Блок. На чердаке. Прочтение

   На чердаке





                Что' на свете выше
                Светлых чердаков?
                Вижу трубы, крыши
                Дальних кабаков.

                Путь туда заказан,
                И на что – теперь?
                Вот – я с ней лишь связан...
                Вот – закрыта дверь...

                А она не слышит –
                Слышит – не глядит,
                Тихая – не дышит,
                Белая – молчит...

                Уж не просит кушать...
                Ветер свищет в щель.
                Как мне любо слушать
                Вьюжную свирель!

                Ветер, снежный север,
                Давний друг ты мне!
                Подари ты веер
                Молодой жене!

                Подари ей платье
                Белое, как ты!
                Нанеси в кровать ей
                Снежные цветы!

                Ты дарил мне горе,
                Тучи, да снега...
                Подари ей зори,
                Бусы, жемчуга!

                Чтоб была нарядна
                И, как снег, бела!
                Чтоб глядел я жадно
                Из того угла!..

                Слаще пой ты, вьюга,
                В снежную трубу,
                Чтоб спала подруга
                В ледяном гробу!

                Чтоб она не встала,
                Не скрипи, доска...
                Чтоб не испугала
                Милого дружка!
                Декабрь 1906   






Из Примечаний к данному стихотворению в  «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах»  А.А. Блока:

«
     “ – Чтоб спала  подруга // В ледяном гробу!”  – …Андрей Белый в статье "Апокалипсис в русской поэзии" истолковал его как символ Мировой Души:  “За вьюгой еще не видать Ее: хаос метелей еще образует вокруг Нее покров. Она –  еще "спит во гробе ледяном, зачарованная сном ... "  (Весы. 1905.  № 4. С.  18). Образ воспринят через широкую традицию европейского фольклора и литературы ("спящая красавица"). Ср. также в стих. "Вот он – ряд гробовых ступеней...”: "Спи ты, нежная спутница дней ... Ты покоишься в белом гробу" (т.  1 наст. изд.).
» 

Приведу упомянутое А. Белым произведение:

                «Вот он — ряд гробовых ступеней.
                И меж нас — никого. Мы вдвоем.
                Спи ты, нежная спутница дней,
                Залитых небывалым лучом.

                Ты покоишься в белом гробу.
                Ты с улыбкой зовешь: не буди.
                Золотистые пряди на лбу.
                Золотой образок на груди.

                Я отпраздновал светлую смерть,
                Прикоснувшись к руке восковой.
                Остальное — бездонная твердь
                Схоронила во мгле голубой.

                Спи — твой отдых никто не прервет.
                Мы — окрай неизвестных дорог.
                Всю ненастную ночь напролет
                Здесь горит осиянный чертог.
                18 июня 1904. С. Шахматово»


     Это последнее стихотворение Тома I, стихотворение в котором он признает провал миссии: пробудить, вывести Тебя из “мглы голубой”   в наш мир, в нашу реальность не получилось. Во многом из-за того, что его своими чудесами отвлекал “окрай неизвестных дорог”, по которым он бродил с каким-нибудь из своих двойников – одним из таких:  «он [поэт] полон многих демонов (иначе называемых "двойниками"… все они рыщут в лиловых мирах и, покорные его воле, добывают ему лучшие драгоценности – все, чего он ни пожелает: один принесет тучку, другой – вздох моря, третий – аметист, четвертый – священного скарабея, крылатый глаз.»
    Но демонам нельзя верить… Ни в чём. И вот, получите:

                Ты дарил мне горе,
                Тучи, да снега...

     И вместо "вздохов моря", перед ним – чердак, с издевательским подобием Ее храма-усыпальницы.
     И предречёт он “чердаки” всему этому поколению, изысканному поколению  поэтов  Серебряного века:

                «Чердачный дворец мой, дворцовый чердак!
                Взойдите. Гора рукописных бумаг…
                Так. — Руку! — Держите направо, —
                Здесь лужа от крыши дырявой.
                1919 (М. Цветаева)»


                «Да, меня не пантера прыжками
                На парижский чердак загнала.
                И Виргилия нет за плечами,–
                Только есть одиночество…
                1924 (  В. Ходасевич)»

                «…Та столетняя чаровница
                Вдруг очнулась и веселиться
                Захотела. Я ни при чем.
                Кружевной роняет платочек,
                Томно жмурится из-за строчек
                И брюлловским манит плечом.
                Я пила в капле каждой
                И, бесовскою черной жаждой
                Одержима, не знала, как
                Мне разделаться с бесноватой.
                Я грозила ей звездной палатой
                И гнала на родной чердак,
                В темноту, под Манфредовы ели,
                И на берег, где мертвый Шелли
                Прямо в небо глядя, лежал,
                И все жаворонки всего мира
                Разрывали бездну эфира
                И факел Георг держал,
                Но она твердила упрямо:
                «Я не та английская дама
                И совсем не Клара Газюль,
                Вовсе нет у меня родословной,
                Кроме солнечной и баснословной.
                И привел меня сам Июль…»
                1941. Январь.(3-5-ого днем)
                Ленинград. Фонтанный Дом.
                Переписано в Ташкенте
                19 янв 1942 (ночью во время
                легкого землетрясения).А. Ахматова».

     И  у Блока в заглавном стихотворении в родословной у “спящей” вовсе не “Клара Газюль”, и не “сам июнь”, как у Анны Ахматовой, в его иномирном чердаке мертвая  дама может в любой момент  открыть глаза, подняться, и под ее “тяжеленными шагами” заскрипят доски.

*
*

Даниил Андреев. «Роза Мира». Книга X. Глава 5. «Падение вестника»:

     «…Сперва – двумя-тремя стихотворениями, скорее описательными, а потом всё настойчивее и полновластней, от цикла к циклу, вторгается в его творчество великий город. Это город Медного Всадника и Растреллиевых колонн, портовых окраин с пахнущими морем переулками, белых ночей над зеркалами исполинской реки, – но это уже не просто Петербург, не только Петербург. Это — тот трансфизический слой под великим городом Энрофа, где в простёртой руке Петра может плясать по ночам факельное пламя; где сам Пётр или какой-то его двойник может властвовать в некие минуты над перекрёстками лунных улиц, скликая тысячи безликих и безымянных к соитию и наслаждению; где сфинкс «с выщербленным ликом» – уже не каменное изваяние из далёкого Египта, а царственная химера, сотканная из эфирной мглы... Ещё немного – цепи фонарей станут мутно-синими, и не громада Исаакия, а громада в виде тёмной усечённой пирамиды – жертвенник-дворец-капище – выступит из мутной лунной тьмы. Это – Петербург нездешний, невидимый телесными очами, но увиденный и исхоженный им: не в поэтических вдохновениях и не в ночных путешествиях по островам и набережным вместе с женщиной, в которую сегодня влюблен, – но в те ночи, когда он спал глубочайшим сном, а кто-то водил его по урочищам, пустырям, расщелинам и вьюжным мостам инфра-Петербурга.»
     »