотрю, если вас не остановить, вы мне вообще машину разнесёте, да? – под прекрасные цыганские напевы?
– Эй, занудный ты какой. Веселись, брат, Пасха святая сегодня.
– 2 800 уже.
– За всьо плачу, брат, базара нэт. Газу!
– Я говорю, почти 3 км уже проехали. Адрес какой вам нужен?
– Прямо едь, не ошибёся, за всьо плачу, отвечаю.
– Эй, парэнь, стань вот здесь, в магазин забежать надо.
Егор остановился, и вся компания тут же начала выгружаться на тротуар.
– Вы что – все в магазин пойдёте?
– А чьто такого, брат, всегда так ходим.
– Рассчитайтесь сначала, тогда пойдёте.
– Ладно-ладно, я останусь.
Пока чернобородый Чирикло скрашивал вдруг ставшее таким серым одиночество несчастного таксиста, остальные навели не меньшего шороху в магазине, и с полными руками загрузились назад.
– Вы в следующий раз грузовик себе заказывайте, хорошо? – уже совсем скучно протянул Егор, будто провёл за рулём двое суток.
– Эй, куда едешь, слушай?! – заиграл перстнями чернобородый. – Назад давай разворачивайся.
– Куда назад? Вы же сказали прямо.
– Назад говорю тэбе. Не слышишь, чьто люди говорят тэбе. Разворот делай… Вот так.
– Сейчас куда? – Егору трудно было понять, откуда у него столько терпения. – Только не говорите, что прямо.
– Эй, а парень золотой, Чирикло, – бросила сзади Надья. – Соображает.
– Плачу за всё. Без базара! А хоч новую спою? «Хоп-хей, ла-ла-лэй, гдэ вопросы, гдэ отвэт. Хоп-хей, ла-ла-лэй, чьто нэ говори… Но Бог тэбя хранит…» Пусть Бог тэбя хранит, брат! – резко вскинулась рука к самому потолку.
– И это новая песня?
– Отвэчаю! Без базара.
– Да ей лет двадцать уже, если не больше.
– Э-э, брат…
– Так, ромалэ-чавела, куда мы едем, можете мне сказать, потому что у меня голова от вас уже треснет сейчас?
– Сказали же – прямо!
– Понятно, покататься, значит, решили.
– Праздник, брат. Посмотри, погода какая, солнце играет. Пасха святая, чьто ты. Эй–гей, ге-ге-гей… – стартанул было чернобородый, но...
– Так, хватит уже песен. Везу вас обратно, и празднуйте там себе хоть неделю, а то мозги закипают уже.
– Куда обратно? Ты чьто? Так ни дэлается, брат. Ты не прав. Жэлание заказчика – закон.
– Да-да, конечно.
Егор скорее почувствовал, чем понял, что если этот гудящий рой не отправить в ближайшие минуты в родной улей, то потом он сделать это будет уже не в состоянии.
– Э-эй, ты куда, стой, – вытянулась не менее черная, чем борода, рука чуть не к самому носу водителя.
– Стоять, или ехать? – упавшим голосом произнёс Егор, давя на газ.
– Ты убить нас хочэшь? Праздник сегодня. За всьо плачу.
– Да заткнитесь уже!
– Ох, ты не прав, брат, как же ты не пра-ав, – закачал Чирикло сокрушенно головой, будто ему нанесли кровную обиду. – Плохо говоришь. Людэй не уважаешь. Праздники нэ чтишь. Где воспитывали тебя, а?! Совсем плохой ты, э-э… «Ай да ну да ну данай тра дануданай…» – по новому кругу заиграло многоголосое цыганское соло, но водитель, казалось, утратил всё своё чувство слуха. Сейчас он думал только об одном, и нет нужды облекать его выстраданное желание в соответствующую моменту вербальную одежду.
– Всё, приехали! – донеслась из уст водителя обречённая фраза, в которой, между тем, слышались радостные нотки, – когда машина остановилась напротив «пункта отправки».
– Ладно, как скажешь, брат, за всьо плачу. Сколько? – к удивлению, без всяких словопрений согласился Чирикло, как настоящий деловой цыганский барон. Остальной ансамбль под ещё громче зазвучавшие песни и пляски стал выгружаться у родного порога.
– 700 рублей.
– Э-э, совсем ты плохой стал. Так ни делается, брат. Головой думаешь вообще? Праздник ведь.
– Вам рассчитать по пунктам всё?
– Да знаю я, как вы считаете. Ни дело это. 200 рублей плачу, и езжай себе с Богом!
– Вы нормальные? Какие двести? Две тысячи готовы были дать, а теперь двести?
– Чьто говоришь такое, какие две тысчи? Где? Откуда? 200 рублей – и баста. Чтьо ты!
– 700 – и я уехал.
– Не, брат, нету денег таких. Откуда. Чьто ты!
– А штука куда делась?
– В магазин ходили. Потратили всьо.
– Вы не ходили.
– Я отдал, чьто ты!
– Вы ничего не отдавали. В левом кармане проверьте.
– Э, брат, ну чьто за человек ты. Последнее осталось. Праздник ведь! Не за что хлеба купить будет. Дэти голодные сидеть будут. Пожалей, чьто ты.
– Икру и вино тоже на последние покупали?
– Ну ты и глазастый, слушай. Пасха ведь. Гуляем, празднуем. Нет денег совсем. Видишь, как живём. Забор вот-вот упадёт скоро. Дэти голодные. Ты же не волк, человек! Пожалей, слушай, праздник ведь. Сколько ж ты там наездил – триста метров каких-то.
– Эй, Чирикло, ты чьто застрял там, – набежали цыгане целой ватагой к машине. – Айда к столу, мясо есть будем. Отпускай шофёра. Чьто человеку по мозгам ездишь. Выходи давай.
– Запросил много. Совести совсем нэт. Обидеть хочет.
– Послушайте…
– Сколько просишь? А ну… – обошли Егора с левого фланга.
– 700 – и хоть упейтесь себе.
После последнего слова раздался такой гвалт, по сравнению с которым песни во время поездки казались стихотворной декламацией стыдливого первоклассника. Время выдержать эту навальную шумовую атаку было строго ограничено, но и силой взять свои кровно заработанные тоже не представлялось возможным.
– Вот, держи, брат, – протянул Чирикло Егору несколько мятых купюр.
– Здесь 150 всего. Совсем вы спятили, что ли!
– Больше нет, извини. Дэти голодать будут. Имей же совесть.
– Да накиньте хоть сотню.
– Нэт больше, брат, всьо. Последнэе от сердца оторвал. Побойся Бога.
– Слушайте, а если я развалю вам сейчас забор? – под несмолкающий гул причитаний совсем тихо произнёс вконец убитый таксист.
– Спасибо тебе скажем, – заулыбался Чирикло. – И так на сопле держится. Сам упадёт скоро. Послушай, может, полтинник хоть вернёшь. Дэти голодать…
– Во-о-о-он! – этот дикий возглас сумел перекричать даже натренированный цыганский базар.
– Эй, ты чьто, савсем, что ли, – испуганно заморгал Чирикло глазами.
– Вон пошел из машины, я сказал!
И прежде, чем Егор со второй передачи газанул бешено урчащим мотором, его плохо справляющийся со своей природной функцией слух уловил на прощание несколько привычных за последних полтора часа слов:
– Э-э-э, брат, ты не прав…
17-18 февраля 2022 года
Свидетельство о публикации №222021801007