Голубые тюльпаны

    Антон давно не был у матери. Она жила одна в небольшом селе за городом, и последний раз они виделись ещё в 2014-ом году. Их политические взгляды кардинально разошлись, и все разговоры и объяснения своей позиции эту мировоззренческую пропасть только углубляли. Как и многие семьи на Украине, мать и сына разделила твёрдо занятая пророссийская и прозападная идеология. У каждого были свои доводы, претензии и исторические примеры, вот только всё это вместе взятое некогда горячо любящих друг друга людей превратило в заядлых врагов, вместо любви и снисхождения обрекая на неприязнь и даже ненависть. И если Валентина Петровна со временем осознала ошибочность упорства в отстаивании собственных убеждений, пытаясь наладить отношения с сыном, пусть и не соглашаясь с ним, то Антону идея «Україна – це Європа» была дороже родной и зомбированной – как он считал – матери.

    Время шло, обещания майданных вождей почему-то не выполнялись, цены на всё росли, люди массово выезжали за рубеж, под благовидными предлогами из бюджета миллиардами выкачивались денежные средства, регулярно получаемые под большие проценты кредиты увеличивали и без того огромный внешний и внутренний долг, жуткая коррупция и откровенно вредоносные реформы до основания разъедали экономику, Донбасс продолжал кровоточить незатянутой раной военного конфликта, все перспективы некогда богатой развитой страны всё больше затягивались тучами неопределённости и хаосом будущности.

    Люди постепенно приходили к убеждению, что их жестоко обманули, но привычка обманываться настолько плотно вошла в ткань привычного мышления, что разорвать её не представлялось возможным. Известная формула «он, конечно, подлец, но наш» без всяких лишних проволочек отбраковывала иные варианты рассуждений, всё больше затягивая кризис, без преувеличения, многострадальной страны.

    Антон уже не единожды порывался приехать к матери, сгладить, наконец, острые углы в отношениях, но банальная гордость не отпускала признать свою вину и примириться со ставшей на несколько долгих лет ненужной матерью. Сложно просить прощения, обвинять себя в ошибках и грехах. Проще придумать десятки оправданий, наглухо заглушив голос неумолкающей совести; найти сторонников, громко и убедительно подтверждающих твою правоту и высмеивая за слабость идеологических колебаний. Лучше регулярно подставлять свой мозг под виртуальные бомбардировки фразами типа «вместе победим», «в единении наша сила», «Україна – єдина», совсем не пытаясь просто вникнуть, как твоя родная любимая страна неуклонно теряет территории и миллионы людей под этой красивой идеологической пудрой. Легче обманываться, плыть по давно уже ставшем гнилым течению, которое вынесет тебя в смрадный тупик заблуждений, где уже не будет ни близких тебе людей, ни возможности всё изменить и исправить, где уже не останется времени… ни на что не останется времени.

    Мать и сын – враги. Убийственная, жуткая нелепость этих слов в наше время подтверждает горькую истину евангельских пророчеств о том, что «дети восстанут на родителей, и умертвят их». К примерам лучше не обращаться, тем более что в случае с Антоном уж так радикально ситуация не обострилась. Он по-своему любил свою маму, думал о ней, беспокоился, но проведать не решался, что-то не давало преодолеть себя, сделать этот тяжелый, но верный шаг навстречу самому близкому человеку. Личная жизнь не сложилась, работа была денежной, но нелюбимой. Он потерялся в своих мыслях и чувствах, планах и мечтах. Хотелось банального душевного покоя, который всё никак не посещал его измученное сердце.

    30 марта он проснулся, будто от толчка, тут же вспомнив, что у матери сегодня день рождения. Горделиво-обманчивые мысли попытались опутать сознание удобно привычной паутиной оправданий, но Антон заставил себя больше не откладывать, а, быстро собравшись, поехал за цветами.

    Он помнил, что его мама не любила роз, ей всегда почему-то особенно нравились тюльпаны, а поскольку любимым её цветом был голубой, он решил во что бы то ни стало купить для неё эти цветы именно голубого цвета. Объехав несколько цветочных точек, он вдруг почувствовал, что очень спешит. Ему стало казаться, что цветы сейчас не главное, что, может, на худой конец, взять любые, лишь бы поскорее увидеть ту, которой до дрожи в каждой точке тела захотелось сказать так много. Но привычный максимализм суждений не отпускал, и Антон продолжил поиски.

    Лишь к обеду ему удалось в одном ларьке увидеть то, что он искал уже больше двух часов. Ярко-голубые, словно нарисованные искусным художником, головки со свежими сочными стеблями и упругими листьями оказались именно тем, что он искал. Купив, не торгуясь, всю оставшуюся в широкой корзине охапку, он бережно положил её в салон, и отправился в село.

    Выехав за город, Антон прибавил скорость, время от времени поглядывая на действительно красивый и очень необычный букет рассыпавшихся на соседнем сиденье цветов. Он представлял, как Валентина Петровна обрадуется его неожиданному и долгожданному (по крайней мере, он очень в это верил) визиту и – особенно – этим прекрасным голубым тюльпанам. Теперь его уже ничто не удерживало от решительного желания, от какой-то даже неуёмной жажды увидеть свою старенькую мать, обнять её, попросить давно зревшее в его запутавшейся душе прощение, признать свои ошибки и многолетнее заблуждение.

    Остановив машину у покосившейся калитки, Антон бережно схватил обеими руками цветы, и стремительно, будто боясь не успеть, направился к дому. Шторка за соседним с входными дверями окном, дававшему обзор улицы, была приоткрыта, видимо, Валентина Петровна давно ждала этой волнительной встречи. По двору неспешно гуляли упитанные куры, уверенно выдёргивая клювами обильно прорастающую травку. 

    Робко постучав в дверь, Антон надавил на ручку, и незапертая дверь легко отворилась, тотчас заполнив обоняние гостя свежеиспечённой выпечкой. Значит, его ждали, значит, ему, всё-таки, будут рады.

    Валентина Петровна в яркой косынке и светлом платье сидела тут же за дверью у окошечка. На спину был наброшен широкий тёплый платок, голова облокочена на лежащую на столе руку, вероятно, она просто уснула.

    Сын положил рядом свой букет, с глухой горечью сознавая, как его мама постарела. На высохших руках проступили синие прожилки, пучок седых волос выбился из-под прикрывающей морщинистый лоб косынки, худенькое миниатюрное тело делало её похожей на рано постаревшую девчонку. Однако что-то было не так…

    Антон с бережным трепетом дотронулся до руки матери, но она не отреагировала. Рука была тёплой, поэтому он не испугался. Это всего лишь сон. Мама сильно устала, долго его ждала, готовилась, и сейчас просто уснула. Он тихонько позвал: «Мам», но не увидел никакой реакции. Она сейчас проснётся, крепко его обнимет, скажет: «Как же я тебя ждала, родной мой», поставит чайник, и они долго будут пить чай с самыми лучшими в мире пирогами и говорить, говорить, говорить…

    Он скажет, как давно ждал этого дня, как был не прав в суете своих ошибочных представлений, поделится успехами на работе, начинающимися отношениями с хорошей весёлой девушкой. Она обязательно понравится Валентине Петровне, когда они в следующий раз приедут сюда вместе с ней; он признается, как скучал всё это время, как счастлив, что всё-таки решился, но…

    Антон вдруг с неумолимой ясностью заметил, что его мама не дышит. Вновь притронувшись к её руке, он почувствовал тепло, однако это было уходящее, прощальное тепло УЖЕ безжизненного тела. Её сердце остановилось тогда, когда он искал совершенно ненужные ей цветы. Пусть это и тюльпаны, пусть даже голубые тюльпаны, но не этого она ждала столько времени, столько ужасно долгих лет. Пусть бы просто приехал, просто молча ступил на порог её пустого дома, и она бы вновь почувствовала, что у неё есть сын.

    Но она не дождалась. Надеялась, готовилась, напекла пирогов с разными начинками, думала, как пройдёт эта встреча, что они скажут друг другу, что у Антона, – нет, у Тошика, конечно же, у Тошика, – нового. Может, он уже женился и приедет не один, и поэтому она надела сегодня новую косынку и своё самое красивое платье, навела в доме порядок, приоткрыла шторку, села у окна и… незаметно уснула…

    Антон сильно затрясшейся рукой погладил маму по голове, поцеловал в теперь уже холодный лоб, бессильно опустился на корточки и впервые за много лет заплакал, заплакал так, как плачет обычно мужчина, когда его никто не видит, и можно никого не стесняться.

    Он не сразу осознал, что это его первый и последний букет голубых тюльпанов, который он уже никогда и никому не подарит;

    Что у него нет мамы, и этим таким родным и желанным словом он больше никого не назовёт;

    Он никогда не попросит у неё прощения, и никогда не узнает, простила ли она его.

    Антон так и не понял, почему Бог не дал ему увидеться с матерью, пусть и за какие-то короткие мгновения до смерти. Это наказание за былую гордыню, или ради горшего осознания своей вины, или, может, что-то другое?..

    Но каждый год 30 марта ухоженную могилу его мамы украшал большой рассыпчатый букет свежих голубых тюльпанов.