Блок. Снежное вино. Прочтение
И вновь, сверкнув из чаши винной,
Ты поселила в сердце страх
Своей улыбкою невинной
В тяжелозмейных волосах.
Я опрокинут в темных струях
И вновь вдыхаю, не любя,
Забытый сон о поцелуях,
О снежных вьюгах :вкруг тебя.
И ты смеешься дивным смехом,
Змеишься в чаше золотой,
И над твоим собольим мехом
Гуляет ветер голубой.
И как, глядясь в живые струи,
Не увидать себя в венце?
Твои не вспомнить поцелуи
На запрокинутом лице?
29 декабря 1906
– « Забытый сон…»
Из Примечаний к данному стихотворению в «Полном собрании сочинений и писем в двадцати томах» А.А. Блока:
«
В ЗК21 [ЗК1-62 – записные книжки А. Блока (1901-1921).] стихотворение записано в апреле 1908 г. (спустя почти полтора года после его создания) как продолжение записей, касающихся отношений Блока к Н.Н. Волоховой… вслед за текстом: "Зима возвращается. Впервые."… Под текстом пометы: "О, возвращается!", "То и другое"
»
То есть нечто подобное уже было? «То и другое» расшифровке поддаётся легко: “то” – это то, что “возвращается”, то есть то, что было, а “другое” – это сегодняшнее. Но вот что возвращается?
Пожалуй, впервые «шелка и веер» появились в 904-ом году, в цикле «Город»:
«…Но, взлетая к двери ложи,
Рокот смутно замирал,
Где поклонники толпились...
В темном зале свет заёмный
Мог мерцать и отдохнуть.
В ложе – вещая сибилла,
Облачась в убор нескромный,
Черный веер распустила,
Черным шелком оттенила
Бледно-матовую грудь.
Лишь в глазах таился вызов,
Но в глаза вливался мрак...
25 сентября 1904»
– «И вновь, сверкнув из чаши винной… – это цитатные мотивы из Незнакомки: «И всей души моей излучины // Пронзило терпкое вино…//…Я знаю: истина в вине». 24 апреля 1906
Эти строки и далее:
– «…ты… // Змеишься в чаше золотой»
И:
– «…в темных струях …живые струи…» –
всё о том же: “струи” – струи доливающегося в чашу вина, и отражение лица героини при этом в чаше – колеблется, “змеится”.
– «И как, глядясь в живые струи, // Не увидать тебя в венце… // Твои не вспомнить поцелуи… – «О возвращается!..» – вот, что Блоку вспомнилось. И зря Волохова возмущалась: какие такие поцелуи?! – к ней этот пассаж не имел отношения. Это из той “зимы”, которая “возвращается”.
– «Я опрокинут… На запрокинутом лице…»
Термин «опрокидывание» у Блока – он о переходе в другую реальность (подробнее об этом у меня в примечаниях к стихотворению «С каждой весною пути мои круче…»). И первоначальном варианте было ещё явственней:
А.А. Блок. «Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ»:
«
…На опрокинутом лице…
»
Для меня это стихотворение перекликается с одним из первых примеров опрокидывания, – одним из первых явлений двойников:
Ал. Блок. Из дневника 18-ого года о весне-лете 901-ого:
«
…К ноябрю началось явное мое колдовство, ибо я вызвал двойников [выделение Блока](«Зарево белое…», «Ты – другая, немая…»).
»
«Будет день – и свершится великое,
Чую в будущем подвиг души.
Ты – другая, немая, безликая,
Притаилась, колдуешь в тиши.
Но во что обратишься – не ведаю,
И не знаешь ты, буду ли твой,
А уж Там веселятся победою
Над единой и страшной душой.
23 ноября 1901»
То есть сюжет исходного стихотворения: герой сидел над чашей, но его опрокинуло, и из «тиши» явилось вот это, «обратившееся»: та, другая – безликая паучиха обрела женский лик, немая обрела дивный голос.
А в нашей реальности поэту пришлось оправдываться:
Н. Н. ВОЛОХОВА. ЗЕМЛЯ В СНЕГУ:
«
Когда Александр Александрович принес мне первые листки из цикла «Снежная маска» и просил позволения прочесть мне написанные за эти дни стихотворения, – я была очарована их исключительной музыкальностью, несколько смущена звучанием трагической ноты, проходящей через все стихи, и очень удивлена отдельными оборотами речи и выражениями, которые не соответствовали реальному плану. Когда Александр Александрович, прочтя строки:
И как, глядясь в живые струи,
Не увидать себя в венце?
Твои не вспомнить поцелуи
На запрокинутом лице?
взглянул и увидел крайнее изумление на моем лице, он, несколько смутившись, с сконфуженной улыбкой, стал объяснять, что в плане поэзии дозволено некоторое преувеличение.
– Как говорят поэты: «sub specie aeternitatis», что буквально означает, – сказал он с улыбкой, – «под соусом вечности».
Он словно просил прощения за некоторые поэтические вольности.
Пришлось простить.»
Волохова напрасно считала, что Блок нафантазировал о поцелуях с нею. «Соус вечности» имел другие ингредиенты:
«И вновь, сверкнув…»
«И вновь вдыхаю…[казалось бы ] забытый сон о поцелуях…»
То есть «всё это было, было, было… и вот, намеревается повториться опять:
И как, глядясь в живые струи,
Не увидать себя в венце?
Твои не вспомнить поцелуи
На запрокинутом лице…
…«живые струи» – это «тяжелозмейные власа»… и два образа – этой живой, и той, из зимы, где она была в венце… уже путаются: поцелуи называются «твоими».
Может, “поцелуи с венценосной” – это воспоминание о неописанном в «Распутьях» приключении с одной из царевен Северных королевств? Что наверху, то и внизу, а тогда Любочка совратила-таки поэта… («…Молодость все же бросала иногда друг к другу живших рядом. В один из таких вечеров, неожиданно для Саши и со "злым умыслом" моим произошло то, что должно было произойти – это уже осенью 1904 года.» Л. Д. Блок. «И быль и небылицы о Блоке и о себе») И это домашнее происшествие должно было отразиться и там… Но в книге ничего нет.
Свидетельство о публикации №222030801133